Им обоим не следовало здесь находиться. Хуже всего, они не знали, какое решение примет Салис, а ведь что бы ни случилось, они понесут ответственность за все. Сейчас они зависели от него. Здесь, на высоте, было холодно, к тому же моросил дождь, и все же спина инспектора покрылась испариной, его подстегивали мысли о глазах и винтовках, направленных на них. Помимо прочего, его беспокоило, что дорогу назад, вниз, им придется искать в темноте. Уже смеркалось.
Может ли быть, что укрытие находится так далеко? Может, они пропустили очередной сигнал? Нет, вон он, немного впереди, - белый лоскут, привязанный к колючему кустарнику. Они пошли по тропе направо и через полчаса увидели еще один белый лоскут, отмечающий поворот налево. Это была уже не тропа, а туннель сквозь кусты, достаточно протоптанный, чтобы его было хорошо видно, но труднопроходимый и тернистый. Оба были в старой, толстой одежде, и ежевика цеплялась и рвала ее, пока они продирались сквозь кусты. Время от времени приходилось останавливаться и выпутываться из колючек. Когда наконец они достигли свободного участка, который был отмечен четвертым, последним лоскутом, стало совсем темно. Они молча стояли и ждали, пока мрак не окутал их так, что они перестали друг друга видеть. Молчать не было никаких причин, но они не сумели бы выговорить ни слова.
Когда раздался голос, казалось, он звучит совсем близко, только вот идти на него не имело смысла. Они очень рисковали в этой сделке, но не своими жизнями. Они могли не сомневаться, что Салис сдержит слово, однако также знали, что любое лишнее движение, фонарь, третий человек, идущий за ними, означают верную смерть. Они молча стояли и слушали.
- Завтра вечером к вам в участок позвонит женщина и сообщит о попытке украсть мопед. Она скажет, что это случилось перед ее домом. Что на дорогу прямо перед парнишкой на мопеде выскочил мужчина. Мопед занесло, и парень остановился. Она расскажет также, что на ручке мопеда висела хозяйственная сумка. Мужчина напал на парня, и завязалась потасовка. В этот момент она увидела второго мужчину, который подошел к мопеду и нагнулся, словно собирался его взять. Он покрутится у мопеда некоторое время и подсыплет растертое в порошок снотворное в старую винную флягу, которая всегда стоит в этой сумке, но женщина скажет, что не поняла точно, что он делал. Она скажет, что наблюдала за дракой. Когда драка закончится, второй мужчина уйдет. Парнишка вырвется, вскочит на мопед и уедет. На следующее утро на рассвете пролетите над Монте-делла-Кроче. Место, где удерживают жертву, будет отмечено белым сигналом. Вы найдете ее живой, а людей, которые ее удерживали, - мертвыми.
- Нет! Боже мой, Салис, не делайте этого! Я не могу пойти на такое соглашение! - вскрикнул Гварначча.
- Ну, как хотите. В таком случае, вам лучше появиться там раньше тех двоих, которые поднимаются в горы на рассвете. Если они окажутся там прежде вас и обнаружат, что не могут разбудить охранников, они быстро разберутся что к чему, поймут, что дело нечисто, и сразу избавятся от женщины. Выбор за вами. А сейчас идите. Не бойтесь, дорогу вниз найдете. Здесь вы под моей защитой. - Голос смолк. Они слышали только собственное взволнованное дыхание.
Салис не пошевелится, пока они не уйдут. Они не услышат ни звука, если только он сам не пожелает, ни единая веточка не хрустнет.
Инспектор скорее почувствовал, чем услышал, как Бини медленно и глубоко вздохнул, прежде чем заговорить:
- Может быть, теперь, после сотрудничества с нами, придешь с повинной…
- Я с вами не сотрудничаю. Я использую вас, чтобы уладить собственные дела.
- Разумеется. Понимаю. Но все равно это может облегчить твою участь, подумай…
- Чтобы вы организовали показательный арест перед телекамерами? И сколько это будет стоить?
- Я не могу… Я не уполномочен вести такие переговоры. Это я на всякий случай…
- Хватит об этом. Просто было любопытно узнать, сколько я стою. Моя семья не бедствует. Я могу позволить себе умереть свободным человеком.
- Я не хотел тебя обидеть, надеюсь, ты понимаешь…
- А я и не обиделся. Идите.
Они повернулись и стали на ощупь пробираться назад. Колючие кусты лезли в лицо, теперь они их не видели и не могли уклониться. Только ниже уровня колен путь был свободен, тропинка была расчищена для людей, передвигающихся чуть ли не ползком, так чтобы кусты скрывали их. Они поняли, что сбились с пути, когда ботинки стали застревать в густом кустарнике. Тогда из темноты раздался голос:
- Вернитесь назад. Стойте. Идите влево… Так повторялось несколько раз. Это не всегда был один и тот же голос, а они, сбитые с толку густой, влажной темнотой, не могли понять, откуда шли указания.
Оба вздохнули с облегчением, когда почувствовали, что снова стоят на тропинке, но облегчение было недолгим. Никто больше не подсказывал, куда им идти, и они без конца спотыкались.
- О Иисус, Мария и Иосиф!.. - Бини задохнулся от облегчения, когда они наконец уткнулись в родной джип.
На обратном пути в деревню, ободренный светом фар, звуками мотора, видом первых ферм, Бини вновь обрел свою обычную разговорчивость:
- Я слыхал, что в капли от насморка добавляют адреналин. Вы заметили, что я ни разу не чихнул с той самой минуты, как мы вылезли из машины? - Но даже после этого он не рассказал ни одного анекдота. - Салис… Сам себе голова. Живет вдали от своего острова, но чувствует себя хозяином. И зачем я все это ему говорил?
Инспектор, которого терзали мрачные предчувствия о возможных последствиях ночного дела, молчал.
Когда он вернулся домой, Тереза промыла горящие царапины у него на лице, сопровождая свои действия ворчанием:
- Не понимаю, почему ты не поручаешь такие дела молодым карабинерам, они подходят для этого гораздо больше, и им ничего не стоит не поспать полночи. - Ее голос звучал скорее испуганно, чем рассерженно, и она не спросила, что это были за "такие дела".
Письменный доклад инспектора капитану Маэстренжело был лаконичен, в нем не упоминалось о действиях предыдущей ночью. Там говорилось, что его коллега инспектор Бини сообщил о донесении безымянного информатора, что есть указание о местонахождении укрытия и прочее, и прочее.
Устно он сказал, что ждет сообщения о похищении мопеда и отравленном вине, добавив, что беспокоится, как бы мальчик, передающий еду, что-нибудь не заподозрил.
- Мы наблюдаем за ним несколько недель. Ему не больше одиннадцати-двенадцати лет. Кроме того, ничего не пропадет. Его будет волновать только судьба его драгоценного мопеда. В этом возрасте он еще не имеет права его водить, поэтому не заявит о попытке кражи. Нет, Салис знает свое дело. Нам надо заниматься своим. Пора вызывать специалистов.
Капитан немедленно позвонил в группу специального назначения в Ливорно. Тамошнее начальство встревожилось, что на подготовку операции остается слишком мало времени, однако пошло на риск и продемонстрировало готовность, предложив свой план: вертолеты парашютного полка отвлекают внимание ложным маневром, низко летая над территорией Салиса. Под этим прикрытием один вертолет входит в район операции, и с первыми лучами солнца девять парашютистов опускаются вблизи сигнальной отметки.
Капитан не стал задавать инспектору вопросов о событиях прошлой ночи, ограничившись вздохом облегчения: какое счастье, что он не отдал приказа арестовать юного пастушка, передающего еду! А соблазн арестовать мальчишку, когда расследование зашло в тупик, был большой. Это на день или два заняло бы прессу. Общественность могла бы вообразить, что пастушок заговорит, не подозревая, что такая мелкая сошка знает лишь, в каком месте следует оставить сумку с едой, что он ни разу не видел, кто ее забирает, и понятия не имеет, для кого ее приносит. Поэтому капитан и инспектор пришли к молчаливому соглашению, что разговора об аресте никогда не было.
Возвращаясь по мосту в Палаццо Питти, инспектор испытывал непонятное замешательство из-за того, что сделал, и раздражение из-за того, что не оправдал доверия капитана. В конце концов, если бы он сохранил доверие Леонардо Брунамонти, им бы не пришлось идти на сделку с Салисом. Частично вина ложится и на капитана, который переоценил инспектора. Молодой Брунамонти из хорошей семьи, умен и, несомненно, с большей готовностью доверился бы самому капитану, а не унылому младшему офицеру. Однако во время их первой долгой беседы Леонардо был обезоруживающе откровенен и честен. За исключением, конечно, того, что не сказал правды о сестре. Мысль о ней сейчас раздражала больше всего! Вот что действительно стало его поражением. Как мог он позволить себе так обмануться, хотя все время ощущал какую-то неловкость! "Что-то не так", как он говорил. Он слушал ее бесконечные комплименты самой себе и бесконечную критику в адрес других, особенно матери, и, если бы он не пребывал в полном заблуждении, не возникло бы необходимости в этой сделке. Он струсил - побоялся понять, кем она была на самом деле.
Как после этого он мог обвинять ее брата? Брата, который однажды так мягко поглаживал ей руку, удерживая ее с почти болезненной добротой, не желая, чтобы она стала тем, чем был ее отец. Не было причин ждать от него - особенно в такой ужасной ситуации, - что он преодолеет свой страх, привязанность, свой стыд.
И все-таки, скольких других людей, которые звонили во все колокола, инспектор не услышал? Например, в первый же день - синьору Верди с этим "ее сиятельство не пожелала", репортера Нести с мерзким замечанием о деле, благоприятном для карьерного роста, рыдающую служанку и ее вполне оправданный страх: "Что со мной теперь будет?"
Не говоря уже о тревожных знаках, которые исходили от самой Катерины. Она часто лгала, но как насчет правды, которую она говорила? Как насчет того, что она избегала слова мать, при этом со вкусом произнося слово отец? Говорила, что модели не более чем вешалки для пальто?… Вот из этих-то мелочей и родились его неловкость, чувство беспокойства и тревога. Так много мелочей, а он отказывался их замечать.
Если он и думал об операции, которая вскоре должна была произойти в горах, то просто надеялся на благополучный исход, не размышляя о подробностях и о средствах для достижения цели. Он чувствовал, что там все будет в порядке. Сейчас дело в руках специалистов, и они несут за него ответственность. Его вклад ограничился установлением связи между Бини, чей многолетний опыт, добрая воля и знакомства сделали эту операцию возможной, и людьми, способными довести это дело до конца. Этот вклад был столь незначителен, что на него не обратят внимания в случае позорного поражения и тут же забудут в случае оглушительного успеха.
Но пройдет еще немало времени, прежде чем он перестанет злиться на себя и забудет эту "ядовитую маленькую мерзавку", как именовала ее графиня Кавиккьоли Джелли - единственная женщина, которая называла вещи своими именами. После знакомства с ней он перестал заблуждаться относительно этой девицы. Если бы и другие были так же откровенны!
Инспектор поднялся по внутреннему двору напротив Палаццо Питти, свернул налево и прошел под каменной аркой. Он должен вернуться в свой мир и сосредоточиться на решении мелких ежедневных проблем, из которых и состояла обычно его служба. Прежде всего нужно, чтобы его заместитель Лоренцини рассказал о последних происшествиях в квартале, помимо похищения графини, затем он примет всех, кто ждет у кабинета, а оставшееся время посвятит накопившимся бумагам. Раз уж в этом деле он ничего не добился, необходимо так заполнить мозг рутиной повседневной работы, чтобы не осталось ни малейшей щели, куда может заползти мысль о девице Брунамонти. Желая обрести душевный покой, он позвонил домой и спросил Терезу:
- Может, поедим на ужин макароны? Она засмеялась:
- Ты спрашиваешь, как Джованни!
- Ну да, я - как Джованни! Может, это он - как я? - Гварначча был задет. - Если тебе трудно, я не настаиваю, просто вдруг пришло в голову.
- Какой ты чудной! Я поставлю воду. Придется подать их с обыкновенным томатным соусом, я ведь не планировала…
- Томатный соус - это замечательно.
Ему действительно удалось заставить себя отвлечься на повседневные дела. Он продержался часов до пяти. Потом его скрутил приступ тревоги при мысли, что способна натворить Катерина в случае провала завтрашней операции. Она шокировала его историей с Патриком Хайнсом, удивила запертыми воротами, уволенной служанкой, нанятым привратником, встревожила своим интервью газете. Он не мог позволить себе забыть о ней ради собственного спокойствия. Он не должен разговаривать с ней, капитан с этим согласился, но он обязан проверить, чем она занимается.
Пятнадцать минут спустя он крепко держался за ручку над головой, пока джип с Лоренцини за рулем жестоко трясло в каменистой тракторной колее.
- Я не поверил, когда вы сказали, что нам понадобится джип, чтобы добраться до места в двух минутах от центра города, но… дьявол! С вами все в порядке?
- Все нормально. Я бывал здесь прежде. Остановись тут, развернись и жди меня. Я недолго.
Берег, на котором цвели крокусы, сейчас был усеян флорентийскими ирисами, некоторые уже распустили первые бледно-голубые оборки. Больше ничего не изменилось. Собаки дружным лаем сообщили о прибывших на джипе гостях. Элеттра, в поношенном сером костюме, появилась в дверях в сопровождении Цезаря и собачьего хора, приглаживая руками непокорные пряди седых волос:
- О, как я рада вас видеть! И Тесси тоже - только посмотрите, как она вас приветствует! Она знает, что славный инспектор пытается помочь ее мамочке, разве нет? Да, знает, знает, моя лапочка!
В прошлый раз они наслаждались февральским солнцем, а сейчас, хотя весна уже была в разгаре, вошли внутрь, спасаясь от приближающегося дождя. Там их ожидала уютная картина: полированный каменный пол, диваны в цветочек и растопленный большой камин. Они уселись лицом друг к другу около огня, и, пока собаки устраивались на диванах, инспектор попытался поделиться с графиней своими страхами.
Этот разговор дался инспектору нелегко. Элеттра - потрясающая женщина, умница; не стоило и ожидать, что она разрыдается над выдуманной историей, даже если предположить, что он способен ее сочинить (в последнем он сильно сомневался). Поэтому инспектору пришлось состряпать историю не то чтобы от начала до конца лживую, однако и правдивой ее тоже можно было назвать лишь с большой натяжкой. Он не знал, выплачена ли часть выкупа, но предполагал, что нет, следовательно, в его задачу входило убедить графиню, что нет никаких причин платить деньги сейчас.
- Статья в газете может стать ее смертным приговором. Они поймут, что никаких денег не будет. Поймут, что среди знакомых семьи нет влиятельных людей, которые могут вмешаться. А освобождать ее за сумму, намного меньше запрашиваемой, - значит похоронить бизнес. Вы же понимаете?
- Разумеется, понимаю. Я также понимаю, что вы что-то задумали, поэтому внезапно стало очень важно не платить выкуп, и вы не собираетесь мне говорить, что именно.
Он взглянул на стену:
- Я не могу… Это вопрос, который мое руководство…
- Вирхилио Фусарри, старый лис! Он мне нравится. Сам он не посмеет мне указывать, поэтому послал вас. Скажите мне вот что. А можно ли после чтения этой статьи предположить, что "представитель семьи" - черт ее дери! - на самом деле Лео, а возможно, даже Патрик?
- Значение имеет только интервью. Не важно, чьи слова опубликовали. Неполная выплата выкупа их лишь подтвердит.
- Это важно для Оливии! Вы думаете, бандиты покажут ей интервью?
- Вполне возможно. Если они решат заставить ее писать еще раз, то покажут. Как вы думаете, она поймет, что это дело рук дочери, хотя бы по словам, которые та использовала?
- Безусловно поймет. Цезарь, не приставай к инспектору! Ты слишком велик, чтобы сидеть у людей на коленях! Простите его, это родезийский риджбек, собаки этой породы охотятся на львов, но Цезарю это неизвестно. Он считает себя таким же маленьким, как остальные. Слезай, Цезарь. Молодец, сиди рядом.
Собака убрала огромные передние лапы с колен инспектора, легла на пол и тут же погрузилась в глубокий сон, тяжело навалившись на его ноги. Это был увесистый песик.
- Она узнает ядовитый голос Катерины в этой статье - да и кто не узнает? Но Лео не остановил ее - вот в чем проблема! Он позволил ей это еделать. Он знает, что она ненормальная. Ему следовало запереть ее, пока все не закончится.
- Едва ли ему это удалось бы…
- Ему следовало предупредить журналистов. И как получилось, что они опубликовали интервью, если, как вы утверждаете, это так опасно? Почему вы их не остановили?
- Мы можем просить их о сотрудничестве, но их бизнес - продавать как можно больше газет, и мы не имеем права запретить им делать их работу. Статья не содержит ничего, нарушающего закон.
- Но должны же вы что-то предпринять!
- Мы делаем все, что можем. Сейчас наша задача - предотвратить выплаты каких бы то ни было денежных сумм.
- То же самое сказал детектив. У вас есть какая-нибудь реальная информация об Оливии?
Это было рискованно, однако он нуждался в ее помощи, поэтому сказал правду: - Да.
- Надеюсь, вы не собираетесь совершить какой-нибудь бессмысленный поступок, который поставит жизнь Оливии под угрозу, а всех вас сделает героями?
- Нет, нет… Ее жизнь уже под угрозой. У нас есть шанс спасти ее. Всего лишь шанс, а если вы заплатите часть, мы лишимся и его.
На минуту между ними воцарилось молчание. Инспектор слушал треск горящего дерева - звук из своего детства. Собаки на соседних диванах спокойно похрапывали в тепле камина.
- Хорошо! - Графиня объявила о своем решении. - Я помогу вам. Деньги не будут выплачены.
- Вы уверены, что сможете предотвратить это?
- Еще как уверена. Это же мои деньги.
- То, что я вам сказал…
- Вы мне ничего не говорили. Не волнуйтесь. Я отлично понимаю, что вы имели в виду, и оставлю все, даже то, что вы мне не сказали, при себе.
Больше инспектор ничего не мог сделать. Все это рискованное предприятие зависело от того, сдержат ли двое людей свои обещания. Два человека, каждый в своей собственной крепости на вершине, каждый с собственным жестким кодексом чести. Инспектор безоговорочно доверял обоим. Его партия была закончена.
Цезарь проводил джип до нижних ворот, выходящих на проспект, затем повернулся и огромными прыжками отправился назад, в гору.
Шел дождь.