С уверенностью можно утверждать, что ни одной олигархической группировке или их временному "союзу" по образцу выборного штаба Ельцина не удастся, несмотря на весь финансовый и политический капитал, создать жизнеспособную модель "колониальной демократии". В конкурентной борьбе с носителями концепции авторитарного государства - "новых чекистов" и "новых воров" - у олигархов нет ни единого шанса на победу.
Двумя противоположными лагерями "государственников", существующими в стране, "новые русские" рассматриваются лишь в качестве дойных коров и жертвенных баранов. Капиталы олигархов априори признаются "незаконными" и подлежащими конфискации во имя реализации той или иной модели авторитарного государства.
Олигархи создали собственные "мини-КГБ" и установили тесные контакты с лидерами преступного сообщества. Но пагубность такого положения в том, что любой член "системы", чекистской или уголовной, всегда выберет лояльность профессиональному сообществу, нежели личную преданность нанимателю. И в день "М" весь силовой потенциал олигархов обернется против них самих.
Согласно аксиоме Зиновьева в условиях кризиса общество не способно к порождению новых форм организации, а откатывается к предыдущим, давно отработанным формам, на практике доказавшим свою эффективность.
Такой формой социальной организации в период максимального обострения всех постоянно действующих негативных факторов для России является авторитарное правление со ставкой на народовластие. (Модели Московской Руси и СССР периода Сталина.)
Высокая жертвенность населения, склонность к колоссальным мобилизационным усилиям, необходимость упреждающей готовности отражению любой угрозы нашли свое полное и логическое завершение в модели сталинской экономики. При всех своих издержках она выполнила свое главное историческое предназначение - обеспечила выживание страны в условиях Мировой войны и на пятьдесят лет отсрочила превращение России в аграрно-сырьевой придаток Запада.
Какой бы ни была бездарной, самодурной и жестокой центральная власть, ее ослабление или крах расценивается населением как величайшее несчастье, наравне с голодом, эпидемиями и войной. "Смута" для русского сознания равноценна "концу света". И все потому, что дезинтеграция и коллапс централизованного управления в наших климатических условиях ставит на грань голодной смерти целые регионы, а в случае иностранной интервенции способны погубить всю страну.
Именно ставка на глубинные инстинкты русского этноса, разбуженные профессионально осуществленным воздействием на массовое сознание, способна создать условия установления диктатуры и затормозить диструктивные процессы в стране.
…Но "новые чекисты" отлично осознают, что первые же практические шаги к созданию независимого и мощного государства будут безоговорочно расценены Западом как "казус белли" - повод к войне, итогом которой будет установление неприкрытого международного протектората. Модель подобной "войны" успешно отработана в Югославии - "России в миниатюре".
Очевидно, что приход к власти "новых чекистов" и первые годы их правления будут обставлены как серия спецмероприятий, нацеленных на ослабление и устранение с политического поля основных конкурентов - "новых русских" и "новых воров".
Первым признаком начавшегося процесса станет неожиданное, но проведенное в рамках Конституции отстранение от власти нынешнего президента.
* * *
Глеб обвел взглядом сотрапезников.
- Сколько просидит Ельцин в Кремле, гадать не берусь. Здоровье у него уже не то, но в ЦКБ даже мумию Ленина могут реанимировать. Одно знаю точно - его время кончилось. А у нас еще ест время сделать ставки. Предлагаю обокрасть воров, сдать джокер чекистам и немного заработать на олигархах. Планируемая прибыль - сто-сто пятьдесят миллионов. - Глеб выдержал паузу, предоставив слушателям возможность прочувствовать весомость суммы. - Желаете услышать подробности?
Салин послал вопросительный взгляд Решетникову, тот чуть прищурил левый глаз.
Но и без знака соратника Салин чутьем старого лиса почувствовал силок в траве. Сколько таких удавок подбрасывали другим, не счесть. Дожили, теперь самим приходится смотреть под ноги.
"Ловко работает. На фактах вяжет, подлец, - оценил чужую работу Салин. - Факт интереса налицо, если мы остались за столом. Факт - штука подлая. Спорить с ним глупо, а вот истолковать его можно по-разному. Поди докажи, что это была зондажная встреча, а не сговор с целью свержения существующего строя. И не докажешь, если не захотят, чтобы доказал".
Решетников изобразил на лице умиление и закрутил на больших пальцах невидимую ниточку. Смотрел на всех, казалось, из такого далека, куда слова не долетают. Салин знал, так Решетников мог мотать нервы и тянуть время до бесконечности.
Не выдержал, как и ожидалось, Добрынин.
- Глеб, ну ты загнул! Приглашал обкашлять идею о подъеме рейтинга ЛДПР, а сам куда увел? Чекисты, воры, олигархи… Мутотень какая-то, извини меня!
- Я гарантирую подъем рейтинга вашей партии, Иван Алексеевич. Гарантирую пятнадцать процентов мест в Думе на ближайших выборах. И гарантирую поступление в кассу партии ста миллионов долларов, - отчетливо произнес Глеб. - Желаете услышать подробности?
Добрынин отхлебнул коньяк, смазал губы салфеткой, ею же дал отмашку:
- Ну-ка, ну-ка. - Добрынин явно заинтересовался. - Что ты там задумал?
Глеб удовлетворенно усмехнулся.
- Идея проста. На очередных выборах ЛДПР включает в партийный список всех мало-мальски известных авторитетов. За десять первых мест в списке, что гарантирует депутатское кресло, устанавливаем цену в десять "лимонов". Остальные цены - по убывающей. Чем меньше шансов попасть в Думу, тем ниже цена. Думаю, "лимонов" пятьдесят на круг получится. Непрошедшим гарантируем должность помощников депутата.
- И что тут оригинального? - Добрынин не скрыл разочарования. - Все так делают. Только цены ты заломил аховые. Братва не купится.
- Еще как! Для них это единственный шанс. Их время кончается. Обеспечили жесткий контроль за "мужиками", пока власть вертухаев менялась, некоторым даже позволили порулить алюминиевыми заводами. Теперь - абзац. Всех в расход пустят, это даже ежу понятно. Единственный шанс уцелеть - купить депутатскую неприкосновенность.
Решетников предупредительно крякнул.
- Погодите, Глеб, - сразу же вступил Салин. - Вы нам предлагаете провести в Думу криминалитет?
- Наоборот, Виктор Николаевич. Мы их туда не пустим, чем заслужим благодарность "новых чекистов". Технически это будет сделано так. - Он стал загибать пальцы. - Агитация среди воровского элемента, раз. Сбор денег под честное слово Вольфовича, два. Сбор подписей силами "авторитетов" и функционеров химико-лесного комплекса, четыре. Заявка в Центризбирком, пять.
Глеб разжал кулак.
- Все.
- Как - все? - по инерции переспросил Добрынин.
- Центризбирком отстраняет ЛДПР от участия в выборах. На вполне законных, как сами понимаете, основаниях. Деньги за купленные билеты не возвращаются.
- Они же нас порвут! - Добрынин округлил глаза.
- Пусть рвут Центризбирком, если кишка не тонка, - холодно усмехнулся Глеб. - К вам какие претензии? Обещали включить в список и включили. А отлуп дали всей партии, а не отдельным персонам. Получается, все скопом пострадали. По всем понятиям вам предъявить нечего.
Добрынин сделал большой глоток из рюмки. Потряс головой.
- Ясно, - выдохнул он коньячные пары. - Ты решил нас угробить.
- Нет. Я даю вам шанс последний раз попасть в Думу. - Глеб чуть пригубил коньяк. - Фокус в том, что ЛДПР снимут ровно за неделю до конца регистрации. У вас хватит времени зарегистрироваться под новым названием. Напомню, к этому моменту в партийной кассе будет около ста миллионов. Разве не хватит, чтобы решить вопрос в соответствующей инстанции?
Добрынин хмыкнул.
- Деньги приличные, - начал он, растягивая слова. - И идея неплохая.
- Я не торгую идеями, - перехватил инициативу Глеб. - Я вкладываю в них деньги. В данном случае я готов инвестировать, скажем, полтора миллиона на начальном этапе. И еще столько же по мере необходимости. Деньги пойдут на продвижение идеи в узкие круги. И в этом я рассчитываю на вас, Иван Алексеевич, и ваших партнеров.
Салин сделал каменное лицо. Решетников с улыбкой глухонемого продолжал крутить пальцами невидимую нить.
- За такие бабки ты можешь спокойно купить себе депутатское кресло. - Добрынин развалился на стуле с рюмкой в руке. - На кой тебе эта авантюра?
- Купить могу, но не хочу. Впрочем, одно креслице мне понадобится. Для нужного человека. Но в том списке, что пройдет в Думу. Кстати, новую временную партию можно назвать "Фронт Жириновского". Звучит задорно, а смысла - ноль. Людям понравится.
Добрынин скорчил недовольную мину.
- Ладно, назовите "Дети юристов".
- Дошутишься ты, Глеб! - поморщился Добрынин.
Решетников неожиданно подался вперед, оперся локтями о стол.
- Откуда придут ваши три миллиона, хотелось бы знать? - Вопрос он задал по-прокурорски, резко и в лоб.
Салин про себя отметил, что ни один мускул на лице Глеба не дрогнул, только глаза сделались прозрачнее да зрачки сузились до булавочной точки.
- Из Фонда поддержки правоохранительных структур "Закон и демократия", - ровным голосом ответил Глеб. - "Чистых" денег в природе не существует. Но это самые чистые, что я могу задействовать.
Решетников новым ударом попробовал пробить защиту:
- Но вы не ответили, зачем вам эта авантюра?
Глеб не спеша откинулся на спинку стула. Так боксер, скользя, разрывает дистанцию.
- У меня нет другого выхода, Павел Степанович. Если на деньги олигархов переодеть криминалитет в партийные рубашки, а некоего раскрученного политика, - Глеб бросил взгляд на Добрынина, - попросить сыграть Гитлера, то мы получим новый Рейх. Если нахлобучить на "нового чекиста" шапку Мономаха, получим Сталина. В СССР я уже жил, в Рейхе - не хочу.
- Проще уехать, - подсказал Решетников.
Глеб ответил холодной улыбкой.
- Это вам было проще выслать из страны пару сотен человек. И, как китайцам, раскатать первый же митинг оппозиции танками.
"Браво, браво!" - Салин спрятал улыбку.
- А как же деньги? Вы же бесплатно не работаете, - напомнил Решетников.
Глеб обратился к Добрынину:
- Пятнадцать процентов от прибыли. Как, Иван Алексеевич?
Добрынин пожал плечами.
- Глеб, я же такие вопросы не решаю.
- Я не предлагаю вам поторговаться. Я объявляю свою цену.
Решетников сложил губы трубочкой, задумчиво помычал, словно разглядывая товар на рынке. Приценивался и взвешивал степень риска. Уж больно товар подозрительный, хоть и нужный до зарезу.
- Кто "крышует" от Кремля? - спросил он.
Глеб сверкнул улыбкой.
- При всем моем к вам уважении, Павел Степанович, фамилию назвать не могу. Не имею на то разрешения.
- Но за "стенкой" в курсе вашей инициативы? - продолжил тянуть свое Решетников.
Глеб помедлил, выверяя ответ.
- Скажем так… Эффекта разорвавшейся бомбы она не произведет.
- Угу, - кивнул Решетников.
С удовлетворенным видом откинулся в кресле.
"Все, пора кончать", - решил Салин.
Снял очки, тщательно протер стекла. Водрузил их на место.
- Мы подумаем, Глеб, чем вам можно помочь. В этой, так сказать, авантюре, - с цэковской солидностью произнес он. - Помощь, как вы понимаете, я имею в виду чисто консультативную.
- Ну-ну! - Добрынин поморщился, как от лимона. - А как дерьмо грузить, так сразу ЛДПР!
- Думаю, реноме твоего Вольфовича уже ничем не испортить, - вставил Решетников. - А Кремль ему такой услуги не забудет.
- А кто вспомнит обо мне? - криво улыбнулся Добрынин.
- Мы, - веско произнес Салин. - Или этого мало?
Добрынин подобрался. Глаза забегали, с лица схлынул пьяный румянец.
Салин, не торопясь, достал плоскую коробочку. Вытащил визитку, протянул Глебу.
- Здесь все необходимое для экстренной связи. Нам с Павлом Степановичем необходимо обсудить вашу идею. А дня через два жду от вас звонка.
Глеб взял визитку, аккуратно положил в портмоне.
* * *
Решетников, сделав радостное лицо, прощально кивнул Глебу, первому отъехавшему от ресторана. Кряхтя, забрался в салон, уселся на сиденье рядом с Салиным.
- Трогай, Владислав. Только не спеша, - распорядился он.
Похлопал себя по животу.
- Как бы не растрясти такую вкуснотищу. Как тебе обед, дружище?
Салин промолчал, сосредоточенно полируя очки.
- Ты всерьез решил поиграть с ним в выборы? - понизив голос, спросил Решетников.
- Нет. Я уничтожу этого стервятника раньше, - ответил Салин.
Откинул голову на подголовник. Мягкими пальцами стал массировать переносицу. Покосился в окно.
Мимо затемненного стекла проплывала улица. Прохожие растревоженными муравьями сновали по тротуару. Ветер трепал одежды, швырял в бледные лица пригоршни мороси.
"А ведь есть счастливцы, кто сейчас только просыпается, - с тоскливой завистью подумал Салин. - Мы уже все ноги сбили, нервы измочалили, а они медитируют на потолок и плевать на нашу суету хотели".
Глава семнадцатая. Утро мага
"Свободы нет, но есть покой и воля", - сказал гений на все времена, явно имея в виду образ жизни холостяка.
Ах, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич… Что же вам не сиделось в Михайловском? Из холостяцкого именьица, где вечерами на пару со старой нянькой так задушевно пьется винцо, куда, распугивая зайцев, спешит лучший друг, загоняя почтовых, где в сумрачных сенях дворовые девки играют в прятки на любовь, куда врывается кометой Анна и, скомканная в объятьях, оседает прямо на сброшенную на пол накидку, еще пахнущую осенним полем и ветром, Анна страшно закатывает глаза, закусывает пунцовую губку и подставляет для поцелуя беззащитно закинутую шейку, из этого рая, где писалось и дышалось покойно и вольно, путь только один - на Черную речку. Под подлый выстрел. Лицом в истоптанный снег. Посмертной маской в бессмертие…
Как убийственно точно, черт возьми, сказано! Покой и воля… Покой - неспешность бытия, воля - возможность выбора.
Странник
Время, проникнув в квартиру вслед за серым светом дня, увязло в неподвижной тишине. Секунды редкими каплями срывались в бесконечность, исчезали бесшумно и бесследно.
Прибой городского шума разбивался о мокрые от дождя стекла, скользил по ним, не в силах пробить холодную прозрачную стену между двумя мирами. Там, внутри, лежал, закинув руки за голову, человек. Неподвижный, безмятежный и одинокий.
Он медленно переводил взгляд с одного предмета на другой, подолгу рассматривая его, словно ощупывая, потом мысленно приказывал ему оставаться на своем месте и не изменяться.
Выстуженная за долгое отсутствие хозяина квартира медленно насыщалась его дыханием и волей. Аура места, видимая только ему одному, постепенно из прозрачно-серой становилась небесно-голубой, густела, становясь насыщенно синей, цвета мокрого кадмия.
Максимов уставил взгляд в потолок. Последил за мутными тенями, гуляющими по гладкой поверхности, и закрыл глаза.
Стал медленно, звено за звеном перебирать цепочку прожитых дней. Распутывал узелки, выравнивал звенья, подолгу разглядывал одни, другие, наспех ощупав, пропускал сквозь пальцы. В памяти, как в кино, снятом восторженным последователем "Догмы", стали всплывать эпизоды, наползая друг на друга. Он выхватывал знакомые лица, просил прощения и прощал, прощался до следующей встречи, многих из оставшихся в памяти перегнал в возрасте, кто-то вот-вот мог бы стать ровесником, кого-то не суждено пережить даже после их смерти. Рано или поздно сам переселишься в чье-то немое кино памяти. И кто-то, вызвав тебя из небытия, заглянет в лицо и без слов, сердцем, попросит у тебя прощения.
Он представил себя кратким мигом в чужом кино жизни, уже отснятом и хранящемся на полках в заповедных хранилищах, и в тех, что еще не смонтировали до конца, и даже в тех, что еще снимаются.
…Злобин ждал, что Навигатор еще что-нибудь скажет, но человек с седыми волосами и орлиным профилем хранил молчание.
Максимов сидел на переднем сиденье рядом с водителем и не спускал взгляда с отражения лица Злобина в зеркале. По всему было видно, что Злобина мучил один-единственный вопрос. Но он уже понял, что ответа ему Навигатор не даст. Нужно искать самому.
Вокруг не слышалось ни звука. Полная тишина и вязкая, как смола, темень.
Максимов суеверно сжал кулак.
- Вы не отдадите ее мне, потому что такие… превратившие себя в древних богинь, не подлежат суду по законам, писанным людьми и для людей. Для них есть другой суд и другая кара. Наше дело остановить Дургу и призвать Силы, которые сами вынесут приговор и покарают нарушительницу Баланса.
Злобин слышал свои слова и не верил, что их произносит он сам. Кто-то другой, кто жил все время внутри, вдруг проснулся и заговорил. Странно, страшно, убежденный в своей правоте.
Навигатор выдохнул, словно сбрасывая с себя колоссальную тяжесть.
- Ты слышал эти слова, Олаф? - обратился он к сидящему впереди Максиму Максимову.
- Да, Навигатор.
- Ты, Смотритель?
- Да, - ответил тот, кто сидел за рулем машину.
Навигатор повернулся к Злобину, и он почувствовал, как впились в его лицо глаза этого загадочного человека.
- Пойдемте, Серый Ангел, - произнес Навигатор. - Сегодня я буду вашим Проводником.
Максимов отжал рычажок, толкнул плечом дверцу и первым выбрался из машины.
Глухая, непроглядная тьма дохнула в лицо лесной сыростью.
В этот миг распахнулся прямоугольный проем, и из него наружу хлынул яркий свет.
Максимов невольно зажмурился. Наполовину ослепший, он не видел ничего, кроме четкой грани между тьмой и светом. Порога, к которому нового члена Ордена вела твердая рука Навигатора…
"Злобину вчерашняя ночь перевернула всю жизнь. А кто я в его жизни? - спросил себя Максимов. - Эпизод, всего лишь эпизод. Максимум - контрапункт в череде других. Не более того. Можно уходить, тихо притворив за собой двери".