Вдруг из-за поворота вынырнули три машины. В чистом горном воздухе видно было хорошо. "Уазики". Синие с желтым. Милицейские. Ехали неторопливо, слегка переваливаясь на ухабах. Ближе, еще ближе, уже совсем близко.
Я оглох. Сколько было пулеметов - понятия не имею. Казалось, что стреляет сама гора. Ментовские машины вмиг превратились в бесформенные, дырявые железные коробки.
И сразу все стихло. Звенящая тишина. Голос Джабраила как сквозь вату.
- Поехали посмотрим, заснимете.
Погрузились, подъехали, вышли.
Костик снимал. Пальцы дрожали. Трупы, много трупов. Боевики грубо выволакивали их на землю. Стасик блевал. Я остолбенело смотрел на все это. Запах гари, бензина и крови.
- Костя, - голос Джабраила, - сними, смотри, с чем ехали - пистолеты, наручники. Бараны.
У меня все это как-то не помещалось в голове.
Вернулись в село. Во дворе нас встречали Шамиль и Барият. Она с тревогой смотрела на меня. Я слабо улыбнулся ей - все в порядке.
Спустился в подвал. Для прямого эфира рановато. Набрал сразу второй номер. Удивительно, но трубку сняли. Озвучил репортаж в стиле "наш корреспондент передает по телефону".
Сначала хотел просто передать сухие факты. Но потом не удержался и поделился ощущениями. Ощущения были дикими. Это же как надо быть не в курсе, насколько не владеть информацией и чем думать, чтобы послать три "уазика" с ментами, вооруженными пистолетами и наручниками (!), против горной крепости, которую целая армия штурмовать должна неделю, и то - с неясным результатом.
Вот такой в общих чертах был смысл репортажа. На протяжении всего процесса Стасик, уже пришедший в себя, показывал мне большой палец. В другой ситуации мне было бы приятно, в этой - не очень. Как-то не хочется гордиться хорошей работой, когда тема такая.
Вышли во двор. Закурили. Материализовался Джабраил.
- Молодец, в целом правильный репортаж сделал.
- А… спасибо, а у вас с подслушкой все в порядке, да?
- А ты думал?
Такие вот дела.
Следующие несколько дней прошли относительно спокойно. Я даже как-то втянулся в тихую, счастливую семейную жизнь.
Барият уже не пыталась по утрам обувать меня. Более того, я просыпался один. Постель еще хранила тепло ее тела, а сама она уже хлопотала на кухне. Спускался в гостиную, она подавала завтрак, весело щебеча.
Насчет обуви. Вообще-то в кавказских домах принято ходить босиком, в крайнем случае в носках. Но мы с самого начала сделали вид, что не знаем этого. А Шамиль не настаивал. То ли такт, то ли военные обстоятельства.
Кстати, забыл сказать, это удивительно, но у Барият почти не было акцента. Я вообще заметил, что у горцев наличие или отсутствие акцента не вопрос воспитания, образования, среды, а нечто внутреннее. Может быть, поэтому некоторые мои знакомые так легко переходили с чистого русского на какое-то невразумительное бормотание и наоборот. Мне даже кажется, что многие специально говорят с акцентом. Такая национальная самоидентификация, что ли?
Костя, кажется, уже смирился с моим выбором и начал воспринимать наши отношения серьезно. А Стасик… Стасик вообще хороший парень.
Но счастье было недолгим. Уже в начале сентября в Карамахи стало тревожно. Люди ходили хмурыми и сосредоточенными. Взад-вперед сновали грузовики. Улицы постепенно опустели. Сначала исчезли мужчины, потом женщины и дети. Барият сказала, что мужчины ушли на позиции, а женщины и дети перебрались в подвалы. Медовый месяц кончился.
Мы начали работать. Мотались с камерой по периметру села, по блокпостам, снимали улицы, встревоженных людей. Пару раз передал сообщения по телефону - так, ничего особенного, общие впечатления. Встречался с Джабраилом, просил дать информацию, хотя бы более-менее весомую. Он отмалчивался, говорил - не время, потерпи. Я терпел.
Но однажды вечером Джабраил появился сам. В камуфляже и армейских ботинках. От былой вальяжности не осталось и следа.
- Кирилл, пора выходить в эфир.
- Я давно готов. С чем выходить? Дай информацию.
- Эти шакалы обложили нас. 17 блокпостов понатыкали вокруг. Прервали все наши внешние сообщения. Десантники с танками блокировали с юга и востока. В ущелье Чанкурбе - четыре группы спецназа. У Нижнего Дженгутая - артиллерия, самоходок до хрена. И это, кажется, еще не все.
- Да… с разведкой у вас все в порядке. Спасибо, про шакалов, извини, опущу, а все остальное - передам. А кстати, насчет вас что передать? Вы как - бздите?
Я думал, он меня зарежет. Но нет, война есть война. Не до тонкостей. Все называют своими именами.
- Пусть они бздят. Мы им устроим "добро пожаловать в ад".
- А, понял, ну ладно, я пошел.
- Давай.
Спустился в подвал, набрал номер, наговорил репортаж - изложил все, что узнал, от себя добавил ощущений, насчет бздят-не-бздят, в других выражениях, конечно, потом про "добро пожаловать в ад" - очень красивое выражение, они его еще в декабре 94-го на заборах в Грозном писали.
Потом позвонил Тане.
- Тань, привет, я там информацию передал, пожирнее, чем в предыдущие два раза. Только там цифры всякие, названия, места дислокации. Вы проконсультируйтесь - давать, не давать, а то мне еще шпионаж пришьют. Хотя уверяю тебя, они тут все про федералов знают лучше, чем в Генштабе.
5 сентября 1999 года, Карамахи.
Мироздание рухнуло прямо на кровать. Дикий грохот, звон стекла, полный рот пыли. Кровать уехала куда-то в угол. Мы вскакиваем на ноги. Светает. Смотрим друг на друга дикими глазами. Полное оцепенение.
Второй удар привел меня в чувство.
- Барият, в подвал, быстро!
Кое-как похватав одежду, кубарем покатились вниз.
Третий удар! Лестница дернулась и больно ударила перилами по голове.
В гостиной все были в сборе. Это, правда, громко сказано - они лежали на полу, лицами вниз, прикрыв головы руками.
- Че разлеглись! Барият, дед, Стас - в подвал, живо. Костик, камеру - на улицу.
Костик вскочил, камера была при нем, мы метнулись к выходу. Барият повисла у меня на плечах.
- В подвал!!!
Я схватил ее за талию, другой рукой - деда за шкирку, поволок их к люку.
Четвертый удар! Пол подпрыгнул, мы на животах проехались до самой дверцы. Я откинул ее, грубо, чуть ли не вниз головой, отправил в люк Барият, за ней полетел дед. Бросился к выходу. Там на корточках сидели Костя и Стас.
- Стас! Я сказал - в подвал!
- Я с вами!
- Нет! Лишние жертвы! Уцелеешь - передашь репортаж.
- Блин! Я на крышу! Антенну сниму! Если цела!
- Давай и в подвал!
Вдвоем выскочили на улицу. Присели у забора, у амбразуры.
Пятый удар! Пыль столбом. Глаза, уши, рот. Отплевываемся.
- Костик, работай!
- Уже!
Костик торчал в амбразуре, выставив вперед камеру. Я пристроился у соседней.
Шестой удар! Это было уже совсем близко. Меня обдало горячей струей воздуха, подбросило и перевернуло на спину. Показалось, что распался на молекулы. Тела не было! Я вскочил, стал ощупывать себя. Вот это и удивило больше всего - странное ощущение, ты не чувствуешь своего тела вообще. Но голова - на месте, руки - вот они, ноги - тоже. Что это? Шок? Потрогал разные части своего тела. Почему-то подумал, что я манекен.
Посмотрел на Костю. Он проделывал те же манипуляции. Только одной рукой. В другой была камера.
- Костик! Залег! Быстро! И так, чтоб нигде зазора не было! Вжался в землю, в забор, чтоб ни миллиметра пустого не было! А то так и будет швырять!
Залегли. Вжались. Смотрю на Костю. Снимает. Молодец. Костик - земля - забор - камера - амбразура - одно целое. Ну, почти. Делаю то же самое, но без камеры - мне проще.
Седьмой удар! Ого! Уже опыт! Взрывная волна не нашла зазора под нашими телами. А то опять летали бы, как в прошлый раз!
Выглядываю в "свою" амбразуру. Мимо, дико крича, бегут раненые. Двое убитых - у забора. Замечаю еще одного. Прямо у амбразуры. Лежит неподвижно, но, видно, не убит. Убитые не так лежат. Вдруг он вскакивает, озирается, припадает на одно колено. Из распоротого живота, как тряпки, вываливаются внутренности. Он опускается на землю и начинает страшно, по-звериному, реветь.
Первая мысль - помочь!
Восьмой удар!
Поможешь тут! Отплевываюсь, протираю глаза, выглядываю в амбразуру. Да, ему уже не помочь.
- Костик! Есть секунд десять! Быстро перебегаем на ту сторону, вжимаемся.
Костик все схватывает на лету. Через амбразуру много не снимешь. Выскакиваем за ворота, перебегаем, падаем в канаву. Вжались.
Девятый удар!
Не зря дергались! Отсюда просматривается вся улица. Пыль, дым, кое-где - языки пламени, некоторые дома полностью разрушены. И ни одного человека. Живого. Несколько трупов. Некоторых убило не сразу. Сначала ранило. И они не смогли доползти до какого-нибудь укрытия. Их добили следующим ударом. Как того - у моей амбразуры.
Еще несколько ударов.
Потом все стихло.
Я перекатился поближе к Костику. Закурили. Странно. Ни у меня, ни у него руки не дрожали. Мы их просто не чувствовали. Надо потом разузнать у врачей, что это за эффект. Потом? Размечтался! Оно наступит? Это "потом"?
- Слышь, Кир, как думаешь, ЭТО еще будет повторяться?
- Сегодня или вообще?
- Ну…
- Вообще - точно будет, и не раз. А насчет сегодня - не знаю. Нам еще пока везет. Это гаубицы. Авиация не работает - погода плохая.
- А-а-а… Так это - еще ничего?
- Костик, ты ведь уже ветеран. Тогда на горе видел, что такое авиация? После нее трава не растет.
- Да уж…
С окраины послышалась автоматная стрельба, заработали пулеметы. Почти мирная трескотня.
- Поползли туда, тут больше делать нечего.
Обернулся на "наш" дом, чтобы еще раз убедиться - цел.
Пока добрались до окраины - все кончилось. Позиции - блиндажи, окопы, усталые, но довольные боевики. "Аллах Акбар". Ничего особенного. Костик вяло поработал.
Как из-под земли вырос Джабраил. Камуфляж в пыли, лицо в ссадинах.
- Кирилл, надо выйти в эфир.
- Надо. Подвезешь?
- Надо конкретно выйти в эфир.
- Не понял.
- Надир-шах требует прекратить варварский обстрел мирных сел!
- А…
Сели в машину.
- У вас антенна цела?
- А я знаю? Стас должен был снять. Для меня важнее, цел ли Стас.
- Если что, ничего страшного, у нас запасные есть.
Сука, подумал я, а запасных Стасов у вас случайно нет?
Подъехали. Зашли в дом. Первое, что я увидел, - Барият жива и здорова. Знаете, что она делала? Подметала пол.
Слезы, объятия. Стас жив, Шамиль тоже. У Стаса ободраны лицо и руки. Но заботливо обработаны. Вы поняли кем.
- Стасик, где это тебя?
- Когда антенну снимал.
- Снял?
- Снял, все в порядке.
- Стасик, ты больше так не напрягайся (я недобро посмотрел на "куратора"), если что - хрен с ней, вот, товарищ говорит, у него запасных много, а ты у нас один…
Джабраил что-то пробормотал в рацию.
- Мужики, пошли покурим, пока опять не началось.
Я демонстративно повернулся к Джабраилу спиной. Вышли. Сели на лавочку, закурили.
Открывается калитка, и во двор заходит - кто бы вы думали? Правильно - Надир-шах Хачилаев, собственной персоной.
- Кыра, задарова!
Что-то в нем неуловимо изменилось. Осунулся, что ли?
- Привет, Надир.
- Как дила?
- Зашибись.
- Да… Палучаютса матэриалы?
- А тебе твои ребята распечатки не дают?
Он и глазом не моргнул.
- Сылушай, Кыра, тут тхакоэ дэло - я хачу в эфыр вытти.
- Не понял? (Понял я все, понял.)
- Ну. Я хачу па вашэму каналу прызват мыровоэ саобчество патрэбоват от Кирэмла прэкратыт варварскую бамбаррдыровка мырных сол.
- А-а-а…
- А дла начала выпустыт жешшин и дэтэй.
Я ему нужен. Значит, могу быть наглым.
- Так чего же вы их раньше сами не эвакуировали?
- Кыго ж знал?
- Не, Надир, мутная история. Вы просто надеялись, что федералы не решатся на обстрел. Женщины и дети - живой щит. А они решились.
Глаза Надира сузились. Плевать.
- Так ты выведэш мэна на канал?
Он сверлил меня глазами, пугал. Умело, кстати. Если бы я сказал, что мне не было страшно, - это было бы неправдой. С другой стороны, во мне закипала злость. Какого черта? Я к нему нанимался? Он мне помогал? Ни фига, он меня использовал. Я его, кстати, тоже. Значит, мы партнеры, и не надо меня пугать. Он, конечно, может меня зарезать, расстрелять, но тогда точно - прощай, "Мировое соебчество". И он это понимал.
- Надир, дорогой, я тебя сто раз могу вывести на канал, но от меня ничего не зависит. Ты можешь записать свое обращение, мы его передадим, но "Останкино" его в эфир не выпустит. Понимаешь, ты террорист, ну, ты, конечно, думаешь иначе, но они там думают именно так. А обращения террористов в эфире не транслируются.
Глаза Надира совсем превратились в щелки. Я даже подумал: интересно, он меня вообще видит или нет?
Надир взял меня под руку, отвел в сторону.
- Кыра, выпустат, у мэна там сваи луды ест. А я тэбэ двэсты тыш дам. Баксов.
- И бесплатный БТР до Антальи? Не, Надир, мне, конечно, приятно, что ты так высоко меня ценишь, но не переоценивай ни меня, ни своих людей там, в Москве. Денег не возьму, и не потому что весь из себя такой честный, просто, ты только не обижайся, я потом от них всю жизнь не отхаркаюсь. Крови многовато, понимаешь? И на людей своих не рассчитывай - ничего они не смогут. Не те времена. Сейчас за вас плотно взялись.
Надир молчал. Мне даже показалось, что я его убедил.
- Давай так договоримся. Я сделаю репортаж, ну, такой, телефонный, расскажу о сегодняшних событиях и своими словами изложу, что Надир-шах Хачилаев требует того-то и того-то. Но формулировки, извини, сам подберу.
- Нэхарашо. Падумают, что я сдрэйфыл.
- Тебе что важнее - что подумают или мирных спасти? Все, я пошел.
Направился к дому. Спиной чувствовал взгляд Надира. Кажется, дружба кончилась.
- Стасик, пошли, сеанс связи. Ставь антенну.
Спустился в подвал и передал репортаж о сегодняшнем обстреле и неудачной атаке федералов. В конце сообщил, что Надир-шах Хачилаев требует свободного коридора для выхода женщин и детей. И ни слова о прекращении варварских бомбардировок.
- Стас, давай на крышу - снимай антенну, пока не началось.
Через десять минут обрушилось небо.
Эту ночь мы все провели в подвале. Я не мог не отдать должное искусству местных (или не местных?) инженеров. Если здесь везде такие подвалы, взять эту крепость будет очень трудно.
Можно сколько угодно долбить эти села, сровнять их с землей, но когда федералы пойдут в атаку, боевики вылезут из таких вот укрытий целыми и невредимыми и встретят их с высот плотным огнем. А потом опять залезут в норы. Так что без больших потерь тут не обойтись.
6–9 сентября 1999 года. Карамахи.
Федералы все-таки дали коридор для женщин и детей. Но Барият не пошла. Я пытался уговаривать. Приказывать. Бесполезно. Не такие уж они и покорные, эти восточные женщины. "Я буду с тобой. Или вместе уходим, или вместе остаемся". И точка.
Подвальная жизнь. Федералы не дают поднять головы. Долбят и долбят. Авиация и артиллерия. Иногда, правда, бывали перерывы. В одну из таких пауз примчался Джабраил - вручил рацию. Теперь мы могли получать дополнительную информацию.
Погода дрянная - то с утра зарядит дождь, промозгло, холодно, на улице грязь непролазная, зато авиация не работает, уже легче, по центру села артиллерия перестала работать. Можно на улицу вылезти, поработать. Только грязь достает - она повсюду: липнет на ноги, забивается в сапоги, проникает за шиворот, в уши, в нос, скрипит на зубах.
То выглянет солнце, и сразу - жара дикая. Кажется, вот сейчас все просохнет, можно будет передвигаться нормально. Но уже через десять минут - авианалет. Это уже приметой стало: если солнце, из подвала нос лучше не высовывать. Переждать, причем совсем немного, потому что минут через двадцать - снова дождь.
Однажды с Костиком доползли до передовой - окраины села. Я считал, что это неоправданный риск. Там ничего не происходит. Боев нет - только долбежка. Но надо же что-то делать.
Оказалось - не зря ползли.
Дождь лил как из ведра, все село во мраке, тяжелые свинцовые тучи, окружающие пейзажи укрыты то ли туманом, то ли висящими в воздухе мелкими каплями дождя.
Полное ощущение одиночества. Казалось, село вообще пустое - ни души. И вокруг пусто - на горных склонах, в ущельях только кусты, приземистые деревья и полевые цветы. Гуляй, если нравится гулять в такую погоду.
Но так только казалось.
Почти у самых крайних домов нас остановили. Высокий человек в турецком камуфляже, в бороде, с зеленой повязкой на лбу, у бедра автомат, в руке рация - все как положено:
- Э, дурузя, куда сабралыс?
- Да мы так, погулять.
Он внимательно посмотрел на меня. Во взгляде читались смешанные чувства - презрения, жалости, снисходительности. Они вообще редко говорят то, что думают. Быть может, это правильно. Они просто смотрят так, что собеседнику все понятно: "Что взять с этих русских придурков, вскормленных русскими мамочками, привыкших до седых волос прятаться за женскими юбками? Они же ни фига не понимают ни в жизни, ни в войне".
Но вслух он сказал совсем другое:
- Гулат дома будэтэ, здэс гулат нелзя - сэчас Иван палэзет.
Вот, думаю, не зря мокли. Только надо бы конкретизировать собирательный образ "Ивана".
- А что за "Иван", кто тут против вас стоит?
- Э, кто стаит, нэ знаю. Знаю, кто лэжат будет.
Он явно думал, что эта фраза произвела какое-то впечатление. Но ошибся. Я равнодушно стряхнул с рукава капли дождя. Костя сосредоточенно оттирал объектив камеры от грязи.
В гляделки мы тоже играть научились. Приведя в порядок одежду, вперил в него орлиный взгляд. Взгляд означал: "Ну и долго ты, чурка нерусская, будешь вы…ться"?
Эффект превзошел все ожидания. Его лицо моментально приобрело нормальное выражение:
- Кто стаит? Да так, с мыру па нытке, пацаны зэленые и мэнты.
Со стороны окраинных домов раздалась стрельба. Костя моментально водрузил камеру на плечо и двинулся было туда. Но я удержал его за рукав:
- Отсюда снимай. Хотя постой, выключи камеру, все равно ни фига не видно. Вот если наши прорвутся, тогда интересно будет.
В тот момент мне как-то не пришло в голову, что если "наши прорвутся", то им будет совсем не интересно, кто мы такие. Просто стрёльнут, и все. Может, мы и правда ни фига не понимаем ни в жизни, ни в войне?
Над головой пробулькали пули, мы прыгнули в какой-то не то окопчик, не то просто яму - трудно было определить: воды по колено, и края неровные. Если и окоп, то давно дождем размытый.
Прыгнули - это я мягко выразился, скорее нырнули, только камера над головой, чтоб не утопить. На самом деле зря торопились, как говорят знающие люди - свою пулю не услышишь. Но это хорошо на досуге рассуждать.