8 августа 1999 года, воскресенье. Ботлих.
…Границу с Чечней в обратном направлении они не пересекали. И это было хуже всего…
В полдень в отделение милиции Ботлиха позвонил некто и сообщил, что к исходу сегодняшнего дня в городе будет введено ваххабитское правление.
А чуть позже появились первые беженцы из Ансалты и Рахаты. Боевики никуда не исчезли. Они захватили эти села и без сопротивления разоружили местную милицию. А потом стали рыть окопы.
Утреннее "боестолкновение", ставшее боевым крещением для лейтенанта Кости Кравцова, но так и не попавшее в сводки, было всего лишь репетицией. Басаев убедился, что с ходу Ботлих не взять. Федералы, против обыкновения, успели перехватить инициативу. Вот и пришлось довольствоваться малым - Ансалтой и Рахатой - и готовить их к обороне.
Впрочем, истинного смысла происходящего тогда не понимал никто. Ни генерал армии Квашнин, ни генерал-лейтенант Булгаков, ни просто лейтенант Кравцов. Прапорщик Палыч, возможно, догадывался, но его никто не спросил. Точнее, первые двое не спросили.
- Ну что… Отбили мы их…
Первый в жизни Кости Кравцова бой оказался совсем не таким. Каким-то совсем не таким. Он должен был командовать взводом. Он был не против командовать. Он даже и не испугался, честно говоря. Может, не успел. Но он совсем не понял, насчет чего, собственно, надо было командовать. Все произошло как-то помимо него. Боевиков он не видел. Откуда велась стрельба - тоже. Сам он стрелял приблизительно туда же, куда и все. Попал в кого-нибудь или нет, конечно же, не знал. Если и попал, то случайно.
Короче говоря, применить свои познания в тактике у него решительно не было ни возможности, ни времени. Он был разочарован. Это его некоторое время мучило. Но к тому моменту, как Палыч докурил свой второй подряд "Донтабак", Костя решил, что в следующем бою точно во всем этом разберется. Тактика была задвинута, и он задумался о стратегии. А со стратегией, как мы помним, Костик долго оставаться наедине не мог. Поэтому, деликатно дождавшись, пока Палыч отхаркается от "Донтабака", он продолжил разговор.
- Палыч, а че им надо-то?
- Кому?
- Ну этим, ваххабистам?
- А ты пойди у них спроси.
- Не, ну серьезно, ты ж воевал тогда с ними, Грозный брал…
- А че толку-то? Как взяли, так и отдали.
- Ну и я о том, все же им отдали. И Грозный, и независимость их. Че им теперь-то надо?
- Одно слово - звери, - Палыч опять закурил, - им всегда мало. Они если борзеют, им надо по роже бить, тогда понимают. А если с ними разговоры, да еще про независимость - они думают, что ты слабак. Им дай волю, они всю Россию к своей Чечне присоединят. А им волю и дали. А нельзя было.
Костю передернуло от страшной догадки.
- Так это они че, присоединять начали?
Палыч промолчал.
- А как же эти, в Кремле там, в Думе, они че, не догоняют, что ли?
- А ты об этом у заместителя командира части по воспитательной работе спроси.
Костя помолчал. Тем временем военная активность на вверенном их охране "аэродроме" нарастала. Два "МИ-24", в просторечье "крокодилы", уже совершили один боевой вылет и "заряжались" к следующему. Другая пара только что ушла в направлении "присоединенного" кусочка России. Работала артиллерия. Так что вроде бы неспешный разговор собеседников на самом деле шел на повышенных тонах. Скажем прямо - временами им приходилось орать.
- He, Палыч, ну если мы здесь, если вот отбили их, если вертушки по тем селам работают, значит, не дадут им ничего присоединить?
- Не, студент, ну ты зеленый, чего с тебя взять. Но эти, в штабах там, да в Москве, они… знаешь что? - Палыча вдруг понесло.
Так бывает со старыми простыми вояками, которые копят в себе обиду на начальство, замечают все нестыковки и противоречия, анализируют их какими-то своими, непонятными интеллектуалам методами и неожиданно, вдруг, вопреки военной заповеди "не рассуждать", делают выводы. И чаще всего оказываются правы. В общих чертах.
- Они знаешь что? Они или правда не догоняют, или что похуже. Ведь ты смотри, что творится! Эти гады приперлись сюда, села захватили. А где разведка? А где ФСБ? Че, не знали? Может, и не знали. А может, знали. А я вот точно знаю, что теперь мы с тобой будем сидеть здесь и в носу ковырять, а вертушки, сушки и пушки будут по этим сраным селам недели две х…чить. А потом нас кинут эти села освобождать. А там все равно, каждый куст стрелять будет. А надо было все это делать до, а не после. И не Салту эту, или как ее, громить, как теперь приходится, а по их территории работать. А знаешь, что хуже всего, - Палыч яростно воткнул бычок "Донтабака" в подошву своего армейского ботинка (так не бросишь, "аэродром" все-таки) - хуже всего то, что пока мы здесь с этими разбираемся, силы сюда стягиваем… Знаешь что?..
- Что? - Костик и не знал уж, куда еще хуже.
- А то, что хоть и зеленый ты, студент, но башка у тебя есть. Да нет! Не это хуже всего. Это я к тому говорю, что ты тогда про Кадар сказал.
Вот так и ответил прапорщик Палыч на вопрос, который не задали ему ни генерал армии Квашнин, ни генерал-лейтенант Булгаков. И был прав. В общих чертах…
9 августа 1999 года, понедельник. Гиляны.
Проснулся я от радостного возгласа Маги:
- А вот каму хынкали?!
Точнее, не то чтобы проснулся, а сквозь сон стал ощущать действительность. Правда, действительность в моей полуспящей голове была искаженной. Я не понял, что это голос Маги. Я зафиксировал только акцент. И еще ключевое слово - хинкали. Я в Тбилиси? Вот здорово! Сейчас мы будем есть хинкали! Я не сторонник легких завтраков. Хинкали - в самый раз. Я вообще всегда просыпаюсь либо от будильника, либо от голода. Либо от звонков Тани Собакиной. Тани? Так, что у нас с Таней? Борт, ваххабиты, тьфу. Я проснулся. Это - не Тбилиси.
На столе дымилось блюдо с хинкали. Да, это - не Тбилиси. Это - не хинкали. Точнее, здесь это так называют, но это не изумительная ручная лепка изумительного теста с изумительным, сочным фаршем внутри. Это просто кусочки вареного теста. Но тоже ничего.
Потом был кофе. Ненастоящие хинкали и растворимый кофе. Но бывало гора-а-аздо хуже. Я уже рассказывал. Мы - дикая дивизия. Бывало, что ничего не было.
Потом были сигареты. Нет-нет, просто сигареты.
А потом был сортир. Вот этого момента я ждал больше всего. Эту наиважнейшую тему я умышленно не раскрыл в своей лекции в самолете. Верил - настанет момент, который принесет мне много радости.
Вы знаете, что такое мусульманские сортиры? Они ничем не отличаются от христианских. Бывают удивительно чистые, бывают удивительно загаженные. Все дело только в том, что в мусульманских сортирах нет бумаги. Никакой. Даже газеты. Только кувшинчик с водой.
Так вот, мы покурили, а после этого… Сами понимаете. Первым пошел Стасик. "Это хорошо", - подумал я. У Кости больше жизненного опыта, бумага могла быть у него с собой и он все испортил бы. Я же не стану шептать ему в щель, чтобы он ничего не говорил Стасику. Военнослужащие вокруг, поймут не так…
В общем, Стасик не выходил долго. Когда вышел - это было лицо!!! Замысел удался.
Сортирная тема в мусульманских странах заслуживает отдельной главы. Но расскажу вкратце.
Последователи ислама, вопреки распространенному заблуждению, очень щепетильны в этом вопросе. Если вы находитесь на природе, даже в компании одних мужчин, вы не можете просто отойти в сторонку и отлить. Не поймут. Надо, чтобы вас обязательно не было видно. Совсем хорошо, если никто даже не догадается, куда это вы пошли. А уж попытка пописать на какой-нибудь забор, мечтательно глядя на звезды, как мы любим, может стоить жизни. При этом для меня всегда было загадкой, почему в чеченских селениях сортиры во дворах (других там нет) никогда не запираются. В них нет ни крючка, ни щеколды. А ими пользуются и мужчины, и женщины. Но я ни разу не попал в ситуацию "ох, извините". Отслеживают как-то?
Да, я отвлекся. Значит, сделали мы все свои дела. Пора начинать рабочий день. Спрашиваю у Маги: что дальше? Мне с Надиром надо еще один вопрос обсудить.
Мага - в рацию, рация что-то ответила.
- Пайдем.
Надир стоит на улице, с кем-то общается.
- А, Кырилл, здарова, как спалос?
- Отлично. Какие наши действия?
Берет меня под руку.
- Прайдемса.
Ну, думаю, начинаются трудности.
- Паэдете на "Уралэ". Вас троэ, плус май рэбата.
- Да мне, Надир, хоть на "Урале", хоть на танке.
- Я нэ аб этом. Маи рэбата вам гилаза заважут.
- Что, все так серьезно?
- А кагда тибе ФСБ будэт яйса атрыват, ти скажешь - гилаза завазаны былы, дарогу нэ видэл.
- Ну, я сюда-то с глазами ехал.
- А кагда тибэ ФСБ пирэс-канфирэнсию дэлат будэт, им дарога суда нэинтэресна будэт. Им дуругые дарогы интэрэсны будут.
Надир, думаю, классный мужик. Находка для журналиста.
- А когда мне ФСБ пресс-конференцию делать будет? Когда из Ботлиха в Махачкалу вернусь?
Это я его колю насчет моей вчерашней догадки, что мы ему еще где-то нужны будем.
- Нээ, тагда нэ успэют. Кагда патом вэрнешса.
Так, это уже хорошо. Речь идет о том, что мы и из мест "паинтэрэснэй" вернемся. Это, вообще, здоровый признак, когда глаза завязывают.
- А зачем тогда сейчас глаза завязывать?
Обаятельная улыбка:
- Чтоб ви прывыклы.
Хорошая шутка. Ладно, хрен с ним. Разбираться не буду. Главное понятно - во-первых, мы ему нужны где-то "там-потом"; во-вторых, мы теперь будем лишены горных пейзажей, потому что он прогнозирует мою встречу с ФСБ. Интересно, в качестве кого - свидетеля или обвиняемого? Это пока не важно, главное, это значит, что мы должны вернуться.
- Надир, у меня тут водитель из Махачкалы, ему с нами делать больше нечего, ему бы уехать.
- Пусть эдет.
- А эти там, на блокпосту, и вообще как-то…
- Ево праводят. За Хасавюрт.
С Валэрой попрощались трогательно. Я дал ему шестьсот, все обнялись, и он уехал. Впереди него шла серая "десятка". В ней - два парня. Не знаю, что у них лежало на заднем сиденье, но в руках оружия точно не было. Я решил, что это хороший знак. Или мне так хотелось думать?
Отправились почти сразу после прощания с Валэрой. Надо отдать должное Надиру и его ребятам. Никаких раскачек, ожиданий и прочих проявлений восточной неги не было.
"Урал" - транспортный бог войны - медленно выполз на плато из чрева ущелья. В брезентовую пасть его кузова начали загружать длинные темно-зеленые деревянные ящики. Черная маркировка - российская. Или советская? Я не очень в этом разбираюсь, но обманывать себя не стал. Как минимум одна статья Уголовного кодекса у нас уже есть - пособничество незаконным вооруженным формированиям. Соучастие в доставке боеприпасов. Потом к боеприпасам добавились наши навороченные кофры. Вот и первая тема для "пирэс-канфирэнсии" в ФСБ.
Потом в кузов полезли мы сами и шестеро камуфлированных ребят. Не скажу, что это были "вооруженные до зубов бандиты", как любят выражаться наши газетные коллеги. В смысле насчет "до зубов". На шестерых приходилось шесть "калашей" с подствольниками, два РПГ, у каждого в "разгрузках" по пять-шесть магазинов. Гранат не видел. Всего-то минут на пятнадцать хорошего боя. Еще два "калаша" были в кабине - у водителя и командира. Я так понял, что в кабину сел командир - кто же еще?
С нами в кузове - ребятки как ребятки. Худые, загорелые. Никакого показного свирепства, солнцезащитных очков, поднятых в сгибе локтя пулеметов и всяких прочих понтов, которые наблюдались у масхадовской охраны в Хасавюрте-96 (пакт Лебедя - Масхадова). Справедливости ради надо сказать, что тогда было много телекамер, а здесь только одна, да и та в виде багажа.
Нет, эти не понтовались, они просто ехали на работу. Мы были им интересны. Но так, слегка.
Вносили некоторое разнообразие в их боевые будни. Люди из Москвы, в которой они сами никогда не были и никогда не побывают (да-да, то, что всего через три года случится "Норд-Ост", тогда и в голову не приходило; Ансалту захватили - уже ЧП, а Буденновск и Кизляр казались дикой случайностью). И неприязни, проявленной вчера "горными инструкторами", тоже не было. Пожалуй, они смотрели на нас так, как смотрели советские люди 70-х на интуристов - немного с завистью, немного с восхищением, немного с подозрением, сами невольно подтягиваясь и стараясь казаться лучше.
Так вот, в кабине сидел командир. А с нами в кузове тоже был командир. Помладше. И тут я сделал интересное для себя открытие. Понял, каков в этом кузове наш статус. Статус - это, знаете ли, важный момент в таких обстоятельствах. Так вот, мы для них были не гостями, не заложниками, не клиентами и т. д. Мы были для них - второй группой. Со своими целями и задачами. Да, они, наверное, отвечали за нас. Может быть, за нашу безопасность, хотя как тут вообще можно отвечать за безопасность. Может быть, и даже наверняка, они отвечали за то, чтобы мы не узнали, чего не следует, не рыпнулись, куда не надо (Надиру не надо). Очень может быть, у них был приказ в случае чего - секирбашка. Но все-таки мы были второй группой (ох, "пирэс-канфирэнсия").
Знаете, как я это понял? На Востоке очень большое значение имеет понятие "старший". Вы все хоть раз видели на улицах мирных городов военный грузовик с солдатами. Кто сидит у заднего бортика? Правильно, сержанты и дембеля - старшие. Потому что это - лучшие места, оттуда гражданская жизнь видна, девушки. А молодняк запихан вглубь. Так вот одно такое место занял их старший, а другое было предложено мне. Не второму по статусу среди них, а именно мне. То есть я тоже был признан старшим. Старшим в своей группе. Значит, мы - равноправный (или почти) с ними коллектив. И не важно, что в данном случае с этих мест не видно было гражданской жизни, тем более девушек. Это предложение - на уровне рефлекса.
Мой визави даже представился "Ваха".
Я гордился своим командирским положением минуты три. Пока не съехали с плато. А дальше - "как тяжела ты, шапка Мономаха". Только не шапка, а прямо наоборот.
Вы когда-нибудь ездили в кузове "Урала"? По проселочной дороге? Тогда вы знаете, что происходит с вашим организмом в целом и с опорно-двигательным аппаратом в частности через двадцать минут езды. Теперь представьте себе проселочную дорогу в горах Кавказа. Хотя дорогой, даже проселочной, то, по чему мы ехали, назвать трудно.
Наши "командирские" места оказались как раз над задней осью "Урала". И через каждые два метра меня подбрасывало до потолка. И держаться было решительно не за что. И каждый раз я со всего маху приземлялся на свое сиденье. А сиденьем служил зеленый деревянный ящик с нашей уголовной статьей.
Ваха был в лучшем положении. Нет, формально мы были в равных условиях. Но он то ли в силу привычки, то ли благодаря врожденной кошачьей ловкости взлетал как-то ниже, а приземлялся как-то мягче. И лицо его было безмятежно.
Минут через пятнадцать подполз Ножкин за сигаретой. Они могли курить! Они, непривилегированные, вообще возлежали на своих ящиках! Их лишь покачивало!
- Костик, у меня уже жопа квадратная, - шепнул я.
- Зато не трахнут, - великодушно ответил мой товарищ.
Через некоторое время заметно сбавили скорость. Двигатель натужно выл, меня прижало к заднему бортику. Мы в БОЛЬШИХ горах. Кончилась бешеная тряска. "Урал" медленно и тяжело переваливался с боку на бок. Я в который раз в жизни понял, как мало человеку надо. И только тогда вспомнил, что нам должны были завязать глаза. Но не сделали этого. А Надир шутник - зачем завязывать глаза тем, кто едет в закрытом брезентовом кузове?
Обычно открытый "затылок", из которого жадно глядят на гражданскую жизнь солдатские глаза, был почти наглухо завешен двумя кусками брезента, свисавшими с крыши. Между ними оставалась лишь узкая щель.
Теперь, когда мое положение на зеленом ящике несколько стабилизировалось, я мог позволить себе некоторую вольность и кинуть взор на окружающий мир. Точнее, не окружающий, а резко убегающий вниз из-под колес. Угол обзора был, сами понимаете, невелик.
Мы ехали по серпантину. Взгляд то упирался в густо заросшую приземистыми деревцами гору, то улетал в бездну. Ничего не понять. Ладно, надо попробовать - завяжут глаза, что ж, невелика разница. Чуть отодвигаю рукой брезентовую штору. Высовываюсь.
- Можэм вабшэ паднят, толко пылна будэт, - неожиданно сказал Ваха.
Вот те на, думаю. Секретность. Моим кавказским товарищам тоже надоело сидеть в темном душном мешке? Беззаботность молодости? Или не было никакого секрета?
- Дэлай, как я, - встает, одна нога упирается в бортик, втягивает свою половину шторы внутрь и заправляет за верхнюю скобу.
Повторяю его маневр. Не так проворно, но, главное, не вылетел головой вперед.
Мы ехали не просто по серпантину. Это была в буквальном смысле слова козья тропа. Я, честно говоря, так и не понял, как "Урал" вообще на ней умещался. "Дорога", казалось, была уже, чем расстояние между бортами. С одной стороны громоздился почти отвесный склон, с другой пропасть. Это я и раньше видел, но не видел того, что левые колеса мяли самую кромку обрыва. Одно неверное движение - все. "Господи, сохрани верность глаза и твердость руки нашему водиле!"
А мои товарищи безмятежно курили, лежа на своих ящиках. Поистине, иногда незнание - счастье.
В голове метались дикие мысли. Тут все - сумасшедшие. Во-первых, я, не только сам ввязавшийся в эту авантюру, но и втравивший в нее двух молодых, слепо доверяющих мне людей. Во-вторых, наши чечено-дагестанцы, играющие в рулетку с этой чертовой тропой явно не в первый раз. В-третьих, сами мои молодые коллеги, бычкующие свои окурки о ящики с боеприпасами, в-четвертых, опять же чечено-дагестанцы, позволяющие им делать это, а мне смотреть моими русскими глазами на их секретную джихадскую тропу. Дурдом!
Дальше стало еще хуже. Я даже не думал, что такие серпантины бывают. Начались повороты не просто крутые, а… я даже не знаю, как объяснить. Наш водила выполнял их в пять приемов. Вперед - назад - вперед - назад - вперед, каждый раз до упора выворачивая руль. Назад - это не просто назад, как во дворе. Назад - это задние колеса… еще сантиметр, и все. А наш край кузова просто парит над бездной.
Во время очередного такого "назад" даже Ваха истошно заорал, а его бойцы стали колотить прикладами в заднюю стенку кабины. Потом им было немного стыдно за временную потерю невозмутимости, которую должен хранить каждый воин ислама, но жизнь стоит такой малой жертвы. Я, во всяком случае, был очень рад. И еще я был горд. Тем, что заорал Ваха, а не я. И не стал говорить, что просто онемел.