С этой стороны Наташу тоже не было видно. Наверное, она была где-то в глубине магазина. Осокин повернулся, намереваясь твердо и решительно пройти к двери, и… остановился. Ощущение, нахлынувшее в следующий момент, было жутким и абсолютно ирреальным. Словно бы ударили сзади чем-то жестким. Это был взгляд. Жгучий, буравящий спину чуть выше лопаток.
Осокин невольно обернулся. Подлесок парка, неряшливо засаженный густым кустарником, казался вымершим, необитаемым, как космическая пустота. И все же… Осокин мог бы поклясться, что там, в путанице тщедушных кустов, кто-то прячется. Кто-то сильный, невидимый и очень опасный. Осокин шкурой ощущал катящиеся из темноты флюиды равнодушной готовности убить. Отчего-то вспомнил глаза пса, виденного сегодня днем у банка. Мощного и страшного питбуля, смотревшего на него, Осокина, так, будто он был пустым местом, манекеном в дорогих шмотках. Так, как обычно людисмотрят на собак.
Это было похоже на наваждение. А затем Осокин увидел две круглые, отливающие странным желто-зеленым светом точки. Они горели примерно сантиметрах в семидесяти над землей, словно бы смотрящий сидел, опустившись на корточки, или… или был не человеком, а зверем. Осокин почувствовал, что его прошиб холодный пот. Он никогда раньше не видел ничего подобного. Нет, видел, как светятся глаза кошек, отражая попавший на них слабый свет. Но то, что пряталось в кустах, было значительно крупнее кошки. Собака? Насколько Осокин помнил из школьных учебников, глаза собак не отражают свет. Да и с чего бы собаке вести себя ТАК? Внезапно за кустами, чуть в стороне, слева, он заметил отблеск еще одной пары глаз. Правда, эти тут же погасли, словно бы их хозяин прикрыл глаза или ушел в сторону. Волки? Здесь, в городе, хотя и на окраине? Маловероятно. Вспомнилась собачья стая, перебегавшая через улицу, не обращая на людей и машины внимания. Словно бы они были здесь хозяевами, а все остальные - частью их жизненного фона. Осокина передернуло. Он почувствовал, как в нем зарождается паника. Она перекатывалась в желудке, вызывая тошноту.
Осокин попятился, глядя в эти горящие страшным желтым огнем глаза. Он пятился до тех пор, пока не уперся спиной в отделанную ребристым пластиком колонну входа. Пожалуй, никогда в жизни ему еще не было настолькострашно. Секунда - и точки погасли, и мгновенно парк вновь стал казаться совершенно безлюдным. Впрочем, наверное, он и был без-люд-ным.
Осокин сглотнул, несколько секунд всматривался в темноту, затем повернулся и вошел в магазин.
Здесь было тепло и спокойно. Тихий тропический островок посреди свинцово-штормового океана. У входа топтались двое парней в черной униформе службы безопасности. Осокин покрутил головой, высматривая Наташу. За длинными рядами стеллажей разглядеть девушку он не мог, но зато убедился, что она не стоит в очереди ни к одной из касс.
Осокин миновал турникет, быстро прошел вдоль лотков с фруктами и длинного прилавка с рыбой, за которым вдоль стены выстроились внушительные аквариумы с живыми осетрами, раками и форелью… Затем он свернул налево и неторопливо-прогулочно зашагал вдоль длинной стены, рассматривая посетителей, выбирающих товар.
Вот почтенное "новорусское" семейство. Папа - внушительного вида, в черном плаще и шикарном костюме - впереди, фотомодельная мама в бежевом пальто и аккуратный парнишка лет девяти - чуть сзади. Папа как раз читал этикетку на баночке с мидиями. Дородная дама в кожаном огненно-рыжем пальто выбирала корнишоны, старательно шевеля губами и прижимая свободной рукой к округлому боку черную сумочку. Народ попроще - бородатый парень в дешевой коже и тоненькая, явно измученная жизнью девица выбирают в груде "нарезки" упаковку с венскими сосисками. В колбасный - короткая очередь. Наташи среди них не было. За сыром - двое. Высоченный здоровяк и пожилая дама с таким слоем помады на лице, словно ее наносили малярным валиком. У витрины с фантастическими салатами и фантастическими же ценами - никого.
Дальше, у длинного ряда истекающих мутным паром холодильников, народу побольше. Там цены подоступнее. Котлеты, бифштексы, пельмени… Прогуливаются кругами, выбирая между качеством и ценой. "По-киевски" они себе, конечно, не возьмут, но что-нибудь попроще, вроде "кордон-блю" из индейки - обязательно. Побалуют себя мясным.
У молочного ряда - шестеро, в основном молодые женщины. Осокин свернул, пошел вдоль ряда. Он понятия не имел, как сегодня будет одета Наташа, поэтому всматривался в лица. Усталые, измученные, сосредоточенные. В глазах - серая безысходность. Жизнь вспыхивает, лишь когда мелькает ценник с надписью: "Скидка".
У отдела игрушек двое ребят: девочка лет пяти тянется к коробке с метровой куклой, удивительно похожей на живого ребенка. Мальчишка лет двенадцати сосредоточенно рассматривает коробки с коллекционными машинками и что-то прикидывает в уме.
У стеллажей с пивом и алкогольными напитками - мужчины. Человек пять. Прохаживаются неспешно, со вкусом выбирая напитки, соответствующие их потребностям и карманам. Седоватый хлыщ в длинном кашемире расспрашивает продавца о коньяках и бренди, и тот что-то с упоением рассказывает, постоянно двигаясь, теребя собственные пальцы, прищелкивая, приплясывая, делая крохотные шажки от витрины к покупателю и обратно. Осокин знал цены на приличные коньяки и понимал старания продавца. Сам он коньяки не любил. Предпочитал водку. А те двое мужичков, похожие на дистрофичных борцов сумо, наверное, любят пиво. Осокин повернулся и заметил давешнего детектива. Тот улыбался понимающе тонко и прикладывал палец к губам. Мол, все вижу, все знаю, но молчу. Осокин подошел к нему, спросил шепотом, старательно делая вид, что разглядывает парадно-войсковой строй элегантно-подтянутых бутылок.
- Что вам здесь надо, черт побери?
- Александр Демьянович, миленький, я, как и вы, интересуюсь хорошими горячительными напитками, - детектив озорно посверкал глазками. - Могу я позволить себе бутылочку достойного коньяка или приличной водки по случаю удачного завершения очередного заказа? Вы ведь тоже пришли сюда именно за этим? Не из-за слепой же стюардессы? Это было бы нелепо.
- Не лезьте не в свое дело.
- Ну зачем же вы так, Александр Демьянович? Я разве же лезу? Это ведь вы ко мне подошли, - вроде бы даже обиженно сказал детектив.
- Смотрите, если я узнаю, что вы шпионите…
- Упаси меня бог, уважаемый Александр Демьянович. Упаси меня бог, - детектив трогательно прижал к по-женски округлой груди изысканно-пухлую ладошку. - Не шпионю вовсе. Просто вот подумал, может быть, вам захочется узнать побольше о, так сказать, объекте вашего пристального внимания. А тут как раз я. Ну, и повод удачный. Насчет водочки я ведь не соврал…
- Отлично. Покупайте свою водочку. А в мою жизнь не лезьте. И, кстати, предоставленной информации мне вполне хватило. Так что напрасно трудитесь.
Осокин кивнул, оглянулся, шагнул в проход, зашагал дальше, ощущая спиной взгляд детектива. Не то чтобы его волновал этот убогий тип или беспокоило столь пристальное внимание, но ему излишняя шумиха была ни к чему. Черт знает, какой оборот могла принять вся эта история.
- Ну, это ведь как знать, Александр Демьянович, - бормотнул едва слышно ему вслед детектив. - Никогда не знаешь, что и когда может понадобиться…
Но Осокин этого не слышал. Его мысли уже вновь были заняты Наташей.
Налево тянулись стеллажи с конфетами, орешками и прочими мелко-вкусными приятностями. Здесь Осокин оглянулся еще раз. У него мелькнула мысль, что, может быть, Наташа и вовсе не пошла сегодня в магазин. Решила перенести на завтра, чтобы уж спокойно купить, без нервотрепки. Или, предположим, пенсию задержали? Впрочем, если уж детектив намекнул, что она здесь…
Осокин сделал еще два шага и тут заметил ее.Девушка стояла у стеллажа с конфетами, держа в руках серебристую коробку шоколадных "Болеро" от Коркунова. Пальцы ее скользили по обертке. Губы едва заметно шевелились. Наташа "читала" надписи.
Осокин подошел, остановился рядом. Он заметил, как при его приближении девушка слегка повернула голову, а фигурка ее стала чуть напряженнее. Осокин остановился рядом, взял другую коробку, покрутил в руке.
- Сто рублей за двести граммов? - сказал он негромко, словно бы удивляясь. - Должно быть, хорошие конфеты. - Наташа не ответила. - Вы любите шоколад? - спросил Осокин, поворачиваясь к девушке.
- Простите, но какое отношение это имеет к вам? - спросила она сухо.
- Я хотел угостить вас этими замечательными конфетами, - улыбнулся он. - Но потом подумал, вдруг вы не любите шоколад.
- Благодарю, не стоит утруждаться, - прежним тоном ответила Наташа. - И, кстати, боюсь, что ваше внимание не найдет здесь должного отклика. Поищите другой объект своей шоколадной щедрости.
- Поймите правильно, Наташа, - Осокин засмеялся, прижал ладонь к груди. - Я подумал, если вы принимали цветы, то почему бы вам не принять и коробку конфет? Тем более что они, кажется, действительно неплохие. Хотите, попробуем?
Девушка молчала. Пальцы ее больше не скользили по коробке. Она о чем-то думала, а Осокин внимательно вглядывался в ее бесстрастное лицо. Похоже, после травмы Наташа приучилась держать эмоции при себе, отгородилась от мира стеной собственного холода. Наверное, так ей было проще существовать в темноте.
Осокин спокойно сорвал с коробки прозрачную пленку, поднял красивую серебристую крышку.
- Пожалуйста, угощайтесь.
- Спасибо, - она положила свою коробку на стеллаж. - Я действительно не люблю шоколад. Так что… Извините.
- Ничего страшного, - Осокин закрыл коробку. - Я тоже не люблю шоколад. Но эту коробку придется купить, поскольку уже открыта, - он усмехнулся.
- Знаете что, - Наташа повернула голову. Смотрела она не на собеседника, а чуть в сторону. - Думаю, вам лучше уйти. Боюсь, милого и легкого разговора все равно не получится.
- Уйти? Куда? - Осокин развел руками, совершенно забыв, что девушка слепа. - Мне здесь нравится. Тихо, никаких скандалов. Вы заметили? В супермаркетах люди становятся лучше, цивилизованнее. Парадокс.
Она пожала плечами.
- Я прихожу в супермаркет за покупками.
- Но ведь одно другому не мешает.
Сказал и мысленно обругал себя. Более громоздкое и неуклюжее начало разговора трудно представить. Он перестал контролировать ситуацию, чего с ним не случалось уже давно. Надо признать, ему это не понравилось. Он словно вернулся на пятнадцать лет назад, вновь став стеснительным студентом Сашей Осокиным, безуспешно пытавшимся заигрывать с однокурсницами и получавшим по морде от пренебрежительно-холодных - красивых и не очень - девиц самого разного пошиба. Сейчас прыгнуть с ним в койку согласилась бы любая из них… Ну, или почти любая.
А вот с этой слепой девушкой… Ему никак не удавалось найти нужную ноту, тот тон, когда становится легко и непринужденно. Когда ты блестящ и остроумен. А может быть, все дело в том, что она другая? И те ценности, которыми он, Осокин, привык оперировать, для нее ничего не значат.
- Послушайте, Наташ. - Искренность, как известно, - лучшее оружие. Вот на искренность-то Осокин и решил сделать ставку. - Честно говоря, я давно за вами наблюдаю… - Получилось пошло. Так разговаривают с глупыми провинциальными "пупсами". - Серьезно. Понимаю, звучит весьма коряво, но… - он улыбнулся. - От конфет вы отказались. Что мне еще остается делать? Давайте я встану на колени и попрошу вас не прогонять меня. Или, хотите, я угощу вас шампанским? Стоп! Полный назад! Ошибка в программе. - Губы у нее дрогнули. Уже неплохо. - Ну, не знаю. Давайте скупим всю колбасу, пойдем на улицу и раздадим бабушкам-пенсионеркам. Или накормим бездомных собак. Скажите, что мне сделать, чтобы вы со мной поговорили, и я это сделаю. Даю слово.
- У вас есть часы? - вдруг спросила она.
- Что? - не понял Осокин.
- Часы? Вы носите часы?
- Да, конечно, ношу, - кивнул он. - Вы хотите узнать время?
- Дайте мне руку, на которой у вас часы.
Она вытянула вперед свою, ладонью вверх. Пальцы у девушки были тонкие, не музыкальные, конечно, но вполне красивые.
- Зачем?
- Вы только что пообещали сделать то, что я скажу. Дайте руку.
- Хорошо. Если вы этого хотите, - Осокин послушно протянул руку. - Ей-богу, не понимаю, зачем вам это нужно, но…
Девушка провела кончиками пальцев по его кисти. Осокин вздрогнул. Прикосновение было прохладным и приятным. Затем она коснулась запястья, рукава плаща, лацкана, потрогала галстук.
- Вторую руку, - резко, почти требовательно приказала она.
Осокин протянул руку. Девушка ощупала пальцы. Затем она вздохнула.
- Вы делец. Владелец заводов, газет, пароходов, - произнесла Наташа чуть насмешливо. - Занимаетесь бизнесом недавно, но уже успели полюбить атрибуты красивой жизни. Вам нравится, что на вас смотрят и говорят: "Вот, пошел богатей". Машина… "Мерседес" или "БМВ". Займись вы бизнесом в эпоху кооператоров - носили бы кроссовки, кожаную куртку и спортивные штаны. Проще говоря, вы - "бандерлог".
Осокин поднял руки к лицу, покрутил кистями. Руки как руки. Ничего особенного.
- Интересно, - пробормотал он. - Откуда такие выводы?
- У вас дорогие часы, но вы их носите на свободном браслете, так, чтобы болтались. Это дурной тон. На пальцах три печатки. Разумеется, золотые.
- Ну не медные же мне носить, - не без смущения хмыкнул Осокин.
- Мужчине ни к чему столько украшений, если, конечно, он не пытается произвести впечатление на окружающих. Галстук классический, однако булавка слишком велика, да к тому же в ней еще и вызывающе крупный камень. Это, знаете ли, стиль дешевых латиноамериканских жиголо.
- А вы видели латиноамериканских жиголо? - все больше мрачнея, спросил Осокин.
- В свое время была возможность, - кивнула девушка. - Насчет машины… На меньшее ведь вы не согласитесь, верно? Автомобили попроще - не для вас.
- Да нет, дело не в этом. Просто "Мерседес" - хорошая машина…
Осокин не собирался оправдываться перед кем-либо, и уж тем более перед слепой стюардессой, но это получилось само собой. Он и сам удивился, услышав в своем голосе извиняющиеся нотки.
- На какой модели вы ездите?
- Ну… Какое это имеет значение?
- И все-таки? На "шестисотом"?
- Предположим. Но ведь, насколько мне известно, иметь хорошую машину ни законом, ни морально-этическими нормами не возбраняется?
- Какие слова. - Наташа покачала головой и засмеялась. Зло и обидно. - "Морально-этические нормы"… С ума сойти. У вас очень хороший и, должно быть, очень дорогой костюм. Я права?
- Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы это понять, - промямлил Осокин.
- Сколько стоит ваш костюм? Тысячи две долларов?
- Почти четыре.
- Прекрасно. И сколько у вас таких костюмов?
- Ну, шесть… Какое это имеет значение?
- Вы - новичок в бизнесе. Причем новичок неосмотрительный, не желающий замечать очевидных, но неудобных вещей. - Наташа продолжала улыбаться, но улыбка была холодная, отстраненная. - Бизнес, судя по всему, тоже не ваш. Для новичка вы слишком роскошны. Скорее всего, вы - "прикормленный" сотрудник. Очевидно, ваши наниматели сознательно продвигают вас, планируя в нужный момент повесить на вас все грехи фирмы. Вы ведь быстро продвинулись? - Осокин кашлянул. Он действительно вознесся на место вице-президента довольно быстро, но склонен был оправдывать удачную карьеру исключительно собственной оборотистостью, исполнительностью и предпринимательским даром. - Я так и думала. Вывод: вы не только чванливый, но еще и недалекий человек. Что же касается меня… Мне вы совершенно не интересны. Уж извините.
Осокин молчал не меньше минуты. Он просто не знал, что ответить. За время своей работы в банке он настолько привык к покладистости девушек, что столь резкий отпор со стороны слепой стюардессы поверг его в нокаут.
- Вот как? - наконец зло спросил он. - Ну, раз уж мы разобрали мою скромную персону до косточек, может быть, поговорим теперь о вас? - Наташа сразу напряглась. Кровь отхлынула от ее щек, хотя безжизненная улыбка, как приклеенная, висела на губах. - Симпатичная девушка, вереница ухажеров, скорее всего завидный избранник, блестящая карьера, могучие перспективы. Жизнь прекрасна и удивительна. И вдруг, бах! - Осокин хлопнул в ладоши. - Несчастный случай. Она слепнет. Ее жизнь, вместе с женихом, карьерой и перспективами, летит в мусорное ведро. - Осокин усмехнулся не менее зло, чем только что Наташа. - И тогда общительная и веселая девушка замыкается в себе, отгораживается от всех ледяной стеной, а если кто-то пробует достучаться до нее - отвечает ядовитым шипением и увесистыми затрещинами. Изредка - заслуженными, но чаще злыми и беспочвенными. И это не оттого, что ей неприятны люди, а оттого, что ее пугает встреча с миром в новом качестве. Она боится нарваться на насмешку, издевку, последующее равнодушие и сломаться окончательно. Она убеждает себя в том, что никому не нужна и не интересна. И что если кто-то идет с ней на контакт, то это лишь затем, чтобы использовать ее в качестве экзотического сексуального партнера. Что-то вроде резиновой куклы. Но ей очень хочется, чтобы кто-нибудь разглядел за трагично-красивой внешностью тонкую ранимую душу и полюбил ее именно за это. А парадокс ситуации в том, что единственная причина, по которой кому-нибудь может захотеться это сделать, - ее внешность. - Осокин наклонился вперед. - Вот и все. И мне не надо ощупывать ваши руки, рукава плаща или платья, чтобы понять это. И недалекость с чванством мне не помешают.
Наташа все еще продолжала улыбаться, но губы у нее стали серые, пересохшие. Несколько секунд она стояла неподвижно, повернувшись к Осокину, и у того на несколько мгновений возникло впечатление, что девушка смотритему прямо в глаза.
- Пошел вон, - все с той же безжизненной улыбкой сказала она.
"Вот и познакомились, - подумал Осокин. - Ужин при свечах, романтика и все такое… Отменно провели вечерок, нечего сказать".
- И больше никогда не подходи ко мне, - добавила девушка.
Осокин кивнул, развернулся на месте и зашагал к выходу. Широко и быстро. Ему и самому не терпелось покинуть магазин. Чувствовал он себя первостатейной скотиной, и хотя Наташа "врезала ему по зубам", но ведь большая часть из того, что она сказала, было вполне справедливым, чего там. Можно научиться обманывать других, но себя-то не обманешь. А вот то, как повел себя он… Наташа подобного не заслуживала.
На выходе ему заступил дорогу охранник.
- Прошу прощения… Вы забыли оплатить…
По костюму и плащу он понял, что имеет дело не с банальным магазинным вором. А что человек забыл… Так мало ли что могло случиться? Позвонили на мобильник, мол, неприятность. Вот и пошел человек. Побежал. Не по злому умыслу, по рассеянности.
Осокин покрутил в руках коробку. Черт, и верно… Забыл. Дьявол ее разбери, эту коробку. Ладно. Хорошо еще, в кассах очередей практически нет. Он встал в крайнюю. Перед ним стояли двое - мужчина в сером отличном плаще с парой салатных судочков и деваха лет двадцати с бутылкой "Фейри" и коробочкой краски для волос. Она старательно и очень выразительно жевала жвачку. Прическа у девицы была замысловатая, окрашенная во все цвета радуги, перьями. Мужчина в плаще расплатился, положил судочки в пакет. При этом он все косился на девицу. Может быть, хотел "снять", а может, напротив, не одобрял.