- В нем золота - только золота! - на пять тысяч наполеондоров… - пробормотал он. - Даже если бы нам досталось только это, можно считать, что московский поход себя оправдал…
У Крошки разгорелись глаза. Она стала доставать из сундука одну вещь за другой, расставлять на полу. Ниже, на дне сундука, оказались женские украшения: серьги, колье, диадемы, гребни, ожерелья. Конечно, она тут же принялась примерять их, нацепила на пальцы несколько перстней и колец, попробовала продеть в уши огромные серьги с голубыми сапфирами.
- Погоди, - дернул ее за плечо Палабретти, - сперва надо подумать, как вытащить все это отсюда. Весь сундук мы не утащим!
- Возьмем частями, - беспечно произнесла Крошка.
- Сколько нам придется бегать! - озабоченно произнес Сандро. - А потом, кто его знает, что сейчас творится во дворе… Если хоть кто-то увидит, даже не патруль, а просто солдаты, то нам отсюда и сотой части не достанется; Да нас просто приколют, чтобы забрать и не делиться.
- А мы завернем это в тряпки, - немного отрезвев от первоначального восторга, предложила Крошка, - вон сколько их тут…
До фуры Палабретти добрался без приключений, не обратив на себя внимания. Повозка была загружена множеством самых разнообразных вещей: тут было несколько бочек с вином, мешков с солью, ящиков со скобяным товаром, несколько штук сукна и полотна, мотки галуна, коробки с пуговицами, несколько связок оловянных кружек, ложки, чугунные котелки, утюги… Куда спрятать добычу, Палабретти уже придумал: для этого были очень удобны пустые бочки, стоявшие в середине фуры. Осторожно переложив содержимое своего тюка в бочку, Сандро накрыл ее сверху тулупом и поспешил обратно в дом.
Но в это время его окликнули с улицы:
- Эй, маркитант! Что вы здесь делаете?
Палабретти обернулся, У выломанных ворот гарцевало шестеро польских улан во главе с лейтенантом Ржевусским. Маркитант уже не раз встречался с ним за время похода.
- Это вы мне, месье? - как можно спокойнее переспросил Палабретти.
- Да, да, вам, месье! - уланы въехали во двор, и их прекрасные тонконогие кони полукольцом окружили Сандро.
- Вам кажется, что я делаю что-то противозаконное, месье? - маркитант знал, что учтивость и "благородный" язык, которым долгие годы ему пришлось овладевать, производят впечатление на всех начальников без исключения.
- Нет, месье, - ответил юный лейтенант, - но будьте добры объяснить, зачем вы разместились здесь, в этом доме, который отведен моему эскадрону? И вообще, все, что по левую сторону этой улицы, предназначено для расквартирования корпуса Понятовского, а по другую - Жюно…
- Простите, месье лейтенант, - развел руками Сандро, - кто вам сказал, что я разместился в этом доме? Я не страдаю манией величия, и мне не нужно столько места. Осмелюсь заявить, что я только заехал во двор, чтобы починить упряжь и не мешать движению колонн.
В этот момент, очень некстати, из дома вышла Крошка. Правда, она еще загодя, из окошка, увидела улан, обступивших Сандро, а потому предусмотрительно запихнула узелок с драгоценностями в поддувало печи-голландки. Вместо него лукавая парижанка взяла под мышку рулон обойного шелка и, как ни в чем не бывало, двинулась к военным.
- Месье лейтенант, - с не меньшей учтивостью, чем Сандро, спросила она, - если вы намерены приобрести что-либо, то мы еще не открывали лавку.
- Проше пани… - юный Констанцы даже осоловел от лилового блеска Крошкиных глазенок и опять непроизвольно выразился по-польски. - Мадам, мы вовсе ничего не покупаем, - смягчившись, пробормотал он, - мы хотели знать, что делает здесь этот господин.
- Он здесь ничего не делает, - безапелляционно объявила Крошка, - он ждет меня! Мне нужно было привести себя в порядок.
- Но он только что сказал, что заехал сюда починить упряжь… - вякнул Ржевусский.
- Месье! - гневно стрельнув глазами в лейтенанта, выговорила Крошка. - Мой муж не счел нужным сообщать вам интимные подробности…
Лейтенант спешился и решил осмотреть дом. Крошка вызвалась помочь ему.
Четверо улан привязали коней к деревьям, росшим вокруг фонтана, и закурили трубочки.
- Господа уланы, - заметил Сандро, - вы не желаете немного промочить горло? Вы сегодня, похоже, весь день в седле?
- Да, - кивнул один из улан, - это верно. Император сегодня весь день гонял нашего лейтенанта с поручениями, а заодно и нас. Но, слава Иисусу, война, кажется, кончилась. Так что можно передохнуть.
- А у тебя хорошее вино, хозяин? - спросил другой поляк.
- Малага, херес, рейнвейн - что угодно! - расплылся Палабретти.
- Тащи малагу, - ухмыльнулся первый улан, - я ее помню по Испании…
Палабретти проворно принес кувшин, заполненный искрящимся вином, поляки разлили его по кружкам, гаркнули: "Честь, панове!", крепко чокнулись, выпили и тут же налили снова. Предусмотрительный Палабретти сбегал к фуре и принес целый бочонок. Теперь, когда уланы занялись делом, он решил понемногу начать переноску клада.
В том, что Крошка надолго займет внимание польских офицеров, он был уверен. Разумеется, его компаньонка увела Ржевусского и Пшежецкого в самый дальний от потайной лестницы конец дома, и Сандро без особых приключений успел сделать несколько рейдов, перетаскав почти все содержимое сундука и упрятав его в бочки. Если во время первого из этих рейдов Палабретти слышал бодрое пение "Сто лят!", то ко времени последнего он услышал только громкий храп из четырех глоток.
Собираясь в очередной поход, он не преминул полюбопытствовать, чем столь долго занимается дама. Осторожно прокравшись по анфиладе пустых комнат, он издали еще услыхал веселенький смех Крошки. Сняв сапоги, чтобы не стучать по гулкому паркету, Сандро решил подсмотреть в замочную скважину. Он уже подходил к заветной двери, сосредоточив все внимание на звуках, долетавших из-за нее, когда нелегкая заставила его посмотреть налево. Маркитант с трудом подавил истерический вопль, готовый вырваться у него из глотки: на полу, выпучив мертвые глаза, лежал с распоротым горлом вахмистр Пшежецкий. Большущая лужа крови уже успела подернуться морщинистой пленкой…
- Мадонна! - пробормотал Сандро. - Неужели она сошла с ума?
В ошалелом сознании маркитанта мгновенно промелькнули все возможные последствия происшедшего. Спустя час, а может быть и меньше, сюда придет польский эскадрон и обнаружит труп вахмистра… Ни пеньковая веревка, ни двенадцать пуль Палабретти не устраивали. Правда, скользнула спасительная мысль: быть может, господа офицеры передрались из-за Крошки?
Он уже хотел броситься к двери, из-за которой похохатывала Крошка, но тут сзади чей-то твердый и непреклонный голос шепотом приказал:
- Не двигаться! Иначе - пуля!
Сказано было по-французски, но с легким акцентом. И еще одно поразило маркитанта: голос был женский или казался таковым.
- Месье, - у Палабретти были сомнения относительно пола того, кто находился за его спиной, но он все-таки решил, что мужчина обидится, если его назовут "мадам", а женщина, если ее примут за мужчину, будет польщена. - Месье, я безоружен.
- Бери за ноги этого борова и волоки. Быстро! Свои сапоги оставь, я их заберу. Ну!
Палабретти, дрожа, взялся за сапоги Пшежецкого и поволок его к двери. Некто, распоряжавшийся им, держал дуло пистолета всего в дюйме от затылка маркитанта.
- Это ты лазил в подвал, скотина? - поинтересовался человек, державший Палабретти под прицелом.
- Да, месье… - у Сандро заколотилось сердце. - Я только хотел посмотреть.
- Ты знал об этой двери раньше?
- Нет, ничего не знал! - поспешил ответить маркитант. - Мы хотели только взять шелк со стены. Это правда, клянусь Христом!
Уже через несколько секунд маркитант понял, что сделал глупость: если человек был владельцем клада, то он постарается избавиться от того, кто первым проник в тайну. "Надо было сказать, что я не знаю ничего о подвале!" - сокрушался Сандро, волоча труп.
Изредка конвоир дергал Палабретти за штаны, указывая, куда сворачивать. Самые мрачные предчувствия начали оправдываться, когда Сандро очутился рядом с дверью подвала.
- Клади его себе на плечи и тащи вниз! - последовал приказ.
- Прощу прощения, месье, но я весь испачкаюсь в крови, - пробормотал Палабретти.
- Это-то мне и нужно, - заявил незнакомец, по-прежнему находясь за спиной маркитанта и водя стволом пистолета по загривку Сандро. - Ты - соучастник, и ничто не спасет тебя от полевого суда и расстрела.
- Господи, Святая Мадонна, - всхлипнул Палабретти и, кряхтя, взвалил тело вахмистра на плечи. Пошатываясь под тяжестью мертвеца, он шел по винтовой лестнице, и смертный холод свинца, готового вот-вот вонзиться ему в затылок, неотступно следовал за ним.
- Оттащи его в угол и завали рухлядью, - распорядился неизвестный и удивленно воскликнул: - А это что? Чьи это вещи?
Палабретти даже при этих словах не рискнул повернуть голову и честно выполнил приказ: дотащил Пшежецкого до угла и накидал на него кучу тряпья и гнилых стульев.
- Я спрашиваю: чьи это вещи? Где ты награбил это, мошенник?!
- Месье… - пролепетал пораженный маркитант. - Я не знаю… Они были вот тут, в сундуке. Мы нашли их случайно…
- "Мы" - это ты и та шлюха, что сейчас ублажает поляка?
- Да, месье.
- Самое время их проведать!
Получив легкий тычок пистолетом в затылок, Сандро стал подниматься по лестнице.
Они неуклонно приближались к двери, за которой уже не было слышно смеха. Оттуда долетали лишь легкие шорохи, вздохи да чуть слышный ритмичный скрип половиц.
Палабретти, бесшумно ступая босыми ногами и не слыша за спиной шагов незнакомца, подошел к двери вплотную. Тут он получил мощный удар по затылку и одновременно - пинок в зад, лбом врезался в дверь и влетел в угловую комнату, проскользив на коленях несколько шагов по паркету.
- Холера ясна! - петушино вскрикнул юный лейтенант, еще не очень поняв, что произошло.
- Идиот! - завизжала Крошка, у которой явно испортилось настроение.
- Тихо! - Палабретти услышал звенящий голос незнакомца. - Всем не двигаться!
Растерявшийся лейтенант, который стоял у подоконника, где возлежала Крошка, тоскливо глянул в сторону. Там находились его кивер с квадратным верхом, сабля, пистолеты, мундир…
- Свяжи ему руки! Возьми пояс и свяжи офицеру руки! - приказал незнакомец.
- Месье, вы позволите мне хотя бы застегнуться? - Крошка послала незнакомцу взгляд, который был явно украден у поверженного лейтенанта.
- Застегнись, - равнодушно ответил таинственный повелитель, и только тут Сандро осмелился поглядеть на него.
Незнакомец был одет странно и непривычно. На нем были охотничьи рейтузы темно-зеленого цвета, заправленные в сапоги и стянутые в талии кожаным ремнем. Крепкая замшевая куртка была распахнута на груди и открывала какую-то странную нежно-голубую шелковую рубаху без ворота, точнее, ворот должен был находиться где-то на спине, как бывает у женских платьев. Шляпа незнакомца висела на тесемках у него за спиной, и Палабретти с удивлением понял, что это женский капор. Однако голова незнакомца была коротко подстрижена, а над верхней губой чернели усы.
Пол незнакомца по-прежнему оставался неясным: это могла быть женщина, переодевшаяся мужчиной, но мог быть и мужчина, переодевшийся женщиной. В пользу мужского начала говорило нечто, топорщившее рубаху-платье спереди, но Палабретти не поручился бы, что это не пара метательных гранат. Незнакомец был вооружен двумя большими двуствольными пистолетами и мог, не перезаряжая оружие, уложить всех присутствовавших в комнате, включая самого себя. Еще пара пистолетов калибром поменьше была в замшевых кобурах, пристегнутых к поясу. Там же находился большой, восточного типа кинжал в серебряных ножнах, пороховница и сумочка для пуль. За спиной незнакомца на ремне висело короткое ружье с раструбом для картечной стрельбы. Наконец, из сапог, к подошвам которых были пристегнуты войлочные подкладки для бесшумной ходьбы, выглядывали две костяные рукоятки ножей. Но вахмистр, скорее всего, был зарезан большим кинжалом - настолько огромна и ужасна была рана на горле.
- Сейчас сюда придут мои уланы! - хрипел Ржевусский, извиваясь на полу. - Они всех повесят без суда!
- Правильно, - согласился незнакомец. - Потому что вы будете убиты, а они, - он мотнул головой в сторону Крошки и Сандро, - будут метаться по этой комнате, где на полу будет лежать разряженный пистолет. Это не сыграет особой роли для вас, лейтенант, но очень затрагивает интересы господ маркитантов.
- Мы сделаем все, что вы прикажете! - воскликнул Палабретти.
- Прекрасно! - ухмыльнулся человек в охотничьем костюме. - Тогда будьте добры перекатить в подвал бочки, которые вы набили ворованными ценностями. А вы, мадам, посидите здесь.
Мозг у маркитанта соображал быстро: действительно, вот-вот сюда явятся уланы, обшарят фуру и найдут золото. Можно было, конечно, плюнуть на все и угнать лошадей вместе с повозкой, но кто знает, не оставит ли в этом случае пришелец Ржевусского живым? Тогда Палабретти найдут в два счета и лишат не только золота, но и жизни.
Сандро пулей помчался по лестнице, скатил с телеги бочку и торопливо покатил ее в дом, за ней - вторую. Крышек у бочек не было. Их заменяло скомканное тряпье, посуда лежала неплотно и дребезжала, но все-таки страх заставил Сандро работать быстро. Не прошло и часа, как бочки очутились в подвале. Как раз в этот момент на улице послышался гомон голосов, топот копыт, ржанье и похрап коней. Всадники въехали во двор.
- В подвал! - скомандовал незнакомец. Оставьте этого!
Он имел в виду лейтенанта. Но по лестнице уже громыхали сапоги. Палабретти, бросив Крошку, припустил бегом и успел проскочить прежде, чем поляки показались на втором этаже. Но Крошка и незнакомец оказались отрезанными - маркитантка поскользнулась на паркете и упала.
- Я сломала ногу! - вскрикнула она. Незнакомец рывком поднял ее с пола и, поддерживая, поволок через анфиладу. Но было уже поздно: польская речь слышалась на втором этаже.
- Проклятие! - вскричал незнакомец по-русски.
КЛЕЩ ВСТУПАЕТ В БИТВУ
Простоволосая, без монашьего плата, казалась Марфа совсем молодой. Всего ничего - морщинки в уголках глаз да немного рыхловато под подбородком. А ниже шеи - так и вовсе молодуха. Белая, гладкая, тугая, крепкая. Может, это и казалось Клещу по старости, да только стариком он себя не чуял. Не ломило нигде, не хрипело, не тянуло. Поди, все тридцать годов с него Марфа сняла снадобьем своим. Ну а он за то тешил ее, ласкал да похваливал.
Одно плохо - не мог Клещ от Марфы оторваться, ровно приклеила к себе, а ведь спешить надо было. Но разве вспомнишь про дело, когда такая потеха приключилась? И про Агапа забыл, и про иных, что по его приказу разные работы и заботы исполняли, живота не жалеючи.
- Гори-гори ясно, чтобы не погасло… - выстанывала Марфа, - птички летят, колокольчики звенят…
Вздрагивали веки ее, блаженство на губах играло, душа пела.
И все-таки сколько веревочке ни виться, а конец будет.
Сама Марфа сказала:
- Хватит, родименькой. Добро, что я с тебя лишек дурной силы взяла, а вот теперь уже и добрую потяну. Того не надобно. Раз снадобье дала, то и все меры на тебя приложила, как жить и сколько.
- И сколько ж ты мне намерила? - спросил Клещ устало.
- Не скажу. Пока мыслить о добре будешь - добрая сила будет держать. Поведет на шальное, на зло - сгинешь, вот и весь сказ… Надо бы в бане попарить тебя да в чистое переодеть.
Перед тем как войти в баню, Марфа сняла тельный крест и, поцеловав его, сказала:
- Сымай свой. Поменяемся. Будешь мне брат крестовый.
Надели друг другу на шею крестики, троекратно расцеловались.
И впрямь, безгрешно и благопристойно прошли они через водное очищение. Плескали воду на каменицу, шипела она вихрями пара, жгла кожу, изгоняла бесов, хвори и мерзости, очищала тело и душу.
Сюда, в гущу приземистых улок и закоулков, разделенных путаными и перепутанными заборами, тынами, палисадами, укрытую деревьями и кустами, французы не совались. Марфина изба тремя узкими окошками и крыльцом глядела на небольшую улицу, немощеную и истоптанную, - чисто деревенскую.
Вечерело. Не по-осеннему теплый вечер стоял, и Марфа с Клещом сидели на лавке у бани чистые, свежие, ублаготворенные.
Здесь, в богом забытом уголке Москвы, было еще тихо. Но подалее, в версте-полутора отсюда, поднимались в темнеющее небо дымные облака, где-то метались уже и языки огня. Долетали неясные голоса, отдельные выстрелы, грохали какие-то отдаленные взрывы, вспыхивали зарницы. Враг был и Москве, он хозяйничал, бражничал, справлял свой день. А Москва - брошенная, забытая, пустая - бессловесно мучилась.
И тут грянуло два близких выстрела, потом еще несколько.
- Никак у генерала Муравьева палят! - обеспокоенно вздохнула Марфа. - Две улицы отсюда.
- У Муравьева, говоришь? - Клещ что-то вспомнил, и его мирному настроению окончательно пришел конец.
- Ну да. Генерал-майора и кавалера отставного Ивана Юрьевича Муравьева. Да куда ты попер? - удивилась Марфа. - Нашли небось пожиток какой да не поделили, басурманы, вот и палят друг дружку… Тебе-то они на кой ляд сдались?
- Нашли… - прошипел Клещ. - Я им найду, мать их распротудыть!
Шаги Клеща слабо слышались в проулке, а выстрелы от дома Муравьева грохали все чаще и злее. Марфа всхлипнула и перекрестила вослед непутевого своего крестового брата…
Он вышел на зады муравьевского дома незамеченным, несмотря на то что солнце еще не село и сумерки, как назло, сгущаться не хотели: во многих уже концах Первопрестольной проклюнулся Великий Красный Петух. "Завтра закукарекает!" - злорадно вспомнил Клещ слова Кривого.
Прячась в кустах, держа наготове пистолет, Клещ подобрался к ограде заднего двора - крепкому бревенчатому забору сажени полторы в вышину. Раньше бы, до отъезда барина, из-за забора бы уже загавкали злющие кобели, почуяли бы чужого. Но барин уехал и кобелей забрал, а раз так, то и жить легче. Знал Клещ один лаз, который устроили под забором барские дворовые, чтоб по ночам до милушек ходить. Был тот лаз между конюшней и шорным сараем, где под навесом держали сено. Сено-то и прикрывало подкоп, о котором ни барин, ни дворецкий не ведали.
Оглядевшись и убедившись, что ни справа, ни слева его не видят, Клещ протиснулся в лаз, осторожно прогребся через сено, глянул.
Палили в доме, на втором этаже. А тут, внизу, всего шагах в десяти, перед Клещом виднелся солдат - улан польский. Солдат держал на весу кавалерийский короткий карабин и глядел наверх, видать, приказано ему было следить, чтоб тот, кто наверху воюет, не убег.
Сообразил Клещ, что улан тут не один стоит, а дом скорее всего окружен ими кольцом, и стоят они, видя друг друга. А значит, ежели Клещ сейчас улана со спины врасплох возьмет, то только этого и успеет прирезать, а ближние двое Клещу дыр в голове добавят.
Тем же лазом Клещ вылез обратно. Тут его клюнуло: уланы - войско конное, значит, сено им надобно. Ежели подпалить сенник - тушить побегут, тем более вроде у них и в конюшне лошадки похрапывают - господ офицеров небось… Нут-ка, побегайте, панове!
Клещ вздул трут, сунул огонек в сено. Не сырое, задымило желтым, затрещало, занялось!