Я пыталась вспомнить, что я думала, как чувствовала себя, сидя перед камерой. Думала, конечно, об этом человеке, которому мы так и не придумали никакого имени. А вот чувствовала… Ей-богу, чувствовала я себя как-то странно. Как-то излишне оживленно, причем никак не могла сейчас объяснить причину этого оживления. Словно в тот момент я была не капитаном МЧС Николаевой, а кем-то другим. Я как будто со стороны себя видела и всю ситуацию видела с какой-то другой, с его, террориста, стороны.
Неожиданно мне в голову пришло объяснение, которое сразу поставило все на свои места. Ну, конечно, я все это время думала о том, как террорист будет меня слушать, что будет в этот момент испытывать.
Я представила, что это безобразие на моем лице увидела вся Тарасовская область, и ужаснулась. Нет, результат такого вот психомоделирования ни в коем случае никому нельзя показывать, это для внутреннего пользования. Мною же тарасовских малышей пугать будут!
Я так увлеклась разглядыванием самой себя, что не сразу услышала свой голос. Вот черт, а я ведь совсем не помню первую фразу, с которой я начала тогда, в студии, говорить.
- …Ты хочешь избавиться от страха. О! Я тебя понимаю! Я тоже хочу этого - избавиться от моего страха. Но мне и в голову не придет кого-то ради этого убивать! Ты все равно не сможешь взорвать этот страх так, чтобы он разлетелся на атомы и даже еще мельче - на элементарные частицы - и рассеялся в пространстве. Тебе не удастся превратить свой страх в фотон или нейтрино.
Игорь быстро спросил у меня:
- Почему именно нейтрино и фотон? Ты знаешь, что между ними общего?
Я покачала головой:
- Понятия не имею. Никогда физикой не интересовалась.
- …не удастся лишить его массы, - продолжала я вещать с экрана, начав почему-то слегка дергать левым веком. - Не так он недолговечен, чтобы сравнивать его с гипероном. Твой страх постоянен, он реален, как кирпич, падающий на голову, это не кварк, в существовании которого сомневался еще Джеймс Джойс.
- Ты это с кем говоришь-то? - спросил Игорек шепотом. - У меня такое впечатление, что ты его знаешь.
Я пожала плечами и ответила:
- Не знаю.
На Игорька все больше производило впечатление то, что он слышит. Признаться честно - и на меня тоже. Я просто не узнавала ни себя, ни странных слов, которые произносила.
- Тихо вы! - прикрикнул на нас Григорий Абрамович. - Слушайте, обсуждать потом будем.
- Не знаю, как ты, а я полностью признаю принцип каузальности. Ты же, наверное, считаешь себя ничем не детерминированным. Ты думаешь, что ты волен в своих поступках, в своих желаниях? Но ведь твои желания формирует твой страх. Это он рисует где-то вдали твоих врагов, твои мишени. Но разве страх можно отослать по почте? Страх можно раздавить только в самом себе. Твой страх руководит твоими действиями и поступками, когда ты упаковываешь новую бомбу, чтобы отослать ее новой, ничего не подозревающей и ни в чем не виноватой жертве. Они - твои высоколобые враги - часто неразумны, как малые дети, несмотря на весь свой интеллект. Но стоит ли убивать детей только за то, что они дети? Не сами ли мы с тобой виноваты во всем, в чем ты обвиняешь их? Мы - те, кто все понимает! Только мы можем просчитать каждый свой шаг, чтобы смеяться над беспомощностью других в попытках понять нашу логику. Наша логика парадоксальна, ответим мы с тобой, и они останутся далеко за границами области определения. Я не призываю тебя отказаться от того, что ты задумал. Но… Зачем торопиться? Я призываю тебя подумать - поможет ли это тебе избавиться от своего страха? Даже если ты уничтожишь еще несколько человек из тех, кого ненавидишь, поможет ли это тебе? Даже если ты убьешь очень многих из них. Ты не избавишься от душного, давящего грудь страха, ты не решишь своих проблем. Я могу тебе помочь. Мне нужно только поговорить с тобой, больше я ничего от тебя не хочу. Не торопись и поговори со мной.
На экране бегущей строкой проползли адрес тарасовского управления МЧС и еще раз моя фамилия. Моя мрачная физиономия исчезла с экрана.
- Думаешь, он на это клюнет? - спросил меня Григорий Абрамович с плохо скрытой надеждой.
- К сожалению, слово - это самое мощное оружие в моем арсенале, - ответила я.
- Клюнет или не клюнет, это мы скоро узнаем, - вмешался Игорек. - Или он на связь с нами выйдет.
- С ней на связь, - уточнил Грэг.
- Ну, да, - тут же смутился Игорек. - …Ну и еще одно доказательство - останется этот Катков в живых или нет.
- Его же охраняют, - вставил Кавээн.
- Это еще ни о чем не говорит, - упорствовал Игорь. - Смотря кто и как охраняет.
Мы вышли с Игорем выпить кофе в ближайшем открытом ресторанчике, и Игорь начал приставать ко мне с вопросами, ответы на которые я и сама знала очень приблизительно.
- Что это ты там насчет элементарных частиц толковала? - спросил он. - Ты в них понимаешь что-нибудь?
- Гораздо меньше тебя, Игорь, - ответила я. - Если тебя именно это беспокоит. Не собираюсь с тобой соревноваться в знаниях физики.
Но Игорь не обиделся, его и в самом деле занимал другой вопрос.
- Меня удивило то, что ты говорила в принципе достаточно грамотно, в расчете, что тебя будет слушать профессионал, который понимает нюансы. Ты специально готовилась к этой речи? В справочник лазила? Ты этого придурка считаешь физиком, что ли?
- Я не думала об этом, Игорек, - честно ответила я.
Я понимала, что Игорьком движет сейчас искреннее стремление понять мой метод работы, мои приемы, перенять их у меня, научиться от меня тому, чего он не может сам. Беда в том, что он не учитывал разницы в стилях мышления. Перенять можно все, что угодно, но это вовсе не значит, что ты сумеешь этим эффективно пользоваться.
- Но почему же ты тогда говорила именно так? - настаивал Игорь. - Ты же сравнила страх, который владеет этим человеком, с вполне определенными элементарными частицами - с фотоном и нейтрино, которые не имеют массы, с нестабильным, распадающимся за миллиардные доли секунды гипероном, с неизвестно еще существующим ли кварком. И еще - я хотел тебя спросить - что это за принцип каузальности? Или казуальности? Я уже не помню, как ты сказала?
Я смутилась.
- Признаюсь тебе, Игорь, честно, - сказала я. - Я и сама не помню, как я сказала. Мало того, я не знаю, что означает и то, и другое слово. У меня такое впечатление, что я их слышу впервые.
Игорь надул губы.
- Можешь не раскрывать своих секретов, я тебя об этом не прошу, - сказал он. - Но не надо делать из меня дурака. Ты говорила так, что понять тебя мог только специалист-физик.
"Наверное, придется пускаться в объяснения, - подумала я. - Иначе он мне не поверит".
- Игорь, пойми одну вещь, - я посмотрела ему в глаза совершенно искренне, чтобы он мне поверил. - Я действительно ничего не понимаю в физике и не смогу даже объяснить, чем отличается нейтрон от нейтрино. У меня, например, в голове не укладывается, как это могут существовать частицы без массы. Какие же это тогда частицы? Честное слово, я не знаю, что такое принцип казуа… или наоборот… Меня саму удивили эти слова. Я вспомнила, что назвала там еще какую-то область определения. Это еще к чему? Я тоже не понимаю.
- Это школьная программа по алгебре, - пробурчал Игорь.
- По алгебре?! - ужаснулась я. - Терпеть ее не могла в школе!
- Но почему же тогда ты все это говорила? - воскликнул Игорек.
- Вот тут уже начинается моя территория, - сказала я с полной уверенностью в голосе. - Это я объяснить могу. Дело в том, что каждый человек, в том числе и я, помнит гораздо больше, чем он помнит. И не смотри, пожалуйста, на меня как на дуру. А то придется с точно таким же выражением в зеркало смотреться. Память человека принадлежит к его сознанию. Но сознание - это еще не вся психика. Есть еще очень обширное и глубокое бессознательное, о котором нам до сих пор известно в общем-то мало. Но мы знаем тем не менее, что именно в бессознательном хранится море информации, которая кажется нам сейчас просто неактуальной, ненужной. Бессознательная память человека фиксирует практически все, что попадается ему на глаза, все, что влетает ему в уши, все движения, совершаемые телом, все ощущения и эмоции. Можно научиться извлекать из бессознательной памяти то, что тебе может понадобиться. Скорее всего, я где-то все это слышала: и про элементарные частицы, и про этот непонятный принцип. Когда я говорила в студии, я очень долго и тщательно настраивалась психологически на этот разговор. Я старалась почувствовать, будто я говорю с ним наедине и что я ощущаю то, что ощущает он от моих слов. Это называется "психический резонанс". Если физические сравнения тебе ближе, поймешь сам. Фактически я пытаюсь психологически вибрировать точно так же, как он. И тем самым понимаю очень многое о нем, о том, как он воспринимает мир.
- Но откуда ты… - промычал Игорь, но вопроса так и не задал.
- Ты прав, - ответила я ему тем не менее. - Откуда я знаю, на какую волну настраиваться? Так? Откуда у меня представление о том, что творится у него внутри? Опять не могу тебе пока сказать. И это никакой не секрет. Это действует тот же механизм бессознательного. В мозгу человека не только хранится бездна всякой невостребованной информации, но идет и процесс обработки этой информации. Тебе случалось замечать, что некоторые выводы возникают в твоей голове как бы сами собой, неожиданно. Люди называют это откровениями, вдохновением, интуицией, догадкой или еще как-то. Но все это делает наш мозг, только без нашего ведома. А сознанию он предлагает уже готовые выводы. Я просто хорошо настроилась на этого типа. Он явно имеет какое-то отношение к науке, готова поспорить, но вот физик он, химик или математик, этого я не знаю.
Игорек смотрел на меня горящими глазами. "Вот бы овладеть таким методом!" - читала я в его взгляде. Я вздохнула. Значит, так мне и не удалось до конца объяснить ему, что такой процесс происходит в мозгу каждого человека, а чтобы им как-то воспользоваться, нужно развивать прежде всего чувствительность и эмоциональную восприимчивость, а не логические и аналитические способности. Как этому научиться? Не знаю.
Глава четвертая
В следующие два дня произошли события, которые, правда, нисколько не приблизили нас к тайне имени зловещего террориста-взрывателя, но несколько приоткрыли завесу над тайной его личности.
Прежде всего я получила письмо от человека, к которому обращалась по телевизору. Письмо было подброшено на проходную телевидения, но адресовано было мне - "капитану МЧС Ольге Николаевой", как напечатано было на конверте. Сам конверт был обычным, европейского стандарта - узкий, вытянутый в длину, письмо было напечатано на старой пишущей машинке на листе машинописной бумаги формата А-4. Ни одна из строчек не была написана от руки, если не считать жирной красной черты, зачем-то проведенной фломастером чуть ниже марки.
Он смотрел передачу. Теперь я в этом уверена. И я все же сумела его достать. Он даже решил мне ответить. Это уже хорошо. Теперь нужно попробовать сделать наше общение постоянным. Обратиться к нему еще раз. Опять по телевизору? Наверное, так и придется, если он сам не предложит какого-то другого способа.
Обо всем этом я успела подумать, пока вскрывала письмо. Мужчины предоставили мне право первой прочесть письмо. Но, прочитав всего две строчки, я бросила письмо на стол и сказала Игорьку:
- Читай вслух! Это очень умная сволочь! Я не хочу никакой иллюзии интимности между мной и этим типом.
У моих мужчин вытянулись лица. Григорий Абрамович отобрал письмо у Игорька и начал читать сам.
- "Ты считаешь, что с тобой есть о чем говорить? Мне с тобой? О чем? О том, какого размера…".
Тут Грэг закашлялся, но, прочистив горло и достав из кармана носовой платок, чтобы был под рукой, когда понадобится вытереть лысину, продолжал:
- "…твое влагалище и есть ли мне что в него вложить? Конечно, есть! Подходящего размера бомбу! Представь этот момент, прочувствуй его, переживи эмоционально! Ты же такая чувствительная, так тонко настраиваешься. Настройся на этот гипотетический взрывчик! Почувствуй, как у тебя в лоне взрывается мужская воля! Моя воля! О! Это будет получше любого семяизвержения. Ты мне собираешься помочь! Избавить меня от страха! Избавь! Раздели его со мной! Когда моя бомба войдет в тебя и взорвется у тебя между ног, эта трещина разорвет тебя пополам. Перед самой смертью ты испытаешь такой оргазм, о котором никогда не мечтала ни одна женщина в мире. О, как сладко! - скажешь ты, умирая. О, как сладко! - скажу я, думая о твоей смерти".
Григорий Абрамович вытер лысину и покрутил головой, словно шею ему давил тугой воротничок.
- "Впрочем, довольно трепаться, - продолжил он читать письмо. - Я думаю, ты уже поняла, что я считаю тебя полной дурой. Аргументы не буду приводить, придумай их сама. Если не сможешь, поищи в первом абзаце моего письма, там их больше чем достаточно".
Грэг поднял глаза на начало письма, пожал плечами и стал читать дальше.
- "Твое психофизическое эссе об элементарных частицах меня немного позабавило. Но в целом твои упражнения бездарны. Я, к твоему сведению, никуда не тороплюсь. Мне некуда уже торопиться. Я сделал для этой старой сволочи все, что считал нужным сделать".
Григорий Абрамович опустил письмо.
- Это он про кого? - спросил он.
- Про профессора этого, Каткова, - ответил Игорек сомневающимся тоном.
- Звони в ФСБ, предупреди, - сказал Григорий Абрамович, а сам продолжил чтение. Игорь стал набирать номер телефона.
- "Я обещал ему руки оторвать, если он еще раз сунется туда, куда соваться вообще нельзя никогда, а именно в человека. И я ему их оторву!"
- Алло! - закричал Игорек в трубку. - Нестеров? Майор, ты? Здравствуй, здравствуй. Что там нового с Катковым этим? Что значит - откуда мы узнали? Мы ничего не узнали.
Грэг прекратил читать письмо и напряженно прислушивался к разговору.
- Что? - кричал в трубку Игорек. - Письмо получил? Понятно. А вы почту его не проверяли, что ли, охранники хреновы?
Он закрыл трубку рукой и сказал, повернувшись к нам:
- Он разозлился почему-то. Объясняет мне что-то по поводу моей родословной. Мне это слушать неинтересно. Ведь я знаю, что он ошибается.
- Что с Катковым? - спросил Григорий Абрамович.
- Нестеров! - закричал Игорек в трубку, стараясь, очевидно, перебить монолог майора. - Потом расскажешь эту историю про мою маму. Приходи к нам в гости с пивом и расскажешь все подробно. Катков убит? Жив? Ну и ну! Все, иди работай, подробности письмом вышлешь.
Игорь повесил трубку и сообщил нам:
- Катков жив. Письмо взорвалось, когда он начал вскрывать конверт. Ему изуродовало лицо и руки. Секретарь кафедры, нашедшая письмо около его кабинета, говорит, что там был указан обратный адрес, но фамилии отправителя не было. Да, еще - под маркой была проведена фломастером жирная красная черта…
- Адрес какой? - спросил Грэг напряженно.
- Вот об этом он мне в первую очередь сообщил, - ухмыльнулся Игорек. - Адрес там интересный: Тарасов, улица Гончаровская, дом сто пятнадцать. И опять эти буквы - СБО.
- Это же адрес нашего управления, - недоуменно произнес Кавээн. - Это у него юмор, что ли, такой?
Никто Кавээну не ответил.
- Хватит болтать! - неожиданно взорвался вдруг Абрамыч, хотя мы сидели молча и переваривали новость.
Он схватился за письмо и вновь принялся его читать для всех вслух:
- "…ему их оторву". Так. А, вот отсюда. "Эти тупые свиньи накачали свои мозги всякими законами и правилами и теперь пытаются заставить природу жить по их правилам. Они пытаются людей заставить жить по их законам. Этого не будет. Человек свободен! Никакое общество не наденет на меня смирительную рубашку своих законов! А уж общество, которое строят эти свиньи и бездари, считающие себя учеными и профессорами, я вообще презираю. Я плюю на него, на его сраные законы. Не нужно лезть в мою жизнь своими компьютерами, своими щупальцами прогресса и цивилизации. Я обрублю эти щупальца, и лишенное необходимых конечностей тело современной античеловеческой науки превратится в труп. Я сделаю это! Я уже делаю это! Свобода, и никаких ограничений со стороны общества! Это моя великая цель, и я добьюсь этой цели! И никакой паршивый психолог из МЧС не сможет мне помешать!"
Грэг перевернул страничку и посмотрел с другой стороны листа.
- Все, - сказал он. - Ни даты, ни подписи. Что ж. Нам придется это письмецо обсудить.
- Григорий Абрамович! - взмолилась я. - Разрешите мне одной его проанализировать! Мне нужно буквально часа два, не больше. Я смогу из него кое-что выжать. По крайней мере, это будет гораздо более определенный психологический портрет. Намного точнее, чем те психологические ориентировки, что передали нам из ФСБ, - "скорее всего, это мужчина, действует он в одиночку, крайний индивидуалист, интеллигент или служащий". Хороший портретик! В Тарасове таких "скорее всего мужчин" тысяч четыреста найти можно!
Мне показалось, Григорий Абрамович рад был избавиться от обсуждения присланного мне письма. Слишком уж поспешно махнул он рукой, соглашаясь на мою просьбу.
Я не стала напряженно раздумывать над письмом, решив, что выводы постепенно сами сложатся у меня в голове. О том, что работа эта в моем мозгу происходит, я знала, так как время от времени у меня в памяти ни с того ни с сего всплывали отдельные фразы из письма и постепенно опять уходили, вытеснялись чем-то другим.
Чтобы отвлечь себя от напряженных раздумий об этом мерзавце, я начала думать о другой проблеме, которая все еще висела на мне и с которой я по-прежнему не знала, что делать. Я вспомнила о Ларисе. Время от времени я звонила Сергею и узнавала, как там дела, не начались ли роды? К моему и его удивлению, Лариса словно и не собиралась рожать. Но проблема была в том, что дальше тянуть было просто некуда. Срок она переходила, и уже намного. Единственная надежда была на то, что она с самого начала немного приврала и сейчас реальный срок был несколько меньше.
Лариса с каждым днем все глубже впадала в детство. Это было наиболее комфортное и безопасное для нее состояние. Не нужно принимать никаких решений, ни о чем думать, ни о чем заботиться. За тебя все решают взрослые, "большие". А ты "маленькая", от тебя ничего не зависит. В принципе такое состояние часто наблюдается у взрослых людей в той или иной форме.
И в этом нет ничего слишком уж опасного ни для их здоровья, ни для их психики. Проблема была только в том, что этот "пятилетний" ребеночек по имени Лариса обладал огромным животом, в котором, в свою очередь, жил еще один ребеночек, как минимум - девятимесячный. Я не представляла себе, как она будет рожать! На мой взгляд, это было слишком опасно, не знаю, насколько для ребенка, а для самой Ларисы - очень опасно. Ее психика могла не выдержать и под действием родовых болей зафиксироваться в этом ее сегодняшнем состоянии навсегда.
Я не знала, как ей помочь. А время шло, и с каждым днем ситуация все обострялась.
А может быть, зря я беспокоюсь? В конце концов, с ней сидит Сергей, который в экстренном случае примет решение. Я вспомнила, какое решение он принял после взрыва роддома, и у меня мурашки по коже поползли.
"Ну, там-то нет никакой ситуации выбора, - успокаивала я сама себя. - Штатная ситуация: мать - младенец. Даже при самых неожиданных родах один врач всегда может управиться. А уж эти роды неожиданными никак назвать нельзя…"