- Перу - это страна. Инки, Анды, Мачу-Пикчу. Все так экзотично, а если еще прибавить Индиану… Перу, Индиана. Плюс тот факт, что это действительно родина Коула Портера, об этом не все знают, но тем не менее это придает дополнительный оттенок. Если хочешь иметь глиняную фабрику, почему бы не перенести ее на сорок-пятьдесят миль вниз по Уобаш, в Перу?
- Потому что это лучше звучит.
- Ну да.
- Полагаю, вашу жизнь "Ничей ребенок" изменил больше, чем чью-нибудь еще.
- Наверное.
- Гулливер Фэйрберн, - сказал я.
- Нелепое имя.
- Но необычное. Оригинальнее, чем Генри Уолден. Рэй назвал вас Генри Голденом, но он часто путает фамилии.
- Нередкое явление.
- А вот любопытно, думали ли вы об этом, когда выбирали имя? История с глиняной фабрикой подсознательно могла подтолкнуть вас выбрать имя Генри. Впрочем, с тем же успехом можно найти и другой путь.
- Да путей сколько угодно.
- Генри Уолден. Генри - как Генри Дэвид Topo. А это выводит нас прямо к Уолденскому пруду.
- Где, насколько мне известно, никогда не было запасов аллювиальной глины. - Он поднял бокал и стал его разглядывать. - Чертовы литературоведы только этим и занимаются. Разбирают каждое твое предложение и ищут в нем скрытые смыслы. Если бы они сами писали, быстро бы сообразили, что все это - полная ерунда. В произведение очень трудно вложить хоть какой-то смысл, я уж не говорю о скрытом. Но как вы до этого додумались? Дело ведь не в фабрике.
Я покачал головой:
- Вы показались мне знакомым.
- Знакомым?
- Да, смутно, и я об этом не слишком задумывался. Но другим вы тоже кажетесь знакомым. Одна особа даже решила, что узнала вас, и поздоровалась.
- Та потрясающая чернокожая девушка.
- Айзис Готье. Вы стояли, подняв руку к подбородку, и она с вами поздоровалась, но вы опустили руку, повернулись, и она извинилась за ошибку. Потому что, едва увидев вашу бородку, она поняла, что вы совсем не тот, о ком она подумала.
- Это и навело вас на размышления?
- Не совсем. Но почти так же повел себя и Рэй. Он решил, что узнал вас, а потом передумал. И вот тут-то я задумался, почему вы кажетесь мне знакомым: все дело в том, что я впервые столкнулся с вами, когда вошел в вестибюль отеля "Паддингтон". Вы сидели и читали журнал "Джентльмен". Это были вы, только без берета и бородки. На вас были черные очки, верно? И мне показалось, что волос у вас на голове было побольше.
- Генри Уолден, - произнес он. - Мастер маскировки.
- На мой взгляд, человеку, которого и так никто в глаза не видел, замаскироваться нетрудно. Человеку, избегающему фотокамер, который довел до совершенства искусство сохранять инкогнито. Бородка и берет - отличная мысль, ведь они делают вас типичным благородным стареющим мужчиной, стремящимся сохранять артистически-богемный вид. К тому же ухоженная серебристая бородка бросается в глаза, и те, кто вас видит, только ее и запоминают. Я увидел бородку и подумал, что такой ни у кого прежде не видел, а значит, я не видел вас раньше. И ошибся.
- Может, я хотел, чтобы вы догадались, - заметил он. - Иначе не проводил бы столько времени в вашем магазине.
- Вы даже покупали книги.
- На мне вы много не заработали.
- На тех книгах, что вы у меня купили, - да. Но я говорю про те книги, которые вы купили в книжном магазине "Перикл" и продали мне. Те книги, которые, по вашим словам, принесла какая-то женщина. Я расставлял их на полки, и что-то заставило меня заглянуть на сто пятьдесят первую страницу одной из них. Именно на этой странице Ставрос Влахос, хозяин "Перикла", карандашиком ставит свои метки. Он пометил и эту книгу. Как и все остальные.
- Этого я не знал.
- Потому что он ставит метку не на форзаце, как другие книготорговцы. Я позвонил ему, он вспомнил книги и описал человека, который выбрал их и расплатился наличными. Еще он сказал, сколько вы ему заплатили. Вы много потеряли на этой сделке, не так ли?
- Вы научили меня, - улыбнулся мой собеседник, - как сколотить небольшое состояние в книжном бизнесе. - Он пожал плечами. - Я проник в ваш магазин под фальшивым именем и решил, что кое-чем вам обязан.
- А как вы вообще попали ко мне? Наверное, следили за ней?
- Да. - Он тяжко вздохнул. - Я увидел ее в отеле. Снял там номер, вот почему я сидел в вестибюле и читал журнал. Я прилетел в город в парике и темных очках, в отеле назвался чужим именем. Не Гулливером Фэйрберном и не Генри Уолденом. И я только начал устраиваться, как появилась эта мерзкая девчонка.
- Забавно, - вставил я. - Она очень хорошо о вас отзывается.
- Правда?
- Она рассказала мне, что вы написали ей, как вам не хочется, чтобы ваши письма попали на аукцион. Она решила раздобыть письма и вернуть их вам. По ее словам, ей это удалось.
- Что вы хотите сказать?
- Она позвонила в тот момент, когда у меня был Рэй. Сказала, что письма у нее. Потом позвонила вам в Орегон…
- В Орегон?
- Вы же там живете, верно? Вы хотели, чтобы письма были уничтожены. По ее словам, она позвонила вам и сказала, что пропустила их через измельчитель, а потом сожгла. Интересно, где она его раздобыла.
- Что раздобыла?
- Шредер. Может, привезла с собой из Шарлоттесвилля? Его можно взять напрокат, как по-вашему? Интересно, сколько это стоит?
- Вот бы здорово, - вздохнул он, - сунуть в бумагорезательную машину саму Элис. Если письма попали к ней в руки, она их ни за что не уничтожит. Да и ко мне они тоже никогда не вернутся.
- Она намерена их продать?
- Не знаю, что она собирается с ними делать. Она поведала вам о наших отношениях? Роман века, в роли Лолиты - Элис Котрелл!
- Вкратце.
- Не сомневаюсь. И что именно она рассказала?
Я изложил ему сокращенную версию. По ходу повествования он только качал головой. Когда я закончил, он отхлебнул виски и глубоко вздохнул.
- Я действительно написал ей, - сказал он. - Эта ее публикация в "Нью-Йоркере" задела меня за живое. В ответ одно за другим посыпались письма. Она писала, что ее положение невыносимо. Ей придется бежать. Отец почти ежедневно пристает к ней, а мать лупит проволочной вешалкой, все в таком духе. В конце концов она меня достала. Я написал, что она может приехать ненадолго.
- И?
- И дальше она осталась у меня, и избавиться от нее оказалось труднее, чем от хронического насморка.
- Она прожила с вами три года?
- Точнее, шесть месяцев.
- Однако.
- У нее была отдельная кровать, но она дожидалась, пока я засну, и перебиралась ко мне.
- Она сказала, что была девственницей.
- Возможно. Во всяком случае, я ничего не делал, чтобы это изменить, хотя она изо всех сил пыталась меня соблазнить. Она была изобретательна, но все равно оставалась тощим ребенком, а я не по этой части. - Он покачал головой. - Вероятно, она надеется найти пару-тройку писем, где я рассказываю своему агенту о потрясающей молодой женщине, которая появилась в моей жизни.
- А что было в тех письмах, Генри?
- "Генри". - Он улыбнулся. - Думаю, вы можете и дальше называть меня так. Что было в письмах? Даже не помню. Антея была моим агентом, и мы вели обычную деловую переписку.
- И вы бы хотели вернуть эти письма.
- Я бы хотел, чтобы они исчезли, чтобы их уничтожили.
- Почему?
- Потому что не желаю, чтобы люди в них рылись, лезли мне в душу. По той же причине я и живу затворником.
- Но люди находят вас во всем, что вы пишете.
- Они находят лишь то, что я хочу показать, - проговорил он и поглядел куда-то вдаль. - Это вымысел, и я сочиняю его так, как мне хочется, с глиняной фабрикой, перенесенной из Хантингтона в Перу, к примеру, если я хочу, чтобы она была именно там. Мне все равно, кто читает мои вымыслы или что они надеются в них найти.
- Понимаю.
- Правда? - Он пристально посмотрел мне в глаза. - Представьте, вы с кем-то разговариваете. Будете ли вы против того, чтобы собеседник вас слышал?
- Если буду, то и разговаривать не стану.
- Вот именно. Но предположим, пока он вас слушает, он еще и читает ваши мысли. Выхватывает непроизнесенные фразы, которые роятся в вашем мозгу. Как вам это понравится?
- Уловил.
- Вымысел, который я записываю, - это мой разговор с миром. Моя частная жизнь остается частной, невысказанным разговором с самим собой, и я не желаю, чтобы какие-то телепаты его подслушивали.
- То есть вам не важно, у кого находятся эти письма, - сказал я. - У коллекционера, исследователя, в университетской библиотеке или даже у Элис Котрелл. В любом случае это вторжение в вашу частную жизнь - от кого бы оно ни исходило.
- Совершенно верно.
- Айзис Готье, - произнес я.
- Ничего про нее не знаю, кроме того, что она очаровательна и обладает хорошей дикцией.
- Карен Кассенмайер.
- Кто это?
- Убитая воровка. А как насчет служащих отеля? Актер-неудачник с крашеными волосами, его зовут Карл, и близорукий, похожий на бухгалтера, имени не знаю.
- Это, должно быть, Оуэн. Там есть как минимум еще один, точнее, одна, ее зовут Пола, с большим носом и подбородком как у Дика Трейси.
Мы все еще сидели в "Бам Рэп", и мой собеседник продолжал поддерживать американских производителей ржаного виски, а я перешел на перье.
- На самом деле я не знаком ни с кем из персонала, - говорил он. - И вообще ни с кем из отеля. Я приехал со смутной надеждой уговорить Антею вернуть мне письма, но даже не придумал, как за это взяться. Я не в состоянии предложить ей сумму, которую она выручила бы за них на аукционе, и угрозы тут тоже не помогли бы. Что мне оставалось? Подать на нее в суд? Обвинить в неэтичном поведении?
- Заколоть ее. Отнять письма силой.
- Не мой стиль. Кстати сказать, активные действия вообще не мой стиль. Попасть в отель - едва ли не самый большой подвиг, на который я оказался способен. Дальше я сидел в вестибюле - в парике и очках - и пил ржаное виски, чтобы хватило сил ежедневно созерцать этот мир.
- Я понимаю: оно лучше, чем Мильтон и пиво…
- … докажет, что жизнь справедлива, - закончил он. - Господи, вы-то откуда это знаете? Я вчера вечером проболтался?
- Элис вас цитировала.
- О боже, - вздохнул он. - И помнит все эти годы?
- Вы написали это на подаренной ей книге.
- Я никогда не дарил ей книгу, - фыркнул он. - Книжка у нее была, она постоянно сыпала из нее цитатами, но я точно помню, что не подписывал и не надписывал ей ни одной. Но стихи повторял довольно часто. - Он перевел дыхание. - Вернемся к "Паддингтону". Короче, я сидел и пил - и больше ничего не делал.
- И ходили ко мне в магазин.
- Да. Появилась Элис, я сразу ее узнал. Она же меня в таком виде и не признала. Я проследил за ней и поразился, как ей удалось втянуть вас в это дело. Вы - торговец антикварными книгами, но не только. Как оказалось, вы еще и вор.
- Да, - кивнул я.
- Потом в магазине стали появляться другие люди, и каждого из них интересовали эти письма. Я тоже приходил, удивлялся и ломал голову над тем, что происходит. Вы согласились украсть письма, да? Ради Элис?
- Ради вас, - уточнил я. - То есть чтобы она вернула их вам.
- Это ее версия. И она сказала, что я вам заплачу?
- Она сказала, что ваши возможности ограничены.
- Это правда, и большую часть из них уже поглотил отель "Паддингтон". Тогда на что вы рассчитывали?
- Ни на что, - признался я.
- Ни на что? Вы пошли на это по доброте душевной?
- Видите ли, - сказал я, - я решил, что кое-чем вам обязан. Вы написали "Ничьего ребенка", а эта книга изменила мою жизнь… Послушайте, Генри, кажется, у меня возникла идея.
- Насчет писем? О том, как их вернуть?
- На этот счет у меня тоже есть парочка идей, но сейчас речь не об этом. Я подумал…
- Об убийстве Антеи Ландау? И о том, втором убийстве, которое произошло в вашей квартире?
- Тут я тоже кое-что придумал, но сейчас я о другом…
- О рубинах, о которых вы говорили? Я до сих пор не понимаю, при чем тут рубины.
- Я тоже не совсем понимаю, хотя и тут у меня есть парочка соображений. Но я не о том. Скорее о ваших переживаниях и о праве на достойное вознаграждение за свои труды. А самое главное - о ваших представлениях о том, что называется вторжением в частную жизнь.
- Вот оно что.
- Позвольте мне объяснить. А потом скажете, что вы об этом думаете…
Глава 19
- Не понимаю, - проговорил Рэй Киршман и почесал в затылке. - Те самые письма, за которыми гоняются все кому не лень и из-за которых даже убивают? Я что-то ничего в них такого не вижу. Он педик?
- Не думаю.
- Уверен? А какой нормальный человек будет писать письма на лиловой бумаге? Что это, если не бумага для педерастов? - Он взял в руки листок. - И обрати внимание, сколько раз он даже полстраницы не исписывает! И пишет кошмарно. Сплошные опечатки. Если коп подаст такой рапорт, ему живо шею намылят!
- Хорошо, - сказал я. - То есть ты не потрясен.
- Я потрясен тем, что кто-то готов выложить бешеные деньги за это барахло. Вот что меня больше всего потрясает. Но я буду потрясен еще больше, если тебе удастся разобраться с теми двумя убийствами и я смогу закрыть дело. Не представляю, как это у тебя получится.
- Может, и не получится.
- Может, и не получится, - кивнул Рэй, - но тебе не раз удавались такие фокусы. Взять хотя бы последний случай - прямо кролик из шляпы! Ты даешь мне номер телефона, я выясняю адрес, а потом появляешься ты со стопкой лиловых конвертов в руке. Наверное, ты просто позвонил в дверь и попросил, чтобы тебе их дали?
- Я сказал, что собираю пожертвования для общины. Когда люди слышат такую фразу, - они стараются помочь, чем могут.
- Тебе надо заняться распространением подписки на журналы. Но ты продолжаешь выкидывать трюки, поэтому я оправдываю тебя за недостаточностью улик, правильно это или нет. А когда все это закончится, - заявил он, похлопывая по стопке лиловых конвертов, - когда все закончится, мы с тобой поделим пирог - ровнехонько пополам.
- Как в аптеке.
- Как всегда. Так что в остальном я тоже полагаюсь на тебя, Берн. Если ты отыщешь убийцу - это шикарно. Если нет - значит, мы ограничимся деньгами. В общем, тоже неплохо.
- Вот, - сказала Кэролайн. - Готово. Что скажешь?
- По-моему, хорошо, - ответил я. - Даже не знаю, как тебя благодарить.
- Да, - сказала она. - Тебе придется поломать голову. Потому что хотя выглядит это почти забавно, все-таки полная чушь. "Эх, юный песик в чащобе дрожит - лисица из мафии съесть не шутя грозит". В чем смысл этого бреда? Разве что в нем использованы все буквы алфавита.
- По-моему, смысл именно в этом.
- Кроме того, это дискредитация собак, я никогда не слышала ни о чем подобном. Лисы обычно стараются держаться подальше от собак. Они не понимают шуток. Может, лучше наоборот?
- "Эх, юная лисица в чащобе дрожит - пес не шутя съесть грозит"?
- Кажется, один раз я так и напечатала. Там еще одно предложение было со всеми буквами алфавита - что-то насчет убрать в чемодан шесть фляжек виски, но эту тему я не хотела бы затрагивать. Как бы то ни было, Берн, надеюсь, ты счастлив.
- Удовлетворен, - сказал я. - Счастлив я буду, только когда все это закончится.
Разговор происходил на следующий день после моей задушевной беседы с пожилым глиняных дел мастером с серебристой бородкой. Я находился в своем магазинчике, хотя не продавал и не покупал книги. Я продолжал заниматься дрессировкой кота, бросая ему комки из лиловой бумаги. Не уверен, различают ли кошки цвета и имеют ли они для них значение. Бросался он на них с такой же жадностью, как прежде на белые.
Он как раз прыгнул в дальний правый угол, когда зазвонил телефон. Я поднял трубку, произнес: "Барнегат слушает", и знакомый голос в ответ сказал: "Берни".
- Привет, Элис. Как добралась до Шарлоттесвилля?
- Без приключений, - ответила она, и я ей поверил. - Берни, у меня тревожные новости.
- Да ну?
- Папка с письмами. Она оказалась неполной.
- Какое-то письмо пропало?
- Половина писем пропала, если я не ошибаюсь. Мне казалось, что у меня все письма, а на самом деле только половина.
- Та половина, которую ты изрезала и сожгла.
- Совершенно верно. Другая половина… О боже, какой кошмар.
- Представляю.
- Извини?
- Нет, ничего. Кстати, о письмах, - заметил я как ни в чем не бывало. - У меня не было возможности сказать тебе вчера, но…
- Что "но"?
- Ну, так получилось, что я нашел целую пачку писем. Напечатанных на лиловой бумаге.
- Ты их нашел?
- Угу. Знаешь, у меня в квартире вчера ночью случилась неприятность.
- Кажется, я уже читала об этом.
- В шарлоттесвилльской газете? Поразительно, как это могло их заинтересовать.
- Берни…
- Убили женщину, - продолжал я, скатывая шарик из лиловой бумаги. - Когда я об этом услышал, сперва я подумал, что это ты.
- Я?
- Но потом ты позвонила, и даже не представляешь, какое я испытал облегчение, услышав твой голос. Я и сейчас еще чувствую облегчение.
- Берни…
- И главное, так хорошо тебя слышно. Прекрасная связь. Можно подумать, что мы с тобой в одном городе.
- Берни, те письма, что ты нашел…
- Когда я вернулся домой…
- Ты нашел их у себя дома?
- Нет, если б они там были, копы бы их забрали - вместе с трупом женщины, ее сумочкой и всем остальным. Но кое-что они упустили - клочок бумаги с моим адресом, написанным женской рукой.
- Твой адрес.
- Угу. А под ним был еще один адрес квартиры на Восточной Семьдесят седьмой улице.
- Понимаю.
- А я - нет. Но я поехал туда и, короче говоря…
- Ты нашел письма.
- Правильно. Вообще-то я уже перестал их искать. Ты ведь сказала, что нашла их и они уже уничтожены. Поэтому я решил, что это подделки или копии, но чем бы они ни были, их, вероятно, тоже надо уничтожить.
Возникла пауза. Она ждала, что я скажу дальше, и я не мешал ей ждать. Наконец она не выдержала и нервно, с запинкой, произнесла:
- И ты… их уничтожил?
- Пока нет.
- Слава богу!
- Но займусь этим, как только закрою магазин и… Ты сказала "слава богу"?
- Берни, не уничтожай письма.
- Почему?
- Мне лучше взглянуть на них.
- Зачем, Элис?
- Чтобы убедиться, что это они. Я просто обязана это сделать.
- Может, я привезу их в Шарлоттесвилль, - предложил я. - Правда, пока не получится. Может, в начале следующего месяца…
- Не надо приезжать в Шарлоттесвилль.
- Не надо? Можно, конечно, воспользоваться экспресс-почтой, но…
- Я сама буду в Нью-Йорке.