- Один что-то спросил [- …или вы полагаете, дон Мигель, что я, после стольких лет сотрудничества с вами, могу изменить законам семьи и обмануть вас?]. Из-за жары говорившему не хотелось даже жестикулировать. И ладонь свободной руки демонстративно безвольно висела поближе к месту, где под пиджаком угадывался втиснутый за пояс пистолет.
- Второй что-то ответил [- Отнюдь, дон Максимиллиано. Однако закон семьи есть закон семьи, и я должен проверить товар прежде, чем мы обменяемся чемоданчиками. ]. Этому беседа была скучна настолько, что ради развлечения он крутил меж пальцами правой руки выкидной ножик, то выщелкивая, то пряча лезвие.
Первый отнесся к реплике второго не очень радостно [- Я готов, дон Мигель. Но полиция вот-вот будет здесь, и у нас нет времени на пустые формальности… ]. Но если они и спорили, то весьма лениво. Тот, который был при голубом галстуке, сжимал в руке угловатый чемоданчик. Тот, который предпочитал оранжевый цвет, часто, но равнодушно на этот чемоданчик кивал, а свой точно такой же чемоданчик прятал за спину. И даже мухи сторонились этих двоих.
В магазинчике вдруг заиграло радио, генерал узнал мотив: танго. А с некоторых пор у генерала выработался рефлекс, слышишь танго - жди беды.
И вдруг где-то за магазином-бензоколонкой и колониальной башней взвыли полицейские сирены - ничуть на российские не похожие, но этот звук одинаково страшен во всех странах. И двое в костюмах со скоростью и грацией гепардов оказались на заднем сиденьи "тойоты". Куда только делась былая разморенность?
А "тойота" уже оказалась не на стоянке, а на дороге, выворачивая из-под колес пыль, как паровоз сбрасывает пар. Генерал успел удивиться, как быстро убегает влево стрелка спидометра. И только после этого осознал, что это именно он бешено выжимает из машины лошадиные силы. А сзади улюлюкают выстроившиеся в ряд, подмигивающие красным и синим, оскалившиеся радиаторами полицейские "опель-кадет-караваны". Водил генерал классно. Однажды промчал триста километров за четыре часа под снегопадом по горной дороге. Он тогда дрессировал молодняк в полевых условиях. Ветеринар отпросился на похороны тещи, и вдруг эпидемия чумки…
И пошла такая гонка, что только держись. Вытянувшиеся справа вдоль дороги кусты были в мгновенье ока подстрижены - никакой садовник не смог бы так. "Тойоту" занесло вправо. Полицейские "опели" занесло вправо. "Тойоту" занесло влево. "Опели", соответственно, тоже. Под колесами зашуршал гравий, и выворачиваемые камушки трещеткой застучали по днищу. Слишком близко приткнувшаяся к дороге пальма надавала пощечин лобовому стеклу. Бампер топором срубил тоненькую акацию на обочине - "тойоту" опять занесло влево.
И на целую полновесную, невероятно длинную секунду генерал потерял управление. Он не успел ужаснуться, а левая рука уже сама налилась силой и стала выворачивать руль вправо, как в борцовском приеме на удушение. Правая рука помогала левой короткими рывками. Еще чуть-чуть, и машину развернуло бы поперек дороги и преследователи на скорости торпедировали радиаторами - расплющили бы догоняемых. Но, слава богу, Евахнов пересилил страстное желание затормозить. Слава богу, колеса не угодили ни в одну из изобиловавших на избитом тракте канав или ям. Набранная скорость сама вынесла "тойоту" из предельно опасной ситуации, как иногда оправдательный приговор вынимает голову осужденного из петли к злобе уже поплевавшему на ладони палачу.
Пыль из-под колес густотой напоминала дым из пароходной трубы. Пыль из-под колес была непроглядна, как шлейф за подбитым "Фантомом". Переднюю полицейскую машину поглотил кювет. Чик - и нету. Успевай удивляться.
По хлипкому мостику "тойота" перемахнула ручей. И это опять же было очень страшно - когда слившийся с машиной водитель не чувствует под колесами опоры. Висящий на хвосте "опель" поперекусывал перила мостика с левой стороны, но удержался, в воду не рухнул. Сволочь. Только последний раз вспыхнула и заглохла мигалка.
Евахнов оглянулся на пассажиров. Чемоданчик оранжевого был открыт, и в нем подпрыгивали характерные пакеты с белым как снег порошком. Со лба оранжевого на пакетики срывались капельки пота - иногда попадая, иногда промазывая. Обладатель голубого галстука держал свой чемоданчик между ног. В его руке был один из пакетиков, а в правой выкидной ножик, коим он намеревался пакетик проткнуть.
Рабовладельцы ли обнаружили недочет среди пленных, и купленная полиция начала охоту на человека, провинились ли перед законом голубой и оранжевый галстуки - генералу было плевать. Когда в чужой стране за тобой гонятся стражи порядка, рассуждать об этике непротивления властям не приходится. Надо рвать когти.
В заднем стекле образовалась маленькая аккуратная дырочка, от которой во все стороны разбежались ломанные истеричные трещинки. Генерал глянул вперед. Такая же дырочка в центре паутины трещин зияла в лобовом стекле, и из нее била тугая остужающая струйка воздуха. "Значит, стекло не каленое, - некстати отметил генерал, - иначе разлетелось бы к чертовой матери", - и в запале крикнул своим случайным попутчикам:
- Пригнитесь, стреляют!
Те явно ничего не поняли, но несколько натянуто заулыбались. А оранжевый галстук что-то сказал [- Стреляют, пригнись! ] с просительной интонацией. И во рту коротким замыканием блестнул отразивший луч золотой зуб.
- Пригнитесь, кретины! - еще раз прорычал генерал, а когда снова повернул голову вперед, то в каких-нибудь метрах пятидесяти узрел шурующий навстречу контейнеровоз. Слоновий предупреждающий рев затопил уши.
Разминуться удалось чудом, и чудом "тойота" не перевернулась.
Удар воздушной волны швырнул "тойоту" к обочине. В окно заскреблись ветки, словно пальцы жадных зомби. Генерал вцепился в руль как в спасательный круг. И хотя он держал руль, отведя локти в стороны, чтобы напряжение приходилось не на слабые кисти, а на мышцы плеч и спины, хотя полностью, всеми пальцами обхватывал баранку, как ребенок мамкину титьку, в какой-то миг показалось, что не справятся суставы, с резиновым треньком лопнут сухожилия, и боль в вывернутых ладонях превратиться в боль всего тела, в предсмертную боль перемалываемого в автокатастрофе шофера.
Двенадцатиколесный, сверкающий никелированными трубами монстр, окутанный ревом клаксона, громыхающим скорым поездом пролетел мимо. "Тойота" была ему по колесо. Букашка.
Легковушка потонула в облаке пыли. Зато, спустя несколько секунд, когда пыль рассеялась, стало ясно, что их преследует только одна полицейская машина.
Однако кураж преследователь не растерял. "Опель" оказался уже так близко, что отчетливо было видно: в машине двое - один на месте водителя, пригнувшись, лихо выворачивает баранку, а другой, по пояс высунувшись из окна, без устали палит по догоняемым из винтовки.
На неровной дороге то передние, то задние колеса отрывались от земли и, замедляя бухающие в затылке удары сердца, страшно зависали в воздухе. А когда колеса касались земли, от передней подвески удар передавался кузову, и машина опять уходила на "подскок". Один раз генералу даже пришлось, чтоб не снесло на обочину, нащупать передним колесом едва приметную продольную колейную вмятину и следовать ей, упираясь в ненадежный земляной горбик.
Совершенно неожиданно под покрышками заскулил асфальт автострады. Автострада плавно повернула налево и вскарабкалась на гору. По обеим сторонам - хищные ущелья, из пущего коварства затянутые туманом. Движение было вялое. На большой скорости генерал азартно обогнал два грузовика, три микроавтобуса и еще какую-то явно американскую четырехколесную химеру, волокущую на прицепе всамделишнюю яхту. Кажется, по ним больше не стреляли. Но "опель", как привязанная шкодливыми пацанами консервная банка, прочно висел на хвосте. И не менее азартно нагонял. "Почему мы не отстреливаемся? - подумал генерал. - Должны отстреливаться!"
И вдруг тот, который в голубом галстуке, осторожно потрогал генерала за плечо. Генерал нашел возможность мельком оглянуться. Пассажир подчеркнуто вежливым жестом показывал, что пора остановиться. Генерал сделал страшные глаза. Типа: какого черта? Пассажир мимикой показал: дескать, так надо, обстоятельства сильнее нас. И еще Евахнов разглядел, что чемоданчик с белым как снег порошком закрыт, зато открыт второй чемоданчик, и в нем теперь пришла очередь лягушками подпрыгивать туго перетянутым пачкам бразильских реалов.
Как-то разом смирившись, генерал прижался к обочине и затормозил. Он выгорел изнутри, и на некоторое время ему даже стало интересно, что будет дальше.
А дальше "опель" объехал "тойоту" и, вроде бы не веря в удачу, остановился так, чтоб не позволить беглецам рвануть с места в карьер. Огонь мигалки продолжал щекотать дорогу, но сирена заткнулась. Из "опеля" шустро вынырнули два витязя с М-16. Один взял "тойоту" и, в первую очередь, отгороженного только лобовым стеклом Евахенова на прицел. А второй подозрительно обошел машину по кругу, держа винтовку так, чтобы вскинуть, если что. И после некоторого колебания постучал в боковое стекло. Вид у него был, будто он тормознул дорожных хулиганов и намерен прокомпостировать права. Одет он был в светло-серую форму. Шлем с прозрачным пластиковым забралом, ремень, портупея и ботинки - белые, будто выкрашенные цинковыми белилами.
Оранжевый галстук не заставил себя долго ждать и при посредстве кнопки опустил стекло двери со своей стороны. Неожиданно в салоне пахнуло морем, оно было где-то недалеко. Хмуро щурясь, полицейский заглянул внутрь и быстро обшарил глазами салон.
Голубой галстук оскалился и поприветствовал служивого.
Полицейский сдвинул шлем на затылок и растрепал прилипшую ко лбу прядь черных волос. Оказался он мальчишка мальчишкой. В глазах до сих пор плясали азартные светлячки. Полицейский что-то ответил. Заржали все трое. Генерал же угрюмо молчал, поскольку ни бельмеса не понимал.
- Здорово, Хуан! Ну, как тебе на этот раз?
- Клево! Особенно с грузовиком круто получилось. Мои коллеги до сих пор из кювета выбираются. С мокрыми штанами.
- Значит, ты пришел к финишу первым?
- Ага. Так что делиться не придется. Товар не растеряли?
- Обижаешь! Дон Мигель, будьте любезны…
Оранжевый протянул стандартную пачку из чемодана. Светлые, выгоревшие на солнце глаза полицейского радостно блестнули. Он отставил, прислонив к "тойоте" снаружи винтовку, чтобы освободить руки.
Сердце Евахнова начало биться медленно-медленно. Если переставить поудобней ноги, рывком открыть дверь, то вот она, винтовочка, в его натруженных руках… Но не решился. Со своим уставом не полез в чужой монастырь.
А парнишка бережно принял подношение. Пролистнул, послюнявив пальцы, купюры, как бы определяя на глазок размер суммы. И вроде бы остался доволен, потому что показал издалека пачку напарнику.
Мимо равнодушно фыркали автомобили. Стороны опять перебросились несколькими фразами.
- В следующей раз на другой трассе погоняем, идет?
- Обязательно. Через недельку, дон Максимиллиано?
- Договорились, Хуан.
А потом служивый вальяжной походкой направился обратно к "опелю", небрежно волоча за ремень винтовку прикладом по асфальту. Был бы это подчиненный Евахнова, тут же отправился под арест.
Мимо промчалось открытое ландо с ослепительной красоткой, и парнишка залихватски, в два пальца хлестнул путешественницу пронзительным хулиганским свистом.
Голубой и оранжевый галстуки, словно оклемавшись после укуса мухи це-це, вдруг живо затараторили между собой:
- Вы видели, дон Максимиллиано?
- Согласен, уважаемый дон Мигель. Авто достойно внимания.
- Если не ошибаюсь, "бьюик-инвикта" пятьдесят девятого года, все родное, из современных наворотов только кондиционер.
- А как вам сидевшая за рулем дама?
- Так себе. Тридцать один с половиной год. Крашенная блондинка. И не следит за собой - лак на ногтях облез.
"Опель" принял полицейских и с места рывком умчался вдаль, туда, где в мареве уже виднелся сизый, как голубь, город на холмах.
Евахнов сидел, словно охваченный столбняком. Он не верил, что правильно прочитал происшедшее. И тем более не верил, что все обошлось. Однако тут на переднее сиденье рядом с генералом плюхнулась аналогичная пачка денег.
Голубой галстук что-то одобрительно пропел генералу и дружески хлопнул по плечу. Потом озабоченно взвесил пачку реалов на ладони и о чем-то с участием генерала спросил.
- Рио? - только и смог вопросом на вопрос ответить генерал и кивнул в сторону далекого города.
- Rio, Rio! - радостно закивал голубой гастук. И еще раз похлопал Евахнова по плечу. Как лучшего друга.
Оранжевый ограничился тем, что вяло похлопал в ладоши - как маршал на концерте армейской самодеятельности.
Лихие пассажиры через противоположенные двери покинули салон. Рослые, стройные и красивые. И снова вальяжно томные, будто укушенные мухой це-це. "Хлоп-хлоп!" - почти одновременно поздравили генерала двери с возвращением в себя. Пальцами свободных рук подтягивая брюки, чтоб не запачкать, наркодельцы по откосу спустились прямо в топорщащиеся красным камнем и гигантскими алоэ ущелье. В пласты тумана. С глаз долой. Из сердца вон. Что они там забыли?
Рио был - рукой подать, но Евахнов дальше вести машину не желал. И не потому, что на подъезде к городу его мог ждать полицейский кордон. Руки алкоголически дрожали. Сердце глухо бухало в адамовом яблоке. Ноги, казалось, были обмотаны стекловатой. И стекловата забилась в гортань. Несмотря на кондиционер, старый вояка вот-вот мог грохнуться в примитивный обморок от жары.
Проезжавший мимо мотоциклист в шортах почему-то крепко засмотрелся на Евахнова и чуть не кувырнулся.
"Не-ет, такие повороты не для моей кобылки, - всплыла цитата из какого-то фильма. Евахнов криво усмехнулся и посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Оттуда на Евахнова глянул не молодой уже, но еще бойкий угонщик автомобилей, пособник наркоторговцев и беглец от правосудия. - Добро пожаловать в Бразилию, товарищ генерал!"
На счастье, мимо в это время трусил квадратный раздолбанный автобус. К крыше веревками примотаны корзины и клетки с курами. Метрах в десяти махина вдруг запыхтела и прижалась к обочине. С шипением и скрипом распахнулась дверца. Небритый водитель в кепке с полупрозрачным козырьком гаркнул Евахнову что-то утешающее и призывно махнул рукой. Очевидно, решил, что машина генерала сломалась, и предложил подвезти.
Генерал, особо не раздумывая, перебрался в автобус. Отдал водителю стореаловую купюру из полученных от наркоторговцев. Водитель сделал круглые глаза, восхищенно пощелкал языком, пробормотав что-то вроде "Russo, russo!" и дал сдачу кипой мятых банкнот - на сумму в девяносто семь реалов. Генерал устало сел на janela. И только сейчас вспомнил, что и ключ из замка зажигания "тойоты" не вытащил, и дверцу не закрыл. Ну и плевать. Выходит, он уже акклиматизировался и перенял местный обычай.
Прежде белая, как выбеленная на солнце кость, "тойота" теперь от пыли стала похожа на шмат сала с венгерским названием "шпиг". По мере удаления шмат становился все меньше. Будто таял на солнце. Последний раз мелькнул огрызком в мышеловке и исчез за поворотом.
Рощи гигантских алоэ сморщились и уступили место пригороду. Автобус, урча, взбирался на склоны и с ускорением ухал вниз, рискуя задавить барахтающихся в придорожной пыли сорванцов и потерять кудахчущие клетки с несушками. Кондишн почил, еще когда генерал пахал лейтенантом, и городской смог не преминул придать окружающему кисло-едкий привкус. Зато это уже был город. И местное население не надвигало низко шляпы на глаза, а предпочитало отгораживаться солнцезащитными очками. Очками в форме капель, в форме кошачьих глаз, совершенно круглыми очками, в виде сердечек… Зеленые, серебряные, фиолетовые, абсолютно непрозрачные стекла.
Обдав повышенным содержанием Це-О-два из выхлопной трубы, автобус распрощался с генералом. Здесь вздымались дымящие трубы над сложенными из пористого светлого, только жутко чумазого камня мастерскими. Здесь высились почти такие же, как на родине, пятиэтажки с вывешенным между балконами бельем. И здесь стоял невообразимый гвалт - куда там восточному базару. Каждый светлый, темный, шоколадный, серо-буро-малиноый туземец что-то кричал, ожесточенно жестикулируя. Кажется, он обращался одновременно ко всем встречным и поперечным, хотя, вроде бы, ничего не продавал. Этот шум вызывал искреннее желание кого-нибудь тут же на месте прибить, и как только прилипшая после встречи с полицией прострация отступила, генерал поспешил ретироваться в закоулки.
В городе тоже было жарко. Генерал бездумно переставлял по булыжнику лыжные ботинки и таращился на витрины магазинов и лавочек, украшенные непонятными надписями, разглядывал смуглых горожан и горожанок - такие же ведь люди, как у нас! - вот только негров многовато. Мимо прошмыгнула стайка щебечущих девчушек в коротких, пупок не прикрывающих маечках и длинных цветастых юбках. Казалось, что пупки фривольно подмигивают. Одна из принцесс окраины, увидев хмурое лицо генерала, сунула ему в руку растрепанный красный цветок.
И Евахнов приказал себе не раскисать. В конце концов, он сюда не расслабляться приехал и не в "казаки-разбойники" с полицией играть. Пора за дело, дорогой товарищ генерал.
Поэтому Евахнов храбро зашел в ближайшую лавку и покинул ее преображенный: в желто-зеленой полосатой футболке, легких парусиновых штанах и дырчатой широкополой шляпе, в сандалиях на босу ногу. Как в видеофильмах, ком пропотевшего родного барахла нашел успокоение в мусорном баке. В той же лавке россиянин с удивлением обнаружил холодильник с прозрачной дверцей, напузырился фантой и купил полулитровую бутылку "Смирноффа". "Столичную" здесь, очевидно, не знали.
Бутылка стоила девяносто восемь реалов - ого! - но мелочиться генерал не стал. Увидев толстенную пачку в руках покупателя, хозяин - длиннорукий лысоватый абориген в неналазящей на живот футболке и шортах - принялся подпрыгивать от избытка чувств и без умолку тарахтеть на своем португальском языке. Наверное, предлагал заходить почаще.
Укромное местечко нашлось неподалеку - в относительно прохладном пустом тенистом парке, на парапете небольшого пруда. Генерал присел на теплый, но хоть не обжигающий шершавый камень и свинтил головку бутылке. Руки все еще дрожали. Правда, уже чуть-чуть. Он сделал небольшой глоток. Токмо для успокоения нервов - после головокружительной свистопляски по пригородам Рио-де-Жанейро.
- Вы русский? - неестественным, будто записанным на магнитофон голосом, спросили генерала на его родном языке.
Голос доносился из инвалидного кресла, бесшумно остановившегося по левую руку. Обитатель кресла оказался болезненно толстый, расплывшийся словно от водянки старик. На генерала он не глядел, а глядел на воду, в которой плясали осколки солнца. Пальцы, которые, казалось, в толщину были больше, чем в длину, медленно крошили белый пшеничный батон и кидали крошки в воду. Батон очень походил на отечественный "Нарезной".