Я передвинул единственное оставшееся кресло на место, где видел сидящего мертвого Билла. Осмотрел книжные полки и телевизор. Пуля его явно не задела, поскольку экран не был ни разбит, ни поцарапан. Л затем принялся обследовать книги. Аккуратно, по очереди снимал их с полок, перелистывая страницы и проверяя деревянные стенки каждой полки. Кропотливая работа отняла у меня немало времени, и я успел обнаружить кое-что любопытное. Одна из книг на поверку оказалась вовсе не книгой, а замаскированной копилкой в переплете. Ее середина была аккуратно вырезана, и Билл хранил в этом тайничке золотые монеты. За газетными подшивками "Таймформз" со статьями о скачках он спрятал пару мужских журналов и, судя по захватанным страницам, частенько их просматривал. Я также нашел две пятифунтовые купюры, плотно зажатые между страницами "Войны и мира" Толстого. И парочку старых писем Биллу от незнакомых мне людей. В одном из них говорилось о какой-то выставленной на продажу лошади, а во втором – об отдыхе на вилле в Португалии.
Но никакой пули или дыры от нее я не отыскал, хотя тщательно проверил поверхности всех полок и места, где они соприкасались со стенами. Осмотрел створки шкафчика перед видеоплеером и не увидел там ничего интересного. Приподнял ковер и ощупал паркетные половицы. Ни единой впадины. Дюйм за дюймом исследовал кожаный диван. Отодвинул и его, и столики, заглянул под них, надеясь заметить хоть слабый след от пули на полу или в стене. Не оставил без внимания занавеси. Я ничего не упустил из виду.
В конце концов я взял с собой несколько монет, шариковую ручку, завалившуюся за диван, газетный обрывок с ребусом, свалявшийся клубок пыли и собрал снова что-то шероховатое, похожее на песок.
Но ни пули, ни гильзы в комнате не было. Ничего. Ни прямых, ни косвенных вещественных доказательств второго выстрела.
Я снова сел в кресло, измученный бесплодными поисками.
Неужели я ошибся?
А был так уверен, что вторая пуля существует. И думал, что, бегло осмотрев кабинет, я ее обязательно найду, сумею убедить в своей правоте инспектора Джонсона и он опять откроет дело.
Но что мне теперь остается?
Могли бы сохраниться следы пороха на руке и рукаве Билла без второго выстрела? Как, каким способом?
Я приблизился к окну и поглядел в сад. Вдруг эта другая пуля вылетела в распахнутое окно?
Потом вернулся в коридор и вышел из дома через парадный ход. Какое-то время искал в саду, но столь же безуспешно. Нет, здесь ничего не обнаружишь, с горечью решил я.
Прекратив поиски, я направился к дому и застал на кухне детей. Они уселись за стол, окружив Кэйт и Марину.
– Ну как, тебе повезло? – негромко спросила Марина. Я покачал головой.
– Хочешь перекусить? – обратилась ко мне Кэйт.
– Нет, спасибо, – отказался я. – Мы и так отняли у тебя чуть ли не полдня. Нам пора в Лондон.
– Ты и правда сейчас поедешь? Подожди. Я столько всего наготовила.
– Пожалуйста, останьтесь, – попросил меня Уильям.
– Да, останьтесь, по-жа-луй-ста, – хором подхватили остальные дети.
– О'кей, – со смехом согласился я.
Для души дети – просто тонизирующий напиток.
Мы остались и сели за кухонный стол, тесно прижавшись друг к другу. Нас угостили сытным ланчем из рыбьих палочек, запеченной фасоли и картофельного пюре. А на десерт мы полакомились шоколадным мороженым. Восхитительно.
После ланча дети увели Марину в спальни, чтобы показать ей свои игрушки. Мне внезапно захотелось прогуляться по двору, вокруг конюшен. Сколько счастливых часов я провел тут, обучая молодняк прыгать и приземляться на тренировочных площадках за амбаром для сена. Такое не забывается.
На первых порах, когда мне было лет девятнадцать, я объезжал лошадей для отца Кэйт и продолжал делать это долгие годы – вплоть до вынужденной отставки.
Но я помнил двор, конюшни и площадки шумными, живыми, гулкими – настоящей энергетической фабрикой нервного трепета и волнений. Теперь же они опустели, и в них воцарилась тишина, словно в каком-то призрачном городе на Диком Западе. Они превратились в "Марию Целесту" мира скачек. На полу в некоторых стойлах по-прежнему валялась солома, а в других висели плетеные сети из сена. Создавалось впечатление, что попытки вычистить конюшни отняли чересчур много сил, и когда лошадей увезли, команда конюхов тоже разъехалась по окрестным городам и поселкам.
Я бродил около безжизненных построек и гадал, кто станет новым хозяином этого конного двора. Возможно, пришла пора разобрать на доски деревянные стойла, заменив их кирпичными.
Я повернулся и опять двинулся к дому. У ворот, отделявших двор от сада, находились красный огнетушитель и выкрашенное в ярко-алый цвет ведро, наполненное песком. Кто-то из конюхов недавно бросил в песок погашенные сигареты и воткнул в него окурки, торчавшие, как маленькие, коричневые дротики. Я не сомневался, что, останься Билл в живых, эти ребята не посмели бы выставить их напоказ в ведре для тушения пожара.
Я прошел в ворота и остановился.
Возвратился к ведру и вытряхнул на бетонную плиту все его содержимое. Принялся перебирать пальцами груду и – нашел! Вот он, кусок свинца. Немного искривленная, но легко узнаваемая пуля от револьвера тридцать восьмого калибра.
Глава 13
– Вы нашли другую… но что, я не разобрал последнее слово? – переспросил главный инспектор Карлисл.
– Другую пулю, – громко ответил я.
– Где? – осведомился он.
– У дома Билла Бартона. Можно мне к вам подъехать? Тогда я все объясню.
Он вздохнул. Я услышал этот вздох по проводу.
– А куда спешить? Я и без того стою на ушах. Журналисты охотятся за мной, обвиняя в неспособности поймать и арестовать убийцу ребенка. Я измотан и еле держусь на ногах.
– Но я все-таки подъеду и пробуду у вас совсем недолго. Лицом к лицу всегда проще разговаривать.
Я желал, чтобы он наконец-то уделил мне внимание. Не смотрел бы на экран компьютера и не думал о других делах. А начни я говорить по телефону, он не сможет сосредоточиться.
– Ну ладно. Я сумею выкроить для вас полчаса, но не больше. Скоро ли вы появитесь?
Из Ламбурна в Челтенхем. Днем в понедельник.
– Максимум через пятьдесят минут, – сказал я.
– О'кей. До встречи. Пока. – Он повесил трубку, и я понял, что у него тоже хватает своих проблем. Пресса может быть безжалостна к полицейским, не поймавшим убийцу, особенно убийцу ребенка, и в то же время станет обвинять их в злоупотреблении властью. Патовая ситуация.
Марина решила остаться с Кэйт и детьми, отпустив меня в Челтенхем.
Я добрался до отделения полиции ровно за сорок пять минут, однако Карлисл заставил меня прождать еще пятнадцать. Потом он выбежал в приемную, и в этот раз я принял его приглашение побеседовать с ним в комнате для допросов.
– Ну и что это за история со второй пулей? – полюбопытствовал он. – Где она, ваша пуля? И как вы ее отыскали? Почему она для вас так важна, что вы ринулись сюда сломя голову?
"Мне важно ваше внимание", – подумал я и произнес:
– Все в свое время. А сперва мы сыграем в простенькую игру "Давайте вместе предположим".
– "Давайте предположим"? Никогда о ней не слышал.
– Она и впрямь очень проста. Вы молча сидите здесь и не задаете мне никаких вопросов. А я буду рассказывать.
– Ладно, уж если я должен.
– Должны, – улыбнулся я.
Он наклонился и дотронулся до задних металлических ножек стула, чуть качнув их. Мама всегда говорила мне, что этого нельзя делать. Но я поборол искушение повторить ее слова.
– Давайте предположим, что Билл Бартон не кончал с собой, – заявил я.
– Лучше обратитесь к следователю. Пусть он установит истину.
– Прошу вас, не вмешивайтесь.
– Извините.
– Итак, давайте предположим, что Билл не убивал себя. У меня появилось неоспоримое свидетельство, что он был застрелен, то есть его убил кто-то другой. Но на руке и рукаве Билла остались следы пороха, а значит, он стрелял из оружия. Возможно, оно его и убило. Нам нужно выяснить, когда это произошло. Конечно, он мог выстрелить до того, как его убили, однако кто-нибудь мог уже после использовать его мертвую руку, и поэтому на ней сохранились эти пороховые следы. Не так ли?
– Да, – засмеялся главный инспектор. – Но…
– Никаких "но", мы по-прежнему играем в "Давайте предположим".
Он закрыл рот и скрестил руки на груди. Классический жест, выражающий неудовольствие и/или недоверие.
– Во всяком случае, там должна была находиться вторая пуля.
– И, я полагаю, вы ее нашли? – попытался уточнить он.
– Да, нашел.
– Где? – спросил он.
– Я обыскал кабинет, в котором убили Билла. Обшарил его дюйм за дюймом и ничего не обнаружил. – Я достал из кармана искривленную пулю и положил ее перед ним на стол. – Ее бросили в ведро с песком для тушения огня во дворе конюшни.
Карлисл с лязгом опустил свой стул, нагнулся и посмотрел сначала на кусок свинца, а затем на меня.
– И как вас угораздило в него заглянуть? – удивился он, поднял пулю и повертел ее, крепко сжав пальцами. – Не знаю, не знаю, что она способна доказать. Уж слишком вы самонадеянны. Может быть, Бартон задолго до гибели практиковался в стрельбе во дворе. Желал убедиться, что оружие в исправности, вот и выбрал ведро с песком. Наверное, он боялся, как бы револьвер не дал осечку, когда засунул его себе в рот.
– Да, мне и это сперва пришло в голову, – откликнулся я. – Но ваша версия несостоятельна из-за целого ряда подробностей. Во-первых, вы доказали, что Билл Бартон и Хью Уокер были убиты выстрелами из одного и того же револьвера. А поскольку он отлично стрелял неделей раньше, то с какой стати нужно было его проверять? Во-вторых, для чего Билл стал бы перезаряжать револьвер, чтобы там остался лишь один стреляный патрон? И, в-третьих, по ковру тянулся песчаный след, и он подсказал мне, что ведро принесли в кабинет со двора. Зачем ему было суетиться и уносить ведро на место, если в комнате и без того царил хаос?
"Если бы Билл собирался застрелиться, – подумал я, – он бы отправился куда-нибудь подальше от дороги, например в поле".
– Ну и что я, по-вашему, должен сделать? – Карлисл все еще сомневался.
– Откройте дело заново, – посоветовал я. – Вы детектив, вот и займитесь расследованием.
– Оно не закрыто.
– Но и не ведется. Постарайтесь убедить инспектора Джонсона, что Билл не кончал с собой, а был убит.
– Я не вправе ему ничего приказывать.
– Почему бы и нет? Вы начальник, а он подчиненный.
– Вы же сами знаете, что никакие указания на него не подействуют. Он служит в другом полицейском подразделении. Но я с ним об этом поговорю. – Карлисл положил пулю на стол и взглянул на часы. – А теперь мне пора.
Времени в обрез. Через десять минут у меня начнется заседание, и на него приглашено более ста сотрудников полиции.
– Вы еще не нашли убийцу этой девочки? – догадался я.
– Нет, – подтвердил он и сразу помрачнел. – Бедной малышке завтра исполнилось бы одиннадцать лет. Представляете себе, каково ее родителям, если даже у меня сердце кровью обливается. Они бы этого выродка повесили. Я их понимаю. Дайте мне веревку, и я его тоже охотно придушу.
– Желаю удачи, – сказал я на прощание, и мы обменялись дружескими рукопожатиями.
– Давайте предположим, что она мне нужна, – улыбнулся он.
Я недолюбливал полицейских, но Карлисл был неплохим малым. Чутким, неглупым, отзывчивым.
Вернувшись в Ламбурн, я забрал Марину, и мы выехали в Лондон навстречу бесконечному потоку машин.
– Чем кончился твой разговор с полицейским? – задала она вопрос, как только мы тронулись в путь.
– Мои аргументы его, кажется, не вполне убедили, – осторожно заметил я. – Но у него самого отчаянное положение: он никак не может выйти на след убийцы девочки и очень расстроен. Надеюсь, он сообщит о нашей беседе полицейскому из Теймз Валли, но вряд ли дело поручат новой, непредубежденной команде сыщиков.
– Ты и один справишься с расследованием, – приободрила меня Марина.
– А как ты провела время с Кэйт? Вы хорошо посидели? – поинтересовался я, желая переменить тему.
– Прекрасно. Я нашла с нею общий язык, – оживилась она. – Какие у нее жизнерадостные дети. После всего, что на них обрушилось за неделю, они отлично держатся. Кроме Уильяма. Он показался мне тихим и задумчивым. – Ну а Кэйт?
– Мне ее жаль. Она не в силах простить себе его гибель. Мы долго болтали с ней за чаем, пока дети смотрели телевизор. Кэйт уверена, что все станут обвинять ее в смерти Билла.
– Станут, станут, можешь не сомневаться, – проговорил я. – Но не в лицо, а за глаза.
– Кэйт призналась, что Хью Уокер соблазнил ее, а она с ним никогда не заигрывала и не делала никаких шагов ему навстречу.
Бесспорно или почти бесспорно, что Хью видел в Кэйт желанную добычу, решил я.
– А мне представлялось, что она пытается переложить на него долю вины ради собственного спокойствия. Их роман продолжался довольно долго, – добавила Марина.
– Не понимаю, когда и где они встречались? – изумился я. – Тренеры ипподромов по большей части работают дома, в своих конюшнях, а если их нет, значит, они на скачках. Там же, где и Хью.
– Однако они устраивали свидания, и нередко. Кэйт намекнула мне, что Хью был потрясающим любовником и творил чудеса в постели.
– Да, вы откровенно потолковали.
– Повторяю, она мне понравилась. Чуть не забыла, Кэйт сказала мне, что в последние недели Хью был чем-то встревожен. Она не знает, чем именно, но привела мне его слова: "Речь идет лишь о власти, а не о деньгах". Как по-твоему, в этом есть смысл?
– М-м-м. Может быть, и есть, – ответил я. – Допустим, Хью мошенничал на скачках не потому, что мечтал о выигрыше. Я не исключаю, что ему было мало прежней власти над Биллом и он стремился к большему: овладеть женой своего тренера и его бизнесом.
Мы молча проехали вниз по Кромвел-роад.
– Ну и с чего ты начнешь? – попробовала выяснить Марина.
– О чем ты?
– Об этих убийствах, разумеется.
– Я возьму колокольчик, выйду, стану звонить в него на всех углах и кричать.
– Умник.
– Но это опасно.
– Мы примем меры предосторожности, – успокоила меня Марина. – И уже договорились, что ты будешь отвозить меня на работу и забирать домой. А я обещаю вести себя осмотрительно и не вступать в разговоры с неизвестными. – Она засмеялась.
– Не вижу ничего смешного.
– И зря. По-моему, нам стоит посмеяться. Без юмора и смеха легко можно сойти с ума.
Мы тщательно проверили все темные углы в гараже и нервно захихикали, оглядевшись по сторонам, словно агенты спецслужб, охраняющие президента. Однако я оказался прав. Ситуация была отнюдь не смешной.
Мы в полной безопасности добрались до квартиры и заперли ее на ночь.
Утром я отвез Марину на работу. Проснувшись, она почувствовала себя гораздо лучше, и уродливые синяки на ее лице заметно поблекли.
Я припарковался около исследовательского института в Линкольн'с Инн Филдс и вошел в здание вместе с Мариной. Мы поднялись на лифте в ее лабораторию, желая ознакомиться с результатами проведенных в пятницу тестов по ДНК.
– Мне нужно запечь гель на фотобумаге, и тогда станет ясно, что получилось. Но я не обойдусь без помощи. Возможно, попрошу Рози. Она постоянно выявляет коды ДНК, но в основном на дрозофилах.
– На дрозофилах? – переспросил я.
– Да. Часть их ДНК мало отличается от человеческих. Группа, где работает Рози, пытается обнаружить, как развивается рак. Дрозофилы вполне подходят для подобных опытов, и они быстро размножаются. Никто не будет возражать, если вы ради эксперимента убьете нескольких дрозофил. Другое дело – убийство кроликов и обезьян.
Мы спустились по ступенькам коридора и отыскали Рози, которую глубоко взволновали стежки зашитых ран и синяки под глазами Марины. Она с подозрением взглянула на меня и явно задала себе вопрос, не моих ли это рук дело. Однако Марина расписала меня самыми радужными красками и повторила старую версию о дорожной аварии. Не уверен, удалось ли ей убедить коллегу.
– Рози, дорогая, ты не поможешь мне с кодом ДНК? – обратилась к ней Марина.
– Конечно. У тебя есть образец?
– Я сейчас сделала электрофорез. – Марина отдала ей квадратик геля.
– Ладно. – Рози повернулась к столу за ее спиной и поместила гелевую матрицу в установку. – Будет готово через несколько минут.
Ей надоело ждать, сидя на одном месте, и она прошлась по лаборатории. Рози поймала улетевшую дрозофилу. Мушка была очень маленькая и трудно различимая, но молодая женщина все же прихлопнула ее ладонями.
– Как вы проводите эксперименты на этих крохотулях? – удивился я.
– Мы пользуемся микроскопами, чтобы их рассмотреть. Вот один из них. – Она указала на микроскоп. – Поглядите в него, и вы все поймете.
Я наклонился и уставился в двойные линзы. Дрозофилы предстали передо мной во всем великолепии – крупные, хорошо видные и мертвые.
– Ну как, полюбовались? Они не такие уж маленькие в сравнении с клетками. А вот клетки до того малы, что для них требуется электронный микроскоп.
Я побоялся спросить, как работает электронный микроскоп.
В лаборатории я почувствовал себя неловким, неспособным поймать дрозофилу обеими руками. Да что там поймать. Я даже не смог бы ее прихлопнуть.
Установка за спиной Рози негромко просигналила. Она подошла и вынула из маленькой боковой дверцы нечто напоминающее непроявленный снимок "Полароидом".
– Это код не дрозофилы, – уверенно заявила Рози, – а, по-моему, человеческий. Я его знаю?
– Надеюсь, что нет, – улыбнулась Марина.
– Значит, это была не дорожная авария? – догадалась Рози.
Сообразительная девушка, такую не проведешь, решил я и предупредил их:
– Я сейчас пойду, а не то получу штраф за парковку в неположенном месте.
– Или машину оттащат далеко в сторону, – предположила Марина. – Здесь ужасный подъездной круг.
– Будь осторожна, любовь моя. – Я поцеловал ее.
– Я прослежу за ней, – обещала Рози.
– Да, прошу вас, – проговорил я.
Спустился и отвел машину от бдительного регулировщика, успев сделать это в последнюю минуту. Он заметил отъехавший автомобиль и приуныл.
А я завернул за угол, остановился и позвонил Фрэнку Сноу в Харроу.
– Да. я буду в офисе в четверг и с удовольствием с вами встречусь, – сообщил он. – Что вас интересует?
– Один ваш бывший ученик.
– Мы не обсуждаем с прессой дела наших бывших учеников, – сухо пояснил он.
– Я не из прессы.
– Кто же вы в таком случае?
– Я скажу вам в четверг. Можно мне подъехать к девяти утра?
– Лучше к десяти. – Он заколебался. – Приезжайте, и мы выпьем кофе, если у вас какой-то срочный вопрос.
– Хорошо, – согласился я. – Кофе в десять утра, в четверг. Спасибо. До свидания.