Бар "Гасштаттская медведица" представлял собой образец старомодного ратскеллера, как в Германии называли винные погребки. Он располагался в старом здании неподалеку от железнодорожной станции Фридрихсхафен всего в одном квартале от набережной. Пэгги разыскала его, поболтав немного с пожилым портье в гостинице и мрачным носильщиком на вокзале.
Похожий на пещеру, слабоосвещенный зал был оформлен в средневековом стиле. Деревянные потемневшие панели на стенах, головы диких зверей: клыкастые вепри и олени с раскидистыми рогами, парочка длиннобородых горных козлов с закрученными рогами и огромная, покрытая пылью, с оскаленной пастью бурая медведица, которая и дала название заведению. Холлидей усмехнулся - он бы тоже разозлился, вздумай кто-то разместить его голову в подвальном баре. Здесь пахло пивом, тушеной капустой и поджаренными колбасками.
Они вошли в ратскеллер около полудня. Зал пустовал, только семейство японских туристов расположилось за столиком у самого входа. Туристы, весело щебеча, поглощали жареный картофель и баварские колбаски, время от времени мигая вспышками фотоаппаратов - должно быть, никак не могли прийти в себя после экскурсии. Да за стойкой бара, почти скрывшись в тени, примостился полный беловолосый человек, сжимая в ладонях пивную кружку.
- Просто замечательное место, - покачал головой Холлидей, усаживаясь на тяжелый табурет. - Умеете вы, Пэг, их выбирать!
- Помотайтесь вокруг света столько, сколько мотаюсь я! И тогда вы узнаете, что проще всего найти информатора - бандита, наркодилера или проститутку - в какой-нибудь забегаловке поближе к вокзалу. Там постоянно толкутся старикашки, которые весь день пьют пиво и чешут языками. От Танбридж-Уэллса до Тимбукту. И Фридрихсхафен - не исключение…
- В Тимбукту есть вокзал? - съязвил Холлидей.
- Ну, вы же понимаете, о чем я, - вздохнула Пэгги. - Если хотите узнать что-то новенькое о нашем друге Келлермане, лучшего места все равно не найти.
Официантка с обесцвеченными волосами, напоминавшими паклю, одетая в деревенское платье, вышла из кухни и, наметанным глазом определив в Пэгги и Холлидее американцев, обратилась к ним по-английски.
- Чем могу вам помочь? Еда, пиво? - вежливо осведомилась она.
- Два "Августина Брау", - ответила журналистка.
- Еще что-нибудь?
- Да. Поговорить с Рудольфом Драбеком.
Именно это имя назвал носильщик с железнодорожного вокзала.
- Что вы хотите от Драбека? - осторожно поинтересовалась официантка.
Пэгги вынула радужную бумажку в пятьдесят евро и положила на стол.
- Местный колорит, - тихонько произнесла она.
- Was? - скривилась немка.
- Только поговорить, - пояснила Пэгги.
Официантка смерила их долгим оценивающим взглядом и, развернувшись, направилась в бар. Подошла к человеку, ссутулившемуся за стойкой, и шепнула ему на ухо пару слов. Толстяк повернул голову и через плечо посмотрел на Пэгги и Холлидея. Девушка подняла купюру и легонько помахала ею.
Седовласый неспешно взял кружку и плавно пересек зал. Японская семья опасливо притихла, косясь на него. Достигнув стола, где сидели американцы, он хорошенько приложился к пиву и замер, не отрывая мутного взгляда от денег, зажатых в пальцах Пэгги.
- Ja? - хриплым голосом, выдающим многолетнее пристрастие к выпивке, поинтересовался толстяк.
- Sprechen Sie Englisch?
- Конечно… Само собой, - заплетающимся языком проговорил старик. Потом фыркнул, будто вспомнил что-то смешное. - И не только по-английски. Еще могу по-русски. Совсем немного. А еще чуть-чуть по-итальянски…
- Почему бы вам не присесть, герр Драбек? - предложил Холлидей.
- Герром Драбеком был мой Scheisskopf отец, школьный учитель rotznasigen детишек. Зовите меня просто - Руди, - пропитым голосом произнес немец. - Меня так все зовут.
Он пожал плечами и уселся.
Холлидей внимательно взглянул на него. Невысокий и очень плотный мужчина преклонного возраста. Борода клочковатая и пегая - клок седой, клок черный. Давно немытые волосы, сквозь которые просвечивает розовое темя. Лицо круглое с обрюзгшими морщинистыми щеками. Водянисто-голубые глаза спрятались за очками в толстой пластмассовой оправе. Круглый нос, о каких говорят - "картошкой", покрыт сеточкой лопнувших сосудов, что вместе с багровым цветом лица говорит о плохом здоровье.
"Скорее всего, давление скачет", - подумал Джон.
Одевался Руди в допотопный коричневый костюм - помятый и потертый, лоснящийся на локтях и около карманов. Рубашка когда-то была белой, но после сотен стирок посерела, воротник безвозвратно утратил форму. Вдобавок от немца за милю разило пивом и жареным луком.
На глазок Холлидей прикинул возраст Руди - около восьмидесяти лет. Значит, во время войны ему было не больше двадцати.
Снова подошла официантка и поставил перед Пэгги и подполковником высокие "пильзнеровские" бокалы.
- Принесите и ему, - кивнула журналистка на старика.
- Nein! - покачал головой толстяк, переглянувшись с официанткой. - Kulmbacher Eisbock. Ein Masskrug, пожалуйста, und ein Betonbuddel Steinhager.
- Прошу прощения? - Пэгги повернулась к немке. Ее знание языка исчерпывалось вызубренным в начальной школе: "Sprechen Sie Englisch?"
- Ein Masskrug - то, что вы называете литром. Так у нас меряют пиво. A Betonbuddel Steinhager - своего рода джин. Он хочет получить целую бутылку.
- Целую бутылку?
- Да. Так он говорит.
- Und ein Strammer Max, - добавил Руди, невинно моргая.
- Что?
- Он заказывает бутерброд, - пояснила официантка. - Большой такой бутерброд с ветчиной, яичницей и помидорами.
Пэгги уставилась на старика. Он хитро улыбался, показывая неровные желтые зубы.
- Хорошо, - кивнула девушка. - Несите все, что он просит.
Тем временем Руди недвусмысленно посмотрел на пятьдесят евро. Пэгги подвинула деньги ближе к нему. Старик быстро схватил купюру и сунул в карман пиджака. Потом допил пиво и, отодвинув кружку, замер, сложив руки на столе. Его пальцы казались непропорционально длинными и тонкими для такого тучного тела. Вздувшиеся старческие вены извивались под кожей словно черви, а желтые ногти с грязными ободками выглядели очень неопрятно.
- Да, руки у меня старые, - сказал Руди.
Пэгги промолчала.
- Очень старые, - повторил немец.
- С такими пальцами вы легко могли бы играть на фортепиано, - заметил Холлидей.
- На скрипке, - поправил его Драбек. - Когда-то я играл на скрипке. В Вене. Очень давно. Wiener Symphoniker.
- Вы были скрипачом? - спросила журналистка, стараясь понять, к чему он клонит.
- Да. Когда был подростком. Совсем мальчишкой. Universitat fur Musik und darstellende Kunst Wien. Музыкальная школа в Вене, вы меня понимаете? У меня было любимое занятие. Я готовился сыграть с симфоническим оркестром… А потом настал Аншлюс. В те годы мы все были нацистами - нравится вам это или нет. Это было сильнее нас.
- Тридцать восьмой год, если не ошибаюсь, - заметил Холлидей. - Германия завоевала Австрию мирным путем, если можно так выразиться. Та же аннексия, но без войны.
- Ja! - кивнул Руди.
Вернулась официантка, сгибаясь под тяжестью подноса, на котором стояло множество бутылок, тарелок, стаканов и в том числе огромная стеклянная кружка, заполненная пивом, темным и непрозрачным, как "Гиннес". Она водрузила ношу на стол перед Драбеком.
В глазах старика зажегся алчный огонек. Он схватил огромный "Штраммер Макс", обильно политый хреном и темно-желтой горчицей, и вцепился в него зубами, не заботясь о том, что яичный желток, стекая с краев бутерброда, капает на бороду. Прожевав, сделал длинный глоток черного пенного пива, чтобы протолкнуть кусок в горло. Потом повторил, тяжело вдыхая и выдыхая, будто поднимался на пятый этаж без лифта.
- И что же случилось в тридцать восьмом?
Драбек вытер лоснящиеся губы рукавом, смахнул пену с усов.
- Мой Schwuchtl отец знал одну очень важную персону в этом городке. Большую шишку. Герр фон Келлерман. Его предки были графьями в том старом замке… Вы видели руины? - Руди икнул. - Он и мой отец были вместе в… - Немец запнулся, подбирая правильное слово. - Ein Geheimbund…
- Секретная группа? - подсказал Холлидей. - Тайное общество?
- Ja! Что-то вроде этого.
Драбек еще раз откусил от "Штраммер Макса", все больше и больше измазывая бороду. Отложил бутерброд и, облизав пальцы, припал к пивной кружке.
- А вы помните название этого тайного общества? - спросила Пэгги.
- Ja! Конечно! - кивнул старик, торопливо прожевывая. - Die Thule Gesellschaft. Der Germanenorden. - И снова принялся за еду.
- Общество Туле, - кивнул Холлидей. - Тевтонский орден Чаши Грааля. Они сформировались как единая организация вскоре после Первой мировой войны.
Он кое-что читал о них. Тогда немцы искали некое связующее звено, способное сплотить нацию перед лицом невзгод. Возможно, мифологию, а может быть, что-то еще…
Главное, чтобы возникали патриотические чувства. Ну, как "Звездно-полосатый флаг", написанный после того, как британские войска нанесли поражение армии Вашингтона и захватили Детройт. Обычная патриотическая песня стала в конечном итоге государственным гимном, сплотила нацию и заставила всю страну напрячь силы в борьбе с врагами. Глубокая заинтересованность в новой германской мифологии подтолкнула Адольфа Гитлера к поискам арийских корней нации и вызвала антисемитский настрой в идеологии. Кстати, будущий фюрер стал одним из первых новообращенных членов общества Туле.
- Ja! Вот именно! - поддержал замечание подполковника Руди.
Он скрутил пробку с глиняной бутылки "Steinhager" и заполнил до половины стакан, принесенный официанткой. Выпил залпом и причмокнул губами.
- Mein Vater думал, что это знак свыше - символ Туле и… - Он опять запнулся и с трудом договорил: - Das Wappen, das schildformiges.
- Щит герба! - догадался Холлидей.
- Ja! - глубокомысленно изрек Драбек. - Вы, наверное, подметили - герб Туле и герб Келлерманов очень похожи…
Немец плеснул в стакан еще джина, прозрачного как слеза. Выпил залпом, потом вынул из нагрудного кармана замусоленный карандаш. Быстрым движением подтащил к себе салфетку, несколькими штрихами набросал рыцарский щит со свастикой в верхней части.
- Thule Gesellschaft! - показал он рисунок Холлидею.
Добавил вертикальный меч, обвитый лентой.
- Das Wappen auf das geschlecht Kellerman. Gelt, ja?
- И здесь меч, - вздохнула Пэгги. Драбек постучал по рисунку карандашом.
- Ja, der Schwert, - решительно кивнул он.
- Значит… - медленно проговорил Холлидей. - Ваш отец и Келлерман состояли в обществе Туле. Оба…
Старик засунул в рот остатки бутерброда и не спеша прожевал.
- Келлерман был ein Obergruppenfuhrer, генералом в Schutzstaffel. Он знал многих людей в партии. И мой отец тоже. Малыша Гиммлера, Геббельса, толстяка Геринга. Благодаря связям отец стал Stellvertreter-Gauleiter…
- Гауляйтер? - переспросил Холлидей. - Окружной начальник?
- Ja, районный босс. Из этого города.
- А вы? - поинтересовалась Пэгги.
- А я играл на скрипке. - Драбек пожал плечами, наливая в стакан "Steinhager". Выпил, вытер губы тыльной стороной кисти. - Что я мог делать кроме этого? Я уже тогда был близоруким. Стрелять, убивать людей не мог. Короче, не годился для воинской службы. Поэтому Келлерман назначил меня своим… Putzer.
- Putzer? - удивилась Пэгги.
- Der Hausdiener, - сказал толстяк, с трудом подбирая слова.
- Что-то типа денщика, я думаю, - вставил Холлидей. - Слуга, только военный.
- Ja. Слуга. Именно слуга. Его слуга. Я драил ему сапоги и наполнял его ванну. Именно так. Ja. Я следовал за ним всюду, полируя его verdammte Stiefel. Россия, Сталинград, Италия, Нормандия… И все время я был с ваксой и щеткой.
- Бергхоф? - спросил подполковник, стараясь отыскать связь с мечом.
- Ja! Конечно! Несколько раз! Там у меня была привилегия поднимать Hundkacke Блонди - собаки Гитлера - с ковриков. И доставлять пирожные для Евы из города. Ну и полировать сапоги, само собой.
- А потом? - вмешалась Пэгги.
Драбек отпил пару глотков джина.
- Вы знаете о Дахау?
- Это концентрационный лагерь, - ответил подполковник.
- Ja, das Konzentrationslager. Именно так. - Старик закивал. - У них был лагерь и здесь тоже. Для работы на "Дорньере" и "Майбахе". Они делали Raketen, ja?
- Ракеты V-2, - подтвердил Холлидей.
- Vergeltungswaffe, ja, - согласился Руди. - Им постоянно нужны были рабочие руки. Все больше итальянцы и поляки. Juden, конечно. Мой отец брал женщин из лагеря и… пользовался ими. - Руди замолчал, его рука потянулась к бутылке, но замерла на полпути. Он посмотрел в глаза Холлидею. - Когда закончилась война и американцы освободили заключенных, многие из них приезжали сюда. Они искали моего отца, но он скрылся в замке Келлермана. Слыхали о таком?
- Мы были там сегодня утром, - ответил Джон.
- Нет, не в новом, где сейчас музей, а в старом замке. Они нашли его. Притащили на городскую площадь и повесили на фонарном столбе на… на dem Kabel. Он дрыгал ногами и бился в петле целых пять минут. А потом его лицо почернело, а язык стал похожим на жирную сосиску и вылез изо рта. А меня, его сына, они заставили смотреть на это и не давали закрыть глаза.
- Разрази меня гром… - прошептала Пэгги.
- Ja, - согласился Драбек. - Мне было неприятно.
- А Лютц Келлерман где был тогда? - спросил Холлидей. - Успел сбежать?
- Naturlich, - неприязненно проворчал старик. - Вместе с сапогами, которые Руди ему начищал.
Он налил полный стакан и выпил. Выдохнул, распространяя спиртовой аромат и едкий запах горчицы и хрена. Лоб и щеки старика лоснились от пота.
- И Аксель тоже?
- Швейцария, - бросил Драбек. - Ему тогда было три или четыре года - совсем малыш. Поэтому они, вместе со старшей сестрой и матерью, уехали в Швейцарию.
- А когда они вернулись?
- В сорок шестом. Здесь дела были совсем плохи. Безработица. Все были… Geld brauchen, очень бедными. А к Келлерманам in Geld schwimmen. Они были богатыми. Они вернули себе заводы. Die Zugmaschinen. Люди опять полюбили Келлерманов. - Руди отхлебнул из стакана. - Dem Geld verf alien sein, - заметил он философски и вздохнул.
- А вы?
Старик хохотнул и вновь громко отрыгнул.