– Китайцы, – начала я лекцию, – специально кормят врага печенью разъяренного бешеного тигра, и тому плохо, ибо злость – это яд, от нее умирают... Потому подари ему обезьянку...
Отец начал что-то искать на дорожке, но очень большое.
– Говорят...
Отец метнул снова. И опять попал.
– Я так и знала, что ты попадешь... – поощряюще довольно сказала я, стоя уже у нового окна.
Отец внизу зарычал.
Я заложила руки за спину.
– Подари ему...
Он начал шарить по земле...
Я встала и прошлась туда-сюда по узенькому карнизу на высоте минимум сорок метров. На узкой стене над каменным плацом. Домик был большой, потому я его и приобрела – он был интересным образчиком дворца, сделанным знаменитым...
И тут вдруг я заметила того самого несчастного, одевающего на свои головы вазочки с черникой вместо шляп с третьего этажа. Который в ужасе смотрел на меня, стоящую на узеньком карнизе на чудовищной высоте...
Я сделала ему книксен.
Лицо его стало белее мела.
Я же даже поклонилась в этом книксене вперед. Прямо на тоненьком, в пять сантиметров, карнизе, опоясывающем дом так, что стоять на нем было невозможно. Сорок метров.
Видите ли, меня хорошо воспитали.
Лицо его стало как у мертвеца – он застывшим взглядом что-то шептал, а по лицу у него катились капли холодного пота, видимые даже отсюда.
Невоспитанный он какой-то – в сердцах подумала я. Ибо было такое впечатление, что он боялся пошевелиться.
Я еще раз сделала ему книксен.
Он был на грани обморока, а губы белые и сжатые, глаза прикованы ко мне.
– О Боже! – поняла я. – Он же переживает за бедную обезьянку, боится, что его съедят! А я его пугаю, несчастного, и каждый раз он ждет, что его скоро схватят, привяжут к столу, и молотком по макушечке, молотком, и ложку в руку... И каждый раз я ему напоминаю о неизбежном... Переживает...
Судя по его лицу, он корчил мне гримасы.
– Бедняжечка... – вздохнула я, перешла еще выше, под шквальный появившийся ветер, а потом перевела взгляд на отца.
Он тоже был бледен и не хватался за камни. И его тоже корчило.
– Немедленно, немедленно уйди! – прошептал он, побелев. А потом прокричал, неотрывно глядя на меня и вздрагивая от моих движений. – Немедленно спускайся оттуда, обезьянка, ничего тебе не будет, гарантирую, я тебе подарок сделаю!
Я повернулась к обезьянке и посмотрела на нее, чтоб она не могла ошибиться, к кому это обращаются.
Лицо обезьянки стало совсем несчастным, он дергал руками и мычал. Он дернул рукой вниз.
И тут нога моя сорвалась. Вернее, камень не выдержал моего веса и рухнул вниз.
Внизу раздался отчаянный вскрик.
Я сорвалась...
Внизу кто-то кричал...
В последний момент я умудрилась повиснуть на руках на ступеньке карниза. Любой другой бы сорвался. Плохо, когда дети не ходят в школу. Не слушают наставника. Не выполняют домашние задания своего учителя. Который терпеливо учит их лазать по стенам, стрелять, убивать любым способом, подниматься по стене на одних руках...
Повиснуть, то я повисла, а вот камень паршивый. Я про себя выругалась...
Краем глаза я увидела, что молодой аристократ лег на землю и лежит, ибо человеку на все наплевать, он загорать хочет. А папа схватился за сердце и сквозь зубы отдает приказы телохранителям.
Но это было не нужно... Как я сюда вылезла, точно так же я осмотрелась и просто поднялась, благо благодаря японцу лазание для меня стало обычным, как ходьба... Китаец, и сам отличный альпинист, сквозь зубы обзывал меня даже паучихой... Железные пальцы, железные руки – я могла вылезти по вертикальной стене фактически на руках, вцепляясь железной ладонью в малейшие опоры...
Они и представить себе не могут, что тренированная до безумия рука может так сжать крошечный выступ или повиснуть на такой щели, куда даже пальцы не войдут, но просто узкой кромки в полсантиметра уже достаточно, чтобы рука вцепилась железно, ибо пальцы не дрогнут...
Но и тренировка рук альпиниста чудовищна – мастер боевых искусств должен выжимать сок из ветки и подтягиваться до сотни раз... На одной ручке, не замечая подтягиваний, как не замечаешь ходьбы. По крайней мере китаец своей маленькой ручкой ломает косточки ладони при рукопожатии, при необходимости добиваясь смерти от мгновенного болевого шока... Больше ничего и не надо...
– Лу! – заорал в каком-то отчаянном страхе отец, причем это вырвалось у него совершенно бездумно, и он это просто брякнул. – Держись!!! Все перепишу на тебя, только не умирай!!!
Я даже с удивлением посмотрела вниз, сообразив, что он не понимает, что говорит.
Родители всегда такие – сначала боится, потом брякает не думая, потом бьет по заду за свой страх, потом думает.
Я рисковала сотни тысяч раз, причем половина из них была в сотни раз хуже, и меня туда посылали сознательно. Но, видимо, тут, в Англии, отец размяк, особенно после этих глупых отказов, и мой срыв был ударом по нервам – часто видные бойцы так и погибают: по глупости и расслабленности в мирное время.
Потому что на войне они слишком напряжены и собраны, и слишком велика отдача сил. Ты работаешь на сочетании полного предела напряжения и доверия к интуиции, и в этих страшных ситуациях, подчиняясь интуиции, точно что-то хранит тебя невидимым щитом...
А в мирное время... Лин прошел со мной все схватки и погиб так по-глупому...
Я даже хотела, вися, тут же закрепить сделку, но мгновенно поняла, что если б я в этом положении над пропастью начала торговаться, то это мгновенно бы отрезвило отца.
– А гарантии? – хладнокровно спросила я, опять сорвавшись. Камень все же был паршивый... – Проклятье!
У отца там внизу началась истерика. Я поняла, что это оттого, что вырвавшийся камень чуть не прибил его.
– Будут тебе гарантии!!! – рявкнул снизу отец таким тоном, будто обещал выпороть.
Мне это не понравилось. И я ловко, как мышка, что лазит по каким угодно стенам, вдруг сосредоточилась, и, быстро-быстро, вжавшись и буквально ввинчиваясь в стену, поползла вверх, учитывая неожиданную хрупкость камня последнего этажа. Старое здание, старое.
На этот раз я не стала ждать, а, тщательно страхуясь и загоняя нож в щели покрошенного ветром цемента, очень быстро скользнула по карнизу... Несколько мгновений, и я добралась до ближайшего окна, вышибла рукой форточку и была в доме, насвистывая...
Подойти с оформленной дарственной на подпись к отцу, я, естественно, не решилась, ибо интуиция говорила мне, что сейчас меня просто убьют и выпорют на месте вместо подписи. И даже не посмотрят, что этого сделать невозможно...
А вот то, что я теряю боевую хватку, и оказалась нечувствительной к опасности, меня насторожило. От сладкой жизни выпадают и портятся зубы, а фигура слабеет...
Глава 10
Как сынка отправить в рай, или путь священника
Естественно, я шла так, чтоб появиться на глаза отцу, который был после моих приключений в хорошем настроении. Потому обошла те места, где он мог мне встретиться за сто метров, молча, и так, чтоб меня никто не увидел...
То есть я шла к отцу через четыре комнаты четыре часа, через озеро, час купания, прогулку на коне и тренировку с китайцем, так спешила... Мне почему-то казалось, что чем раньше я приду, тем лучше. Но вот приступы трудолюбия, периодически овладевавшие мной, все вставали на пути...
За это время я сменила власть в замке... И начала отдавать приказания, как его изменить, что изменить, и как изменить... Что, кого нанять, что сделать...
Мама всегда говорила, что даже ее удивляет, как я крошечными изменениями могу превратить унылое в прекрасное, так что все словно освещается и дивно преображается... Клевета, конечно, но за долгие годы обустройств и переездов, развиваемая японцем и китайцем в чуткости к красоте, я действительно была, как говорила мама, гениальным дизайнером. Что бы это слово не значило. Я очень скромна.
Кое-какие комнаты я сейчас, пока полностью переделаю, обустраивала сама.
После двух комнат, мажордом, увидев результат, широко открыл глаза. И если до этого он сопротивлялся, то теперь стал повиноваться молча, быстро и без слов. И заставил бегать других, как-то странно смотря на меня.
– Вот это профессионализм... – про себя пробурчал он. – Дурацкое впечатление, что она все держит в голове, все видит, все помнит, все понимает и все направляет, доводя до результата... Как это было можно заставить даже старых слуг так шибко бегать?
Я промолчала, отправив его по поручению. За дни безделья я все продумала и спланировала, все подготовила и даже вызвала нужных людей в замок, и теперь тут просто все взорвалось работой... Каждый получил четкие и определенные задания в соответствии со своими способностями...
Мари всегда удивляло, почему слуги безоговорочно начинают подчиняться мне после того, как увидят первый-второй результат своей деятельности, и делать все так быстро, четко, даже заискивающе, что люди просто ахали... Хотя мама тысячу раз говорила ей, что это результат ощущения ими чудовищного профессионализма и участия в сотворении такого прекрасного дела...
– Хоть прошло полдня, замок уже преобразился полностью, так светло дышать и смеяться, – услышала я за дверью сдавленный шепот. – Здесь уже хочется жить всегда и вечно... Просто не верится, как светло, по тонкому изысканно, точно ее сердечишко во всем горит, стало повсюду... И так всюду сердечно тепло, уютно и как-то нечеловечески красиво... – вздохнула служанка. – Точно на картинах этого Вермеера, которого она повесила в своей комнате. Даже у меня сердце сжимается и вздрагивает, и дух захватывает, так легко, а ведь я с детства здесь... Правда ли, что она челенджинг, подмена лесного народца, потому отец не хочет признавать ее?
Вздохнув, я вышла в зал, прикрыв дверь. Обидно было до слез. Кому нравится, когда даже слуги считают тебя нечистью и сволочью, эльфийской королевой?
Я увидела двоих отлынивающих слуг, но, на их горе, я прекрасно помнила, что они должны делать. Увидев меня, они вздрогнули. А я жестко отправила их точно туда, где они должны быть. Пообещав все сегодня же проверить.
Униженно кланяясь, хотя я их об этом не просила, и, наоборот, со слугами была на короткой ноге, они, жалобно глядя, бешено бросились работать...
– Ну кто же сказал, что это девочка? – жалобно выдавил один другому на бегу. Они быстро бегали.
Я вздохнула, что хоть аристократов нет. Слава Богу, как они мне надоели, когда пялились! И тут же поняла, что ошиблась.
В следующей комнате их стояло трое, и все трое напряженно смотрели на меня. Я поняла, что они видели, как я командую, но сделала вид, что горничная, чтобы пройти мимо. И еще я поняла, что они порядочно пьяны и набираются храбрости.
Судя по одежде, это были очень знатные молодые и слегка уже пожелтевшие люди.
От всех троих несло.
Один из них, бородатый высокий мужчина - с телом Праксителя и очень четко очерченными формами лица на большой голове, с довольно большими губами, жесткими, мужскими, но все же большими серыми глазами в громадных впадинах, высокими скулами и очень, очень большим лбом на лице скульптуры Праксителя, - напряженно глядел на мое лицо. Глядел с какой-то болью, резкостью и дерзостью, точно он набирался сил сказать мне что-нибудь нехорошее и явно нелицеприятное. Был какой-то страшный магнит в нем. Он вызывал какое-то чувство и ощущение, но не безразличие – в армии из десяти тысяч человек я бы все равно отметила его. Он был грациозным, но своей грацией он вызывал страх – с него можно было рисовать греческого бога, но это был бы Бог Войны.
Они все мрачно смотрели на меня.
Я бросила на них косой взгляд – происходило нечто странное – неужели обезьянка отрыгнулась?
– Ваше величество! – вдруг шагнул один из них, с вытянутым лицом комнатной собачки, и упал на колено. – Я люблю вас!
Я отпрянула. Все понятно, моя кличка стала им известна, и джентльмены хотят повеселиться. Их надо было быстрей выкинуть самой, пока этого не заметил китаец, он их просто убил бы или кастрировал, независимо от титула, наклонности и сана, а отцу неприятности ни к чему.
– Ваше величество, – хрипло сказал бородатый. – Вы не должны здесь быть! Вернитесь обратно, прошу вас, пока еще никто не узнал... Вы не можете позволить себе так себя вести... Я люблю вас...
Человек пьян окончательно – сделала вывод я. Сколько ж это надо было выпить? Они явно пили всю ночь, судя по виду и запаху, а сегодня еще и похмелялись... Или пили и не похмелялись? Недаром, они стоят возле бочки...
Он крепко держал меня за руку.
– Моя королева... – моляще прошептал он с болью.
– Я только горничная... – пролепетала я, смутившись, как Роза. Наша служанка. Я была такая нежная, такая смущенная, папа мог гордиться. – Вы в чем-то ошибаетесь...
Я хорошо лепетала!
Они обступили меня. Они чувствовали свою силу.
Я чувствовала нож, примотанный над мокасином.
– Служанка?! – пьяно удивился на коленях, странно растягивая гласные буквы. – А как насчет ночки с лордом? Покажи мне двери рая...
Он попытался потянуть меня на себя вниз.
– Не знаю, попадешь ли ты туда... – сквозь зубы процедила я, коротко рубанув его ладонью по шее и отправляя его в рай.
Его поведения мне стало достаточно с головой. Чтобы отец не думал и не говорил, но за такое убивают, и очень извращенно.
Я разорвала его в клочья.
Впрочем, не успела.
У этого бородатого, а это оказался молодой и очень высокий и очень сильный мужчина, оказалась очень страшная реакция.
Он, все еще держа мою руку в захвате, с силой дернул меня на себя, не дав добить первого в самый последний момент.
Я сквозь зубы тихо свистнула.
Реакция у него страшная, я в первый раз недооценила бойца, но он забыл, насколько я близко. И не смог уйти от мгновенного страшного удара коленом в пах, подбросившего его.
Это меня не спасло бы, ибо отключился он ненадолго, лишь на мгновение шока, но мне его шока хватило, чтобы, подпрыгнув, ударить коленом ему в солнечное сплетение, ибо положение согнувшегося громадного тела для меня было исключительно удобно, а мне еще можно было и держаться за него за его голову. А потом добавила локтем в висок в обернувшуюся на меня голову, отпустив ее. Добив о бочку.
Живучесть у гада поразительная – отпрянув, он даже удержался и не рухнул – мышечный каркас спас его от смерти... Он даже попытался захватить меня в клинч, плавая, чтобы оклематься, но получил удар по ушам обоими руками, ибо выпустил мою руку...
Он ошибся, если думал, что клинч спасет его и не даст нанести удары – я в эти игры с боксом не играю, я слишком маленькая, а он почти втрое тяжелее. Потому, не играя в благородство, я снова пять раз повторила согнувшемуся и пытающемуся прижаться ко мне в клинче мужчине удар коленом в солнечное сплетение, вне всяких правил. А потом нанесла ему еще один открытый удар ногой в пах, и той же ногой слабо в коленную чашечку...
Все произошло почти мгновенно – третий напавший еще не опомнился, как все произошло. И я встретила его коротким ударом кулака поверх спины согнутого безжизненного тела бородатого, когда он ринулся на меня. Спокойно, отвлекшись на немного от уже готового бородатого.
Короткий удар моего кулака убивал, но на этот раз я сдержала силу, потому третьего напавшего только остановило... Ну, я имею в виду, что он сложился кучкой на месте.
И я осталась одна с бойцом в клинче. Он все еще держался, а два его несчастных соперника валялись коровьими неожиданностями по полу в разных местах.
Увидел бы нас отец в таком положении, в обнимку с громадным красивым молодцем, не знаю бы, что он про нас подумал. Объятие сие меня не радовало.
Я уже давно могла убить Вооргота, как называл его товарищ, еще вторым ударом во время его шока, но хладнокровное убийство гостей в собственном доме почему-то немного претило мне. Но я стала бить его коленом в одну точку, пока он не обмяк. И чтоб он низко наклонился, до земли к моим ногам, чтоб я, маленькая, наконец, сбила его ударом локтей сверху-вниз в спину на пол...
Слишком он был высок, тяжел и мощен – ни одного грамма жира в этой прекрасной фигуре...
Но он удержался на четвереньках и все еще цеплялся за меня в отключке.
Поскольку я опасалась его, а просто убить как всегда было бы неосторожно, не узнав, кто он, я ограничила свою месть тем, что нанесла ему за секунду не менее пяти страшных ударов ногой махом верхом стопы в пах, слившихся в один сплошной щелчок. Ибо моего удара обычно не было видно.
Я не садистка, но не люблю дураков, которые не доканчивают дело, а потом сетуют на то, что с ними делают ожившие враги сообща – крутанув согнутого, я ударила его головой о стенку... И перехватила ему руки и ноги веревкой за спиной, пока он еще приходил в себя...
И только сейчас поняла, что бить надо было не его, а того первого, ибо это первый на меня напал. А у этого, бородатого, было нечто в глазах хорошее, он просто за компанию, но он не виноват, что он был тут самый сильный... И его следовало уничтожать в первую очередь... Бедняжка.
За компанию его долго били лишь одного, как козла отпущения, и все по яйцам.
Но это было от ума, а так мне было мерзко, и после боя не очень соображала. Слишком я ненавидела эту пакость, насильников, хоть они мне еще никогда ничего не сделали до того, как умирали. Один черт, хочешь или нет, если ты участвовал, просто смотрел и не предотвратил. За компанию бьют отчаянно.
Скрутила я его крепко, не вырваться, а потом с ходу сунула его голову в бочку с водой...
– Учись вежливости... – сквозь зубы зло сказала я, тыкая его в воду снова и снова, чтоб он захлебнулся, – сынок... Может это тебя научит вести себя, сволочь подлая и гадкая...
Меня передергивало от отвращения, ненависти и гадливости... Они мне ничего не сделали, но все равно. Я заступалась за всех женщин. Трое на одну. Нет, я просто никогда не научусь воспринимать человеком того, что не является рыцарем к женщине... Именно здесь выявляется подлец...
В углу хохотал валявшийся третий...
Связать остальных и выволочь в сад, было делом мгновения... Я просто выкинула их в окно на кучу листьев... Без жалости, как кучи... Они хрястнули, но это личное дело каждого. А потом вытащила, тяжело пыхтя, всех троих за ворота... Я прекрасно понимала, что даже если я убила первого, если его найдут за воротами, никаких проблем у меня не будет, ибо тогда им придется признать, что они делали, и в какой ситуации он был убит. А главное, что их победила девчонка... Да и вообще это скандал... Будут молчать как рыбы...