- Туда идешь. Туда, родимая. И здесь повернула правильно. Не стой, не стой, не останавливайся. Дальше иди, хорошо иди, прямо иди. Здесь налево поверни, французов обойди. Во двор сверни, дальше иди!
Надежда, вслушиваясь в слова, произносимые Марфой, ощущала, как сердце начинает учащать бег.
- Не я тебя веду - бог ведет. Нет бога русского, нет цыганского - един бог, едина сила, едино блаженство и едина мука. Иди. Тут садом, садом проходи. У стены щель, в нее боком, мальца не повреди. Дом обойди, сарай обойди, заходи в дровеник. Положь мальца на пол. Бочку откати, подпол открой. Бери малого левой, придерживайся правой, полезай в подпол. Добро. Веревку дерни, закрой за собой. Добро. Иди далее, хорошо идешь… Не думай о черном. О белом думай, о боге думай, душу спасаешь! Вправо теперь, вправо иди. Бог ведет, не я веду. Душа светлеет, бог тебя любит, бог тебя в блаженство вечное ведет. Иди. Не думай о черном. Не страшись - его сила божьей не ровня. Еще иди, не стой, не стой, прямо иди. К богу идешь, к спасению. Злая сила покинула, добрая приняла. Иди, родимая, моя взяла. Лестница, бережней, ставь ногу ровней. Добро идешь, туда идешь. Пришла. Стучи три раза!
И тут послышался явственный троекратный стук в дверь.
Марфа, не открывая глаз, встала, сделала шаг, словно лунатик, и такими же механическими, деревянными шагами, твердо и звучно ступая, подошла к двери. Лязгнул металл, и Надежда, широко открыв глаза от суеверного ужаса, все еще не веря во вновь обретенное счастье, увидела на пороге бледную, закутанную в шаль цыганку с младенцем на руках. Ее лицо было так же неподвижно, как и Марфино.
- К ней иди. Верни дите матери - господь грехи простит. - Марфа встала у двери, открыв Насте проход к Надежде. Цыганка все теми же завороженными шагами подошла туда, где сидела Надежда, и протянула ей малыша. Муравьева привстала, шагнула навстречу и осторожно взяла ребенка из ее рук. Малыш тихо посапывал, причмокивал губками.
Теми же механическими движениями Марфа открыла дверь подвала, ведущую в подземный ход, и сказала по-прежнему неживым голосом:
- Ступай с богом. На тот год сама родишь, свое дите кормить будешь. Ступай - как пришла, так и ушла.
Настя вышла и теми же механическими шагами, какими передвигалась Марфа, сошла в подземный ход. Шаги ее гулко отдавались в каменных сводах, постепенно удаляясь, и наконец затихли.
Лишь после этого Марфа затворила дверь и задвинула засов. После этого она взяла руками горшок, над которым уже не было пара, и выплеснула в печь. Наконец ведунья села на прежнее место и в прежнюю позу. Глаза ее открылись, лицо мигом порозовело.
- Скажи, Марфа Петровна, а как это ты с ней разговаривала? Я бы ни за что не поверила, если б не видела все сама.
- Это, милушка, так просто не сказывается, ведовство - дело тайное. Оно как топор: один дрова рубит, а другой - головы сечет. Не каждому дадено. Меня бабка обучила, перед смертью передала все. А со мной помрет все, поди-ка. Травы надо знать, да коренья, да каменья, да как чего сушить, да тереть, да парить. Слова надо знать, они как ключики - ларчики отпирают, а в ларчиках тайности да хитрости лежат.
- Ты знаешь, Марфа Петровна, - припомнила Надежда, - в старину были такие люди, алхимисты, которые искали философский камень, чтоб свинец переделывать в золото. А ты не умеешь?
- Нет, не умею. И не надобно этого. Коли золота будет много - так оно и цениться будет мало. А алхимики-то все дураки. Знавала я одного, чернокнижник был, тоже, вишь ты, золото захотел добыть. Так надышался ртути, что помер, прости господи.
- А лекарство от всех болезней ты не знаешь? - не отставала Надежда. - Его в древности называли панацея…
- А могли бы смертью назвать, - заметила Марфа. - Смерть - вот она и есть от всех хворей лекарство. Не бывает такого, чтобы все сразу лечить. Это только Клещ, язви его в душу, от всех болезней настой нашел - водочку. А как прихватило, так ко мне приполз, чтоб я ему силы прибавила…
СКВОЗЬ ПОЖАР
- Ушли солдаты, - прошептал Клещ, - по одному их, вишь ты, на веревке вытягивали. Хорошо, брат, что сюда не докопались.
- Нам-то как уйти, дедушка?
- Хрен его знает, думать надо. Сначала поищем, где еще стена тонка, а потом, ежели такого места не найдется, где бог даст, там и начнем. Струмент есть, долбить обучены. Авось не успеем до того с голоду помереть.
- Это что же, сами ход копать будем?
- А те, по которым ходили, думаешь, не люди копали? И тоже, брат, жрать хотели.
Пошли вдоль стены, Клещ осторожно выстукивал стену костяшкой согнутого среднего пальца. Чем дальше шел, тем больше мрачнел.
- Толста… - пробормотал он, переходя к другой стене. Но и тут утешения не было.
- Дедушка, - спросил Агап, - а может, через ту, где лестница?
- Хм… Думал об том, еще когда в нужник дыру пробивали. Где начнем-то знаем, а вот куда выйдем? А ну как за стенкой на первом этаже французы? Тут ведь Кремль, сам ихний стоит, значит, и солдат до хрена. Опять же, от развала у них чуткости прибыло, не спят, поди, караулят. Начнем долбить - услышат. В таких делах под пол уходить надо, да тут, вишь, залито водой, и сочится она из-под пола. Стало быть, и глубже вода… Пойдем-ка, все стены обстучим.
Но сколько ни стучали, такого тонкого места, как у нужника, не нашли.
- Да, брат, - покачал головой Клещ, - и вправду, выходит, надо через лестницу. Иного места нет. Не забоишься, тамбовский?
- С тобой-то нет, дедушка.
- Ну, коли так, с богом. Бери кирку.
Агап размахнулся, клюв кирки отскочил, будто от железа.
- Камень, - заметил Клещ, - это тебе не кирпич. Покрепче будет. Старайся в швы бить. Поди, ломом сподручнее.
- Дедушка, - Агап припомнил, как начало у него выходить дело с той стенкой, что он вчера продолбил…
- А что - и то затея! Хм! - Клещ с Агапом в две струи полили стену по краям, а затем дружно взялись долбить - один ломом, другой - киркой.
Некоторое время из стены выпадали кусочки раствора. Но потом вдруг зашатался и выпал, с грохотом расколовшись, огромный каменюка. И сразу вся стенка вздрогнула, треснула и повалилась.
- Берегись! - заорал Клещ.
Агап шарахнулся, отскочил, но сам Клещ не уберегся: пудовый камень с хрустом ударил его по носку сапога. От страшной боли Клещ коротко вскрикнул и повалился наземь, потеряв сознание.
Проем открыл им выход на свежий воздух, впрочем, сильно задымленный. Была ночь, но зарево освещало все окрест так, будто солнце еще не зашло. Совсем неподалеку на фоне багряного неба рисовались купола соборов, колокольня Ивана Великого, шатровые верхушки башен с кроваво-блестящими медными орлами.
- Дедушка! - взвыл Агап, бросаясь к неподвижному Клещу, затормошил старика.
- О-о-ох! - выдохнул Клещ. - Ногу-то мне расшибло, начисто… Беги! Сам беги! Мне пропадать, а тебе еще жить!
Откуда-то справа по каменным плитам затопали сапоги.
- Ки вив?! Ки вив? - загомонили чужие голоса.
- Не могу я, дяденька! - Слезы покатились у Агапа из глаз.
- Обое пропадем, дурак! Тикай! Убью! - Клещ выдернул из-за пазухи пистолет и прицелился в Агапа, но тут боль снова выбила его из сознания. А топот ног все приближался, хотя солдаты еще не видели ни Агапа, ни Клеща.
Агап было попытался волочь старика. Но ему сразу стало ясно, что так и впрямь не уйти. Тогда Сучков втянул Клеща обратно в пролом, протащил по лестнице и укрылся в промежутке между лестницей и полом - в небольшой нише.
Топот приблизился. К алым и багровым отсветам зарева прибавился желтоватый свет фонарей.
- Кес ке се? - озадаченно произнес кто-то. - Лабреш…
Французы лопотали, стали спускаться вниз. Агап сжался - Клещ лежал без памяти, но стоило ему застонать…
На всякий случай Агап положил руку на рот старика, но, слава богу, Клещ молчал.
Солдаты спустились под лестницу, мельком посветили в угол, но Агапа с Клещом на коленях в нише не заметили. Они прошли дальше, убедились, что подвал пуст и не содержит ничего стоящего, а потому вернулись и поднялись наверх.
Клещ пришел в себя и тихо простонал:
- Чего ж ты не ушел-то, дурак?
- Солдаты были, дедушка. Все одно поймали бы.
Агап осторожно выбрался из-под лестницы, прислонив Клеща спиной к стене, и, поднявшись наверх, выглянул из дыры. Поблизости никого не было, но по всему Кремлю слышались гогот, пьяные песни, ругань на чужом языке. Агап вернулся.
- Дедушка, я ведь и куда идти не знаю. Тута дома кругом большие да стены…
- Это так… Ворота, поди, стерегут. А стены тут по многу сажен, каменные, не перескочишь. Уи-я-а… Не сдюжаю. Силов нет терпеть! М-м-м… Вот что: попробуй-ка пойти направо, может, до Тайницкого сада доберешься. Там с горки слезешь, внизу стена будет… Есть там в одном месте дырка, лопухами заросла. Пролезешь, к реке выйдешь…
- Да пропаду я без тебя, дедушка! Я ведь Москву эту вашу только из-под земли и видал!
- Экой ты… Ну, выходит, так и так пропадать. На закукорки-то возьмешь? Удержишь ли?
- Удержу! - решительно ответил Агап и, взяв Клеща за руки, взвалил на плечи.
Благополучно поднявшись по лестнице, Агап вынес Клеща на двор; стараясь не высвечиваться из темноты, двинулся направо.
Проулком выбрались к освещенному месту. Тут пылало несколько костров, стояли две или три бочки с вином, ружья, составленные пирамидкой.
Барабаны. Часть французов уже дрыхла на расстеленных шинелях и попонах, другие горланили песни, третьи, пошатываясь, бродили, размахивая кружками, кто в обнимку, кто поодиночке. Валялись обглоданные кости, тряпки, какие-то детали амуниции…
- Не пройти, - пробормотал Агап, - все заполонили…
- Шинелишку бы да кивер добыть… - помечтал Клещ. - Под эдакий запой и не отличили бы… Они небось и пароль не спрашивают. А нога саднит поменее. Пошли бы на манер вон тех питухов… Глядишь, и выбрались бы.
- Гля, деда, - испуганно зашептал Агап, - никак сюды идут…
- Идут, - скрипнул зубами Клещ, присаживаясь и вытягивая из-за пазухи пистолет.
Пошатываясь, в проулок вошли два очень пьяных француза.
- Пар бле… - мутно пробормотал один и осел у стены. Шинель, надетая внапашку, сползла с плеч.
Второй француз, бородатый, помочился, постоял, а затем уселся рядом с приятелем и захрапел.
Клещ, опираясь на плечо Агапа, осторожно глянул.
- Готовы, поди. Ну, Агап, теперя изловчись-ка. Вон с того не худо бы сапоги снять, чтоб лапти твои не показывались. А с обоих еще - и шинели.
- А ежели проснутся?
- Зарежешь, - спокойно сказал Клещ. Того…
- Не смогу… - виновато произнес Агап. - Снять-то сниму, а ежели поймают - не смогу ножом. Не умею.
Клещ достал из сапога кнут, развинтил рукоять, вынул "дудочку" и иголки. Агап, помалкивая, смотрел…
- Заснут они сейчас, - не желая пугать молодца, пояснил Клещ. - Крепче прежнего… Так и снимешь незаметно.
Клещ прицелился, дунул. Иголка вонзилась французу в щеку. Тот на секунду проснулся, дернулся, толкнул и разбудил второго, но тут же осел, повалился на бок. Второй что-то пьяно забормотал, повернулся к товарищу, но вторая иголка, пущенная Клещом, попала ему в затылок.
- Дьябль! - пробормотал француз и ткнулся лицом в труп своего приятеля.
- Ступай! - строго велел Клещ. - Сымай лапти и надевай сапоги. Носил когда на деревне-то?
- Со свадьбы ненадеваны лежат… - вздохнул Агап, перекрестился и с опаской приблизился к французам.
Сдернуть сапоги удалось легко, еще легче было снять шинели. Взяв все в охапку, Агап вернулся за контрфорс, где дожидался Клещ.
- Скидай лапти, влазь в сапоги… Онучи не снимай, вот так, - морщась от периодически накатывавшей боли, пробормотал Клещ. - Помоги-ка мне шинель надеть… Вот, молодец… Ий-мать! Дергает нога… Ну, пошли с богом. По-русски - ни-ни! Молчи! Ежели я чего буду орать, то мычи, понял? Давай плечо, обопрусь… Дай боже за ворота выйти!
На освещенную площадку вышли, шатаясь. Никто не обратил на них внимания. Клещ бормотал невнятное, прикидываясь. Агап тоже. Мимо костров прошли не спеша, хотя у Агапа поджилки тряслись. Черноволосые, курчавые, усатые французы пьяно горланили, визжали.
Стали спускаться к Боровицкой башне. У ворот горел костер, прохаживались трое часовых. Они увидели идущих к ним Клеща и Агапа, но особенно не взволновались. В ворота то и дело проходили какие-то солдаты, некоторые вели с собой девок…
- Ишь стервы! - прошипел Клещ. - Подстилки! Кишки бы выпустил гулящим этим!
- Ки вив? - на всякий случай окликнул одного из солдат часовой.
- Мерд! - ответил тот, и оба заржали.
- Пароль, что ли? - удивился Клещ. - Хотя это ж по-ихнему "дерьмо"…
Видно, у часовых глаза уже так примелькались, что они и Клеща с Агапом приняли за своих. Правда, один из них, что помоложе, хотел было заступить дорогу, но Клещ с неожиданно правильным французским прононсом запел:
- Вив ле Анри Куатро! - После чего часовой махнул рукой и пропустил их.
Агап, прибавив шагу, поскорей увел Клеща в ближайший проулок.
Здесь еще не горело, но совсем неподалеку, в двух-трех улицах, уже бушевал огненный шторм, ветер гнал пламя, дотла сжигавшее деревянные дома, а каменные превращавшее в скелеты.
- К Арбату бы надо, - тоскливо произнес Клещ, - там лаз у меня есть, под землю уйдем. Только вот огонь бы не опередил…
- Может, в дом к кому постучаться? - предложил Агап. - А то нога-то у тебя…
- Да я уж скоро и чуять ее не буду, - сказал Клещ. - Дойти надо. А в дома стучаться не след. Нет никого. Окромя французов.
В гору идти было трудно. Агап умаялся, а Клещ - и того больше. Видно было, что он вот-вот опять потеряет сознание. А впереди, уже совсем близко, стена деревянного дома повалилась на улицу и перегородила ее пылающей баррикадой из бревен и досок.
- И не тушит никто… - пробормотал Агап. - Дураки они, что ли, французы-то?
- Дураки… - пробормотал Клещ. - Дураки и есть, крыс еще жрать будут…
- Не пройти, - охнул Агап, - и сзаду огонь лезет… Вона, смотри!
Клещ опять выстегнулся из ума, но наступил на раздробленную ногу и от боли пришел в себя.
- Направо сворачивай, может, на Колымажный двор выйдем…
Свернули. В проулке огня не было, но дым ел глаза и сушил горло.
- Морду кутай, задохнемся! - прохрипел Клещ и попытался поднять ворот французской шинели.
Красное пламя столбом встало сквозь пелену дыма, искры роем взвихрились где-то впереди, за полосой дыма, тысячами светляков взмыли вверх, ветер бросил их куда-то вбок, на еще не горящие дома…
- Стой! - с надрывом крикнул Клещ. - Вертаемся… Горит Колымажный… К реке надо, налево!
С испуганными криками мимо Клеща и Агапа пробежало сразу с десяток французов. На последнем горела шинель, он визжал и корчился на бегу, не догадываясь сбросить одежду.
Жар настигал. Клещ и Агап не могли бежать так быстро, как французы, а огонь, подхваченный ветром, слизывал одно строение за другим по обе стороны проулка, то тут, то там падали головни, не раз уже искры кусали руки и шею.
- Пропадем, дедушка! Сгорим! - взвыл Агап.
- Ништо… - пробубнил Клещ. - Выберемся еще, господь не оставит…
Успели они дойти до улицы прежде, чем весь проулок залило огнем. На счастье, подвернулись выломанные французами ворота какой-то богатой усадьбы, уже разграбленной дочиста. По всему двору валялись битые стекла, зеркала, посуда, распотрошенные подушки, перины, расколотые чашки…
На истоптанном дворе, в грязи, на атласном зеленом пуховике лежала мертвая истерзанная девчонка. Не барышня, а так, из дворовых, видать, или уличных. Попалась не в добрый час голодным до баб солдатам, не поглядели, что дите…
- Все! - сказал Клещ, садясь. - Не могу идти. Топай один, внучек…
Агап не знал, чего сказать, потому как ему было ясно, что с Клещом он пропадет наверняка, а без Клеща - обязательно.
Сквозь гул и треск пожара вдруг послышалось ржанье.
- Конюшня! - дым стлался по двору, летали искры и копоть, но Агап двинулся в ту сторону, куда указал Клещ. Все денники были открыты, лишь в одном тоскливо ржал старый, кожа да кости, мерин. Бросили его баре.
Агап вывел коня на свежий воздух.
- Э-э, брат, - вздохнул Клещ, подмигивая коню. - Да мы, поди, ровесники с тобой. Лет пятнадцать тебе, сивый, а то и поболее будет…
Клещ поставил здоровую ногу на колено Агапу, уперся руками в холку, со стоном перекинул разбитую ногу через круп.
- Уздечку бы, - Агап повернулся к конюшне, но тесовая крыша ее уже пылала.
- За ногу держись, - посоветовал Клещ, - а может, за спину ко мне сядешь. Коняка жилистый, повезет двоих…
Агап с опаской взобрался на коня. Мерин всхрапнул, но не зло, а как бы укоризненно: мол, куда вас столько на старую хребтину?
- Пошел, - сказал Клещ, легонько поддав коня каблуком. Мерин затрусил куда-то в глубь двора, потом чуть прибавил шагу. Через выбитую калитку проскочили на пустую, еще не загоревшуюся улочку, пересекли ее, пригибаясь, проехали сквозь низкую подворотню. Мимо брошенных кем-то недогруженных телег, через внутренний двор протиснулись между сараями.
Но тут справа кто-то грозно рявкнул:
- Хальт! Штеен бляйбен!
- А вот хрен тебе! - гаркнул Клещ, пришпорив мерина каблуками. Агап только успел вцепиться Клещу в кушак, а сам Клещ - в сивую гриву своего "скакуна". Мерин с неожиданной прытью перешел на галоп, промчался через истоптанный огород, перескочил палисадник и вынес седоков на крутой и извилистый спуск. Между крышами кроваво-маслянисто мерцала подсвеченная пожарами речная гладь.
- Убьет! - взвизгнул Агап. - Не удержать без узды-то!
- Держись! - гаркнул Клещ, силясь захватить мерина под горло.
Две темные фигуры, появившиеся из-за очередного извива спуска, только успели шарахнуться в стороны из-под копыт и что-то заорали вдогон:
Вода была уже совсем близко, и Агапу казалось, что уж вроде бы все добром кончилось, когда вдруг зацепился конь ногами за валявшееся поперек улицы бревно. Оба седока полетели через голову мерина…
Упали хорошо, если не считать того, что Клещ, ударившись больной ногой, на минуту потерял сознание. Агап ушибся не сильно, только рожу ободрал о какие-то ветки да ладони ссадил. А хуже всех пришлось коняке: он не только сломал себе о бревно передние ноги, но и шею, когда навалились на нее седоки… Лежал мерин, судорожно подергивая ногами, и растерянно моргал левым глазом, не будучи в состоянии повернуть голову. В глазу этом отражалось клокочущее, окутанное дымом московское небо, и большая слеза выкатывалась на оскаленную морду…
- Река, дедушка! - прошептал Агап. - Рядышком! С обрыва только сойтить…
- Не подняться мне в этот раз, - пробормотал Клещ, - сила ушла. Марфа все сосчитала, зараза.
- Донесу! - Агап ухватил Клеща за руки, взвалил на плечи и потянул вниз, мимо бревенчатых заборов, туда, где маячил на фоне воды силуэт дощатого причала. Оставалось десять, может быть, пятнадцать шагов, когда спереди кто-то невидимый окликнул:
- Ки вив?
- Ле сапер! - ответил Клещ первое, что пришло в голову, и дал возможность Агапу пройти еще шагов пять, прежде чем часовой рявкнул:
- Пароль!