Через некоторое время осторожно высовываем головы. Ничего не видно. Зато слышно хорошо. Где-то там, за домами, идет бой. Я человек не военный, но мне кажется, что это еще не штурм. Артиллерия не участвует, это точно. Только стрелковое оружие, причем пальба, похоже, с близких дистанций. Разведка боем?
Сколько это продолжалось, не засекал.
Когда все стихло, мы поползли домой.
Потом до меня дошло - на фига по улице ползать, здесь ведь ходы-переходы вдоль и поперек. Только как в них попасть? Пытал по рации Джабраила - бесполезно, он притворялся идиотом.
Оказалось все гораздо проще. "Папа" однажды услышал мою перебранку с куратором и уловил ее смысл. Дождавшись, когда я закончу, он сказал:
- А што, тибэ хады нужны?
- Ну да.
Шамиль отодрал от стены какую-то тряпку. За ней оказалась тяжелая дверь. Похожая на сейфовую. Я присвистнул. Он легко открыл ее.
- Вот - хады, суда хады.
- Е-мое, чего же ты раньше молчал, родной?
Это было действительно интересно. Бетонные сухие переходы, с электрическим освещением (!), узкие, средние, широкие, такие, что танк может проехать. И движение здесь было куда оживленнее, чем на улице.
Нет, танки, конечно, не ездили, но люди ходили. Можно было перебрасывать целые подразделения с позиции на позицию. Да так, собственно, и было.
Самое интересное, что наше появление здесь никого не удивило и не вызвало возражений. Костик ошалело и надолго обнялся с камерой. Было что снимать. Несколько раз выходил на Москву. Репортажи получались тухловатые, но это лучше, чем ничего. Мы хоть в гуще событий, другие вообще в Махачкале сидят - кормятся сводками пресс-центра.
Самые неприятные моменты - когда Стасик лазил на крышу. Пытались вычислить график обстрелов. Куда там! Наши - не немцы. Обед никогда не бывает по расписанию. Завтрак и ужин тоже. Но везло. Правда, однажды опять летел Стасик с антенной в руках. Но ничего, всего пара ссадин.
Семейная жизнь моя в условиях коммунального подвала была затруднена. Нет, по ночам удавалось, конечно, только очень тихо - а это трудно. Возникла даже мысль уединиться где-нибудь в узком переходе, но я как представил себе эту сцену: мы - в соответствующем положении - и вдруг из-за угла выходят бородатые ваххабиты, спешащие по своим военным делам. Это даже в "Останкине" как-то не очень, а уж здесь…
Дождь. Проклятый, душу выматывающий дождь. И грязь. Она проникает повсюду, попадает в сапоги, наматывается вместе с портянкой, забивается в стволы.
Вода вместе с грязью через бойницы затекает в блиндаж. Скоро и внутри под ногами будет месиво. Водоотводы не помогают.
Впереди поле, перепаханное воронками и гусеницами. Та же грязь, только совсем непролазная. На другом конце поля - Карамахи. Черное село, мрачное. Окутанное то ли туманом, то ли мелкими брызгами дождя.
В блиндаже десантники - несколько бойцов, седой суровый прапорщик и молодой лейтенант.
Этот блиндаж - наблюдательный пункт. Они должны следить, "чтобы ни одна тварь из села не ушла". Такую задачу поставил им какой-то генерал, фамилию которого они не знали.
Легкой и безопасной эта задача могла показаться только тем, кто в штабе, далеко отсюда. Если "тварь" решит уходить, она попрет не "одна", а в количестве нескольких сотен.
А у них здесь - полтора десятка стволов, и надежда только на убитую рацию, в которой в любой момент могут сдохнуть аккумуляторы.
Дико клонит в сон. Но спать нельзя. Ничего, к вечеру их должны сменить. Обещали дать выспаться. Еще бы. Теперь выспаться, конечно, дадут. Потому что завтра штурм, и они в нем, конечно, участвуют.
Два дня назад они уже атаковали это село. Под проливным дождем, короткими перебежками, через каждые десять метров залегая в жидкую, черную, холодную грязь.
Артиллерийской подготовки не было. Минометы тоже молчали.
Двигались в полной тишине. Казалось, что село пустое. Мелькнула безумная надежда, что их и правда никто не ждет. Что "исламские джамааты" каким-то чудом вышли из Карамахи и испарились ко всем чертям.
Миновали поле. Вот и окраинные дома. Тишина.
Группа начала осторожно втягиваться в село.
Никого. Только какая-то потрепанная собака бежала через улицу. Мертвую тишину разорвала короткая автоматная очередь. Это у одного из бойцов не выдержали нервы, и он шмальнул по несчастному животному. Не попал.
Еще несколько шагов - и хлопнул одиночный выстрел. Снайпер. Все замерли. Потом открыли беспорядочную стрельбу.
А еще через секунду по ним уже били десятки снайперов, с разных сторон ударили пулеметы.
Это была ловушка.
Несколько бойцов, ища спасения, забрались в один из домов. А он был заминирован. И немедленно взлетел на воздух, похоронив их под своими обломками.
Лейтенант матерился в рацию. Наконец получил не то приказ, не то совет: "отступайте".
Но отступать было некуда - вся улица за их спинами простреливалась пулеметом, расположившимся в окне дома, метрах в ста впереди. Здесь они еще могли укрываться за небольшим поворотом, в мертвой зоне. Но сзади зона была мертвая в буквальном смысле.
- Видишь окно? - крикнул лейтенант молодому солдату, имя вылетело из головы, в руках у того был огнемет "Шмель". - Можешь в то окно положить?
- Не могу, тащь летнант, прицел сбит!
- По стволу наводи!
- Не могу, тащь летнант, промажу.
- Дай мне! - Суровый седой прапорщик рывком дернул огнемет на себя, упал на колено, прицелился, выстрелил. И "положил" точно в окно. Взрыв. Заложило уши. Пулемет замолк.
Путь назад был открыт.
На соседних улицах творилось примерно то же самое. И там, видимо, тоже был получен совет отступать.
Они стали медленно, пятясь, отходить. И только тогда поняли, что ловушка была двойная. Из самых крайних домов, когда до поля было рукой подать, по ним открыли огонь.
Тут уже все решала скорость. Быстро, как можно быстрее бежать вперед, стреляя перед собой не глядя.
Вырвались в поле. Стрельба стала стихать. Их не преследовали.
Они вырвались. Но их было очень мало.
Это было два дня назад. А сегодня им дадут возможность выспаться. Потому что завтра штурм.
Молодой лейтенант был печален, но печаль его не была светла. Ему очень хотелось высказаться. Только он не мог позволить себе это сделать в присутствии солдат. Поэтому пришлось разговаривать самому с собой, мысленно:
"Козлы бездарные! На все насрать, только бы побыстрее доложить о полной победе в Дагестане. А сколько при этом ребят положат - насрать! Сорок первый, бля. И сколько их, этих генералов! Только на командном пункте третьего дня насчитал десятка полтора. И рожи такие делают умные, мужественные. Чтобы было не так заметно, что они с бодуна. А мы должны штурмовать это сраное село без разведки, без подготовки. А они будут ордена получать, чины. Ненавижу".
Суровый седой прапорщик молча сидел, привалившись спиной к холодному и сырому бетонному блоку блиндажа. Трудно было сказать, о чем он думает. Губы беззвучно шевелились. Казалось, он просто бессвязно матерится.
К вечеру их сменили. В расположении части навстречу вышел командир батальона Фомин. Еще недавно новенький камуфляж был черным от грязи. Берцы отчаянно чавкали при каждом шаге - внутри тоже была грязь, ноги мокрые.
На вид ему было лет шестьдесят, на самом деле раза в полтора меньше. Вид смертельно усталого человека. Вид офицера, который вынужден молчать, когда его ребят бросают в мясорубку. Офицера, который давно выбросил из головы мысли о карьере. Человека, который завтра пойдет впереди них. Потому что по-другому он уже не может.
- Спасибо вам, ребята, - обратился к подчиненным Фомин не по Уставу, - идите, отдыхайте, завтра у нас трудный день.
Ребята совсем не по Уставу молча кивнули и медленно пошли к своим палаткам.
"Да, - подумал лейтенант, - надо отдохнуть. Завтра очень трудный день. Ведь завтра мы пойдем умирать".
10 сентября 1999 года. Карамахи.
Проснулся на рассвете. Что-то было не так. Что? А! Вот! Тишина! Что бы это значило? Разбудил своих, поднялись в гостиную. Устроили военный совет. Пока советовались, Барият накормила нас завтраком. Приятное такое ощущение, мирное - завтракать в гостиной, в тишине. Попытка связаться с Джабраилом ничего не дала.
- Может, наши отступили? - робко сказал Стас.
- Это вряд ли. Тогда бы наш куратор здесь уже лезгинку танцевал. Требовал бы слать в мир победные реляции. А он, наоборот, вообще не отвечает. И не в духе времени это - отступать, - не 96-й год. Хотя, Стасик, если это так, я твою антенну от злости съем. И всю оставшуюся жизнь буду снимать презентации на Тверской. А Барият фотомоделью сделаю, она этих селедок легко задвинет - фактура вон какая. И буду жить спокойно и богато. Если не сопьюсь от пошлости бытия.
- Ну, спиться и на войне можно, - вставил Костя.
- Ага, особенно в зоне действия шариата. Хотя тоже можно, конечно, но трудно. Это Женьке Козлову хорошо. У него в этом смысле грядки отличные - Грузия, Сербия. Но он держится - орел. - Я вздохнул. - Соскучился я. Посидеть бы в пресс-баре, выпить, поболтать.
И тут мои ностальгические переживания прервала война. Сразу с нескольких сторон послышалась отчаянная пальба.
Мы замерли.
- Мужики, - говорю, - это - танки!
- Танки? - Стасик округлил глаза.
- Танки! Это знаете, что значит? - Я был горд, я - стратег! - Это значит - штурм! Так-то, Стасик, а ты - отступили-отступили! - Я чуть не захлопал в ладоши. - Так, Костя, камеру, на выход, пойдем по переходам, на звук! Стас, ты - дежурный, остаешься здесь, гражданские, - повернулся к родственникам, - в подвал, живо!
Мы выскочили в волшебную дверь. Весь подземный город пребывал в броуновском движении. На нас никто не обращал внимания. Судя по всему, происходило что-то очень серьезное. Побежали туда, откуда слышалась особенно сильная стрельба. Большинство бородатых бежали туда же. Через несколько минут оказались на открытой галерее - одетый в железобетон ярус скалы.
Здесь было пекло. Костя припал к видоискателю. Я пытался разобраться в ситуации. Перед нами внизу - район новостроек. Еще вчера он был в руках ваххабитов. Теперь оказался в тылу у федералов. Бой шел уже у окраин "старого" села, то есть почти в центре.
11–12 сентября 1999 года. Карамахи.
Домой мы не возвращались. Подробности боевых действий в населенных пунктах описывать довольно сложно. Почти невозможно. Самое лучшее слово для описания - ХАОС.
Нет, командиры наверняка владеют ситуацией или, что гораздо вернее, почти владеют… нет, если совсем точно - отчасти владеют. Человеку же неподготовленному (а мы, несмотря на все понты, были, конечно же, людьми неподготовленными), так вот, человеку неподготовленному кажется, что все просто стреляют во всех. Хотя, если честно, отчасти так и есть. И все же некоторая сумма согласованных усилий приводит к определенному результату. Так вот (извините за запутанный слог, это я так скрываю свою некомпетентность), так вот, некоторая сумма согласованных усилий федеральных войск привела к тому, что они медленно, но верно наступали. Мы же, соответственно, так же медленно и, возможно, еще более верно, отступали.
Почему я говорю "мы" применительно к боевикам? Да просто потому, что мы географически находились на их стороне. Не перебегать же линию фронта, которой, кстати, нет, с криками "Не стреляйте - мы свои" - не услышат, а если услышат - не поверят. И правильно сделают. Кто нас знает, кто мы такие, может, камикадзе, то есть эти, шахиды. Да, скорее всего, никто и думать ни о чем не будет, анализировать (вот еще!) - просто стрельнут по двум придуркам, несущимся навстречу сломя голову, и станут дальше наступать.
Впрочем, опять отвлекся. Первое время я еще пытался разобраться в ситуации, потом бросил эту затею. Во-первых, потому, что она была пустая, а во-вторых - Костик хоть делом занимался - снимал, а я кто - турист? Хороший туризм. Поэтому решил заняться единственным доступным мне полезным делом, а именно - взять Костю за шиворот и мягко направлять его движения. Он-то весь в видоискателе, ничего кругом не видит, легко может споткнуться и упасть мордой и камерой на груду кирпичей. Кроме того, надо было по возможности держаться укрытий, война кругом, мало ли что?
Выглядели мы абсолютными кретинами. Но никто не обращал на нас внимания. Все были очень заняты. Временами мы залезали в какую-нибудь нору и меняли аккумуляторы и кассеты. Костик был абсолютно спокоен. Я тоже. Это какой-то вид помешательства. Страшно очень, но ты спокоен. Парадокс. Может, это психика так работает - блок ставит. Я решил, что когда-нибудь обязательно проконсультируюсь и на эту тему со специалистами. Полный бред.
Сколько прошло времени, я не знал. По каким траекториям мы перемещались - тоже не знал. Но обнаружил, что уже темно.
Стрельба стала затихать. Внезапно оказалось, что мы одни. Совсем одни. И находимся в самом центре села. Как это произошло, я не помнил.
Мы сели на какие-то плиты, закурили. Помолчали. Впрочем, мы и до этого все делали молча.
- Кир, - Костик сделал глубокую затяжку, - а чем дело-то кончилось?
- Понятия не имею. Но, кажется, наступил мир.
- Да?! А кто победил-то?
- Дружба. Народов. Но вообще-то, кажется, мы все время отступали, а они наступали. А теперь все кончилось. Выходит, победили наши.
- Да? А где же они?
- А хрен их знает.
Я встрепенулся.
- Слышь, пошли домой, там же наши! Что там с ними!
Мы встали и пошли. Потом я побежал, Костик за мной.
Мы плохо знали дорогу, но к нашему дому выскочили неожиданно и быстро. Вбежали во двор. Я остолбенел. Посреди двора лежал мертвый человек. Я сразу понял, кто это. Это был Шамиль.
Он лежал на животе. Бросился к нему, перевернул на спину. Все тело было в дырах. Лицо раздроблено. Он был расстрелян - яростно, в упор!
- О боже!!!
Мы бросились в дом. Пусто.
Скатились в подвал. Никого.
Спутникового телефона не было. Сердце забилось в надежде. Но тут же рухнуло куда-то вниз. На полу лежал раздолбанный звуковой пульт.
Бросился наверх, выскочил на улицу, Костик был рядом.
- Барият! Барият!! Барият!!! - Это был не мой голос, это был отчаянный, истерический вопль.
Метался как безумный. Забежал в соседний двор - пусто, еще в один - пусто!
Костик пытался привести меня в чувство, схватил за плечи, я вырвался, бросился в сторону.
- Барият!!!!!
- Уходытэ, - раздался из темноты голос. Кинулся на звук. Около груды битого кирпича стояла старуха.
- Где Барият? Вы видели Барият???!!!
- Уходытэ, я нэ знаю.
- О боже!
- Уходыте! ОМОН ходыт. Зачыстка. Всэх убываэт.
Я мог только хрипеть.
- А что же вы, бабушка? - спросил Костя.
- Куда мнэ… - она неопределенно махнула рукой.
Я опять обрел дар речи.
- А как же Барият? Вы ее знаете?
- С дэтства.
- Где она? Ну хоть примерно… где она… что могло случиться?
- Нэ знаю. Я праталас. Нычего нэ выдэла. Стрэлали. Аралы. Болшэ нычего нэ знаю. Можэт, ана ушол… Можэт… увэли.
Меня била дрожь.
- Уходить надо, - сказал Костик, - здесь все равно ничего не узнаем. А то дождемся, что ОМОН на второй заход пойдет. Тогда точно - кранты. Они же сначала стреляют, потом разбираются. Ссыкуны.
Я стоял как столб.
- Я никуда не пойду.
Костик врезал мне пощечину.
- Приди в себя!
Это удивительным образом подействовало. Кивнул головой и побрел, сам не зная куда.
Костик взял меня за руку.
- Не сюда, надо на окраину выбираться.
Шли не прячась. И довольно быстро. Временами с разных сторон раздавались очереди. Я вздрагивал. Вокруг - ни души. Сколько времени шли - не знаю. Но, кажется, недолго. Наконец, в темноте показались окраинные дома.
- Теперь осторожнее, - сказал Костик, - не нарваться бы с ходу на оцепление. Будем быстро идти - подстрелят, а если медленно - окликнут, разберутся.
Я не очень понял его логику, мне казалось, что все как раз наоборот. Плевать. Послушался. Пошли медленно.
Только обогнули крайний дом, прямо перед собой увидели костер. И военных. Несколько человек.
- Стой! Руки вверх! Быстро! Быстро! Сюда! Руки в гору!
Мы дружно выполнили простейшую команду. Подошли. Перед нами были десантники.
- Документы!
Протянули документы.
Молоденький лейтенант внимательно изучал наши ксивы в неверном свете костра. Рядом с ним стоял пожилой прапорщик. Рассматривал нас с ленинским прищуром.
Лейтенант оторвал взгляд от документов. Уставился на нас с недоумением.
- Это как вас сюда занесло-то?
- Как-как, - ответил я устало, - служебная командировка.
- Ни фига себе командировка!
- Слышь, студент, а кто такие-то? - встрял прапорщик, обращаясь к лейтенанту.
Я подумал, что с субординацией у них тут как-то не очень. Впрочем, войска на Кавказе всегда отличались большей свободой.
- Да они эти… журналисты… с программы "ВЗОР".
- Эт с Москвы, что ли?
- Ну да.
- А! Я знаю, это про них по радиву передавали, что влипли в бандитское гнездо.
Надо же, по радио передавали… только трактовка какая-то странная.
- Ну, мужики, - оживился прапорщик, - поздравляем с условно-досрочным освобождением!
- Почему с условно?
- А эт у меня юмор такой, давайте знакомиться - Палыч, - Палыч протянул руку.
- Кирилл.
- Костя.
- Костя.
- А! Тезки.