Телевизионная съемочная группа во главе с Кириллом Крестовниковым отправляется в Дагестан, чтобы снять репортаж о вторжении в республику чеченских боевиков. Журналисты глазом моргнуть не успели, как оказались в заложниках, и теперь под угрозой смерти вынуждены снимать репортаж о том, как сражаются боевики. Выбора нет. Шансы остаться в живых у журналистов ничтожны. Даже если бандиты не казнят, запросто можно нарваться на "нашу" пулю или осколок "нашей" бомбы. Ведь федералы уже начали решительное наступление…
Содержание:
Дмитрий Кончаловский - Безумие 1
Репортаж первый - ЗАЛОЖНИКИ 1
Репортаж второй - ОСВОБОДИТЕЛИ 26
Эпилог 48
Дмитрий Кончаловский
Безумие
Репортаж первый
ЗАЛОЖНИКИ
Утро было трудным. Вставать не то что не хотелось - об этом невозможно было подумать. И ведь голова не болела. Просто казалось, что из меня вынули позвоночник. А тело представлялось каким-то студнем. Неприятным таким студнем. Неаппетитным. И полный паралич воли. Я казался себе земноводным, которое живет в раковине. Раковиной было одеяло. Из-под него очень не хотелось выползать во враждебный внешний мир.
Проклятое похмелье. Надо было так нарезаться. И ради чего? Ну, прилетел Женька Козлов из своей Югославии, он туда чуть ли не каждые две недели летает. Любит эту "точку". Сербы-братушки, ракия, напрокат сраный "Рено" без тормозов - и в Косово без аккредитации. А там уже не только братушки, ракия и "Рено" без тормозов, но и муслимы без тормозов. Война-стрельба, и аккредитация твоя никому не нужна, даже если у тебя ее нет. Снимай, пей, снимай, драпай - клевый сюжет минут на восемь есть. И так каждые две недели.
Нет, реже. Женька еще Грузию любит. Там почти все то же самое, только войны пока нет, а вместо братушек - грузины и наши миротворцы, вместо ракии - вино и шашлык-машлык, вместо сраного "Рено" без тормозов - сраный "уазик" без рессор. А вместо Косово - Панкиси, а муслимы совсем дикие - ваххабиты называются.
А в последнее время Женька еще Израиль полюбил… Ну, схему вы поняли. Только роль братушек там евреи выполняют и с машинами получше. А пьют почему-то водку "Финляндия". Никакого национального колорита. Цинизм, я бы даже сказал.
В общем, завидую я Женечке. Хорошая работа. Это, знаете ли, славно - вот так поехал, клевый материал снял, вернулся в Москву, в "Останкино" - объятия, поцелуи, по плечу хлопают. Герой, опять нетленку привез. А монтаж завтра. Понимаете? Завтра! А сегодня? А сегодня пятница, и эфир на "Орбиту" уже прошел. А вечером идем в записи. Вот так я и попал.
Начали, как всегда, в пресс-баре. Женька, оператор его - Мишка Портнов, ваш покорный слуга и еще двое. Мы - не паркетные, нам завтра ни в Думу, ни в Кремль ехать не надо. У нас темы общие.
Тут надо кое-что объяснить. Трудоустроены мы в крутой программе "ВЗОР". Ну, вы знаете. И есть у нас некое разделение. Паркетные, значит, и другие. Другие - это те, кто по всякому говну ездит. Войны, землетрясения, холера. Еще на паводки в обнимку с МЧС. В общем, другие - это дикая дивизия. Можем что угодно есть, с кем угодно пить, на чем угодно спать… И так далее. Отношения с паркетными у нас тем не менее хорошие. Но мы-то знаем, кто круче. Хотя по экстерьеру они нам сто очков дадут.
Впрочем, я слегка увлекся. Я ни к тем, ни к другим формально не принадлежу. Я начальник. И у тех, и у других. Шеф-редактор называюсь. Звучит красиво, и вроде как действительно начальник. Только надо мной еще очень много начальников. А шеф-редактор - это вроде сержанта. Ну, может быть, старший сержант.
И все-таки я к ним, к другим, ближе. А они - ко мне. Потому что по говну я начал ездить раньше них. Потому что старше. И когда я только начинал свою карьеру во "ВЗОРЕ", говно тоже только начиналось. А это ведь как наркотик. Так что, став начальником, все равно нет-нет да и вырывался. А Чечня вообще долгое время "моей" была.
Опять увлекся… Да, начали в пресс-баре. Женька с рассказами, впечатлениями, турист… Тостов, как всегда, не было. А когда Женькины очки странным образом приняли рельеф лица (или мне так показалось), кто-то сказал, что надо брать его в охапку и везти домой. А Женька заплакал и сказал, что ваххабки все в Панкиси остались. В общем, вечер удался.
Вот так я и попал. Теперь утро. Я - при смерти. Причем утро - это мягко сказано. Часов 11, наверное. Это ничего, у нас с этим не строго. Эфир в пятницу. А сегодня… A-а, сегодня вообще суббота. Но все равно, волю в кулак, одеяло-раковину - в сторону, и выползаем во враждебный внешний мир.
Завтрак, кофе, первая сигарета. Мир начинает приобретать краски. Тускло еще, конечно, но все же. Сигарета дрожит.
Телефон. Люблю я эти утренние звонки. Точно какая-нибудь гадость. Причем срочная. Причем в законный выходной.
"Кирилл?" - точно гадость - голос Тани Собакиной, нашего продюсера.
- Кирилл? Ты что, дома?
- Ну, дома.
- Ты что, охренел?
- Да вроде нет, где мне еще быть прекрасным субботним утром?
- Нет, ты точно охренел. Сегодня ночью ваххабиты в Дагестан вошли! У тебя борт в 18.00 на Махачкалу.
Да, точно охренел. Ваххабиты. Где-то это уже было. Ага, вчера - Женька. Или это уже делирий?
- Тань! Ты чего несешь? Какие ваххабиты? Какой Дагестан? Какой борт? Вы чего там, с ума сошли?
- Значит, так, Крестовников, слушай внимательно, - голос Собакиной приобретает металлические нотки - так всегда у нее бывает, когда равный по званию проявляет непонимание, на подчиненных она просто орет, - сегодня ночью группа ваххабитов вошла на территорию Дагестана. Там начинаются боевые действия. С Дагестаном только у тебя отношения. Тебе и лететь. Так что дуй в "Останкино" - тебя ждут Костя Ножкин - оператор и Стасик - звуковик. Полетите со спутниковым телефоном - кто его знает, что там со связью.
Так, думаю, со "спутником" - это, конечно, круто. А при чем здесь мои отношения с Дагестаном?
- Тань, а если там военные действия, то, значит, там - военные (во излагаю с похмелья!), а если там военные, то без аккредитации - никуда! А вы мне ее сделали?
- Кирилл, ты возьми себя в руки, ладно? Объясняю - они сегодня ночью вошли. Какая аккредитация?! А есть там военные или нет - фиг его знает. Если нет - значит, будут. Единственное, что мы могли сделать, - это взять вам билеты до Махачкалы на сегодня! Ты хоть тресни, а в пятницу нам от тебя материал нужен - хоть по телефону!
- Тань, это фигня какая-то. Вот так, без подготовки, я ж там ничего не сделаю! Там уже все дороги перекрыты - это я тебе как специалист говорю. Без поддержки военных я, если и выеду из Махачкалы, все равно никуда не пробьюсь - это ж тебе не 95-й год! А по телефону в студию я могу и из Москвы позвонить. Зачем куда-то лететь? Ты ж не маленькая, знаешь, как это делается - титр: "наш корреспондент из зоны боевых действий по телефону". Звучок немного засрать - и порядок.
- Кирилл, ты журналист или кто? Придумай что-нибудь. Ну, "работай по той стороне".
- Грамотные вы там, в офисе. Понабрались словечек - борт, "работай по той стороне". Ладно, еду. Бабки готовьте. Для "той стороны".
Так, думаю, что ж делать-то? Это только им так кажется. Прилетел - и на фронт. Женька, между прочим, каждую свою командировку неделю готовит. И это при том, что на его "точках" у него знакомых - вдоль и поперек.
Ладно. Отношения у меня с Дагестаном - они думают. Года два-три назад делал я выпуск программы "С глазу на глаз". По проблемам ислама. Зазывал в студию Надира Хачилаева. Это он теперь в горах сидит, а тогда в Госдуме сидел. Серьезный дядя. Уламывал его недели две. Они меня раз десять на переговоры приглашали - что да как, да давай уточним. И все в ресторанах. С ним и с джигитами его московскими. В результате нормально получилось.
Так, где у меня их телефоны? Хоть бы Абдул был сейчас в Москве. Вот.
- Абдул?
- Кыра? Задарова, баратан! Как дила?
- Нормально, братан. Слушай, что за дела у вас там?
- А я откуда знаю!
- Слушай, Абдул-братан, тут такое дело… У меня командировка сегодня в Махачкалу, а я там, сам понимаешь, без поддержки ни туда ни сюда.
Пауза.
- Сылушай, пазвани через час, да?
Ладно, думаю, хорошо, что дозвонился, хорошо, что сразу не послали. Так, надо быстро собрать вещи. "Тревожного чемоданчика" нет - зажрался, начальник, расслабился. А тебе вот Собакина поддых.
По дороге в Останкино звоню своему джигиту. Только бы трубку снял!
- Алле! Абдул?
- Я, баратуха.
- Абдул, как мои дела?
- Тибя будут встеречать.
- А кто?
- Аны самы падайдут.
- А с Надиром встреча будет?
- Висе вапросы там, баратуха, бывай.
Так. Отлично. Еду с двумя зелеными ребятками и аппаратурой на двадцать пять тыщ баксов плюс нал. Неизвестно куда. Неизвестно к кому. И, честно говоря, неизвестно зачем. Зато точно известно, что и мы, и наше имущество будем представлять интерес для всех. Для ваххабитов. Для дагестанских ментов. Для мирных дагестанских крестьян. Российские военные, скажем так, тоже бывают разные. А в махачкалинском аэропорту нас кто-то встречает. Они нас будут прикрывать. Прикрывать?! Мама!!! Я же не давал присягу каналу "Один+"!!! Ох, удружили, работнички.
7 августа 1999 года, суббота. Дагестан. Ботлих.
Батальон Каспийского парашютно-десантного полка прибыл в пыльный и жаркий Ботлих накануне поздно вечером. Собственно, не батальон даже, а только одна рота. Основные силы остались ночевать в селе Тлох, в трех часах хода от райцентра. Генерал-лейтенант Булгаков, неожиданно материализовавшийся из отпуска и возглавивший этот странный марш-бросок, распорядился оставить там всю гусеничную и колесную технику батальона и, соответственно, большую часть личного состава.
А передовая рота с ночи расположилась рядом с вертолетной площадкой на окраине Ботлиха. Вертолетная - это громко сказано. Просто относительно ровная полянка с примятой пожухлой травой вперемешку с пылью. А вокруг горы. Не привычные уже с 95-го года чеченские - густо поросшие "зеленкой", относительно плавных очертаний, а резкие, грязно-желтые - дагестанские. Правда, Чечню оттуда видно без бинокля. И трудно сказать, где именно среди этих горных цепочек кончается Дагестан, а где начинается Чечня. А они и не думали об этом. А еще они не думали о том, что редкая дагестанская "зеленка", свидетельствующая о близости Чечни, очень скоро принесет им большую беду. Они и не должны были об этом думать.
- Слушай, а какого хрена мы сюда приперлись? - Лейтенант Костя Кравцов, месяца два назад получивший назначение в Каспийск после Рязанского десантного училища, в результате вчерашнего марш-броска по горам чувствовал себя матерым ветераном с грубым обветренным лицом. Ему даже чудилось, что ноют старые раны. На самом деле ныли отбитая задница и утомленный от неумения ездить на броне копчик.
- А че? - Палыч, просто прапорщик Палыч, вовсе не чувствовал себя матерым ветераном. У него было грубое обветренное лицо и ничего не болело. Он умел ездить на броне. И у него были старые раны.
- А то, что чего нам тут делать-то? Да еще кипеж такой подняли. Если куда и двигать нас, так это туда, ближе к Кадарской зоне. Там ваххабиты окопались. Еще в прошлом году по телику показывали.
- Умный, студент, да? - Палыч почему-то всех недавних курсантов называл студентами. Может быть, он считал, что так обиднее. - Вот приехал студент Кравцов из Рязани с криво нашитыми погонами и решил: туда - не туда. Ты пойди с Булгаковым строго поговори. Он тебе вставит. Туда.
- Почему с криво? Нормально пришиты. - Костя обиделся. И было за что. Искусством пришивать, подшивать и чистить то, что должно блестеть, в училище, мягко говоря, не пренебрегали. С погонами все было в порядке.
Несколько минут молчали. Костя с преувеличенным вниманием изучал пейзаж. Палыч равнодушно курил.
- А почему только мы здесь? Че от нас толку, если что? Чего весь батальон с техникой сзади остался? - Костя не смог долго оставаться наедине со стратегической загадкой.
- Учили тебя, студент, учили… Образование у тебя… Офицер… - Палыч неожиданно рассердился: - Чего не научили, что если ночью весь батальон с техникой по серпантинам попрется, то к утру половина будет по ущельям валяться. Никаким краном не вынешь… Не ссы, к обеду подтянутся. Они оттуда с утра вышли.
- Эй, глянь, Палыч, бегут кто-то!
- Вертолетчики. Чего бегут-то?
- Сюда бегут.
- Да вижу, что сюда.
- Смотри, Палыч, "уазик" какой-то!
- А это генеральский. Вот тебе, студент, и семинар по стратегии и тактике.
- Да пошел ты…
Они и не заметили, что последними фразами обменялись, вытянувшись по стойке "смирно".
Закрутились лопасти. В лицо полетела пыль. Все сильней и все гуще.
"Уазик" подъехал почти вплотную к площадке. Через несколько минут тембр шума стал ниже, вертолет медленно тронулся, проехал несколько метров и лениво оторвался от земли.
Рано утром того же дня генерал-лейтенант Булгаков имел разговор с начальником Генерального штаба генералом армии Анатолием Квашниным. Разговор велся по переносной космической станции "Барьер".
- Владимир Васильевич, - Квашнин всегда изъяснялся сухо и резко, чтобы подчиненные, не дай бог, ни на секунду не забывали, что он НГШ (начальник Генерального штаба). Но в это прекрасное утро голос Анатолия Васильевича был совсем другим. - У нас информация, что боевики вошли в Ансалту…
- У меня все тихо, - в тон ему ответил Булгаков, совершенно забыв о положенном по уставу обращении "товарищ начальник Генерального штаба", - в районе Рахаты выставлено боевое охранение, пока никаких докладов не поступало.
- Давай разберись - доложи.
Звонок начальнику милиции Ботлихского района ясности не добавил. Наоборот, убавил. Выяснилось, что телефонная связь с поселковым отделом милиции Ансалты не работает. Как давно не работает, Булгаков спрашивать не стал. Не стал он спрашивать и о том, почему ботлихский шериф не доложил об этом раньше.
- Посылайте в Ансалту своих милиционеров. На всякий случай переоденьте их в гражданку. Пускай разберутся, в чем дело, - распорядился Булгаков. Этот разговор почему-то был ему безотчетно неприятен.
Вертолет сделал круг над селениями Рахата, Ансалта, Шодрода, Ашино. Булгаков ничего не увидел. Точнее, никого. Вообще никого. Это было очень подозрительно. Вернулся, связался с Квашниным.
- Посмотрел, - доложил Булгаков, опять забыв об Уставе, - никого нет. Села вымершие. А обычно они все с шести утра на полях работают. А еще нет телефонной связи с ментами (Устав вообще побоку) в Ансалте.
- Слетай туда еще раз, во всем разберись и доложи, - голос у НГШ стал недовольным.
Булгаков еще раз поднялся в воздух, пролетел по прежнему маршруту и опять ничего не увидел. И вдруг закричал летчик:
- Товарищ генерал! Смотрите! Смотрите! Сколько их по кустам мечется!
Булгаков увидел два грузовика, а от них разбегались в разные стороны крохотные фигурки.
- Давай на предельно низкой и над ними! Хочу посмотреть, - закричал генерал.
Вертолет снизился, пошел на сближение. Через несколько секунд и генерал, и летчик поняли, что сейчас будет. Фигурки стали большими. Они не убегали. По вертолету жахнули из всего, что было. В том числе из гранатометов.
С наблюдательного пункта по рации сообщили: "По вам работают". "Я вижу", - ответил Булгаков.
Вертолет сделал вираж и ушел в сторону Ботлиха.
7 августа 1999 года, суббота. Москва - Махачкала. Вечер.
Костя Ножкин и Стасик летели на Кавказ впервые. Им было интересно. И немножко страшно. Они этого и не скрывали. После обычных муторнонервных аэрофлотовских процедур, после неистребимого мандража на взлете, когда все самое неприятное осталось позади, я отстегнул ремни и произнес речь.
- Значит, так, ребятки, - начал я, тщетно скрывая упоение собственной значимостью, - в этой командировке я вам и папа, и мама, и, конечно, товарищ. Старший товарищ, конечно. Слушайте меня внимательно. В тех прекрасных краях, куда мы направляемся, наша безопасность будет зависеть прежде всего от нашего поведения. Есть несколько правил. Они просты, но неумолимы. Ни при каких обстоятельствах никуда не ходить по одному. Без моего ведома ни с кем не вступать в контакт. Тем более ни с кем не пить. Пить мы будем друг с другом или с кем я скажу. На улицах и в общественных местах задерживать взгляд на девушках не дольше одной секунды. Исключение составляет только холл гостиницы "Махачкала", в которой мы сегодня ночуем. Но с этими девушками вступать в контакт только после предварительных консультаций со мной. Правда, насколько я знаю, во всем городе Махачкале всего две таких девушки.
- А травки там можно раздобыть? - робко поинтересовался оператор Костя Ножкин.
- Единственная травка, которую ты, Костя, сможешь себе позволить в этой командировке, - это укроп, - строго ответил я и продолжил: - Часть вторая. При всех ограничениях самым сладким периодом нашей командировки будет пребывание в Махачкале. Надеюсь, что благодаря нашим дагестанским друзьям этот период закончится уже завтра утром. Вы должны быть готовы к тому, что, если мы отправимся в горы, нам, возможно, придется иногда обходиться без пищи, испытывать жажду, спать на голой земле. А главное, ребята, - мой голос стал теплее, я подумал, что мог бы быть политруком, - нам будет все время грозить опасность. Причем самое неприятное в том, что мы не будем знать, какая именно. Поэтому, - я возвысил голос, - бдительность! Прежде всего бдительность!
Перевел дыхание и вернулся к действительности. Стасик тихо аплодировал, а Костя Ножкин кротко улыбался и смотрел на меня, как смотрят на старого больного человека. Я понял, что мне с ними повезло…
В зале прилета мы выглядели живописно. Три столичных красавца. А при красавцах самая настоящая телекамера (вах!), а при телекамерах несколько непонятных, но очень навороченных кофров (вах! вах!). При нашем появлении встречающие перестали встречать. Впрочем, я к такому успеху у публики во всех аэропортах южнее Волгограда давно привык. А ребята засмущались.
Первыми пришли в себя таксисты. Почуяв хорошую наживу, они, отчаянно толкаясь, окружили нас плотной толпой. Махачкала! Питинатцат долляров! Касписк! Девадцат долляров! Избербаш! Тиритцат долляров! Дербент…
- Бля, - говорю я рыжему джигиту, уже забыв о собственных правилах, - ты бы еще Тегеран предложил… Все, ребята, берем шмотки, двигаем к выходу.
Взвалив на себя модные кофры, мы решительно протаранили орущую толпу и вышли за ворота.
И тут я увидел ЕГО. Я сразу понял, что это - наш СВЯЗНОЙ. Он стоял, прислонившись к стволу кипариса, скрестив руки на груди. Белый верх, черный низ, лакированные туфли. Наверное, наблюдал за нами с самого начала. Смотрел, как мы поведем себя. И не подошел. Не стал мешаться с таксистами. Молодец. Но и мы ничего - не суетились. Теперь он отделился от дерева и медленно приблизился.