В детстве я любил смотреть на небо. На дневное небо с бегущими по нему облаками, которые жили собственной жизнью, меняясь на глазах, и безмятежно ползли одной им известной дорогой. Иногда мне казалось – точнее, я хотел верить – что символы, которые я угадываю в очертаниях того или иного облака, являются знаками. Посланными мне с небес. Это было захватывающе. Но больше всего я любил звездное небо. Бескрайнюю тьму за окном, тихой ночью, когда весь город спит, а ты таращишься на далекие точки, которые пробуждают что-то смутное, неясное, но волнующее в душе.
А когда я вырос, то, перестал смотреть на небо. Как и все, я стал смотреть вниз, на мусор и грязь.
И вот сейчас то самое небо вернулось. Настоящее, бескрайнее и искреннее.
По иронии судьбы – именно в ту минуту, когда я обретал свою смерть, утопая в грязи.
Колесов
Я несся на всех парах, рассекая колесами лужи и поднимая цунами брызг. Двигатель ревел, а дворники работали на полную мощность, безуспешно сметая заливавшую лобовое стекло воду. Забор заброшенного кирпичного завода, вдоль которого я несся, насилуя двигатель "десятки", казался бесконечным. И вдруг впереди, в нескольких метрах от меня, всплыл силуэт. Я дал по тормозам. Автомобиль пронесло вперед, и я бы сбил человека, если бы не очередная яма, в которой утонуло и застыло правое колесо.
Даже ямы существуют для чего-то.
В человеке я узнал Ольгу. Сейчас она не походила на сдержанную и зажатую, чуть высокомерную бухгалтершу. Растрепанная, смертельно бледная, с перекошенным лицом и связанными руками, она что-то кричала.
Я выпрыгнул из машины, вырывая из кобуры пистолет.
– Где они?!
– Там! – ее голос срывался, как перепуганный зверек. – Они его убивают! Помогите!
Опоздал.
– Садитесь в машину! – рявкнул я и рванул к раззявой пасти проступавших впереди ворот. Территория была огромной. По обеим сторонам от меня темнели скелеты и руины полуразрушенных цехов и складских помещений. Держа пистолет наизготовку и уже не обращая внимания на воду и грязь, залившие мои ботинки, я бежал вперед.
Сквозь мутную пелену воды, бьющей с неба, я различил что-то темное в грязи. На всякий случай вскинув оружие и замедлив шаг, я продолжил движение и отчаянно всматривался. Постепенно силуэт расплывался, растягивался, а потом разделился на два пятна – как воспроизводящая саму себя клетка. Это были люди, распластанные в грязи. Подойдя ближе, я различил мордастую физиономию одного из них. Судя по глубокой темной ране в его шее, стеклянным глазам и безвольно открытому рту, он был мертв. Второй… Вторым был Маслов! Он умирал, но был жив – его ноги чуть подергивались. А сам он, хрипя и пуская пузыри, таращился вверх, словно увидел ангелов в этом забывшем о нас небе.
Перекрывая шум дождя, что-то заревело совсем рядом. Инстинктивно шарахнувшись назад, я увидел черный квадрат, стремительно несущийся прямо на меня. Это был автомобиль. Мощный внедорожник с тонированным лобовым стеклом, который локомотивом пробивал дорогу сквозь царство грязи и воды.
Я вскинул пистолет, вопя "Стоять!", но из-за рева двигателя и клокота тонн воды, ниспадающих сверху, и сам не расслышал собственный голос. Пятясь назад, я открыл огонь. Три, пять, семь выстрелов. Все пули легли в лобовое стекло со стороны водителя. Нас разделяло буквально 5-6 метров, когда внедорожник резко вильнул влево. Я шарахнулся в другую сторону, поскользнулся и рухнул в грязь. Матерясь и рыча от злости и одновременно страха, я вскочил и обернулся, готовый продолжать огонь.
Внедорожник застыл, когда путь ему преградила каменная стена тянувшегося справа склада. Врезался в нее и замер.
Я бросил взгляд на Маслова. Тот хрипел, продолжая подергивать конечностями, но теперь движения были все слабее и слабее.
Опоздал. Опоздал во всем.
Стиснув от отчаяния зубы, я бросился к внедорожнику. Готовый стрелять, распахнул водительскую дверцу. Из автомобиля головой вниз вывалился человек в костюме. Лицо отсутствовало, вместо лица была одна большая кровавая рана. Как минимум две пули угодили ему в лицо, разнеся и обезобразив все ткани. По зализанным на затылок волосам я догадался, что это Пинженин.
Кажется, только что закончилась чья-то очень яркая, но до неприличия короткая профессиональная и политическая карьера.
Где-то вдалеке что-то треснуло. В ту же секунду мою левую руку пронзил жар. Я дернулся, ища угрозу. Два пятна в грязи. Склад. Тянувшаяся за ним железная громадина промышленной эстакады.
Где-то там, наверху, вспыхнуло слабое пятнышко. Не дожидаясь треска выстрела, я побежал вперед.
Пронесло, пуля меня не задела. Сейчас я сосредоточился лишь на одном – добежать до стены заброшенного цеха, отделявшего меня и эстакаду. Тогда я буду в укрытии. На это ушло почти четверть минуты, и вот я, насквозь мокрый и грязный, вжался в спасительную стену. Осмотрел руку. В левом предплечье был вырван клок кожи и мяса. Рана кровоточила, ныла и горела огнем, но я видел, что рана поверхностная.
Левая рука слушалась с трудом, каждое движение вызывало жгучую боль в ране. Но я, стиснув зубы, все же сделал это – выудил из кармашка кобуры запасную обойму и вставил ее в рукоятку пистолета взамен опустошенной.
Девять патронов. Это был весь мой арсенал. Я надеялся, что этого хватит.
Пробравшись к углу, я осторожно выглянул. Теперь эстакада была гораздо ближе – около 40-50 метров, рукой подать. Я видел бетонные блоки и длинную металлическую конструкцию, тянувшуюся параллельно земле на высоте в 20-25 метров.
По верхотуре эстакады перемешалось серое пятнышко – это все, что я сумел разглядеть за густой и настырной стеной дождя. Оно двигалось к бетонным колоннам, у которых смутно угадывалась черная вертикальная полоса отвесной лестницы. Пятнышко застыло, достигнув спуска. Я вжался в стену, высовываясь из-за угла лишь одним глазом. Пятнышко – кем бы оно ни было – не заметило меня. А потому вскочило на лестницу и поползло вниз.
Винтовка, пытался сообразить я. Из винтовки нужно стрелять из двух рук. На лестнице это невозможно. Когда простейшая мысль пронзила мой мозг, я взвился угрем и рванул к эстакаде.
Пятнышко заметалось – человек увидел меня. Я ускорил бег, щурясь, чтобы избавить глаза от заливавшей лицо воды. Пятнышко резко ускорилось, теперь буквально слетая вниз. На бегу я поднял руки. Левая немела на глазах, но свою функцию – поддерживать ударную правую руку – она была еще в состоянии. Пятнышко приобретало очертания человека. Он спрыгнул, когда нас разделяли жалкие 15-20 метров. Плечистая фигура и мясистая физиономия с залысинами на голове подсказали мне, что это Грач. Я склонил голову, беря его на прицел. Грач сорвал винтовку с плеча, вскидывая оружие. И тогда я выстрелил.
И позиция, и расстояние были, почти как в тире. Я целился Грачу в переносицу. Из-за погодных условий или из-за ранения, вызывавшего малозаметную дрожь, пуля угодила совсем не туда. Она вошла в пазуху левой ноздри, оставив после себя отверстие размером с пятирублевую монету. Голова Грача дернулась, а потом на бетонном столбе за его спиной вдруг возникла безобразная алая клякса. Выходное отверстие было значительно больше, сразу давая понять, что эта черепная коробка разнесена вдребезги.
Еще до того, как припасть спиной на поручни ржавой лестницы и затем медленно сползти вниз, Грач был мертв.
– Вот так вот, б… дь, – пробормотал я и опустил оружие.
Раненая рука, а вместе с ней и я сам, слабели на глазах. Развернувшись, я побежал к Маслову, темным пятном посреди царства тотальной грязной жижи видневшегося между двумя заброшенными монолитами. Ноги становились ватными и слушались все хуже, поэтому, когда я наконец добрался до Маслова, то буквально рухнул на колени рядом с ним.
– Эй, чувак, – выдохнул я, склоняясь над Масловым.
Он был без сознания. Спрятав пистолет в кобуре, я нащупал пульс на его шее. Пульсация прощупывалась с трудом – но все же прощупывалась. Маслов был жив!
Маслов
В больнице я провел ровно пять дней. В первые сутки, когда я был без сознания, в меня влили целое море крови, потому что у меня была большая кровопотеря, после чего выудили винтовочную пулю, застрявшую в лопатке, и заштопали. Трое суток уколов антибиотиками и капельницы с глюкозой, чтобы напитать силами едва не отдавший концы организм – и я был почти в норме. Левая часть тела – начиная от шеи и заканчивая косыми мышцами живота – ныла от любого движения, но раны затягивались, а обезболивающие таблетки, когда становилось совсем невмоготу, делали свое дело.
На третьи сутки моего пребывания в хирургическом отделении на пороге палаты, которую я делил с четырьмя бедолагами, возник человек в костюме. Невысокий, жилистый, с седоватыми волосами и вытянутым лицом, он был мне смутно знаком. Где же я видел его раньше?
– Добрый день, – сказал человек, подойдя к моей кровати. – Как вы?
Только теперь я вспомнил его. Таинственный гость Туманова, которому директор ОКБ передавал какие-то документы. Тот самый гость, из-за которого Пинженин и Грач занервничали и решили "валить" Туманова немедленно, а не согласно заранее разработанному плану.
– Вы кто такой? – пробурчал я, внутренне сжимаясь. В голове вспыхнул красный индикатор опасности. – Кто вас пустил ко мне?
Человек сухо улыбнулся, после чего выудил из кармана пиджака удостоверение с гербом и раскрыл его перед моим носом, сдержанно прокомментировав:
– ФСБ, подполковник Брагин.
Черт побери. Я растерялся, по-новому взирая на визитера. Тот пододвинул к кровати стул и расположился поудобнее. В палату впорхнула медсестра и что-то зашептала двум моим соседям, которые в это время – в отличие от других, отправившихся на процедуры – находились в помещении и предавались ничегонеделанию. Я расслышал ее голос, щебетавший: "Пойдемте, пойдемте". Мои соседи упирались и недовольно бухтели, но подчинились и покинули палату, оставив меня наедине с Брагиным.
Я смотрел на своего гостя и с трудом, но все-таки начинал понимать, что произошло.
– Оборонка, – сказал я. – "Новатор" оборонное предприятие. И его ФСБ курирует. Правильно?
– Ну, конечно. Само собой. Все оборонные предприятия курируются органами контрразведки.
– Туманов, – мозг после всего пережитого работал со скрипом, – Туманов узнал о хищениях золота… И обратился к вам. Показал вам все документы, в которых это отражено. Чтобы вы начали проверку. А потом… А потом Пинженин узнал об этом. Сложил дважды два. И они решили убивать Туманова, не откладывая, пока не стало слишком поздно. Так?
– В общих чертах.
– Черт, – я прикрыл глаза. – Вот черт… Я с самого начала мог прийти к вам. Половину всего вы уже знали. Знали все это время.
– Мы знали только о хищениях. Господин Туманов предоставил нам часть информации. А потом все вышло из-под контроля.
– Вы знали, что за всем стоит Пинженин?
– Подозревали. У нас, конечно, полномочий чуть побольше, чем у полиции, но просто так, без доказательств, хватать людей мы тоже не можем.
– Неужели вы не могли… Не знаю, наружка, прослушка?
Брагин скривился.
– Давайте, вы не будете учить папу любить маму. Прослушка была. Но Пинженин тоже не конченый идиот. Ни по одному из его телефонов за все это время не было ни единого подозрительного разговора. Расчет у нас был, на самом деле, только на вас. Мы прослушивали телефон Фомина…
– Кого?
– Николай Фомин. Фома. Водитель.
– А, ну да. И что?
– …В ходе прослушки всплыл любопытный разговор со скупщиком золота около "Таун Плазы". После этого мы скупщика задержали, и уже тогда в общих чертах представляли примерную картину, что произошло. Мы знали, что вы ищете то же, что и мы. Если бы у нас была возможность выйти на вас, мы бы так и сделали. Но вы скрывались.
– Меня хотели посадить за то, чего я не делал, – ворчливо напомнил я.
– Успокойтесь. Все позади. Вам, кстати, привет от майора Колесова. Вы в курсе, это ведь он спас вас.
Я недоверчиво скосил глаза на подполковника.
– Вы серьезно? Это… наверное, это хорошо. А сам он где? С ним все в порядке?
– Колесов жив, если вы об этом. Но у него сейчас, хм, небольшие трудности по службе.
– Какие трудности?
– Он убил двух человек. Грача и Пинженина. Последний – не последний человек в городе. Вы же сами работали в органах и знаете, как это бывает.
Для меня это было откровением. Я понятия не имел, что происходило на проклятом кирпичном заводе после того, как я отключился. А там, оказывается, разыгрывалась самая настоящая бойня.
– Колесову конец, да? – спросил я. – Его закроют к чертям собачьим?
– Не думайте об этом. Вы живы, и это главное. А теперь, Сергей, давайте к делу. Я здесь для того, чтобы снять у вас показания. Расскажите мне вашу версию развития событий. С самого начала. И, если можно, поподробнее. Время у нас есть.
С этими словами Брагин водрузил мне на грудь крохотный цифровой диктофон.
Мы разговаривали долго. Я рассказал все, как было, от начала до конца. На это ушло часа два времени и все силы, которые у меня были. Под конец, когда мой язык уже стал заплетаться, Брагин сжалился надо мной, сухо попрощался и исчез.
За последующие два дня я восстановился как следует и мог спокойно передвигаться по отделению. На пятый день моего пребывания в больнице врач во время обхода сообщил, что сегодня меня выписывают. Я могу отправляться домой – правда, при условии, что трижды в неделю я буду ходить на перевязку в процедурный кабинет.
Домой мне не очень хотелось. Там все напоминало о пролившейся на пороге квартиры напрасной крови. Об истории, в которую я вляпался по собственной дурости. Об Ольге, которая когда-то жила в этих стенах.
Все эти дни, находясь в больнице, я думал о ней. Каждый раз, когда в палату входила медсестра, я ждал, что сейчас она скажет "К вам посетитель", после чего порог помещения переступит Ольга в накинутом на плечи белом халате. Но этого не было. И к концу своего пребывания в провонявшем лекарствами и кварцем лазарете я стал понимать, что этого и не будет – никогда. Для Ольги я теперь навсегда буду ассоциироваться с тем, по вине которого она чуть не погибла. Вот и все. Если тебя вытащили с того света – это еще не значит, что люди должны открыть тебе сердце и простить все прошлое. Это только твой опыт, но не их.
Выписываясь, я не без труда переоделся в шмотки, которые мне занес Стас. Денег в вещах, выданных мне санитаркой, не оказалось. Сотовых телефонов тоже. Это было плохо. Я остался не только без работы, но и без тех 200 тысяч рублей, которые заработал в прямом смысле потом и кровью. Кто же их спер? Да кто угодно. Начиная от врачей "скорой помощи" и заканчивая той самой санитаркой. Как говорится – ничего удивительного, детка, это Россия.
С пакетом, в котором находился мой скудный скарб, я выбрался из здания больницы под палящее яркое солнце. Щурясь от бьющих в глаза солнечных лучей, я сделал шаг с крыльца и услышал насмешливое:
– Помочь?
Это был Колесов. Он стоял с сигаретой в зубах и, ухмыляясь, смотрел на меня.
Неожиданная встреча. Я не знал, как вести себя с ним. Поколебавшись, я пробормотал:
– Хотел извиниться перед тобой. Прости за тот… за тот случай. В твоей квартире.
– Когда-нибудь я обязательно врежу тебе за это, – сообщил Колесов. – Потому что дом, Маслов, это святое. Врезал бы и сейчас, но боюсь, что ты развалишься, а мне потом отвечать.
Я не знал, что сказать, а потому согласился:
– Развалюсь.
– Тебя подвезти? Я на машине.
Через минуту мы сидели за рулем его старенькой "десятки". Колесов вырулил с парковки и покатил на север города, где посреди тихой улочки затерялась моя пятиэтажка.
– А меня из ментуры выперли, – поведал он.
– Сочувствую.
– Да не стоит, в общем-то. Хорошо, не посадили хоть. Спасибо тебе, кстати. Если бы ты ту хитрую штуку с телефоном не придумал, паршиво было бы всем: и мне, и тебе. А так у нас на руках признание Пинженина во всех смертных грехах.
– Но тебя уволили, – сказал я. – Налицо вся доказуха, что ты прав, но тебя уволили.
– Угу. А у нас так с царских времен. Не изменилось же ни черта. Есть бояре, а есть холопы. И вот кстати про бояр… Я себе тут уже, кажется, присмотрел кое-какую работенку интересную.
Я невольно ухмыльнулся.
– Охранником в "Таун Плазе"? Там наверняка вакансия образовалась.
– Мда, – гоготнул Колесов. – Вакансий много стало в последнее время. Не без нашего с тобой участия. Вообще-то, я о другой работе. Встречался тут вчера с Брагиным. Ну, из ФСБ. Он, говорят, заходил к тебе.
– Заглядывал.
– Он как куратор "Новатора"… В общем, кажется, я теперь новый начальник службы безопасности на этом предприятии. Старого-то вроде как пристрелили.
Я покачал головой.
– Не знаю, что и сказать. Поздравляю.
– Спасибо. Могу, кстати, за тебя словечко замолвить. Мне в службе безопасности люди понадобятся. Учитывая, что ее уголовник возглавлял, вряд ли там охренительные кадры работают.
Я вспомнил про Ольгу, которая, как я надеюсь, все еще работала главным бухгалтером на ОКБ "Новатор". Встречаться со мной каждый день – сомнительное удовольствие для женщины, которая, как я был уверен, хотела забыть мое лицо навсегда, просто вычеркнуть из памяти и никогда больше не вспоминать.
– Я подумаю, – отозвался я.
Не знаю, испытывали ли вы когда-нибудь в своей жизни то, что чувствовал я, истекая кровью на территории кирпичного завода и таращась на низкие бесконечные тучи. Если да, то вы меня поймете. Деньги, как ни крути, не главное. Я хотел вернуть то, что когда-то, в детстве, ценил больше всего. Ощущение полноценной жизни. Не морока, который окутал меня в сознательном возрасте, а именно настоящей, живой, пульсирующей жизни. Если выражаться метафорически, я больше не хотел смотреть на грязь под ногами – я мечтал провести остаток своих дней, глядя на небо.
Как – я не знал. Но мне 43 года. Не так уж и много, если разобраться. Есть время, чтобы все как следует обдумать, не так ли? Говорят, никогда не поздно начать что-то новое. Вот и узнаем, правда ли это.
Я еще раз сообщил Колесову, что подумаю над его предложением, когда он остановил машину около моего подъезда. Колесов кивнул и протянул руку. Я пожал ее. Рукопожатие теперь уже бывшего майора было крепким, словно он пытался что-то передать мне. Например, что не держит зла за тот случай в его квартире. Кто знает. Будущее покажет.
Распрощавшись с Колесовым, я поднялся наверх, к своей квартире. Она не была опечатана, что казалось мне странным. Если здесь уже побывал Стас, то почему он ничего мне не говорил? Размышляя об этом, я осторожно вставил ключ в замочную скважину дверного замка. И обнаружил, что ключ утопает лишь наполовину.
Так бывает, когда с внутренней стороны вставлен другой ключ.
Внутри кто-то был.
Я похолодел, опасаясь самого страшного. В банде Пинженина были и другие – и сейчас они пришли за мной.
Замок громко щелкнул, заставив меня вздрогнуть и отшатнуться. Дверь распахнулась. На пороге стояла Ольга. В домашней одежде, в резиновых перчатках и с какой-то очищающей дрянью в руках, она вытерла предплечьем взмокший лоб и смущенно улыбнулась.
– Привет. Извини, что я… без разрешения… Но тут у тебя такой бардак был. Я прибраться решила. Это… Наверное, это самое маленькое, что я могу для тебя сделать.
Пульсация жизни, помните? Вот, чего я хотел. И, кажется, кто-то на небесах сжалился над человечком и решил дать ему второй шанс.
Я улыбнулся и, стараясь не думать о запахе больницы, которым пропиталась каждая моя клетка, потянулся к Ольге и поцеловал ее.
Обратная связь
Спасибо, что прочитали эту книгу! Надеемся, Вам понравилось.
Если история пришлась Вам по вкусу – будет очень здорово, если Вы найдете пару минут и напишете отзыв.
Другие романы Ильи Бушмина, которые также могут Вас заинтересовать:
– Бестселлер "Дорога смерти",
– Бестселлер "Ничейная земля",
– Бестселлер "Золото рейха",
– Бестселлер "Анабиоз",
А также:
– Сборники "Зона преступности" и "Законы улиц" (в каждом три избранных произведения).
– И целый ряд других историй. Которых с каждым месяцем будет все больше и больше! Ищите бестселлеры, сборники и новые произведения Ильи Бушмина в книжных интернет-магазинах.