Из вертолета выпрыгнули пять фигур в ярко-белых даже на фоне снега куртках с отороченными мехом, надвинутыми на лица капюшонами, и засуетились вокруг ящиков, успевших, благодаря снегу, из черных превратиться в серые: растянули и подключили какие-то провода, расчехлили какие-то футляры, слаженно и, главное, абсолютно молча, расставили какие-то блестящие стойки… Зам по тылу махнул рукой пилоту, и оглушительный грохот пропеллера перерос в надсадный вой. Вертолет отлепился от тверди, в облаке снега поднялся в воздух, качнул на прощание балочными подвесками с ракетами и взял курс обратно на Москву.
Стих вдали рев двигателей, унялась снежная круговерть; над Муринскими болотами вновь воцарились тишина и зимнее умиротворение. Вертикально падали крупнокалиберные снежинки, касались черных зеркал воды в тринадцати прорубях и таяли, не рождая кругов.
Генерал снял папаху, двумя хлопками ладони отряхнул ее от снега и вновь водрузил на голову. Пошел вдоль строя. В тиши после рева двигателя снег очень громко скрипел под его парадными ботинками.
Весьма не понравилось Евахнову, что старшина Кучин небрит. И уже готово было сорваться с языка Евахнова "Два наряда вне очереди", но вспомнил товарищ генерал о цели визита и решил на этот раз парня простить.
- Товарищи бойцы! - Он остановился и закачался с пятки на носок перед строем. Хрусть-хрусть, хрусть-хрусть. - От имени командования Вооруженных сил России поздравляю вас с Днем Рождества!
- Ура!!! - коротко рявкнула дюжина глоток - так, словно рявкала сотня, а то и тысяча бойцов.
- Однако не стоит забывать, товарищи воины, что международная обстановка… Доровских, я к кому обращаюсь?.. Продолжает оставаться крайне напряженной…
Генерал запнулся, шагнул к мичману Мильяну, крайнему слева, и похлопал того по груди. Вроде как поощрительный жест. Но на самом деле генералу просто показалось, что под шинелью у мичмана припрятана бутылка. Действительно - просто показалось.
- Не стоит забывать, что наше государство и с суши, и с моря окружают государства, которые не могут простить нам…
Тут генерал заметил, что рядовой Шикин его совершенно не слушает, что пялится рядовой куда-то за спину генерала и что лицо рядового вытягивается, вытягивается, вытягивается… Бац - и челюсть отвисла.
- Ладно, - снисходительно махнул рукой Евахнов. - Отставить лекцию о международном положении. Согласно приказа ("Приказу", - дружно, но мысленно поправили мегатонники командира) верховного командования сегодняшний день объявляется праздничным. И в ознаменование праздника на территории вверенного мне объекта У-18-Б решено провести торжественный вечер. Вольно! Разойдись! Веселитесь, бес с вами.
И генерал повернулся лицом к пятерым фигурам, среди которых суетился и мешал полковник Авакумский.
А там, а там…
Одна из фигур, закончив подключать аппаратуру, устало откинула с лица капюшон, встряхнула головой - и по плечам рассыпалась грива иссиня-черных волос. Фигура оказалась девушкой. Девушкой? Девушкой! Одна, две, три, четыре, пять, расчет окончен - все девушки! И какие! Не красивые, нет - сногсшибательно красивые. Без всяких сомнений, хотя глаза у всех подруг были завязаны траурными ленточками - из соображений секретности. Пятеро высоких, стройных, большеротых, большезубых, наверное, большеглазых, смуглых жгучих брюнеток снизошли на территорию сверхсекретного военного объекта. Эдакие необъезженные кобылицы. В шеренге мегатонников кто-то гулко сглотнул.
- Отделение, разойдись! - Дневальный продублировал приказ вместо опешившего командира отделения сержанта Кудлатого, и только тогда столбняк отпустил тела бойцов. Бойцы нерешительно сломали строй, не отрывая взглядов от нежданных гостей.
Полковник Авакумский продолжал что-то строго втирать гостьям, но гостьи его не слушали. Наконец полковник раздраженно покачал головой и, оскальзываясь на льду, подбежал к Евахнову.
- Товарищ генерал, разрешите доложить! - Щеки его пылали багрянцем - то ли от морозца, то ли от служебного рвения. Опускающиеся на них снежинки испарялись, не коснувшись. - Участники праздничного концерта к выступлению готовы! Разрешите начинать?
- Начинайте. И, товарищ Авакумский, про посылки не забудьте.
- Есть не забыть про посылки! - Этот выдох принес гибель еще одному дивизиону снежинок.
Четко повернувшись через левое плечо и едва не упав на льду, полковник бегом вернулся к гостьям. Три девушки наощупь, с томной грацией надели на плечи расчехленные гитары, как невесты надевают подвенечный наряд, выстроились полукругом перед микрофонами. Четвертая встала за клавиши фоно в позе Ярославны, собирающейся оплакать князя. Пятая села за ударники, держа палочки, как кокотка сигарету. Приготовились. А какие широкие глаза были у одичавших на болоте воинов! Пропасти бездонные, а не глаза.
Стылый воздух вдруг прорезал кошачий визг зашкалившего микрофона, что-то противно затрещало, потом раздался стократно усиленный черными динамиками голос зам по тылу Авакумского - гулкий, как из цистерны:
- Начинаем праздничный концерт, посвященный Дню Рождества! Выступает вокально-инструментальная группа "Арабес…", тьфу, "Амазонки", город Рио-де-Жанейро, Бразилия. - Полковник громко зашуршал бумажкой-подсказкой. - "Шизгара", слова Робби ван… ван… ван Ле-у-вена, музыка народная. Песня исполняется на английском языке!
С лап охраяняемой "пасхальными" истуканами елки сошла миниатюрная лавина. Любопытная белка высунула мордочку из дупла возле сокрытого от генерала компьютера, повела носом и шмыгнула обратно.
А юркий полковник уже торопился обратно - с двумя фанерными ящиками под мышками.
- Чего встали, бойцы? Не тушуйтесь. Праздник сегодня. Можно расслабиться. - Отец-командир Евахнов огляделся. М-да. Ни камбуза, ни солдатской столовой. Как-то неуютно посреди поля Рождество справлять. Взор его наткнулся на ледяных исполинов.
Бойцы У-18-Б, не отрывая взоров от свалившихся с неба дам, проворно разложили и зажгли костерок. Секунд за пять. Как на учениях по выживаемости. Разумеется, не будь рядом начальства, наплевали бы они до поры и на посылки, и на костерок, а бросились бы обхаживать и охмурять музыкантш… Но начальство было некстати рядом. Ему не прикажешь.
А начальство в это время недоуменно разглядывало ледяных истуканов, окруживших чахлую елочку. Бред какой-то. Откуда они здесь, зачем? Стоят и демаскируют объект на всю Ивановскую. А еще ледяные болваны кого-то сильно напоминали Евахнову. Вон тот вроде отдаленно похож на самого Евахнова. Не очень, не очень. Этот - на нынешнего начальника Генерального штаба. Третий - уже явно шарж на министра обороны, четвертый - страшно подумать на кого… неужели на самого… Нет, это ж какое нахальство нужно иметь!
- Рокотов! - надрывался полковник. - Получить посылку!
Рядовой Рокотов не слышал. Глаза Рокотова, устремленные на дев, затянуло поволокой. Лицо приобрело такое выражение, будто вояка сейчас опустится до сочинения стихов. Полковнику пришлось чуть ли не силой заставить Рокотова взять в руки ящик.
- Зыкин! - отвлек полковник дневального от созерцания по-кошачьи безукоризненных движений солистки. И Зыкин вдруг почувствовал в руках тяжесть. Посмотрел на руки: оказывается, и ему посылка. Вскрытая, естественно. Мало ли родственники что неуставное выслали.
Отойдя немного в сторонку от тут же забывших о нем однополчан, Валера Зыкин бережно поставил посылку на сугробик, присел рядом на корточки и развернул. Спасибо, дедушка, один ты у меня на белом свете. Сверху, аккуратно завернутые в полиэтилен, лежали две сине-белые банки сгущенного молока. Производство заграничной Белоруссии. Зыкин проглотил слюнки. Под баночками угадывались несколько пар шерстяных носков и еще что-то, но что именно, Зыкин разглядеть не успел.
- О, сгущеночка! Люблю. - Кучин в распахнутом полушубке - он не стал переодеваться к построению - перегнулся через плечо Валеры и одной лапой по-хозяйски сцапал обе емкости.
А у артисток что-то не ладилось с аппаратурой. Солистка вдруг нагнулась над одним из черных ящиков, умопомрачительно оттопырив обтянутый белыми кожаными брючками зад в сторону воинов. Чудное мгновенье!
- Кучин, ну елки-палки! - возмутился Валера. - Это ж мне из дома прислали… - Слова застряли в горле, потому что юный воин краем глаза зацепил мимолетное видение.
- Цыц, салага! - беззлобно задвинул его старшина, разом охрипший от наблюдения за манипуляциями солистки, и зашуршал полиэтиленом. - Главком велел делиться с боевыми товарищами. И потом, я тебе уже объяснял, что не "Кучин", а "любимый дедушка Кучин". Когда ты поумнеешь? - в словах старослужащего не было ни капельки от обычной суровости. Да и смотрел старослужащий не на Зыкина.
- А ну тебя. - Зыкин в сердцах отвернулся от боевого товарища.
Стараясь сгладить заминку, Авакумский перехватил микрофон и заполнил паузу, пугая сонные снежинки:
- Эта песня о том, что на небе очень много звезд, но среди них одна моя!
- Колесов, не наглей! Потоньше намазывай! - донеслось со стороны костерка. Там вспомнили про посылку рядового Рокотова и принялись дружно потрошить ее, потому что глупый зам по тылу заслонил девиц широким торсом. - Паштет не для тебя одного прислали!
- Да ладно, я ж вам, оглоеды, весь бекон отдал! - вскинулся полумегатонник гвардии старшина Глеб Колесов, тишком намазавший бутерброд толстым-толстым слоем рокотовского паштета, пока однополчане отвлеклись на артисток. Сам Рокотов топтался поблизости - ему из присланных продуктов достался фиг, потому как молодой еще, а "дедушкам" калории необходимы. Глаза матроса метались туда-сюда - от певуней к быстро исчезающему содержимому посылки и обратно.
- А я не люблю бекон. Я паштет люблю! - возразил сержант Кудлатый.
- Хоре ругаться, мужики, - встрял тоже несколько подсевшим от близости дамского общества голосом прапорщик Доровских и сунул пустую руку в ближайший сугроб. Вынырнула рука уже с видавшем виды алюминиевым чайником.
- Ладно, - смилостивился Кучин, поскольку полковник перестал заслонять красавиц. - Я ж не жлоб какой-нибудь. Держи. - Он достал из пакета банку и кинул ее Зыкину. Зыкин хмуро поймал банку на лету. - Тебе половина и мне половина. Сечешь мою доброту? А ты даже угорьков электрических наловить заленился. Эх, Синдерелла, Синдерелла… Больше ничего из провизии не прислали? Ну тогда пошли к ребятам, нефиг тут единоличником сидеть… - И отвернувшись, старослужащий замурлыкал: - И я хочу в Бразилию, к далеким берегам…
Следует признать, что голос у него был.
Зыкин вздохнул, поплотнее запахнулся в полушубок, подхватил посылку и следом за старшиной захрумкал по снегу в сторону костра. По дороге они синхронно ногтями взрезали банки, отогнули крышки с неровными краями и принялись прихлебывать тягучую сладкую массу.
- Садитесь, мужики, - подвинулся на запорошенном бревне мичман Мильян, завидев подошедших Кучина и Зыкина. Глазки его уже подозрительно блестели. - "Спрайту" хотите?
- Ну-ка, ну-ка! - Генерал, который неприкаянно бродил среди бойцов, отказываясь от угощений и выискивая наверняка заныканную мегатонниками водку, оживился и торжествующе потянул руку к литровой пластиковой бутыли, где густо бултыхался "Спрайт". - Дайте-ка сперва мне попробовать, что у вас там за горючее…
Зыкин подумал, что мичман начнет Ваньку валять, будто и не слышит ничего из-за скрипов и шорохов в динамиках, но вышло иначе.
- Конечно, товарищ генерал, пожалуйста, угощайтесь! - лучезарно улыбнулся Мильян, переложил бутыль из левой руки в правую и только потом протянул ее генералу.
Бойцы затаили дыхание, на миг даже забыв про певуней.
Генерал недоверчиво бутыль осмотрел, понюхал горлышко, сделал осторожный глоток. "Спрайт". Чистый. Не подкопаешься. Командир растеряно хмыкнул и вернул лимонад Мильяну. Тот взял бутыль правой рукой, переложил в левую и отдал Кучину.
Присев на бревнышко, Кучин раскрутил содержимое бутылки "винтом" и сделал могучий глоток. Крякнул. Закусил сгущенкой. Выдохнул:
- Ниче… Хороший лимонадик уродился. - На глазах его выступили слезы; он передал бутылку Зыкину. - На, земеля, приложись по случаю.
- Не, спасибо, я не пью, - отказался тот, грустно лелея взором солистку и даже не замечая, что носки в забытой посылке уже не видны из-под снега. Она - известная актриса, а он кто? Невидимый боец невидимого фронта, и все… Конечно, можно попытаться заинтересовать певунью рассказами о своей нелегкой службе, о заданиях, однако говорить правду запрещала подписка, а врать Зукин не умел.
- Так! Вы что тут мне голову морочите?! - взъярился Евахнов, который внимательно наблюдал за перемещениями "Спрайта". - Старшина Кучин, отдать мне бутылку!
- Есть! - гавкнул Кучин. Чуть замешкавшись, переложил емкость в другую руку и радушно протянул генералу.
Генерал в бессильной злости сплюнул и отвернулся. Нет, не понимал он мегатонников. Хотя…
Хотя не мечтал он уже о генеральском звании на своем северо-западном посту. Думал, и в отставку полковником уйдет, а вон оно как все переменилось. Новая должность оказалась с повышением.
А мегатонники хитро перемигнулись. Наивный, кто ж "ничейника" за руку умудрится поймать?
Кое-как, наощупь солистке удалось вставить нужный штекер в нужное место. К великому огорчению зрителей она выпрямилась и повернулась к микрофону. Положила на него ладонь. На миг замерла, дав слушателям время проникнуться. И…
Одинокий, удивительно чистый девичий голосок медленно, проникновенно затянул под задумчивый перебор струн соло-гитары:
Goddess on the mountain top…
Burning like a silver flame…
The summit of beauty and love…
and Venus was her name…
Песня разлились над заледенелыми топями, казалось, отодвинула морозы, согрела землю красивой мелодией. Эхо от ревербератора наполнило жизнью стылые болота. Даже снежинки приостановили свой полет, замерли во вроде бы потеплевшем воздухе, наслаждаясь музыкой…
И вдруг - грянуло. Бас-гитара, ритм-гитара, фоно, ударники, слаженный квинтет лихо подхватили припев:
Shizgara! Yeah, baby, shizgara!
I'm your Venus! I'm your fire!
At your desire!
Well, I'm your Venus! I'm your fire!
At your desire!
Wow!..
Бойцы хорохороились. Каждому хотелось выдвинуться вперед на максимально допустимое к девушкам расстояние. Каждому хотелось слушать и слушать. Заткнувшись самому и заткнув рот соседу. Но поступить так - значило дать повод для насмешек на год, типа "Ради бабы на елку влезет". И каждый считал своим долгом, перекрикивая музыку, завернуть какую-нибудь сентенцию. Дескать, девичьи чары мне по барабану.
- Хорошо поют, чертовки, хоть и с акцентом, - покачав головой, надсадно проорал прапорщик Доровских (которому, все знали, медведь на ухо наступил) и бережно подул на горячий чай. - Жалко девок.
Her weapons were her crystal eyes…
- неслось с "концертной площадки".
Making every man a man…
Black as the dark night she was…
Got what no-one else had…
Солистка сделала шаг вперед, оседлав микрофоную стойку, как ребенок деревянного коня. И бедрами начала выделывать такие кренделя, что мало кто смог бы вытерпеть пытку. Ведь вроде для всех она это вытворяла, но ни для кого конкретно.
- А вкусненьким можно было бы и поделиться, - сказал в пространство сержант Кудлатый. - Западло в одиночку-то сладкое жрать… - Где женщины, там до ссоры недалеко.
- Брось, Витек. Ты ж знаешь, что Валера сам не свой до сгущенки. Пусть порадуется напоследок. Ему скоро на дело идти. - После того, что бойцы видели на импровизированной сцене, неожиданно спокойный голос сработал не хуже ушата холодной воды в летний день. И - что удивительно: сказано было тихо, а все услышали.
Мегатонники обернулись. Неизвестно как, неизвестно когда, не оставив за собой даже цепочки следов, среди них оказался тринадцатый обитатель объекта У-18-Б - высокий худощавый блондин в накинутой на плечи зеленой фуфаечке. Аккуратно поддернув брюки, он примостился на краешке бревна. Откинул со лба непослушную прядку волос. Зевнул.
- Толян! - воскликнул Кучин, невольно притоптывая ногой в такт движению бедер солистки. - Здорово! "Спрайту" будешь? По случаю!
- Лучше чайку горяченького налейте, - попросил прапорщик Анатолий Хутчиш. - Что у вас тут за дискотека? Спать не даете.
- Товарищ генерал поздравляет нас с Рождеством!!! - объяснил Шикин, передавая Хутчишу исходящую паром эмалированную кружку.
- А! Ну-ну. - Хутчиш кружку взял, неторопливо обернулся и, не вставая, кивнул Евахнову: - Здравия желаю, товарищ генерал.
Генерал засопел. Будь его воля, он сгноил бы ни в грош не ставящего начальство наглеца на нарядах вне очереди. Но знал генерал, что этот обуревший прапор ему не по зубам. Да что там ему, - сам министр обороны как-то объявил Хутчишу десять суток "губы", а на следующий день примчался самолично извиняться. Не просто извиняться - перед строем!
На третьем глотке сгущенки Зыкину в рот полезла какая-то инородная пакость. Мысленно выматерившись - даже сгущенку нормально варить разучились, уроды! - он подцепил пальцами кусочек обслюнявленной полоски, потянул наружу, но потом передумал и незаметно затолкал обратно.
Shizgara! Yeah, baby shizgara!
I'm your Venus! I'm your fire!
At your desire!
Well, I'm your Venus! I'm your fire!
At your desire!
Wow!..
A-aa-aa-aa!
- Товарищ генерал, разрешите обратиться! - решил разрядить обстановку сержант Кудлатый. У него бабушка была армянка. - А танцы будут? Ну, в целях близкого ознакомления с творчеством вокально-инструментального коллектива… - И подмигнул с той долей панибратства, которую генерал еще мог позволить.
И кончилась песня. И снова вроде бы забарахлила техника у девчат. Может, падающий снег закоротил контакты? Девицы-красавицы словно чувствовали, что их пожирают глазами. Такие позы принимали, так томно выгибали спинки, что у бойцов пот на лбу проступил.
- На его месте я б туда не совался, - задумчиво протянул Кучин, наблюдая, как полковник Авакумский, скользя по льду, бежит к замолчавшим девушкам, чтобы объявить следующюю песню.
- Ну так и предупредил бы, - логично посоветовал Кудлатый. Из ансамбля ему больше всего нравилась та, что за ударными. Егоза.
- Нефиг. Сам понимать должен, что не в обычную вэ-чэ погостить приехал. Что здесь даже дышать сторожко надо, не то что бегать… Эй, Синдерелла, ты куда?
- Отолью пойду. - Зыкин поднялся с бревнышка и отошел за елку, подальше от ушлых сотоварищей. Оглядевшись - не подглядывает ли кто - он вновь подцепил краешек постороннего предмета в банке и стал вытягивать бумажную ленточку - точь-в-точь как телеграфная.
"СОВЕРШЕННО СЕКР…" - меленькими буковками в одну строку было напечатано на ней; дальнейший текст скрывался под слоем сгущенки. Зыкин сунул конец в рот и принялся обсасывать с ленты сгущенку.
"СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, - гласила очищенная надпись. - ПО ПРОЧТЕНИИ УНИЧТОЖИТЬ. БОЕВОЕ ЗАДАНИЕ. АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ ПРОВЕДЕННЫХ…"
Лента была длинной. Зыкин в задумчивости почесал репу. Он надеялся, что дали добро его рапорту с Чечней, а оно, видишь как, повернулось.