– Я буду плясать и петь, Дмитрий Николаевич, делать все, что мне хочется – хочется, понимаете? – но не буду заниматься тем, к чему у меня не лежит душа.
У Вольского подрагивала нижняя губа. Он не понимал, что происходит.
– К черту все! – сказал Козлов мстительно. – Прощайте, Дмитрий Николаевич!
Вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Глава 9
В автобусе было много людей. Козлов едва сумел протиснуться к окну. Толкнул при этом старушку, она сделала замечание, но Козлов на нее так посмотрел, что она смешалась и затихла. За окном тянулись дома-близнецы. Они выглядывали из-за деревьев и рассматривали мрачного Козлова своими глазами-окнами.
Надо все поменять. Круто, в один миг. Он просто закис, такое бывает. И раньше случалось, но ведь проходило же в конце концов.
Автобус остановился на перекрестке. Женщина переходила через дорогу, толкая перед собой коляску. Пьяный на противоположной стороне улицы обнимал ствол дерева.
Говорят, что каждый человек – хозяин своей судьбы. А своим мыслям он хозяин? Откуда эти жуткие сны? Вика права, конечно, – его что-то тревожит. Может, возраст такой подошел? Перелом. Дошел до определенной точки, думал – вершина или хотя бы подступы к вершине, а оглянулся – болото вокруг, лягушки квакают, и никаких радостей. Вот и растерялся.
Остановка. Старушка, сделавшая Козлову замечание, вышла из автобуса и неловко заковыляла по тротуару, Козлов проводил ее беззлобным взглядом, пока она не скрылась за дверями магазина. Козлов поднял глаза и увидел вывеску над дверью: "Молоко". И у него сердце отчего-то сжалось, он смотрел широко раскрытыми глазами на эту вывеску, а автобус уже отправился от остановки, и стена дома, в котором располагался молочный магазин, поплыла за окном. Серая штукатурка, водосточные трубы, цветок в чьем-то окне. Этот дом был ему знаком.
– Пусть остановит! – крикнул Козлов и рванулся к выходу. – Дверь пусть откроет, я выйду!
Людей в автобусе было много, и ему стоило немалых усилий добраться до двери.
– Спохватился! – сказал кто-то неодобрительно.
– На следующей остановке выйдешь, – ехидно добавил старик в светлой кепке.
Но Козлов разбуянился, и водитель остановил автобус.
Козлов выпрыгнул на пыльный асфальт и торопливым шагом направился к молочному магазину, но, не доходя до него, будто чего-то испугавшись, перешел на другую сторону улицы. Он прошел мимо серого дома, поглядывая на него настороженно. Двери подъездов выходили на эту сторону, но Козлов почему-то знал, что эти двери заперты и в подъезд можно попасть только со стороны двора, там тоже есть вход. Еще он знал, что в этом дворе есть детская площадка и стол, за которым проводят время местные фанаты домино. У него эта картина стояла прямо перед глазами, и он был немало удивлен своим знанием, потому что в том дворе не бывал ни разу.
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы перейти через улицу и приблизиться к серому дому. Он хотел бы малодушно убежать отсюда, но непослушные ноги сами несли его вперед. Он обогнул угол и действительно увидел детскую площадку – именно такую, какой он себе ее представлял пару минут назад. И стол для доминошников тоже был. Два нетрезвых мужика сидели за этим столом, а перед ними стояла початая бутылка вина.
Козлов все здесь знал и знал, куда идти дальше, но ужас в нем все рос и, казалось, заполнил все клетки. Козлов, все еще не решаясь войти в подъезд, подошел к столу и тяжело опустился на лавку. Мужики сделали вид, что не заметили его появления.
Двор был засажен деревьями. Тень и прохлада. Отличное место. Хорошо здесь жить.
– Будешь? – спросил один из мужиков и придвинул к Козлову стакан с вином.
Решили поделиться. Пришел, сидит и молчит. Понятное дело: не уйдет, пока не угостят.
– Нет, – сказал Козлов.
Поднялся и поспешно направился к подъезду. Подъездов было три. Он шел к среднему. Знал, что именно здесь.
Открыл дверь, она распахнулась со скрипом – и даже этот скрип ему был знаком. Вошел, отпустил ручку двери и взглянул на ладонь – она была мокрой от внезапно выступившего пота. И сердце колотилось уже совсем бешено. Он сейчас боялся, что не дойдет, упадет прямо на лестнице, – так ему стало нехорошо.
Обычная пятиэтажка, без лифта. Грязная лестница, стены исписаны акселератами. Какой же этаж? Третий? Нет, четвертый. Козлов стал подниматься по лестнице. Значит, четвертый. Но он ошибся. Дверь, ту самую, он увидел на площадке третьего этажа. Старая дверь в потеках краски. Табличка с цифрой "32". И даже про эту табличку он знал. И теперь стоял, рассматривая ее широко раскрытыми глазами.
За его спиной внезапно щелкнул дверной замок. Козлов, не оборачиваясь, поспешно нажал на кнопку звонка. Он чувствовал себя мальчишкой, которого застали за неблаговидным занятием.
– Там нет никого, – сказал женский голос за его спиной.
– Что? – обернулся Козлов.
Женщине было лет сорок. Короткая прическа, глаза чуть навыкате.
– Кто вам нужен? – спросила она.
– Кто-нибудь из этой квартиры. Я с телефонной станции.
– Там нет никого, – опять сказала женщина.
– Уехали? – спросил упавшим голосом Козлов.
– Умерли.
– Все?
– Здесь старички жили, муж с женой. Муж умер, а женщину убили.
– Давно? – нашел в себе силы поинтересоваться Козлов.
– Несколько дней назад.
Он и сам знал, что старушку убили. Она погибла от удара страшной силы чугунной сковородой.
– Жаль! – пробормотал потрясенный Козлов и стал спускаться по лестнице, с каждым шагом все быстрее и быстрее, и на улицу он уже вылетел стремглав.
По улице почти бежал, но через полквартала убавил шаг, а в голове металось хаотично: "Убита! Убита!"
Ночные кошмары всегда начинались неожиданно. Козлов видел себя крадущимся в ночи, видел свои жертвы, к которым никогда не испытывал ни жалости, ни сострадания, и в конце концов просыпался в холодном поту, чтобы с радостью помилованного обнаружить, что все происходящее – лишь сон. И вдруг – случайно увиденный дом, тенистый двор, и все так нелепо и страшно совпадает – и во сне, и в жизни. Та же лестница и та же дверь.
– Что, брат, плохо?
– А?! – вскинулся Козлов.
Перед ним стоял мужчина в клетчатой рубашке и всматривался в лицо Козлова с тревогой.
– Сердце прихватило? – спросил мужчина.
Козлов ничего не ответил, пошел торопливо прочь. Он не подумал, что разумнее воспользоваться автобусом, и пошел пешком до самого своего дома. По пути все и решил. Ни на секунду здесь больше не задержится. Иначе – конец всему, он сойдет с ума.
Денег у него было совсем немного, но он не думал сейчас, на что будет жить. Хотел вырваться из города, уехать далеко, неважно куда, и это сейчас было его единственным желанием. Беспорядочно побросал в сумку вещи, не отдавая себе отчета, что ему может понадобиться, а что – нет, и опрометью выскочил из квартиры.
По дороге на вокзал Козлов вспомнил, что надо бы позвонить Вике, но тут же подавил это желание. Все оборвать в одночасье – и тогда, может быть, к нему придет спокойствие. Так он для себя решил. Уехать – и чтобы никто ничего о нем не знал.
В кассу стояли три человека. Козлов нетерпеливо переминался с ноги на ногу, перед ним уже оставался всего один человек, как вдруг Козлов вздрогнул и поспешно отвернулся. Мимо прошел милиционер. Взглядом скользнул профессионально цепким. И от этого взгляда Козлову стало холодно.
– Я вас слушаю, – сказала девушка-кассир.
– Мне один билет! – произнес поспешно Козлов.
– Куда?
– Куда? – Он замешкался.
Девушка смотрела на него, выжидая.
– В Челябинск! – сказал Козлов.
Он был в Челябинске проездом, когда возвращался после демобилизации из армии. Ему помнилось, что это очень далеко. То, что нужно сейчас.
– Купейный? – спросила девушка.
– Да.
Он взял билет, как индульгенцию. Все оставить в прошлом, чтобы снова жить. Ему все еще было не по себе, но уже хотя бы появилась надежда, что все образуется.
Мрачноватою вида смуглолицый проводник проверил билет.
– До Челябинска? – уточнил.
– До Челябинска, – подтвердил Козлов. – Там же написано.
Глава 10
Утро для него началось с перестука колес. Козлов открыл глаза и увидел покатый потолок купе. За окном мелькали деревья, отчего солнечный свет казался чередой хаотично вспыхивающих огней, рассыпанных вдоль железнодорожного полотна.
И когда чувства в нем проснулись, Козлов с изумлением обнаружил смену настроения. Он не стал счастливее. Просто к нему вернулась жизнь. Он лежал на верхней полке, глядя в потолок, и не чувствовал всепроникающей тревоги. Мысли были ясны. Как хорошо!
Козлов свесился с полки. Молодая женщина и ее дочка одновременно подняли головы.
– Здравствуйте! – жизнерадостно сказал Козлов. – Вы ночью, наверное, сели?
– Да, – приветливо улыбнулась женщина.
– Далеко едете?
– До Челябинска.
– И я до Челябинска.
– Завтракать с нами будете?
– Буду, – ответил Козлов, приятно удивленный своим открытием: у него проснулся аппетит.
Это было похоже на неожиданное выздоровление. Благородный консилиум уже вынес вердикт, что больной не дотянет и до следующего утра. Родственники наперегонки бросились прощаться, теснясь у постели, которая вот-вот станет смертным одром, а приговоренный вдруг беззаботно встал и пошел. Козлов засмеялся, счастливый.
– Какое утро, а? – сказал он, делясь своей радостью.
Женщина выглянула в окно. Мелькали деревья. Солнце уже поднялось над их верхушками. По небу плыли редкие облака. Все как обычно. Она так и не поняла ничего. Просто не знала, что такое проснуться и узнать, что живешь.
– Как дочку звать? – спросил Козлов.
– Валя.
– Сколько лет?
– Шесть.
– В школу не ходит еще?
– Этой осенью пойдет.
– Не рано?
– Нормально.
На столе лежала колбаса, стоял пакет с кефиром. Хлеб был нарезан по-женски аккуратно.
– Угощайтесь, – сказала женщина.
– С удовольствием. Только вы меня сдерживайте.
– Почему? – удивилась женщина.
– Во мне проснулся зверский аппетит, – засмеялся Козлов.
Солнечные лучи ласкали его лицо, и от этого ему было тепло и хорошо.
– А вы ешьте. У нас много всего с собой.
– Ну, смотрите, – развел руками Козлов. – Я вас предупредил.
Он взял несколько колечек колбасы и с наслаждением отправил их в рот. Маленькая Валя смотрела на него почти с восхищением.
– Умеешь так? – спросил Козлов.
– Нет.
– Плохо ешь, да?
– Плохо, – ответила за дочку мать. – Мучаемся с ней.
– А это пройдет.
– Вы думаете?
– Конечно. У меня вот, например, до сегодняшнего дня не было аппетита. Совершенно.
– Оно и заметно, – засмеялась женщина.
– Честное слово! – поклялся Козлов и тоже засмеялся.
В купе заглянул проводник. Кажется, со вчерашнего дня он стал еще мрачнее.
– Чай будем пить? – хмуро поинтересовался он.
– Да, – ответил Козлов. – Пять стаканов.
– Пять? – изумилась его соседка.
– Вы ведь с дочкой по одному выпьете?
– По одному.
– А мне три стакана, – сказал Козлов. – Итого пять.
Ему сейчас всего побольше хотелось: и чая, и смеха, и солнца. Он ничего этого не замечал раньше и теперь наверстывал упущенное.
– Вы домой едете? – спросила женщина.
– Нет, из дома.
– В командировку?
Козлов не стал ее разубеждать.
– А кем вы работаете?
– Даже трудно сказать, – засмеялся Козлов. – Я сейчас вроде бы никто.
– Безработный, что ли?
– Нет, здесь другое. Я аспирант. Пишу кандидатскую диссертацию.
– О! – сказала уважительно женщина.
– Когда ее напишу – буду преподавать где-нибудь в институте. Появится профессия, статус. А сейчас я действительно никто. И не учусь, и не работаю.
– Но ведь все впереди.
– Да, все впереди, – согласно кивнул Козлов.
Как она хорошо сказала – все впереди. Проводник принес чай – пять стаканов. Когда он ушел, Козлов сказал, кивнув ему вслед:
– Мрачный какой, а? Не радуется жизни.
– Человек при исполнении, – вступилась за проводника женщина.
– Если он при исполнении – у него улыбка должна быть от уха до уха, – сказал беззаботно Козлов. – Длина развернутой улыбки – десять сантиметров. Так в эмпээсовской инструкции написано.
Женщина посмотрела на него недоверчиво. Козлов рассмеялся.
– Вы шутите?
– Конечно, – легко признался Козлов.
– Вы его простите, – попросила женщина. – Может быть, у него проблемы. У вас бывают проблемы в жизни?
– Еще какие! – сказал важно Козлов.
– Например?
– С утра хочется солнца, а идет дождь. Каково?
– Но сегодня солнце, – напомнила женщина.
– Неужели? – Козлов выглянул в окно. – Вы правы. Значит, претензии снимаются.
Он был прав, когда бросил все и уехал. Нужна была встряска. Удар. Пощечина собственному мерзкому настроению.
– Вы надолго в Челябинск? – спросила женщина.
– Нет.
Он был искренен, когда отвечал так. Ему и Челябинск был теперь не нужен. Все восстановилось в один миг. Надо лишь собрать воедино мысли, привести их в порядок. Отвернулся к окну. Далеко на лугу паслись коровы. Пастух застыл неподвижным столбиком.
– Скажите, – произнес Козлов, не оборачиваясь, – у вас бывает так: вы оглядываетесь по сторонам, и вам кажется, что вы уже были в этих местах? Все знакомо до мелочей.
– Да.
– Правда? – Он повернул голову и внимательно посмотрел на женщину.
– Бывает. Такое неясное чувство, ощущение узнавания…
– Да-да, – поспешно кивнул Козлов.
– Когда знаешь, что откроешь вот эту дверь, а за ней тебе все знакомо, хотя никогда прежде здесь не бывал. И вот ты эту дверь открываешь, а за ней…
Козлов замер.
– …все так, как представлялось.
– Но почему?
– Не знаю, – пожала плечами женщина.
С ней происходит то же самое, что и с Козловым. Ничего особенного. Просто так устроен мир.
– Удивительно, – пробормотал Козлов.
– Да, – согласилась женщина. – И невозможно найти этому объяснения.
– Ваш чай остывает.
Козлов залпом выпил два стакана, один за другим. На третий его уже не хватило.
– Переоценили свои силы! – засмеялась женщина.
И Козлов засмеялся вместе с ней – счастливо и смущенно одновременно.
Зачем ему далекий, неведомый Челябинск? К чему это поспешное бегство? Он от кого-то бежит? Или от себя?
– Какая ближайшая станция? – спросил Козлов.
– Не знаю.
Он выйдет. Прямо сейчас, на первой же остановке. Вернется домой – к Вике, к Дмитрию Николаевичу. И извинится перед обоими. Ни Вика, ни профессор ни в чем перед ним не виноваты. Это он, Козлов, виноват. Ему всего несколько минут потребовалось на то, чтобы окончательно все разложить по полочкам.
Когда он достал с полки сумку, оставалось уже только объяснить попутчице хоть что-то.
– Забыл свои записи, – сказал первое, что пришло в голову. – Придется возвращаться.
Он сошел с поезда и в кассе купил обратный билет.
Глава 11
Попутчиками Козлова на этот раз оказались три офицера: два капитана и майор. Им всем было немного за тридцать, почти ровесники Козлова. На столе стояли водочные бутылки и горой навалена всякая снедь: колбаса, помидоры, хлеб и даже связка бананов.
– Привет! – сказал майор, едва Козлов вошел в купе, и налил в стакан водки. – Домой едем?
– Домой.
– Отлично, – сказал майор и протянул стакан с водкой Козлову: – За встречу.
Козлов выпил, и майор тут же протянул ему помидор на закуску.
– Прямо как отец родной, – сказал Козлов. – Такая забота – непривычно даже.
– Мы – армия, – гордо произнес майор. – И защита мирного населения – наша главная задача. – И пьяно подмигнул Козлову. – Меня Константином зовут. Костя, в общем.
– Меня – Олег.
– А это – Саша и Алексей, – представил майор своих попутчиков. – Ты извини вообще, что мы тебя так встретили.
– Как? – не понял Козлов.
– Ну, таким вот маленьким беспорядком, – майор Костя повел взглядом вокруг. – Месяц в чистом поле просидели, это, я тебе скажу, не жизнь.
– Учения, – сказал понимающе Козлов.
– Что-то вроде того. Космонавтов встречали.
– Это вот тех, что приземлились недавно?
– Они самые, Олег. Мы, чтоб ты знал, – ПСС.
– Что? – не понял Козлов.
– Поисково-спасательная служба. Слышал?
– Нет.
– Вот видишь, – сказал майор Костя печально. – А кто, по-твоему, космонавтов встречает? Это только по телевизору показывают: "шишки" всякие в лампасах и папахах, кто-то цветы сует, ну и всякая такая дребедень. А на деле все не так! Мы вот с ребятами из "вертушки" не вылазим…
– Из вертолета, – пояснил Козлову один из капитанов.
– Да, из вертолета, – поправился майор. – Отслеживаем, куда "эс-а" приземлится…
– Спускаемый аппарат, – опять пояснил капитан.
– Да, спускаемый аппарат. И все, только они посадку совершили – для нас работа начинается. Мы ни перед кем не держим ответ, перед одним только прокурором. Наша задача – чтобы здесь, на Земле, у космонавтов все было нормально. И вот мы их оттуда извлекаем, а они еще совсем беспомощные, их Земля принимает без любви.
Майор махнул рукой:
– Да ладно, чего там. Давай выпьем лучше.
Разлили по стаканам водку, выпили.
– В этот раз он сидит, космонавт-то, – сказал майор. – Уже и эти, с лампасами, прилетели. Он им докладывает, что все нормально, мол, и вдруг – р-раз! – голова у него набок.
– Как это? – не понял Козлов.
– Сознание потерял. Говорю же, Земля принимает без любви. Организм к невесомости привык, даже сердце кровь как-то по-другому гонит, не так, как на Земле; и вдруг в одно мгновение – снова сила тяжести, и организм отключается. Резкая смена обстановки, понял? И это все меняет. Коллапс! Слышал?
– И что дальше?
– Так мы для того к нему приставлены. Сразу рукав закатали, шприц, дозу мы знаем…
– Дозу чего?
– Наркотика. Раз – он глаза открывает, ресницами хлопает – ой, братцы, что такое, почему суета, я ничего не помню.
– А потом опять, – вставил один из капитанов.
– Да, – подтвердил Костя. – Через минуту снова без сознания. Ну, мы ему тогда еще одну дозу, а генерал и говорит: мол, хватит, ребята, перекачаете его, достаточно.
А мы и сами знаем, что хватит.
Козлову было легко среди этих людей. Ему казалось, что день складывается чудесно. Не он задавил в себе тревогу, она совсем его покинула. Ушла, и даже следа не осталось.
Одну за другой они выпили две бутылки водки и приступили к третьей. Козлов уже рассказал о себе, о диссертации, которую пишет. Офицеры смотрели на него уважительно, и их внимание, внимание уверенных в себе людей с обожженными степным солнцем лицами, ему льстило.
За окном уже стемнело. Воздух вокруг Козлова плыл, и лица офицеров стали размытыми.