Веб-cайт являлся "местом для договоров". Не просто методом размещения ставок у букмекера, как бывало в случаях с сайтами в магазинах на центральных улицах. Нет, "место для договоров" было сайтом и уравнивало людей, желавших держать пари друг с другом. Вроде парочки приятелей в пабе. Обсуждая футбольный матч, один из них мог сказать: "Ручаюсь, ты поставишь на победу "Юнайтед". А второй думал, что эта команда проиграет, и они держали пари между собой. Бармен имел право принять у них ставки – по пять шиллингов от каждого – и отдать обе победителю после игры.
Компьютерный веб-сайт "сделаем ставки" напоминал огромный паб, где всегда находились двое людей с противоположными мнениями. Они были готовы держать пари между собой при условии, что преимущество определено точно. Сайт позволял обнаружить, что они это сделали. Иными словами, он показывал суммы, которые и впрямь соответствовали ставкам. Порой они доходили до миллионов. Компания, владевшая сайтом, например компания Джорджа Логиса, вела себя как бармен, то есть брала ставки до тех пор, пока не завершалась игра и результат не становился известен. Джордж Логис делал деньги, просто-напросто снимая сливки с пяти процентов комиссионных от победителя в каждом пари. Ему было безразлично, если выигрывали все фавориты. На самом деле эти выигрыши шли ему на пользу – ведь чем больше победителей, тем больше комиссионных. Он не мог проиграть, каким бы ни был результат.
"Мальчишка – настоящий ловкач и умеет зарабатывать, – подумал я. – Неудивительно, что веб-сайты, по словам Арчи, стремительно вырвались вперед".
В кабинет вошла Марина и похлопала меня по спине.
– Обед готов, – сообщила она. – Надеюсь, тебе придется по вкусу. Хотя получилось совсем не похоже на рецепт в моей кулинарной книге.
– А чем ты меня хочешь угостить? – полюбопытствовал я.
– Говяжьими медальонами с марсалой и соусом creme fraiche, с гарниром из сырного суфле и салатом с авокадо. Думаю, суфле мне не удалось, и эта неудача превратится в катастрофу, если ты сейчас же не придешь и не съешь все до последней крошки!
Мы пообедали, держа подносы на коленях. Блюда оказались восхитительными. Марина приготовила медальоны так, что их можно было проглотить в один присест. К тому же они вышли у нее мягкими и сочными. Я редко заказывал мясо в ресторанах из-за неудобства и боязни попросить кого-нибудь нарезать его для меня, но теперь смог расслабиться и насладиться отличной едой.
Она продолжала извиняться за суфле, которое, честно признаться, было далеко от совершенства и вдобавок не сочеталось с говядиной, но это ничего не значило. Марина впервые проявила свои кулинарные способности здесь, в квартире, дав понять – отныне это и ее территория.
Мы завершили обед бутылкой вина, заев его густым, "самодельным" шоколадным муссом, выпили кофе и легли в постель.
Марина была полной противоположностью моей бывшей жене. Когда я впервые увидел Дженни, мы чуть ли не прыгали по комнате от счастья. В наших отношениях сразу возобладали горячая и чувственная страсть, смех и веселье. Вскоре мы поженились, без благословения ее отца. Чарлз даже не присутствовал на свадебной церемонии. Но нас это не волновало, мы принадлежали друг другу, и больше нам ничего не требовалось. Разлука хотя бы на день или полдня давалась нам мучительно, и как-то вечером я поехал домой с раздробленной лодыжкой. Просто не мог себе представить, как я останусь один, без Дженни, на больничной койке.
Трудно точно сказать, когда все стало портиться. Ей не нравилось, чем я зарабатываю на жизнь. Не нравились и суровые правила, которым должны были подчиняться жокеи: диета, постоянные взвешивания, изматывающие тренировки. Но подлинная причина коренилась куда глубже. Прошло несколько лет после нашего развода, и Дженни наконец решилась откровенно выложить мне наболевшее. То, что долго таилось под спудом, как в крепко закупоренной бутылке.
Я хорошо запомнил ее слова и могу их сейчас привести. Вот два, взятых наугад, – "эгоизм" и "тупость". Она прочла мне целую лекцию. "Девушки хотят быть с мужчинами, приходящими к ним за поддержкой и утешением. С мужчинами, привыкшими повторять: "Ты мне нужна, помоги мне, утоли мою печаль". А ты никогда так не говорил. Да и не мог сказать. Ты очень жесткий и безжалостный, жесткий и к себе, и к другим. Да, да, ты безжалостный. И стремишься только к победе. Мы – разные люди, и я мечтаю о человеке, не боящемся эмоций, несдержанном, быть может, слабом. Я хочу жить… с обычным мужчиной".
Я считал себя самым обычным мужчиной. Если уколоть меня иголкой, появится кровь. Допустим, меня трудно назвать "душой нараспашку", но я вовсе не опасаюсь эмоций, хотя и стараюсь прятать их от посторонних ушей и глаз. Однако они всегда со мной.
Любовь к Дженни налетела, словно вихрь, и закружила нас обоих. Мы оказались в плену ее неодолимой энергии и страсти. А затем она неизбежно начала иссякать, по крайней мере, так было у нее. Но еще хуже, что на развалинах этой любви поселились ненависть и желчная насмешка. Радость и смех остались лишь в воспоминаниях, да и там чувствовали себя неуютно. Неприязнь и отвращение стали уменьшаться совсем недавно. Со временем они, наверное, исчезнут без следа. И мы снова сможем общаться как нормальные люди, не стараясь побольнее уязвить или обидеть друг друга.
Неужели я поумнел с годами? Мне хотелось думать, что я изменился, но, возможно, никаких перемен не произошло.
Долгое время после Дженни я боялся завязывать с женщинами серьезные отношения. Не мог избавиться от предчувствия, что за воодушевлением и любовью быстро последуют боль и отчаяние. Мне нравились короткие, ни к чему не обязывающие романы. Однако я всегда искал пути к отступлению – простому, безболезненному уходу. И возвращался к одинокому мужскому существованию. Уж таков мой удел, внушал себе я. Муж-неудачник опасался совершить очередную ошибку.
Но с Мариной все обстояло иначе.
Конечно, я принялся ухаживать за ней с нашей первой встречи на званом обеде у одного из общих знакомых. Да и кто бы не принялся? Она была высокой, стройной и красивой. Увы, мои попытки разбились о каменистый грунт. Она ограничилась дружескими контактами, усомнившись, стоит ли иметь дело с одноруким мужчиной, явно ниже ее ростом.
К счастью, общий приятель стал поддерживать меня в "командной игре" и убедил Марину, что единственное свидание – это отнюдь не конец света. Она нехотя согласилась с его доводами. Я решил отказаться от экстравагантного и дорогого вечера в Опере и "Айви", предложил ей послушать джаз внизу, на Пьяцца, в парке.
– Терпеть не могу джаз, – призналась она, когда мы там появились.
Незавидное начало свидания.
– О'кей, – отозвался я. – Выбор за вами.
Она предпочла пройти наверх, где мы заказали скромную пиццу и бутылку вина. Мы просидели в ресторане три часа, чувствуя, как тает прежний холодок. На исходе третьего часа он уступил место теплоте и взаимной симпатии. Мы выпили вторую бутылку. А потом она уехала домой в такси. Одна.
Помню, как я возвращался тогда поздно вечером по Эбури-стрит. Одиночество не разочаровало меня. Напротив, я обрадовался, что не предложил ей присоединиться ко мне. Но сам не знал почему и не был уверен в том, что поступил правильно.
Она позвонила мне утром (по крайней мере, я дал ей номер своего телефона), поблагодарила за обед, и мы проболтали чуть ли не час. Наконец она спросила, не желаю ли я позавтракать с нею в одном "приятном уголке", где "прекрасно кормят" и, как ей известно, "замечательная обстановка".
– Естественно, – ответил я, – почему бы и нет.
Она пришла туда раньше меня и ждала на скамейке перед кафе в парке Регент'с. Мы попробовали "прекрасную еду". Я выбрал засохший гамбургер, а она предпочла хот-дог с пережаренным луком и полоской ярко-желтой горчицы. Но я согласился с ее мнением о "замечательной обстановке". Мы прогулялись по парку к озеру и пытались накормить уток остатками нашего ланча. Они продемонстрировали здравый смысл, отказавшись от этих черствых крох. Обратный путь к моей машине мы проделали, уже взявшись за руки, и строили планы на вечер.
Понадобилось больше месяца, чтобы она впервые, по собственной воле, явилась ко мне домой и легла со мной в постель. И она, и я были немного насторожены и побаивались сексуальной близости. Не разочарования, не неприязни, а гораздо худшего – обоюдного отвращения.
Наши страхи оказались напрасными. Мы с наслаждением проскользнули в объятия под простынями. Как же мы расслабились и как эмоционально раскрепостились! Какое понимание нашли в любви! Какую ощутили радость! Это было приключение, путешествие с необычайными открытиями, и оно в высшей степени удовлетворило нас обоих. Мы мирно заснули, не разлучаясь друг с другом.
Я, по обыкновению, проснулся рано. Жизнь приучила и натренировала меня вставать перед рассветом и объезжать лошадей. Лежа в темноте, я размышлял отнюдь не о том, как избежать дальнейших свиданий. Нет, я мечтал сделать их постоянными. Пугающее чувство.
И вот мы вместе, через восемнадцать месяцев после той ночи. С каждым днем я любил ее все больше и больше, а она отвечала мне взаимностью, и это было великолепно. Любить кого-то – истинная радость, но быть любимым – безмерное счастье.
Я прижался к ее спине. И прошептал ей на ухо:
– Я люблю тебя.
– Ты говоришь это только потому, что хочешь заняться со мной сексом, – усмехнулась она.
– Нет, просто я тебя люблю. Но мы и правда занялись сексом.
Глава 7
Я знал, что Джонни Энстон предельно пунктуален и не прощает даже малейших опозданий, а потому прибыл к "входу пэров" ровно в час дня. Пэр – странный титул для члена Палаты лордов, поскольку в словаре определение "пэр" означает – "лицо одинакового ранга", а пэры с заглавной буквы П уж точно ими не были. Ведь у них существовало пять уровней – с "герцогом" наверху и "бароном" внизу.
Звон Биг-Бена продолжал отдаваться в моих ушах, когда я прошел через вращающуюся дверь. Тронутый временем портал перебросил меня из шума и суеты Лондона XXI века – снаружи в успокоительный мир XIX столетия с его тишиной и формальностями – внутри.
Обслуживающий персонал по-прежнему носил бриджи до колен, шелковые чулки, сюртуки с хвостатыми фалдами, накрахмаленные высокие воротнички и выглядел довольно нелепо рядом с вооруженными до зубов полицейскими в защитном камуфляже. Но таковы особенности нашего общества с его страхами перед зверствами террористов.
Лорд Энстон уже был на месте, и я заметил, как он поглядел на часы при моем появлении. Он кивнул – кажется, одобрительно – и двинулся мне навстречу. Мы обменялись рукопожатиями.
– Рад, что ты смог выбраться, Сид, – сказал он. "Он рад, что я вовремя успел", – подумал я.
– Пойдем закажем по бокалу-другому чего-нибудь легкого.
Он ждал, пока я проходил через контроль службы безопасности.
– У вас есть в карманах металлические предметы, сэр? Я покорно вынул ключи и мелкую сдачу, положив их на пластиковый поднос. А что мне оставалось делать? Не снять ли также полтора фунта стали с левой руки, присоединив их к ключам и монетам? Я часто летал в самолетах, имел дело с контрольно-пропускными службами и успел убедиться на опыте, что "отвинченная рука" создает больше проблем, чем находящаяся на месте.
Мне предстояла проверка на детекторе, и сердце начало тревожно биться. Что же, это было вполне предсказуемо.
– Простите, сэр, – остановил меня охранник. – Пожалуйста, расставьте ноги пошире и опустите руки по швам. – Черная палочка принялась то подниматься, то тянуться вниз к моим ногам. Охранник помахал ею вокруг моей талии, не добившись никакого успеха, и уже собирался меня пропустить, когда палочка хищно прильнула к левому запястью. Бедный малый не поверил своим глазам, стал меня ощупывать и увидел твердую стекловолокнистую оболочку, из которой состоял низ моей руки.
Лорд Энстон с плохо скрытым изумлением наблюдал за его поисками и наконец громко рассмеялся, спросив:
– Почему же ты ему сразу не сказал?
– Он бы попросил меня ее снять, а это весьма утомительно. Легче оставить все как есть.
Охранник снова выпрямился и, смущенно хихикнув, разрешил мне пройти. Наверное, будь у меня оружие, оно бы выстрелило из-за среднего пальца. Типичная ошибка охранников – обнаружив мою искусственную руку, они редко проверяли ее и не смогли бы определить, что в нее вмонтировано – огнестрельное оружие или нож.
Джонни Энстон чувствовал себя здесь как дома. Ему явно нравилось быть членом "лучшего джентльменского клуба Лондона", как часто именовали Палату лордов. (Женщины не допускались туда до 1958 года, да и после их тоже принимали неохотно.) Мы поднялись по одной из ста, если не более, лестниц с мраморными ступенями. Оказавшись в Вестминстерском дворце, двинулись по коридорам с книжными шкафами к бару пэров с видом на Темзу.
– Добрый день, милорд, – поздоровался с ним бармен.
Джонни Энстона, несомненно, радовало, когда его называли милордом.
– Добрый день, Эрик. Мне, пожалуйста, джин с тоником. А что будешь пить ты, Сид?
– Я бы тоже не отказался от джина с тоником. И заранее благодарю за этот выбор.
Мы взяли бокалы, сели за маленький стол у окна и обсудили сегодняшнюю погоду.
– Ну, Сид, – произнес наконец милорд. – Как мне тебе помочь?
– Знаете, сэр, – начал я, намеренно перейдя на полушепот, уместный в этой официальной обстановке. – После нашей короткой беседы в Челтенхеме я надеялся, что вы сообщите мне какие-то новые подробности. И объясните, почему вы решили, будто Билл Бартон и Хью Уокер мошенничали на тех скачках, где участвовали ваши лошади. – Я заговорил еще тише, и он наклонился, чтобы услышать меня.
– Тебе известно, что Бартона арестовали за убийство Уокера? – осведомился он.
– Я был у него, когда это случилось, – ответил я.
– Неужели? – Его вопрос прозвучал как обвинение. Таким же тоном разговаривал со мной Карлисл.
– Я приехал, чтобы разузнать у него о ваших лошадях, но не успел это сделать.
– Странно, что Бартон – убийца, – задумчиво заметил он. – Никому бы и в голову не пришло.
– Пока что ему не предъявили обвинение. Быть может, полиция ошиблась и арестовала не того человека.
– Нет дыма без огня, – возразил он. Я подумал о множестве слухов, связанных с его сделками, и стал прикидывать, был ли в них "огонь".
– Но речь идет не о Билле и не о Хью. Мы говорили о ваших лошадях и ваших подозрениях, – торопливо напомнил я.
– Теперь это ничего не значит, Сид. Я воспользовался твоим советом и сегодня утром поменял прежнюю команду. Нашел нового тренера и готов начать все с нуля. К чему плакать о разлитом молоке? Уокер мертв, а Бартону за это крепко досталось. Ну, были у них тогда пустяковые махинации на скачках, а у кого в наши дни их не было? Так что я просто сократил потери и двинулся дальше.
– А кто ваш новый тренер? – поинтересовался я.
– Он тоже из Ламбурна. Некий Эндрю Вудвард, – откликнулся Энстон. – Отличный мужик, терпеть не может разные выдумки, и его голыми руками не возьмешь. В общем, человек моего типа.
Да, Вудвард недаром завоевал репутацию тренера с хлыстом, готового хлестать им и лошадей, и наездников, не считаясь ни с чьими чувствами. Он и впрямь был человеком типа Джонни Энстона.
– Извини, Сид, – продолжил он. – Но больше я в твоих услугах не нуждаюсь. Пришли мне счет за потраченное время, хотя, честно признаться, никаких важных сведений ты мне не сообщил.
Иными словами, он дал понять, что оплата по этому счету будет минимальной и надеяться на ее увеличение – бессмысленно. Да Энстон и не стал бы мульти-мульти-мультимиллионером, если бы щедро оплачивал советы и услуги, без которых мог обойтись. Это бедняки обычно тратят деньги направо и налево и поэтому никогда не богатеют.
– Отчего бы нам не позавтракать? – предложил он. прекратив дальнейшее обсуждение.
В палате две столовые. Одна – только для пэров, и в ней зачастую решались серьезные государственные проблемы, а вторая – для пэров и их гостей, где к подобным разговорам относились неодобрительно, а то и вовсе запрещали их.
Нужно ли объяснять, что мы направились во вторую столовую – комнату в форме буквы Ъ. Ее тяжелые дубовые панели были украшены портретами суровых и надменных господ – лордов-парламентариев минувших веков. Обеденные стулья с высокими спинками обтянуты красной кожей, среди ковров и занавесей также преобладал пурпурно-красный цвет. Я заметил, что в залах и кабинетах Вестминстерского дворца вообще господствовали красные тона, а в Палате общин – зеленые.
Джонни Энстон деловито прошел по столовой, останавливаясь и разговаривая чуть ли не с каждой группой собравшихся. Так, не торопясь, мы проследовали к дальнему концу зала, где стоял зарезервированный за ним столик.
По пути мы как будто перелистывали страницы справочника "Кто есть кто". Люди, знакомые мне лишь по телепередачам и газетам, улыбались и здоровались с нами. Лорд Энстон чуть ли не урчал от удовольствия. Его радовало, что он – полноправный член клуба, а еще больше, что он вел меня "на буксире".
Я выбрал суп и ризотто с грибами, вполне удобные блюда для одной руки, а лорд Энстон заказал себе пате и седло барашка. Я почти никогда плотно не завтракал, и два сытных блюда вряд ли способны увеличить объем моей талии.
Мы немного поболтали о скачках, и я спросил, надеется ли он на своих лошадей и каковы их шансы.
– Что же, – отозвался он, – мне нужно проконсультироваться с Вудвардом, но полагаю. Экстра Пойнт будет готов к большому забегу в Сандауне в следующем месяце. Он по-прежнему в числе фаворитов Национальных скачек, но не в идеальной форме, во всяком случае, так мне сказал Бартон на прошлой неделе. А я воздержусь от оценок, пока Вудвард не разберется, что с ним можно сделать.
– Значит, вам об этом сказал Билл Бартон, и вы сразу начали расспрашивать. Я вас правильно понял?
– Нет, до прошлой недели я не задавал никаких вопросов.
– А что случилось на прошлой неделе? И почему вы изменили мнение? – полюбопытствовал я.
– Видишь ли, я кое-что услышал, но не помню, когда именно. То ли во вторник, то ли в среду. – Он помедлил. – Нет, точно во вторник, после чемпионата по скачкам с препятствиями. Я был в королевской ложе и пил там с Ларри, ну, ты же знаешь, с Ларри Уаллингфордом.
Ларри Уаллингфорд, или, вернее, Лоуренс, герцог Уаллингфорд, регулярно посещал скачки и по праву считался ведущим заводчиком скаковых лошадей, побеждавших и в беге по ровной местности, и в прыжках через барьеры. Он держал в своих конюшнях только крепких и породистых жеребцов. Я задумался: интересно, когда это Энстон – парень с бедной окраины Ньюкасла – разузнал прозвища герцогов или их уменьшительные имена и стал к ним так обращаться? А для большинства прочих, не именитых знакомых оставил в запасе их фамилии. Завтра лорд Энстон, несомненно, расскажет кому-нибудь, что приглашал на ланч Холли. "Вы, конечно, поняли, кого я имею в виду. Холли, этого жокея-калеку".
– И герцог поделился с вами какой-то секретной информацией?