Вопрос Васио о смерти Исихары не был неожиданным. Смерть тяжелоатлета была очень похожа на несчастный случай. Даже если они сомневались, действительно ли это так, у них не больше причин подозревать меня, чем любого, кто там тренировался.
Конечно, если расспросы на эту тему продолжатся, особенно если они станут более направленными, я вполне могу изменить свое мнение.
Я пришел на следующий день, и на следующий тоже - никаких признаков. Это меня устраивало. Приятно было вернуться в Токио, и я надеялся, что могу позволить себе провести еще несколько дней здесь, если буду осторожен. Кроме того, тренироваться, одновременно делая работу, - это здорово. Не совсем похоже на здоровую жизнь инструктора по аэробике, но если бы вы знали, как иной раз надоедает всю ночь следить за кем-то из фургона, пить холодный кофе и мочиться в пластиковую бутылку!
На четвертый день я пришел вечером. Три раза подряд в одном и том же месте в одно и то же время - это максимум, что могла выдержать моя параноидальная нервная система. Я удивился, снова увидев одни и те же лица. Некоторые из этих экземпляров тренировались по два раза в день. Интересно, чем они зарабатывают на жизнь? Криминалом, наверное. А что? Сам себе босс, расписание свободное.
Я обменялся приветствиями с Васио и теми, с кем успел познакомиться, потом переоделся в раздевалке. Одна из больших груш была свободна, и я начал отрабатывать на ней комбинации локоть - колено. Минута интенсивной атаки - тридцать секунд отдыха. Чтобы следить за временем, я посматривал на небольшие часы на стене.
Со скоростью и силой у меня все в порядке. С выносливостью тоже. Время восстановления, конечно, не то, что раньше, но постоянное употребление жидких аминокислот для мышц, глюкозамина для суставов и когнамина для рефлексов, кажется, оправдывает себя.
Во время одной из пауз я почувствовал, что народ притих и прекратил работу. Общее внимание куда-то переключилось, атмосфера в зале изменилась.
Я обернулся и увидел человека в плохо сидящем темно-синем двубортном пиджаке с широкими лацканами и слишком заметными накладными плечами. Такой пиджак должен придавать развязный и самодовольный вид, даже если стоять не двигаясь. По обеим сторонам от незнакомца два крепких экземпляра, одетых попроще, оба с химией на головах - якудза. Габариты и выправка выдавали в них телохранителей.
Они, наверное, только что вошли. Человек в пиджаке говорил с Васио, который внимательно слушал его, стоя в какой-то очень неловкой позе.
Наблюдая за ними, я заметил, что многие делают то же самое. Новый гость был не выше метра семидесяти, но массивная шея говорила о том, что в нем не меньше восьмидесяти пяти - девяноста килограммов. Уши его представляли собой изуродованную шрамами массу, которая обращала на себя внимание даже в Японии, где скарификация отнюдь не редкость среди бойцов дзюдо и кендо.
Васио показывал на тренирующихся парней. Гость кивал.
Тридцатисекундный отдых закончился, и я снова обратился к груше. Левый локоть. Правый апперкот. Левое колено. И снова.
После очередной минуты тренировки я оглянулся. Васио и гость шли в мою сторону. Телохранители остались у двери.
- Эй, Араи! - позвал Васио, когда они были метрах в двух от меня. - Chotto mate. Постой минутку.
Я поднял полотенце с пола и вытер лицо. Они подошли ближе, и Васио сделал жест в сторону стоящего рядом с ним человека.
- Хочу представить тебя, - сказал он. - Один из попечителей нашего додзо.
Я уже знал, кто это. Описание Тацу было точным: левая щека плоская, с другой же стороны выдавалось нечто, напоминающее кратер с зазубренными краями, размером с мяч для гольфа. Я представил себе, как в это место впивается собака и не отпускает, даже когда ее пытаются оторвать.
Что-то подсказывало мне, что для пса дело закончилось хуже.
Я почувствовал, как волосы у меня на затылке встали дыбом - впрыск свежей струи адреналина в сосуды. Моя реакция на драку тонко заточена, и присутствие этого парня для нее - как песня.
- Араи, - представился я с легким поклоном.
- Мураками, - в свою очередь, кивнул он; голос его напоминал рык, ни больше ни меньше. - Васио говорит, ты неплохо дерешься.
На лице его читалось сомнение.
Я пожал плечами.
- Завтра вечером будет бой, - продолжал он. - Мы проводим их время от времени. Большинство платит по сто тысяч иен за вход, но члены додзо проходят бесплатно. Тебе интересно?
Сто тысяч иен - я вплотную приблизился к их экономической кухне. И если этот парень так спокойно выдает приглашение, значит, кто-то должен был меня проверить. Спасибо Тацу, что устроил личную жизнь Араи.
Я снова пожал плечами:
- Конечно.
Мураками посмотрел на меня - глаза его были пусты, словно сфокусированы на чем-то позади меня.
- Бой начинается ровно в десять. Люди приходят чуть пораньше, чтобы сделать ставки. Этот мы проводим в Хигаси Синагава 5-тёмэ. Как раз напротив острова Теннодзу, через канал.
- Район гавани? - спросил я.
Не скажу, чтобы я часто бывал в той части Токио. Это на юго-востоке, рядом мясоперерабатывающие заводы, очистные сооружения, теплоэлектростанция и оптовые склады - следствие функционирования гигантского токийского порта. Полагаю, ночью сие достопримечательное место будет совершенно пустынным.
- Правильно. Адрес - номер восемьсот двадцать пять. Склад, на воротах нарисован иероглиф "транспорт" в большом круге. По другую сторону от яхт-клуба "Леди Кристал". Справа, если идти от монорельса. Найти будет нетрудно.
- Очень важно, чтобы ты никому об этом не сказал, - добавил Васио. - Там будут только приглашенные, нам не нужны проблемы с полицией.
Мураками кивнул один раз, подтверждая слова Васио, как будто об этом даже не стоило говорить. Подозреваю, что Мураками не особенно беспокоился о том, кто бывает на таких вечеринках. Васио, наоборот, скорее всего отвечал за логистику, и поэтому ему было небезразлично, возникнут проблемы или нет.
- Вы принимаете участие в боях? - спросил я, глядя на Мураками.
Он впервые улыбнулся. Передние зубы у него были слишком большие и слишком ровные; я понял, что он носит дешевый зубной протез.
- Иногда принимаю. Но не сегодня, - ответил он.
Я ждал, не скажет ли он чего-нибудь еще. Не сказал.
Я быстро соображал, не ловушка ли это. Если им нужен я, здесь достаточно подходящее место. Нет смысла приглашать меня еще куда-нибудь.
- Я приду, - кивнул я.
Мураками остановил на мне взгляд чуть подольше, улыбка его застыла, глаза по-прежнему были пустые. Потом повернулся и пошел прочь. Васио последовал за ним.
Я сделал долгий выдох и посмотрел на часы. Когда секундная стрелка дошла до двенадцати, снова атаковал грушу, стараясь выработать лишний адреналин, спровоцированный присутствием Мураками.
Это он, человек со шрамами, никаких сомнений. И дело не только в обезображенном лице. Даже без шрамов я бы узнал его. От него исходит тот же беспощадный дух, который я знал и уважал в Чокнутом Джимми. Шрамы меньше всего говорят о том, кто он есть на самом деле.
Мне бы не хотелось пытаться разделаться с этим парнем каким-либо иным способом, кроме как из винтовки с оптическим прицелом. А результат выстрела в лоб довольно сложно спутать с естественной смертью.
Черт бы со всем этим, подумал я. Риск - одно дело. А это похоже на чистое самоубийство. Если Тацу так хочется, чтобы он был мертв, я бы порекомендовал ему создать команду из шести человек с огнестрельным оружием. Мне бы очень хотелось что-то сделать, чтобы навсегда купить расположение Тацу, но в данном случае дело того не стоило.
Интересно, будет ли мой старый друг угрожать? Не думаю. А если да, тогда я просто ускорю план "Рио". Приготовления не до конца закончены, но уходить в спешке - не самый плохой вариант, если мне вдруг придется выбирать между весьма самоубийственной миссией с одной стороны и интересами Тацу с другой.
Однако завтра я пойду на бой и соберу как можно больше разведданных. Скормлю их Тацу в качестве утешительного приза за мой прощальный поклон.
Секундная стрелка дошла до двенадцати. Я разрядился последним шквалом ударов локтями и отошел. Избыток адреналина по большей части рассосался, но я все еще чувствовал напряжение. Тренировка обычно помогала с этим. Но не сегодня.
Я нашел партнера и еще час тренировал удары ногами. После этого сделал упражнения на растяжку и направился в душ. Я радовался, что скоро все это будет позади.
ЧАСТЬ 2
Музыка дарит нам наше собственное прошлое, о котором мы до этой минуты не подозревали, заставляя сожалеть об утратах, которых не было, и проступках, в которых неповинны.
Хорхе Луис Борхес
9
В ту ночь я долго бродил по Токио. Мне было не по себе, я чувствовал потребность в движении и позволял городским сквознякам вести меня за собой.
Я шагал на север от Мегуро, держась тихих улочек, переулков, пустых аллей неосвещенных парков.
Что-то в этом проклятом городе продолжало притягивать меня, соблазнять. Мне пора уезжать. Я хочу, чтобы у меня получилось уехать. Черт, я ведь пытался уехать. И вот я снова здесь.
Может быть, это судьба?
Но я не верю в судьбу. Судьба - абсурд.
Тогда что?
Я дошел до Хикава Дзиндза, одного из множества синтоистских храмов, разбросанных по городу. Площадью метров в тридцать, этот храм один из небольших, но никоим образом не самый маленький благодаря своим торжественным зеленым лужайкам. Я прошел через древние каменные ворота, и меня тут же обволокла успокаивающая темнота.
Я закрыл глаза, наклонил голову и стал вдыхать воздух носом. Поднял руки перед собой, растопырил пальцы, как слепой, пытающийся определить, где он оказался.
Оно было здесь, за пределом обычного восприятия. Чувство города, живого, извилистого и многослойного, охватило меня. И ощущение того, что я живу как часть его самого.
Я открыл глаза и поднял голову. Храм был построен на скале, и сквозь деревья на дальнем конце его территории виднелись огни Хиро и Мегуро.
Токио настолько огромен и может быть таким жестоким и безликим, что моральная поддержка одного из его случайно встретившихся оазисов дорогого стоит. Спокойствие таких храмов, как Хикава, вызывает грустные ощущения, которые для меня всегда совпадали по частоте со звуком храмового колокола. Это утешение номия - маленьких питейных заведений на два или, возможно, четыре места перед барной стойкой длиной не более половины ширины входной двери, с неизменной мамой-сан, хозяйкой без возраста, которая, в зависимости от нужд клиента, может быть и доброй, и суровой, что все вместе излучает больше душевного комфорта и понимания, чем кушетка лучшего психоаналитика; загадочное и анонимное товарищество ятаи и тачиноми - уличных буфетов, где подают пиво в больших кружках и еду, жаренную на вертеле. Эти буфеты вырастают как грибы в темных углах и под железнодорожными эстакадами, и смех их посетителей рассыпается в ночном воздухе как маленькие мешочки света в полной темноте.
Я прошел дальше в темноту и сел спиной к хонден, симметричной конструкции с черепичной крышей, где обитает божество этого маленького храма. Закрыл глаза и сделал выдох, глубокий и полный, а потом стал слушать тишину.
Когда я был мальчишкой, меня застукали, когда я стащил плитку шоколада в соседском магазинчике. Пожилая пара - хозяева магазина, конечно же, знали меня и сообщили родителям. Я был в ужасе от реакции отца и отрицал все, когда он допрашивал меня. Отец не разозлился. Вместо этого он, размеренно кивая головой, говорил мне, что самое важное для мужчины - признать свой проступок, а если он не в состоянии этого сделать, тогда он может быть только трусом. "Понимаешь ли ты это?" - спрашивал он меня.
Тогда я не совсем понял, что он имел в виду. Но слова отца вогнали меня в жгучий стыд, и я признался. Он отвел меня в магазин, где я принес полное слез извинение. В присутствии хозяев выражение лица отца было суровым, даже гневным. Потом, когда мы ушли и я еще продолжал плакать от своего позора, он как-то неловко на секунду прижал меня к себе, а потом нежно положил мне руку на шею.
Я никогда не забуду его слов. Я знаю, что сделал, и я признаю все это.
Впервые я лично убил человека на границе с Лаосом, у реки Соконг. Вьетконговца. Во Вьетнаме говорили "убить лично", когда ты убивал конкретного человека из личного стрелкового оружия и был уверен, что сделал это сам. Мне тогда было семнадцать.
Я входил в состав разведгруппы из трех человек. Такие группы были маленькими, их успех и выживаемость зависели от способности скрытно действовать на территории противника. Поэтому в разведку отбирали только тех, кто мог передвигаться абсолютно незаметно. Для выполнения заданий больше нужны были призраки, чем убийцы.
Это произошло на заре. Я помню, как с первыми лучами света от влажной земли начал подниматься туман. Я всегда считал Вьетнам красивой страной. Большинство солдат ненавидели его, потому что их отправили сюда воевать, но мои чувства к Вьетнаму были другими.
Мы уже две ночи были на задании, не имея никаких контактов с базой, и шли прямо к месту назначения, когда на фоне просвета увидели его. Мы замерли, наблюдая за ним из-за деревьев. У него был "АК", и мы поняли, что перед нами вьетконговец. Шагая, он смотрел то налево, то направо, словно пытался сориентироваться. Помню, как я подумал, что он, наверное, отбился от своего подразделения. Бедняга выглядел немного испуганным.
Нас инструктировали избегать контактов, однако задачей группы был сбор разведывательной информации, а я видел, что в руке у него большая книга. Что-то вроде гроссбуха. Она могла оказаться неплохой наградой. Мы посмотрели друг на друга. Командир группы кивнул.
Я опустился на колено и поднял свою "КАР-15", поймал вьетконговца в прицел и стал ждать, пока он остановится.
Прошло несколько секунд. Я знал, что время у меня есть, и хотел быть уверенным в результате.
Он нагнулся, положил автомат и книгу. Потом поднялся, расстегнул штаны и стал мочиться. От земли, куда попадала теплая жидкость, поднимался пар. Я держал его в прицеле, все время думая о том, что он даже не подозревает, в каком дурацком положении встретит смерть.
Я дал ему закончить и застегнуть штаны. Потом - бац! Я снял его. Увидел, как он осел. У меня возникло чувство невообразимого восторга: я попал в цель! Я выиграл! У меня получилось!
Мы двинулись к тому месту, где он лежал. Когда подошли, я удивился, когда увидел, что он все еще жив. Я попал ему в грудь, которая превратилась в кровоточащую рану. Вьетконговец лежал на спине, с раскинутыми ногами. Земля под ним уже потемнела от крови.
Помню, как меня поразило, что он так молод. Он был моего возраста. Я помню, как эта мысль прострелила мне голову - "Боже, такой же, как я!" - когда мы стояли кружком вокруг него, не зная, что делать.
Он быстро мигал, глаза его перепрыгивали с одного лица на другое, потом назад. Они остановились на мне, и я подумал - потому что он знает: это я застрелил его. Позже я понял, что объяснение было гораздо более прозаичным. Скорее всего он просто хотел понять, почему у меня азиатские черты лица.
Кто-то снял с пояса флягу и протянул раненому. Он даже не двинулся, чтобы взять ее. Дыхание учащалось. В уголках глаз появились слезы, высоким, напряженным голосом он бормотал какие-то слова, которых никто из нас не понимал. Позже я узнал, что раненные на поле боя и умирающие зовут своих матерей. Возможно, он делал то же самое.
Мы смотрели на него. Кровь из груди перестала сочиться. Мигание тоже прекратилось. Голова застыла на влажной земле под неестественным углом, как будто он к чему-то прислушивался.
Мы молча стояли вокруг. Первое чувство эйфории прошло, его заменили непонятная нежность и ужасающая печаль, такая неожиданная и сильная, что я застонал.
"Такой же, как я", - снова подумал я. Он не был похож на плохого парня. Знаю, что в какой-нибудь другой Вселенной мы бы не пытались убить друг друга. Возможно, мы были бы друзьями. И он бы не лежал мертвый в джунглях, на земле, пропитанной собственной кровью.
Один из тех, с кем я был, заплакал. Второй застонал. "О Боже, о Боже!" Снова и снова. Обоих вырвало.
Меня - нет.
Мы взяли гроссбух. В нем действительно было много важной информации о взятках старостам местных деревень и других попытках Вьетконга купить влияние. Хотя, конечно, это не имело никакого значения.
Уже в вертолете, который подобрал нас позже, кто-то рассмеялся и сказал, что я потерял невинность. Никто не говорил о том, какие мы на самом деле испытывали ощущения или что происходило, пока мы стояли молчаливым кругом и смотрели, как умирает человек.
Когда армия оценивала мою пригодность для участия в совместной программе частей особого назначения и ЦРУ, известной под названием ГНИ, психиатр проявил живейший интерес к моему первому опыту убийства. Кажется, он счел важным, что меня тогда не вырвало. И то, что он описал как "ассоциативные негативные эмоции", рассосалось. И плохих снов потом не было, что также сочли плюсом.
Позже я узнал, что меня отнесли к двум процентам военнослужащих, способных убивать постоянно, без сомнений, без специальной подготовки, без сожалений. Не знаю, действительно ли я входил в эту группу. Для меня это было не так просто, как для Чокнутого Джимми. Но именно туда меня поместили.
Среднего человека поражает, насколько часто солдату приходится иметь дело с сомнением - еще до свершившегося факта и последующего сожаления. Правда, от среднего человека не требуют убивать незнакомца с близкого расстояния.
Люди, которые пережили такие убийства, знают, что человеческие существа обладают глубоким врожденным отрицанием убийства себе подобных. Я верю, что существованию подобного отрицания имеются эволюционные объяснения, но это на самом деле не важно. А важно то, что фундаментальная цель базовой подготовки большинства солдат - это применение подготовительных технологий для подавления отрицания. Я знаю, сегодня эта цель достигается с безжалостной эффективностью. И знаю также, что лучше удается справиться с отрицанием, чем с сожалением.
Я сидел долго, копаясь в памяти. Наконец мне стало холодно, и я отправился в гостиницу, по пути, как всегда, поглядывая по сторонам. После мучительно горячей ванны закутался в предусмотрительно приготовленный гостиницей хлопчатобумажный юката. Придвинув кресло к окну, я сидел в темноте и наблюдал за транспортным потоком, движущимся по Хибийя-дори двадцатью этажами ниже. И думал о Мидори. Интересно, что она делает в эту самую минуту на другой стороне земного шара?