Муравьев вдруг подумал, что и подстава могла иметь место. Мужик, который подменил тюбик, как и те двое, что играли с Рыжиковым в карты, вовсе не знали, что убивают своего приятеля. Допустим, им сказали, что там какая-нибудь безвредная мазь, от которой, к примеру, кожа сразу становится как у негра, но только в тех местах, где ею помажешь. Ложишься загорать и через часок видишь: пузо и грудь черные, а все остальное белое. Милая шуточка старых друзей! Ну а когда эти самые шутники сообразили, что уморили дружка, с перепугу решили опять подменить тюбики…
Нет, не больно это достоверно выглядит! Тем более что парни, судя по описанию Шнобеля, не слишком молодые. Такие шуточки в компании 18-20-летних оболтусов возможны, а тут, наверно, были ровесники Рыжикова, ребята из тех, кому за тридцать.
Но ведь подменил же кто-то этот чертов тюбик!
А что, если подстава и состояла в том, чтоб подложить тюбик с чужими отпечатками? Могло быть такое? В принципе - могло. Но тогда, опять-таки, это надо было сразу делать, а не тогда, когда Миня там возвышался.
Наконец, старшина додумался до самого маловероятного. А что, если сами опера подменили тюбик? Сейчас всякое бывает… И мало ли ментов, которые на две стороны работают? Зарплата-то не ахти, а жить хочется не хуже других.
Муравьев утешил себя мыслью, что он лично - человек маленький, никто ему не поручал вести следствие, доложил он все, что положено, а его дело - смотреть, чтоб на пляже был порядок. Так что он вовсе не обязан ломать голову над тем, за что лейтенанты, капитаны, майоры и прочие чины со звездами получают свои зарплаты. Они сами по себе, а он сам по себе. Выговорешник, возможно, он вполне заслужил, но с работы его не выгонят.
И все-таки что-то мешало спокойно лежать на диване и ловить кайф от пива. Будто зудело что-то, только не на коже, а в мозгу. Как будто туда, в черепушку, муха залетела или гусеница заползла. Но Муравьев прекрасно понимал, что такого быть не может. Истинной причиной этого мозгового зуда была та самая, последняя, "маловероятная" идейка насчет того, что опера подменили тюбик с кремом.
Старшина как-то невзначай подумал: его неуместное замечание о том, что тюбик не тот, может вызвать намного более крутые последствия. Как ни крути, а он единственный, кто толком видел настоящий тюбик с риской. То есть свидетель, который может и в прокуратуре дать ненужные показания, и в суде. И против тех, кто отравил корреспондента Рыжикова, и против оперов, которые, возможно, проводили, так сказать, "операцию прикрытия". Фиг его знает, за что и почему навели решку этому писаке. Неизвестно, в какие крутые делишки он сунул нос, кому перешел дорожку и - главное - насколько большие деньги в результате оказались под угрозой.
Если очень большие, то тут никто не поскупится провести "зачистку местности". То есть убрать всех, кто способен где-то и что-то вякнуть, о чем-то заикнуться и так далее. Причем одно дело, ежели речь идет о простом желании отмазаться от представителей закона. Тогда просто-напросто дадут кому надо на лапу, и дело об убийстве Рыжикова либо просто не станут возбуждать, признав, что он помер от солнечного удара или острой сердечной недостаточности, либо, если все-таки возбудят, то через пару месяцев или даже раньше закроют.
Но совсем другое, если Рыжиков влип в разборку между какими-нибудь солидными конторами. Допустим, если одна фирма наняла его для того, чтоб накопать кое-что про другую, тиснуть статейку в "Телеграфе", который сам губернатор читает, и тем самым, грубо говоря, "обосрать всю малину" конкурентам. А другая фирма, почуяв, что Рыжиков про нее что-то вынюхивает, решила, что этого щелкопера пора пристукнуть.
Однако журналюг для начала стараются перекупить, а уж потом прибегают к каким-то силовым мерам. Как представлялось старшине, ежели этого Рыжикова решили уморить с помощью ядовитого крема, то очень хотели, чтоб смерть была признана последовавшей от естественных причин. А раз так, то всех, кто знает что-либо лишнее о причинах этой смерти, нужно вывести из игры. И если догадка старшины насчет того, что тюбик подменили сами опера, справедлива, то они могут сообщить тем, кто их обашляет, и про слишком наблюдательного старичка Шнобеля - не зря он боялся, черт побери! - и про старшину, который тоже увидел лишнее.
Никто особо не удивится, если Иван Сергеевич погибнет на боевом посту. В России за год погибает несколько сот милиционеров. Дело обычное:..
Нет, все-таки дурак он, хотя еще и не старый! Так оценил себя Муравьев в свете всех этих размышлений. Ну увидел, что тюбик не тот, - промолчи! Выслушал россказни Шнобеля, покивал: "Спасибо, гражданин, разберемся!" - и не стал бы ничего докладывать. Или доложил бы, но как-нибудь, как выразился сам Шнобель, "конфиденциально". Вот теперь сиди и жди, придурок, когда тебя мочить придут!
В эту самую минуту в дверь квартиры позвонили. Старшина никого в гости не ждал…
ВАНЯ-ПУХ ПРИШЕЛ В ГОСТИ
Поскольку на часах было уже 22.35, а Муравьев только что размышлял о тех негативных последствиях, которые могли иметь место из-за его неосмотрительности, звонок резко подействовал на его нервную систему.
Да, вполне могло быть так: старшину решили навестить те граждане, которым не понравилась его излишняя осведомленность об обстоятельствах смерти господина Рыжикова. Так что не исключалось, что эта публика пришла сюда для того, чтоб прямо с порога всадить в Ивана Сергеевича несколько пуль из "ТТ" с глушаком. И очень возможно, что они могут сделать это прямо через деревянную дверь, которую можно пробить даже из обреза мелкашки. И окликать рискованно, и в "глазок" смотреть. Вдарят прямо в "глазок" - и эта стекляшка вместе с пулей и мозгами вылетит у Сергеича через затылок. Может, не отзываться вообще? Но кто гарантирует, что эти ребята не взломают дверь и не войдут сами?
А табельный пистолет старшина сдал, уходя из конторы домой. Правда, в хозяйстве у Муравьева имелась охотничья двустволка, но он держал ее как положено, в разобранном виде и в запертом сейфе. Пожалуй, пока успеешь расчехлить, собрать и зарядить, и дверь взломают, и два раза застрелить сумеют.
С другой стороны, а вдруг там, за дверью, вполне приличные люди? Может, кому плохо стало, позвонить надо. Бывали такие случаи - ведь телефон-то на всей лестнице старенького двухэтажного домишки, построенного в 20-е годы, - у одного Муравьева.
В общем, старшина преодолел мандраж - на работе он такого никогда не испытывал, хотя за прошедшие годы службы раза четыре в перестрелки попадал и не один десяток верзил с ножами задерживал. Преодолел, подошел к двери, держась в стороне от проема, на случай если попробуют на голос шарахнуть, и спросил строго:
- Кто там?
- Это я, Пухов Иван! - очень робко отозвались из-за двери. - Сергеич, теза, открой!
Голос был точно Вани-Пуха. Старшина рискнул глянуть: да, на тускло освещенной площадке стоял взъерошенный спасатель с пляжа, и никого больше не просматривалось. Муравьев открыл дверь и сразу почуял густой запах перегара. Ваня, пугливо озираясь, заскочил в квартиру и сам за собой захлопнул поскорее дверь.
Ваня-Пух когда-то учился с Муравьевым в одной школе, только на три классу моложе. И был при этом притчей во языцех или скорее штатным посмешищем для всей школы. Некоторые педагоги считали, что Ванино место во вспомогательной школе, другие - что он хитрый пройдоха, который только изображает придурка, третьи, которых было, к сожалению, меньшинство, полагали, будто Ваня вполне нормальный мальчик, только ему фатально не везет.
Эти третьи, безусловно, были правы. Во-первых, ему не повезло с родителями. Сначала родная мама сбежала от папы и сына. Фиг знает куда и зачем. Папа вроде бы от сына не отказывался, но привел домой другую тетю. Эта другая тетя Ваню тоже не полюбила, но зато приучила папу к пьянкам, от которых тот и загнулся. Потом эта тетя привела в квартиру вполне сносного мужика. Этот мужик, наверно, был даже лучше, чем Ванин родной папаша, потому что его споить не удалось, и Ваня все-таки сумел окончить восемь классов.
Во-вторых, Ване не повезло с характером. Вообще-то он был жутко стеснительным и застенчивым мальчиком, у доски заикался так, будто имел врожденный дефект речи, но, с другой стороны, на него нередко находило желание доказать всем, что он храбрый и отчаянный.
Выйдя из стен школы, Ваня пошел на местный кузовной завод и попал в цех покраски. Работал он хорошо, но отмывался от краски плохо. К тому же и там с ним постоянно что-нибудь происходило. Рабочий класс, как известно, к спиртному равнодушия не проявлял, а Ваня проявлял солидарность с рабочим классом. От полного спаивания Пуха спас призыв в армию.
После возвращения на родину Ваня вновь стал работать на кузовном и принимать все, что горело. Само собой, что это время от времени приводило его в милицию, куда он, как правило, попадал тоже не самым обычным образом.
Потом, как известно, началась перестройка. Пух к этому времени трудился маляром в жэке (кто не помнит, так раньше РЭУ назывались). Как на грех, именно в том подъезде, где Пух производил покраску стен, проживал один из первых в городе бизнесменов-кооператоров, которого за что-то собрались воспитать одни из первых в городе рэкетиров. Три качка в спортивных костюмах и футбольных бутсах - такими пинать приятнее! - притаились под лестницей на первом этаже, дожидаясь своего несговорчивого клиента. Причем как раз там, где Пух оставлял на ночь ведра с краской и кисти. В то время как бизнесмен, приехав после работы домой, парковал свою машину во дворе, Ваня, тоже завершив рабочий день, спускался с третьего этажа, неся на плече покрасочный валик, а в руке ведерко, где еще оставалось литров пять светло-зеленой краски. Конечно, Ваня принял еще с обеда, а потом еще немного добавил, но в общем и целом передвигался устойчиво. Однако, по несчастному совпадению, Пух добрался до первого этажа именно в тот момент, когда кооператор, одетый в шикарный белый плащ тайваньского производства и костюм, родившийся от несчастной любви "Пьера Кардена" к "Большевичке", вошел в подъезд. Естественно, что рэкетмены с громким криком - не то "Стоять!", не то просто "Ки-я!" - выпрыгнули из засады. Бизнесмен рванул вверх по лестнице, то есть туда, откуда спускался Ваня-Пух. Пух от неожиданности сделал резкое движение, уронил покрасочный валик прямо под ноги кооператору. Тот запнулся за длинную рукоятку, на которую был насажен валик, нырнул головой вперед и макушкой боднул Пуха в коленку. Сам Ваня запомнил только то, что потерял равновесие, а каким образом ведро с краской оказалось надето на голову бизнесмена, даже в милиции объяснить не сумел. Так или иначе, оба они - и кооператор, и Пух - скатились вниз по лестнице, аж до самого парадного. При этом вся нежно-зеленая краска равномерно распределилась между малярной робой Вани-Пуха - ее уже трудно было чем-то испачкать! - и одеянием отважного бизнесмена. Восхищенные таким нежданным результатом, рэкетиры не стали никого бить - жалко было бутсы в краске пачкать! - и минут пять давились от хохота. Потом один из них вытащил из бумажника две купюры с портретом Джорджа Вашингтона и, свернув трубочкой, засунул в открытый от изумления рот Вани-Пуха: "Молодец алкаш! Два доллара твои! А ты, пидор (это он уже обращался к кооператору), помни: если, блин, завтра бабки не отстегнешь - мы тебя в синий цвет покрасим!"
Наконец, года два назад, Ваня-Пух едва не угодил в киллеры. В то время он, пережив еще пару увольнений, устроился дворником в один из довольно престижных домов. Однажды утром он нашел на детской площадке забытый кем-то из малышей большой игрушечный пистолет, стреляющий пластмассовыми шариками. Издали эту пушку очень трудно было отличить от настоящей.
Надо заметить, что время от времени у Вани, которому в описываемый период уже стукнуло тридцать, что называется, детство играло. В каком месте - хрен поймешь, но, так или иначе, Пух, пользуясь тем, что утро было раннее и во дворе никого не было, отложил в сторону лопату, которой расчищал снег, и начал сам с собой играть в войну. То есть перебегать по дворовому скверику, падать в снег, прицеливаться и негромко - от стеснения, конечно! - говорить "пых-пых". В это самое время во двор престижного дома вкатил "трехсотый" "мерс", на котором возвращался из казино молодой и богатый банкир. Едва банкир в сопровождении пары телохранителей вылез из "мерса" и стал входить в подъезд, как откуда-то сбоку из-за гаражей-"ракушек" выскочил некий тип в черной вязаной маске и трижды шарахнул в банкира из бесшумного "ТТ". Охрана проморгала - бодигарды бросились накрывать собой банкира уже после того, как он свалился. После этого киллер рванул бегом в темную часть двора, то есть той самой детской площадки, где Ваня-Пух впадал в детство. Охранники очухались только через минуту или больше, а потому дали ему приличное время на то, чтоб оторваться. Шофер остался при банкире, который уже не нуждался в помощи, а отбойщики бросились в погоню за злодеем.
Выстрелы из "ТТ" с глушителем Пух то ли не расслышал, то ли не обратил на них внимания, потому что в это самое время изображал из себя Терминатора, забравшись под деревянную горку для катания на попках. Киллер, пробегая мимо горки, ненадолго задержался и швырнул в снег пистолет, маску и перчатки. Пуха он в темноте не заметил, благополучно прошмыгнул в какую-то заранее намеченную дырку в заборе, сел в машину, которая его там, на той стороне, дожидалась, - и был таков. Пух тоже на киллера внимания не обратил. Он привык, что тут по утрам один любитель занимается оздоровительным бегом. Однако, когда услышал топот и мат двух верзил-охранников, заинтересовался и вылез из-под горки с пластмассовым пистолетом в руках.
То, что Ваню не застрелили, было чистой воды случайностью и следствием хреновой подготовки охранников. Увидев человека с пистолетом, они, не раздумывая, упали в снег и дружно пальнули в него из своих "Иж-71". Но оба промазали. Ваня, который вовсе не обязан был догадываться, что имеет дело с охранниками, а не с бандитами - секьюрити никаких опознавательных знаков на себе не имели, - резко юркнул за горку, потом перебежал за детскую избушку на курьих ножках и, покамест охранники ожидали ответных выстрелов, пролез через ту же дырку в заборе, через которую отходил киллер. Охранники бабахнули еще по разу, но опять не попали. Перепуганный Ваня понесся через соседний двор с воплем: "Помогите! Убивают! Милиция!"
Но все обошлось благополучно.
Все это мероприятие стоило Пуху одной недели пребывания в СИЗО и двух недель психиатрической экспертизы. Мог бы и дольше промаяться, потому что опера нашли боевой "ТТ", маску и перчатки, а рядом с ними - множество следов от Ваниных валенок с калошами.
Конечно, Ваню, для страховки, опять выгнали с работы. Сколько еще раз он находил себе поприще и как приплыл на должность пляжного спасателя - старшина не знал. Муравьев, если б на то была его воля, не доверил бы ему такой ответственной работы.
К старшине Ваня-Пух относился прямо-таки с собачьей преданностью, и это отношение у него возникло гораздо раньше, чем Иван Муравьев надел ментовские погоны.
Дело было еще в школьные годы, когда Пух учился в четвертом классе, а Муравьев - в восьмом. Как-то раз, возвращаясь со свидания - уже тогда у него от девок отбою не было, - будущий старшина шел через родной двор весьма холодной зимней ночкой. Часика в два, не раньше. Но его, как говорится, любовь грела, поскольку ему удалось свою тогдашнюю подружку довести до кондиции. В общем, довольный собой Муравьев шел домой, чтоб поскорее получить нагоняй от мамаши, забраться в койку и поспать до утра. Шел-шел и совершенно неожиданно услышал негромкий плач. Он исходил с детской площадки, из-под давно отломанной конической крыши старого детского грибка. Когда юноша приподнял эту крышу, то оказалось, что внутри ее находился еле живой от холода Ваня-Пух.
Оказывается, все те же друзья-одноклассники, на которых, как уже говорилось, Пухову жутко не повезло, шутки ради запихали Ваню в промежуток между крестовиной и каркасом крыши, а затем положили крышу на снег. Сразу после этого шпанята разбежались. Ваня-Пух остался под этой увесистой и непосильной для десятилетнего мальчонки фиговиной. Тех, кто его туда запихивал, было человек пять, и то они с трудом ворочали этот жестяной конус, набитый на каркас из увесистых да еще и обледенелых деревяшек.
С тех пор Муравьев стал для Пуха чем-то вроде божества.
Вот таков был этот человек, пришедший в гости к Ивану Сергеевичу. Судя по особо встрепанному виду - у Вани он был всегда встрепанный, - Пух намеревался сообщить нечто очень важное.
СООБЩЕНИЕ ВАНИ-ПУХА
- У тебя, Сергеич, выпить ничего не найдется? - очень застенчиво попросил Пух.
- А много не будет? - произнес старшина, приглядываясь к общему состоянию тезки.
- Мне много не надо, только рюмочку одну. А то я волнуюсь очень… А мне посоветоваться надо. Очень срочно.
Сергеич полез в шкаф, где у него имелся личный неприкосновенный запас. Вынув из серванта литровый пузырь с завинчивающейся пробкой, в котором уже осталось меньше половины, старшина налил Пуху рюмашку. Тот мигом осушил и, занюхав рукавом, поблагодарил со слезами на глазах:
- Спасибо, теза! Святой ты человек!
- Ладно, - пряча бутылку в шкаф, нахмурился Муравьев. - Так об чем ты советоваться собрался?
- Понимаешь, Сергеич, я все не могу от Володи отойти. Ну скажи, ты знаешь, отчего он умер?
- Не знаю, - произнес старшина. - Врачи разберутся…
- А я знаю, - с неожиданной твердостью в голосе заявил Ваня-Пух. - Только я сказать боюсь… Убьют они меня!
На последней фразе твердость голоса у Пуха резко ослабла, и он всхлипнул.
- Это кто "они"? - с интересом спросил старшина.
- Те, кто этого, ну того, что первым загнулся, отравили… - пролепетал Пух.
- А кто тебе это сказал? - удивился старшина.
- Они сами и сказали… - Ваня почти так же, как давеча Шнобель, непроизвольно оглянулся, будто кто-то стоял за его спиной.
- Прямо так тебе и сказали? - жестко спросил Муравьев..
- Нет, - испуганно захлопал глазами Пух. - Понимаешь, Сергеич, я, после того как Володю увезли, пошел в туалет. Нервы, наверно, расшалились. Залез в кабинку, немного посидел, а тут они зашли.
- Сколько их было?
- Трое. Я три пары ног видел, - объяснил Пух. - Они к писсуару пошли, а потом один сказал, сердито очень: "Ответишь ты, Фима, за этот облом!" А второй, наверно, Фима этот самый, проворчал типа того: "Я ж не знал, что этот жлоб пойдет ему сердце массировать!" А тот, первый: "Облом не в этом. Папки в машине Рыжикова нет, понял?" А потом они ушли.
- И все?