Дом под номером 3484, узкий, на четыре квартиры, поднимался вверх по склону холма, словно детская пирамидка. Вдоль левой стены шли цементные ступени, потрескавшиеся и выщербленные в тех местах, где в них вгрызались корни древних юкк. Перед первой квартирой имелось маленькое крылечко с деревянными колокольчиками и кучей кактусов в старых глиняных горшках, раскрашенных в традиционном индейском стиле. Правда, краска на них облупилась и осыпалась. На улице перед входом росли четыре агавы в окружении серебристых сорняков, всегда соседствующих с агавами. Вокруг было довольно чисто и ухожено, но только на первый взгляд, словно тот, кто это делал, не мог добраться до углов, вымести весь мусор и выполоть сорняки. Ни подъездной дорожки, ни гаража. Машины здесь было принято оставлять прямо на улице.
Я проехал мимо, развернулся и припарковал свой "корвет" на противоположной стороне улицы, а затем направился к крыльцу. Я даже не успел постучать, как дверь открылась - но лишь на ширину цепочки - и наружу выглянула женщина лет семидесяти в пестром халате.
- Чем вам помочь? - спросила она.
Голос у нее был пронзительный и суровый. Хозяйка недвусмысленно намекала на то, что, если ей не понравится мой ответ, она поможет мне оказаться в полицейском участке.
Я показал свою лицензию.
- Лет десять назад здесь жила женщина по имени Карен Шипли. У нее еще ребенок был. Я пытаюсь ее найти. Вы можете уделить мне несколько минут?
Она посмотрела на лицензию, потом на меня.
- А откуда мне знать, что это именно вы?
Я достал права, чтобы она взглянула на фотографию. По улице прошли очень высокий белый мужчина и коротышка латиноамериканец. Высокий был лысым, в пятнистой рубашке в африканском стиле вроде тех, что считались писком моды в 1969 году. У латиноамериканца волосы были гладко зачесаны назад. Проходя мимо моего "корвета", он провел по нему рукой. Женщина бросила подозрительный взгляд на мужчин, затем снова посмотрела на меня и спросила:
- Ваша машина?
Я ответил, что моя. Она понимающе кивнула:
- Не спускайте с нее глаз. Этот мелкий сукин сын обязательно ее угонит.
Я заверил ее, что буду присматривать за своей машиной.
Она вытянула шею, продолжая следить за парочкой, пока та не скрылась из вида, затем закрыла дверь и, сняв цепочку, снова ее открыла.
- Меня зовут Мириам Дичестер. Можете войти, но, думаю, нам стоит оставить дверь открытой.
- Конечно.
В маленькой гостиной пахло плесенью, на окнах были серые кружевные занавески, на тумбочке стоял допотопный черно-белый телевизор "Ар-си-эй", а у стены - большой бордовый диван с вышитыми подушечками на ручках. Когда-то подушечки были белыми. Судя по всему, занавески тоже. По обе стороны дивана высились аккуратные стопки старых журналов, посвященных кино, а над телевизором висели фотографии в рамках - Кларк Гейбл, Уолтер Бреннан и Уорд Бонд. На снимке Бонда имелся автограф. Повсюду, точно грибы, торчали пепельницы, а на кофейном столике лежала открытая пачка "Кента". Кроме плесени, воздух в комнате пропитался сигаретным дымом, потом и кремом "Ноксема".
Мириам Дичестер достала из кармана халата сигарету, зажигалку "Крикет" и закурила. Я сел на диван. Она - на старинный стул работы Морриса. Я не видел таких уже много лет.
- Отсюда мне все видно, - сообщила она. - В наше время нужно держать ухо востро. Вот почему я живу в квартире, выходящей прямо на улицу. Мне видно всех, кто подходит к дому. - Она махнула сигаретой в сторону узкой разбитой дорожки, поднимавшейся наверх вдоль здания. - Я сразу замечу любого подозрительного типа. У меня есть чем его встретить.
Я показал ей фотографию восемь на десять.
- Это Карен Шипли. Ее сына зовут Тоби.
- Я знаю, о ком вы говорите.
Я убрал снимок.
- А вы знаете, как я могу с ней связаться?
- Нет, не знаю. - Она сделала очередную затяжку и посмотрела на меня. - Я своих не забываю. Да, не забываю. Даже когда они здесь не живут.
- Я не причиню ей зла, Мириам, - сказал я. - Бывший муж не видел Карен и мальчика с тех пор, как они развелись, и очень по этому поводу переживает. Он хочет познакомиться и подружиться с сыном.
Она докурила сигарету и затушила ее. Три затяжки, и сигарете конец.
- Мне это не нравится, - заявила она. - Сукин сын бросил несчастную женщину, и вдруг ему взбрело в голову вернуться и помешать похлебку в старом котелке. И, клянусь богом, знаю, каким местом он собирается ее мешать.
- Они взрослые люди, Мириам, - ответил я, пожав плечами. - Полагаю, они и сами прекрасно разберутся в своих отношениях. А вот мальчик совсем другое дело. Сейчас ему около двенадцати, и он никогда не видел отца.
Она поджала сморщенные губы, и я заметил, что она надела только верхний протез. Нижний лежал в стакане около телефона. Наконец она взяла очередную сигарету и прикурила. Видимо, смирилась с неизбежным.
- Она жила со мной почти год. Во второй квартире, сразу за моей.
- Хорошо.
- Хотела стать актрисой. Многие из тех, кто сюда приезжают, хотят, - заметила она, бросив взгляд на фотографию Уорда Бонда, и глубоко затянулась.
- Только ничего такого не происходит.
- Карен, по крайней мере, попыталась. Она просила меня посидеть с малышом, когда ходила на пробы, и я сидела. А когда она работала официанткой в придорожном ресторане, я тоже сидела с Тоби. Она была мне благодарна. Никогда меня не обижала.
Мириам наклонилась вперед и выглянула в открытую дверь. Короткая вспышка, точно птица пролетела: мимо проехала машина.
- И сколько это продолжалось?
- Два месяца. Может, три. - Она снова откинулась на спинку стула, словно решила, что на улице все спокойно. - Однажды я услышала, как она плачет, и пошла проверить. Она сказала, что больше не может так жить. Что у нее ребенок. Что должна устроить свою жизнь и настроена очень решительно. Она сказала, что собирается учиться дальше.
Я подумал про Карен Шипли, какой видел ее на пленке.
"Хи-хи. О, Питер, я, что ли, взаправду должна? Хи-хи-хи".
- Она действительно пошла учиться?
Мириам Дичестер покачала головой и докурила следующую сигарету.
- У нее не было денег. Да и куда бы она дела ребенка?
- У нее были друзья? Может быть, ухажеры?
Как только одна сигарета заканчивалась, Мириам Дичестер тот час же закуривала следующую.
- Нет. Карен была совсем одна. Она и ребенок. Не было даже родных, к которым она могла бы уехать. А потом она вообще перестала выходить из квартиры. Просто сидела, и все. Можете себе представить? Такая симпатичная молодая женщина! А потом она уехала.
- А она не сказала вам куда?
- Когда выехала, ничего не сказала. Собралась и исчезла. Осталась должна мне за три месяца.
Мириам снова наклонилась, чтобы выглянуть в дверь. Я тоже посмотрел. Судя по всему, это заразно.
- Похоже, она вам нравилась, - заметил я.
- Да.
- И это несмотря на то, что осталась вам должна?
Мириам Дичестер помахала в воздухе сигаретой.
- Карен отдала мне деньги. Пару лет спустя я получила письмо. В нем был почтовый перевод на всю сумму плюс проценты. Как думаете, многие так поступили бы?
- Пару таких людей я знаю.
- Ну ладно. Карен вложила в конверт записку, в которой извинялась и просила меня не думать о ней плохо за то, что она сделала, и объясняла, что у нее не было другого выхода.
- Похоже, она действительно вам нравится.
Мириам Дичестер снова кивнула. Взяла новую сигарету.
- А вы сохранили письмо?
- Господи, у меня здесь столько всего накидано, - проговорила она.
- Может, поищете.
Она прищурилась и взглянула мимо окна на улицу.
- Если я уйду в заднюю часть дома, я не смогу следить за дверью.
- Послежу за вас.
- Поверьте мне на слово, этот мелкий сукин сын только и мечтает о том, чтобы что-нибудь украсть. Они возвращаются.
- Я присмотрю за ними. У меня это неплохо получается.
Я постучал пальцем по щеке под правым глазом. Я внимательный и наблюдательный.
Мириам кивнула и помчалась к маленькому секретеру, стоящему у стены там, где гостиная переходила в столовую. В верхней части секретера имелись три маленьких ящика. Она стала их по очереди открывать, перебирая содержимое: карандаши, ручки, записки, карточки, маленькие конверты и фотографии, сухой цветок, газетные вырезки, некрологи и всякие мелочи, которым было лет сорок, не меньше. Драгоценные вещицы. Мириам некоторое время копалась в ящиках, разговаривая со мной, хотя на самом деле обращалась к себе самой.
Она говорила, что должна навести в доме порядок, что даже начала на прошлой неделе, но тут позвонила какая-то Эдна и ее уборка на этом закончилась. И почему никто не звонит, пока ты ничего не делаешь? Наконец она нашла маленький белый конверт, разорванный по всей длине сверху. Он так долго пролежал в ящичке, что неровные края стали плоскими и гладкими, а бумага потемнела. Мириам достала сложенный желтый листок, прочитала и протянула мне. Все было именно так, как она сказала. Карен извинялась за то, что уехала, не заплатив, писала, что надеется, Мириам не испытала материальных затруднений в связи с этим, что она вкладывает чек на всю сумму плюс шесть с половиной процентов. Что она очень ценит ее дружбу и доброту, которую Мириам проявила к ней и сыну, когда они жили в ее доме. Ни обратного адреса, ни фирменного знака отеля не было. Карен не сообщила, где она находится или куда собирается. На марке значилось: "Челам, Коннектикут".
- Ну, есть что-нибудь полезное? - поинтересовалась Мириам.
- Больше, чем у меня было, - кивнул я.
- Эй, если вы их найдете, то постарайтесь не обидеть, - попросила она.
- Я и не собираюсь.
- Знаете, что про это говорят?
- Нет, а что говорят?
- Благими намерениями вымощена дорога в ад.
Когда мы подошли к двери, я увидел, что высокий белый мужчина и коротышка латиноамериканец направились в противоположную сторону.
- Вот видите? - возмутилась Мириам Дичестер. - Я же говорила, что они вернутся.
- Может, они живут под холмом и просто вышли прогуляться.
- Поцелуйте меня в зад! - "Да, милая старушенция!" - Зуб даю, этот мелкий сукин сын задумал что-нибудь стянуть.
Я поблагодарил ее, дал свою карточку на случай, если она что-нибудь вспомнит, и зашагал к "корвету". Примерно в ста ярдах ниже по улице белый мужчина и коротышка латиноамериканец открывали дверцу "тойоты супра" 1991 года с помощью двухфутовой металлической отмычки.
Я заорал и помчался за ними, но не догнал.
Глава 8
Два часа десять минут спустя я сидел в самолете "Юнайтед эрлайнс" L-1011, который пробился сквозь слой тумана и полетел над Тихим океаном. Воздух был чистым и прозрачным, а красные горы, пустыня внизу и серая вода океана казались теплыми и гладкими. Типичный день в Южной Калифорнии. Люди вокруг меня были раскованными и приятными, а загорелая стюардесса улыбалась и демонстрировала всем ямочки на щеках. Она была из Лонг-Бич. Чудесно.
Через пять с половиной часов мы приземлились в аэропорту Кеннеди под густым покрывалом темных туч, похожим на обивку гроба. В газетах писали, что холода наступили раньше времени. А метеорологи объясняли, что арктический воздух явился к нам, промчавшись через Канаду. Я прихватил с собой коричневую кожаную куртку, как у военных моряков, пару свитеров и черные кожаные перчатки. Но этого оказалось явно недостаточно даже для ожидания в терминале.
Пока я ждал свой чемодан у багажного транспортера, три типа попросили у меня денег взаймы на проезд до города, а еще один интересовался, не нашел ли я Иисуса. Служба безопасности аэропорта арестовала карманника. В воздухе пахло горелой резиной. Женщина с ребенком пожаловалась мне, что у нее нет денег, чтобы его накормить. Я дал ей пятьдесят центов - и почувствовал себя так, словно попался. Может, я похож на туриста. Я нахмурился, напустил на себя мрачный вид и попытался выглядеть как местный житель. Судя по всему, это помогло.
Я купил пару дорожных карт, взял в "Хертце" голубой "таурус" и отправился в "Кеннеди Хилтон", где снял номер на одну ночь. В ресторане посетителей обслуживали неспешно, еда была отвратительной, а барменша держалась на редкость высокомерно. По радио диктор сообщил нам, что холодный воздух продолжит свое наступление из Канады и, возможно, у нас пойдет снег. Номер стоил двести долларов в сутки, и ни у кого здесь не было роскошного загара и ямочек на щеках. За одиннадцать лет я приехал в Нью-Йорк в четвертый раз. Здесь все оставалось по-прежнему. Я люблю Нью-Йорк.
На следующее утро я выписался из "Хилтона" и по скоростному шоссе Ван-Вик поехал на север, в Коннектикут. Квинс и Бронкс показались мне ужасно грязными, серыми и старыми, дальше плотность застройки была уже не такой пугающей, а за Уайт-Плейнс появились открытые пространства, небольшие рощи и озера. Некоторые деревья стояли голыми, но большинство полыхали яркими осенними красками. И я почему-то представил себе сочную фруктовую мякоть, диких индеек и аккуратные предместья, где дети ходят по домам, выкрикивая: "Кошелек или жизнь!" Возможно, северо-восток - это не так уж плохо.
Через четыре мили к востоку от озера Роквуд я обнаружил мотель "Говард Джонсон" и указатель поворота на Челам. Я повернул с шоссе и примерно полторы мили ехал по неширокой дороге, идущей через лес мимо ферм, и вскоре увидел крошечное поселение из деревянных и кирпичных домиков, окруживших маленькую площадь. Повсюду деревья и лужайки, узкие улицы без тротуаров, словно предназначенные для велосипедистов, а не для машин. Низко нависшие тучи и холод придавали городку какой-то безжизненный вид, но зеленые лужайки и яркие листья говорили о том, что весной Челам станет точь-в-точь как симпатичный северный городок с поздравительных открыток от вашей кузины Фло.
Я проехал по главной улице, мимо станции "Тексако", киоска с гамбургерами под громким названием "Белый замок", Первого национального банка Челама и парикмахерской с самым настоящим столбиком парикмахера. Посреди площади стояла белая башня, а напротив расположилось здание суда, очень старое и внушительное, с балконом, предназначенным для выступления мэра по случаю Четвертого июля. Вокруг площади росли высокие вязы, и их листья тонким ковром покрывали все вокруг.
Две молодые женщины в пуховиках стояли на ковре из листьев и разговаривали. Старик в ярко-оранжевой охотничьей парке курил, сидя на ступенях башни. Рядом со зданием суда стоял передвижной дом, временно поставленный на цементные столбики. На стене красовалась большая золотая звезда, а рядом - надпись крупными буквами "ПОЛИЦИЯ ЧЕЛАМА". На другой стороне площади я разглядел крошечное здание размером с платный туалет с вывеской "Почтовое отделение США". Именно оттуда восемь лет назад Карен Нельсен отправила письмо Мириам Дичестер. Может, она направлялась в Мэн и, проезжая мимо, вдруг подумала: "Господи, я должна вернуть Мириам долг", перевела деньги и поехала себе дальше. А может, и нет. Ведь могла она остаться здесь на ночь, зайти перекусить и небрежно сообщить случайному собеседнику, куда едет. И этот случайный собеседник ее вспомнит.
Городок закончился уже через квартал от почты. Я развернулся, поехал назад к станции "Тексако" и остановился около вывески, обещавшей полное обслуживание. Под объявлением "У НАС ЕСТЬ ПРОПАН" на стуле сидел старик в охотничьей шапке и грязной рубашке с логотипом "Тексако". Я выключил двигатель, вылез из машины и спросил:
- Как насчет высокооктанового топлива?
Он наклонил стул вперед, подошел ко мне и вставил шланг в бак. Между стулом и автоматом по продаже пепси-колы на куске картона лежал, уткнув морду в землю, грязно-желтый ретривер. Пес даже не пошевелился, когда старик встал, но проводил его внимательным взглядом.
- Симпатичный городок, - сказал я.
Старик молча кивнул.
- Живописный, - продолжал я.
Он громко потянул носом воздух и сплюнул.
- Капот проверить?
- Капот в норме. Если я вдруг захочу задержаться на пару дней, где здесь можно остановиться?
- Там, дальше по шоссе, есть "Говард Джонсон".
- Нет. Здесь, в городе.
Старик прищурился и принялся изучать бензиновый шланг.
- Тут есть какая-нибудь уютная гостиница? - спросил я. - Может быть, пансион? Или типа того.
Он снова потянул носом, но на этот раз сплевывать не стал.
Я бросил в автомат по продаже пепси семьдесят пять центов, вытащил банку пива "Барк", открыл ее и сел на стул старика. Собака как лежала, так и осталась лежать, только бросила на меня недовольный взгляд. Старик тоже. Похоже, им обоим не слишком понравилось, что я оккупировал стул.
- Собираюсь здесь немного поболтать и почесать языком.
"Элвис Коул. Неотесанный Детектив".
- Попробуй зайти к Мэй Эрдич.
- Это единственное место?
- Эге.
Я решил, что это означает "да".
- А раньше были другие? Скажем, десять лет назад?
- Дерьмо.
Я решил, что это означает "нет".
- Как мне найти Мэй Эрдич?
Счетчик звякнул, старик убрал шланг на место и поставил счетчик в первоначальное положение. Пес переводил глаза со старика на меня и обратно на старика, при этом он так забавно шевелил бровями, точно следил за теннисным мячом. Совсем как Фред Макмюррей.
- Мэй Эрдич, - повторил я.
Он ответил, но только после того, как я встал с его стула.
Я проехал по городу и нашел дом Мэй Эрдич примерно в двух кварталах от площади.
Это был желтый двухэтажный дом с посыпанной гравием подъездной дорожкой, крытым крыльцом и вывеской "Сдаю комнаты". Под крышей и на крыльце, там, куда не доставали лучи солнца, лежал снег. Я припарковался, подошел к двери и постучал.
Дверь открыла женщина сильно за сорок. У нее была очень белая кожа, бледно-зеленый передник поверх синих джинсов и грубый вязаный свитер. Волосы небрежно заколоты, так что отдельные пряди падали прямо на глаза. В доме было тепло, и меня окатила приятная, уютная волна тугого воздуха.
- Вы Мэй Эрдич? - спросил я.
- Точно.
- Меня зовут Элвис Коул. Я частный детектив из Лос-Анджелеса. Пытаюсь найти женщину, которая, возможно, останавливалась здесь лет восемь назад.
Она улыбнулась, и я понял, откуда эти морщинки вокруг глаз.
- Частный детектив.
- Правда, здорово?
Улыбка стала еще шире, и она кивнула.
Я показал ей одну из своих визиток и изобразил из себя Граучо Маркса.
- Сэм Гранион, частный детектив. Наш девиз - "Секретность". Мы никогда никому не откроем ваших тайн.