- Ну, вы-то, "звери", ладно, - продолжал развивать свою мысль ефрейтор. - Вам еще службу тянуть и тянуть. А мы-то, дембеля, какого х… здесь делаем? Суки, - еще раз с нескрываемой ненавистью выдохнул он. - Прикинь, наших тут - пятеро. И все с Тамбова. Все по дембелю. Мне пацан со штаба звякнул. Прикинь. А никого ни хрена не вижу.
- Ты откуда? - спросил Володька, справедливо решив, что разговор, пусть и такой, все же лучше томительного ожидания.
- Сказал же, с Тамбова, зяма, - ефрейтор повернулся, дохнув Володьке в лицо стойким запахом перегара.
- Нет, я имею в виду, где служил?
- А тебе-то что?
- Да ничего, в общем-то, - согласился Володька, бросая окурок в липкий жидкий снег и растирая его носком сапога. Сделав это, он так же, как и ефрейтор, поправил автомат, поймав себя на мысли о том, что у большинства солдат совершенно одинаковые жесты. - А в город нас чего кинули, не знаешь?
- Хрен его знает, - дернул плечом ефрейтор. - Одни говорят - проходы к дворцу Дудаева щупать, другие - дороги к горам перекрывать, а я так думаю, что просто надо "духов" побольше замочить. Чтобы напугать всех этих черножопых. - Ефрейтор неожиданно повернулся на каблуках и в упор уставился на Володьку. - Ну, чего пялишься, зяма?
- Ничего, - Володька отвел взгляд.
- Весь, б…и, Новый год испортили, - с пьяной настойчивостью выругался ефрейтор. - У меня кореша были, ушли все позже, чем я. На неделю, на две. Миха Трактор, падло, даже на три. А я, веришь, в конце сентября ушел и до сих пор службу тяну. Пацаны на гражданке засмеют. Они там хань трескают, а я, блин, тут сапоги топчу. Вот ты, "зверек", как думаешь, чего нас сюда под самый Новый год загнали?
- Ну, может быть, надеются, что эти… - Володька поискал нужное слово, нашел и закончил: -… боевики сейчас не такие внимательные… Мы проходы в город прощупаем, чтобы потом, в случае чего, потерь поменьше…
- Ну, ты и валенок, земеля! - ефрейтор захохотал. - Чего ты думаешь, отцы-командиры - дураки, что ли? Прикинь, Новый год скоро. И солдаты, и офицерье - все домой хотят побыстрее. Нам бы черножопых перемочить да к празднику дембельнуться. Офицерью - к женам. Вам, "зверям", в войска. Командиры знают, что мы ради этого всех тут положим. Потому и на бухло хрен кладут, понял? Пьяному, мол, по хрену, в кого стрелять. Я вот где-то слыхал, что раньше даже перед боем, в смысле в Отечественную, водку давали. Тогда, мол, солдат ничего не боится. Всех косит. Вот наши и подгадали. Хотя ты-то - "зверек" необстрелянный, - ефрейтор еще раз окинул Володьку взглядом. - Дай-ка сюда автомат.
- Зачем? - насторожился Володька.
- Дай, дай, не ссы. Не украду.
Володька нехотя стащил с плеча "АКМ" и показал ефрейтору.
- А теперь смотри сюда, - ефрейтор стянул с плеча свой. - Во, видишь рожки? - к "АКМу" ефрейтора были пристегнуты одновременно два рожка, перевязанных синей изолентой. - Случись чего, зяма, я - раз, блин! - рожок переверну и опять готов к труду и обороне. А ты пока в своем сраном подсумке рыться будешь, тебя десять раз успеют мочкануть. Понял? Душманье - это тебе не наши хренососы в войсках. Они за две секунды успеют и жопу тебе порвать, и глотку перерезать. Понял? У меня кореш в Афгане служил. Рассказывал, что там душманье с нашими делало. Пацаны на гранатах рвались, лишь бы к "духам" живыми не попасть. На, держи. - Он порылся в кармане пятнистой куртки и вытащил моточек изоленты. - Скрути все свои магазины так же, как у меня. А то ведь, случись чего, нам с тобой рядышком воевать придется. Не хочу, чтобы меня под демобу из-за какого-то молодого грохнули.
Володька хотел было ответить на "молодого", но сдержался. Молодой, дембель - какая разница? Пуля не разбирает, кто перед ней. А насчет рожков - это ефрейтор верно сказал. И впрямь на перезарядку меньше времени уйдет. Он вытащил обоймы и принялся перетягивать их изолентой. Точно так же, как у "старшего наставника". Валетом.
- Да ты не торопись, земеля, - снисходительно-пьяно усмехнулся ефрейтор. - У тебя от волнения руки трясутся. А случится чего - держись рядом со мной. Вместе не пропадем.
Володька закончил перетягивать рожки и протянул остатки изоленты ефрейтору.
- Так-то лучше, - тот сгреб моточек с тонкой
Володькиной ладони огромной шершавой пятерней и сунул в карман. - Что, дрейфишь, земеля? - усмехнулся он.
- А ты? - серьезно спросил Володька.
- Я-то? - Ефрейтор усмехнулся криво и зло. - Я, братан, ничего не боюсь. Я боюсь, что нам сегодня ни одного "духа" не встретится. Чтобы его собственными руками к стенке поставить. Черноту ненавижу! Всю Россию под себя подгребли, суки! Баб наших трахают. На рынках, куда ни погляди, везде черножопые. И на улицах. И борзые, падлы, стали. Ельцин прав, пора их учить. Перестрелять всех к такой-то матери.
Володька вздохнул.
- Чего дышишь? - недобро осклабился ефрейтор. - Не нравится? Интеллигент, что ли? Вот вы, б…и, страну и просрали. Дерьмократы долбаные. Не живется спокойно вам. Все на работягах катаетесь, падлы. Не знаете, что такое работа. Деньги за не хрена делать получаете. Хаваете и пьете на наищ бабки. Моя бы воля, я бы вас всех перемочил. Легче б жилось.
Володька промолчал. Подобных рассуждений он наслушался достаточно. Во всяком случае, в учебке, похоже, не нашлось ни одного человека, который не счел бы необходимым сказать ему об интеллигентах и демократах, "просравших страну", пьющих кровь из всей России не хуже черных.,
Ефрейтор опять быстро посмотрел на темный город и добавил:
- Сначала всю черноту передавить, а потом и за вас приняться. - Он вновь посмотрел на Володьку и засмеялся. - .Да ладно, не ссы. Случись чего, я тебя не брошу. Своего братана-солдата всегда выручать надо. Это потом, на гражданке, если свидимся… Я вот жалею только, что в штурмовую группу не попал.
- В какую штурмовую группу? - не понял Володька.
- Да я тут слушал, как наш летха с каким-то майором разговаривал. Говорили, будто штурмовую группу будут создавать. Специально. Дворец Дудаева брать. Я даже думал добровольцем попроситься.
- Чего ж не попросился?
Володька отвернулся к городу и начал всматриваться в черные, клыкасто вонзавшиеся в ночи руины. Ему был неприятен этот разговор. Стоящий перед ним солдат-ефрейтор всерьез жаждал чужой крови. Он хотел убивать и убивать много, всех ради того, чтобы успеть домой к Новому году, ради "лучшей жизни без черноты", ради собственных ни на что не годных фантазий.
"Неужели и я стану таким же через год? - подумал Володька. - К дембелю?"
- Почему не попросился? - повторил он, скорее для себя, удивляясь сути вопроса.
- Да ты, земеля, совсем бестолковый, - ухмыльнулся ефрейтор. - Я же говорю: дембель на носу. Может быть, нас уже завтра домой отправят. Я имею в виду дембелей. Вам-то, "зверям", еще трубить и трубить. Понял?
- Понял, - вздохнул Володька.
Ефрейтор подумал и вытащил из кармана объемной куртки пачку сигарет. Достал одну, размял в желтовато-грязных пальцах, роняя в тусклый снег бурое табачное крошево, и мутно прилепил "астрину" к нижней губе. Затем подумал еще секунду и протянул пачку собеседнику:
- Закуривай, зяма. Потом, может, некогда будет.
- Спасибо. - Володька вытащил сигарету - она затрещала, как пересохшая листва в юннатском гербарии, - и закурил с удовольствием, глотая резкий, дерущий горло дым словно прохладную родниковую воду. - Мои еще на пересылке в Моздоке кончились, а тут нам сигарет не давали, - пояснил он.
- Да ладно, сочтемся, - махнул рукой ефрейтор.
Из темноты, откуда-то сбоку, из-за машин, вынырнул молодой лейтенант.
- А ну, хорош курить, - раздраженно буркнул он. - По снайперской пуле, что ли, соскучились? Давайте бросайте "бычки* и лезьте в машину. Через две минуты колонна трогается. А еще раз увижу, что курите на улице, оба по трое суток ареста получите, - глаза офицера поблескивали масленисто и влажно.
- Ну да, - буркнул себе под нос ефрейтор, когда лейтенант прошел дальше, к едва различимому за сизой дизельно-выхлопной завесой танку. - Трое суток ареста. Дальше, чем в эту жопу, все равно не засунет, - однако окурок бросил и кивнул Володьке: - Бычкуй, земеля.
Володька нехотя загасил окурок, притушил оставшуюся искорку о борт "БМП" и сунул, "бычок" за козырек шапки-ушанки. Там сохранней будет.
Ефрейтор приоткрыл люк, из которого вырвался неяркий свет, и кивнул:
- Лезь, зяма. Да побыстрее. Может, летха и прав. Нарвемся на какого-нибудь снайпера.
"Если бы лейтенант был прав, - хотел сказать Володька, - нас обоих уже понесли бы вперед ногами". Но промолчал. С пьяным спорить - себе дороже. Это он уяснил еще на гражданке.
Забравшись в гулкое нутро "БМП", в котором сидели еще четверо солдат, Володька пристроился на откидную скамью и оперся спиной о борт.
Странной была их разведрота. Согнали ребят из разных частей, никто никого не знает. Не представляешь, от кого чего ждать. Хотя - Володька знал это точно, - кроме него, сюда откомандировали еще двоих парней из их учебки. Но тех еще в Моздоке отправили в какую-то другую часть. Наверное, в такую же роту, только где-нибудь на другой окраине Грозного. Хорошо хоть с ефрейтором познакомился. В случае чего будет кому поддержать. Володька как-то плохо представлял себе, что такое разведка. Разве только по книжкам да по кинофильмам о Великой Отечественной войне. О разведке же с применением бронетехники ему даже читать не приходилось. Успокаивало одно: по идее, у них на пути должно быть чисто. Если поразмыслить: что боевикам делать в городе? Нечего. Боевых действий с использованием живой силы не ведется. Авиация, правда, утюжит улицы, но стрелять из "АКМа" по "сухарям" все равно что палить из рогатки по "Ту-154". Нет, все-таки боевиков на улицах быть не должно, а уж как случится на самом деле, это одному Богу ведомо. Во
- всяком случае, их ни о чем не предупреждали. Разве что какой-то полупьяный сержант-сверхсрочник буркнул: "Держите ушки на макушке, пацаны". Для Володьки эти слова не значили ровным счетом ничего. "Ушки на макушке" нужно держать и когда в салочки играешь.
Здоровяк ефрейтор забрался в "БМП", закрыл за собой створку люка и бухнулся рядом с Володькой у стены.
- Тебя как звать-то, зяма? - спросил он с едва различимой нотой снисходительности.
- Володя, - ответил Володька.
- Вовик, значит. Вова, - ефрейтор гыкнул.
- Володя, - поправил Володька.
- Вова, Вова, - усмехнулся здоровяк. - А меня Боря. Борис, стало быть.
- Очень приятно, - автоматически сказал Володька.
- Не может быть! - Ефрейтор снова гыкнул и обвел глазами сидящих в "БМП" ребят. Все они, за исключением Бори-Бориса, были такими же молодыми и необстрелянными, как и Володька, Часть только что с учебок, остальные не успели еще и половину службы оттянуть, автомат в руках толком подержать. - С чего тебе так приятно-то, Вован? - Ефрейтор чуть отстранился.
Володька пожал плечами. В принципе он не мог бы сказать, приятно или нет было ему знакомство с Борисом. Скорее всего, ни то, ни другое. Оно оставило его равнодушным. Если не считать маленькой толики благодарности за сигарету, изоленту и смотанные валетом автоматные рожки.
Вспомнив о рожках, Володька покосился на автоматы ребят. У всех рожки были одинарными.
- Ты бы дал им изоленту, что ли, - Володька повернулся к Борису.
- Какого это? Что-то ты больно заботливый, Вова. А поговорку знаешь: если каждому давать, поломается кровать? Знаешь? То-то, - ефрейтор посмотрел на солдат. - Ничего, пусть в подсумки полазают, им на пользу пойдет. В другой раз умнее будут.
Володька многое хотел бы сказать Боре-Борису. И про то, что другого раза вполне может и не представиться, и про то, что эти пацаны тоже люди и понимают нормальные слова, незачем их носом тыкать, и про то, что жадность еще никогда и никого не доводила до добра. И много еще чего хотел бы сказать Володька, но не сказал, потому что решил: скорее всего никакой войны и не будет. А автоматные рожки - дань российского уважения супермену-солдату Рэмбо.
"БМП" взревел двигателем. Через секунду машина тронулась. Вопреки ожиданиям, произошло это настолько быстро и резко, что и Володька, и ефрейтор, и остальные солдаты едва не полетели на пол. Пытаясь уцепиться за гладкие стенки кузова, они суматошно взмахивали руками, сразу становясь похожими на огромных неоперившихся птенцов.
- Во, блин, - прокомментировал это событие Борис. - Водила-то тоже, видать, вдребодан.
То ли дорога была слишком уж перепахана недавними бомбежками, то ли "водила" и вправду "принял на грудь", но "БМП" трясло немилосердно. Володька подумал, что если "болтанка" не прекратится в течение ближайших двух минут, у него, пожалуй, оторвется голова. Он посильнее уперся ладонями в гладкий холодный потолок, но это почти не помогло. Всякий раз, когда машина подпрыгивала, а затем ныряла в пустоту, Володька морщился, словно его вот-вот могло стошнить. Внутренности подкатывали к горлу, и он обливался холодным потом.
- Спокуха, пацаны, - орал Боря-Борис, - не коните! Щас в город въедем. На улицах меньше трясет.
Внезапно Володька ощутил где-то глубоко в груди холодную, как снежок, пустоту. И такую же круглую. Правда, он так и не понял, что это было: то ли элементарный страх перед возможным боем, осознание того, что, может быть, через несколько минут ему придется стрелять в людей - в живых людей, кем бы они там ни были, - то ли какая-то необъяснимая тоска, взявшаяся непонятно откуда.
Володька судорожно сглотнул и выдохнул. Ему ничего не оставалось, кроме как молиться про себя о том, чтобы их бронегруппа сделала свое дело хорошо. Прошла бы до вокзала или до дворца - куда уж там послали их отцы-командиры, - и вернулась обратно целой и невредимой. Пусть на их пути не встретится ни одного чеченца, и они проживут этот день, не сделав ни единого выстрела. Володька очень надеялся, что все обойдется. Не могло не обойтись. Должно было устроиться как-то само по себе, без его, Володьки, участия. Выносило же раньше, на гражданке. И сейчас должно вынести.
"БМП" забуксовала, разворачиваясь. Володьку швырнуло на ефрейтора. Тот отпихнул его локтем и, усмехнувшись криво, крикнул, стараясь пробиться к собеседнику сквозь рев мощного двигателя "БМП":
- Конишь, зяма? Не кони, нормально все будет.
Володька выдохнул еще раз. Он испытывал облегчение от того, что Борис разговаривал с ним. Остальные солдаты поглядывали на ефрейтора внимательно, словно ожидая услышать от него какую-нибудь великую истину. Истину, которая поможет им выстоять в этой войне.
Колонна вползла на улицы города. Тряска и правда стала поменьше, хотя окраины тоже основательно проутюжила авиация.
- А я чего говорил? - победно оглядел остальных Борис.
"Не будет им Великой Армейской Истины, - подумал Володька, посматривая на солдат. - Великая Истина Бориса заключается в делении на молодых и старослужащих. Но это в бою не годится. В бою имеет значение только Опыт, которого нет ни у них, ни у Бориса. Тут они равны".
Внезапно прорвавшись сквозь рокот движка, где-то неподалеку раскатисто бухнул взрыв. Ефрейтор встрепенулся:
- Во, блин, слыхал?
Володька напрягся, прислушиваясь. Через секунду взрывы начали грохотать один за другим, оглушая и заставляя солдат вздрагивать от неожиданности и страха.
- Черножопые, гады, засекли! А я-то думал, обойдется! - заорал ефрейтор, хватаясь за "АКМ" и остервенело дергая затвор. Он, похоже, уже забыл свои давешние похвальбы.
Грохот близкого разрыва поглотил его голос.
Двигатель "БМП" набирал обороты, завывая пронзительно и тонко. Машина начала разворачиваться, а солдаты по примеру Бориса хватали автоматы, скидывали предохранители, загоняли патроны в патронники. Володька как зачарованный смотрел на прыщавого худосочного паренька, который встревоженно крутил головой, прислушиваясь к происходящему снаружи, и одновременно пытался передернуть затвор "АКМа". На лице его отчетливо читалось недоумение, щедро разбавленное страхом. Он почему-то не догадывался снять автомат с предохранителя, и затвор стоял мертво, однако парнишка продолжал механически дергать за рукоять, срывая с пальцев кожу и совершенно не замечая этого.
- Стреляют, да? - все повторял паренек растерянно. - Это по нас, да?
- Душманье небось в руинах попряталось! - продолжал бормотать Борис. - Где-нибудь здесь окопались, гады черножопые.
Больше ефрейтор ничего не успел сказать. Внезапно раздался звонкий, невероятной силы удар, словно по броне хлестнули стальной плетью. Володьку приподняло со скамьи и швырнуло вперед, прямо на чье-то плечо. В голове вспыхнул праздничный фейерверк, он на секунду потерял сознание, а когда открыл глаза, понял, что лежит, прижимаясь расцарапанной щекой к клепаной плите пола. Ныла разбитая переносица, в ушах плавал тупой неприятный звон. Володька видел чьи-то ноги, обутые в новенькие, но уже почему-то заляпанные кровью бутсы, и обмякшую фигуру, мешковато лежащую в углу. Обладатель ног прыгнул через Володьку, запнулся об него, однако Володька совершенно не почувствовал боли. Через секунду он сумел разглядеть, что мешковатая фигура - тот самый паренек, который никак не мог передернуть затвор. Солдат полусидел, привалившись плечом к стене и уткнувшись лицом в колени. Автомат валялся рядом, в ногах. Парнишка все еще сжимал его в белых пальцах, по которым стекал тоненький ручеек крови. Володьке она показалась черной, как антрацит.
- Все! - неожиданно громко закричал ефрейтор Боря. - Амбец, пацаны! Попали! Попали!!!
"БМП" тряслась, будто в лихорадке. Двигатель завывал надсадно, с почти человеческим болезненным хрипом. Машина стояла неподвижно, завалившись на правый борт.
Совсем рядом, может быть, в паре метров, хлопнула граната. Сверху по броне загрохотали куски то ли камня, то ли железа. Володька начал подниматься, повернул голову и увидел еще одного солдата. Тот лежал, нелепо выгнувшись, подобрав ноги, словно для рывка, из ушей парня текла кровь, а глаза смотрели прямо перед собой, стеклянно, незряче. Изо рта одна за другой вытекали алые капли.
- Давай, зяма! Давай, пошел! - страшно проревел над самым ухом Володьки ефрейтор. В то же мгновение Володька ощутил мощный пинок под зад. - На улицу. Давай, "зверь", лезь, в рот тебе ноги!!!