– Но ты ведь знаешь: он всегда был поглощен своими изобретениями! Когда у него рождалась идея, он вообще никого вокруг не замечал.
– Я не виню Макса за эту его особенность. И, если бы он меня не бросил, я до конца дней была бы уверена, что так и надо, и так правильно. Я никогда не узнала бы, что есть мужчина, способный любить по-другому!
– Ты так говоришь, что я прям даже и не знаю… Мне любопытно, чем ты так в этом своем бойфренде восхищаешься? А с другой стороны – я его к тебе дико ревную!
– Ну, хорошо. Вот тебе пример, чтоб ты понимал. Какой у меня размер ноги?
– Мам! Не помню я, а что?
– А то, что… Ты помнишь, какая была у нас ранняя весна? С дождями и с потопами?
– Помню. Все боялись, что вместо машин мы скоро на лодках сплавляться будем.
– Вот именно. Звонок в дверь, на пороге – Ванечка. В руках коробка. Открывает, а там сапожки – резиновые, тридцать шестого размера, моего, между прочим, размера. Надеваю, сидят как влитые. Спрашиваю: "Зачем?" Отвечает: "Чтоб ноги в осенних сапогах не промокали".
– И что тут такого? – упрямо спросил сын, хотя прекрасно понял, к чему приведен этот пример.
– Не строй из себя дурачка, – усмехнулась женщина. – Никому из окружавших меня мужчин и в голову бы не пришло подумать о моих промокших ногах! Понимаешь?
– Это приятно – кто ж спорит! – когда о тебе заботятся. Вот чем он тебя подкупил!
– Не подкупил! А убедил в том, что я ему не безразлична!
– Хорошо. Согласен. Он внимательный, чуткий человек. Этого достаточно, чтоб ты летала, как птичка?
– А ты не рад, что у твоей матери выросли крылья? Что твою маму, вполне зрелую женщину, полюбил мужчина? Скорее всего, в моей жизни это последняя любовь!
– Но он же моложе тебя! – заметил Поташев.
– Он младше меня на одиннадцать лет, и что?
– Но ты недавно упрекала отца за то, что он, испугавшись смерти и старости, ринулся на молодых девиц. А сама?!
– Отлично! – воскликнула Нина Анатольевна, поднимаясь из-за стола. – Если ты не забыл, я никого не предавала, не бросала и не изменяла никому! Как свободная женщина, я имею право на личную жизнь! Всего хорошего, мой любящий и внимательный сын! Старость, конечно, похожа на вынесение смертного приговора. Тут уж ничего не поделаешь. Но до своего эшафота я хочу дойти бодрой походкой, с улыбкой и бокалом вина в руке. А не плестись, увиливая и прикидываясь кем-то другим. Это не я придумала, это моя любимая актриса сказала, Фанни Ардан. – И она энергичным шагом, гордо подняв голову, направилась из кафе.
– Мам! Подожди, я отвезу тебя домой! – кричал ей вслед Алексей, расплачиваясь и выбегая вслед за матерью. Но мимо него только проехало такси, в котором он увидел профиль Нины Анатольевны, намеренно его не замечавшей.
* * *
Григорий Петрович Шанаев в данный момент готовился к встрече с одним австрийским коллекционером – пожилым господином, собиравшим старинные струнные инструменты. Григорий Петрович сидел в гостиничном номере и тер кончик носа. Этот красноречивый жест мог рассказать о многом. Бытует мнение, что нос вообще крайне чувствителен к обману: он чешется и даже увеличивается – в психологии это называется "эффектом Пиноккио". Ученые выяснили, что умышленная ложь повышает кровяное давление и стимулирует в организме выработку катехоламина, влияющего на слизистую носа. Повышенное кровяное давление воздействует на нервные окончания носа, и он начинает чесаться. Язык тела, жесты, так или иначе связанные с потиранием, например, когда кто-то трет глаз, трогает нос или почесывает шею, говорят о неискренности. У Шанаева странная привычка потирать нос осталась еще с тех пор, когда он был Светославом Юрьевичем Зорькиным. Ее заметил хирург Поташев, который говорил по этому поводу:
– Вы можете кардинально изменить внешность, вы даже можете изменить голос, цвет глаз с помощью контактных линз, но ваши привычки навсегда останутся с вами. Если вы действительно хотите исчезнуть с лица земли и возродиться в новом облике, меняйте привычки. Новое лицо для вас сделаю я. Избавиться же от прежних жестов, привычек и особенностей вы должны сами. Иначе для вас всегда будет оставаться шанс быть узнанным.
Шанаев очень старательно следовал всем рекомендациям хирурга Поташева, но, несмотря на постоянный контроль своего поведения, избавиться от привычки в минуты размышлений потирать кончик носа не мог. Да и как было контролировать привычки во время зарождения и выстраивания в мыслях очередной многоходовой махинации, поглощавшей все внимание Григория Петровича без остатка? Дело в том, что господина Шанаева без преувеличения можно было назвать "комбинатором двадцать первого века".
Еще будучи Зорькиным, он проворачивал такие аферы, которые Остапу Бендеру и не снились. Последним шедевром его мошенничества стала продажа большой коллекции картин советских художников президенту одной соседней страны. А треть из этой коллекции представляли собой искусные подделки! Если когда-нибудь покупатель решит провести настоящую, полноценную экспертизу картин, то его ждет огромное разочарование. Вместо уникальных образцов советского авангарда эксперты непременно увидят новодел, тщательно выписанный копиистами, живущими в начале нового тысячелетия. Этой причины было вполне достаточно, чтоб со сцены жизни исчез господин Зорькин, специалист по антиквариату, а вместо него возник Шанаев, коллекционер старинных музыкальных инструментов…
Человек был новый, а привычки старые. И Григорий Петрович опять потирал нос, полностью погрузившись в размышления о предстоящей встрече, соображая, как лучше, с наибольшей выгодой для себя, провести разговор и добиться желаемого. Шанаевский интерес и волнение были объяснимы, поскольку собеседником его был человек не совсем обычный.
Дело в том, что восьмидесятитрехлетний герр Николас Мюллер еще ребенком был увезен родителями в Германию. Его родители эмигрировали из СССР в Германию, но осели в Австрии и сменили свою украинскую фамилию Мельниченко на австрийскую Мюллер, что являлось прямым переводом и значило "мельник". Всю свою жизнь урожденный Мыкола Мельниченко занимался музыкой, а вернее – помогал музыкантам. Он был настройщиком. Настраивал и ремонтировал рояли, фортепьяно, а также струнные музыкальные инструменты. Постепенно Мюллер стал собирать раритетные скрипки, альты, которые по случаю попадали к нему в руки. Жил он в обычной трехкомнатной квартире, одна комната которой была специально оборудована под коллекцию, где преобладали смычковые инструменты.
Встреча Шанаева со старым Мюллером была срочной, поскольку в немецком журнале "Focus" был опубликован материал, буквально взорвавший европейскую и американскую прессу. Публикацию прокомментировали практически все ведущие СМИ.
Эта история, для которой так и просится название "Дедушка-миллиардер", наверняка ляжет когда-нибудь в основу киносценария для Голливуда. Итак, три года тому назад во время стандартного таможенного досмотра пассажиров поезда, следовавшего из Швейцарии в Мюнхен, внимание чиновников привлек один восьмидесятилетний дедушка. После досмотра у старика обнаружили конверт с 9000 евро наличными. Эта сумма всего лишь на 1000 евро больше той суммы, которую необходимо декларировать. В общем, дедушка немного прокололся. Въедливые чиновники от старика не отстали, напротив – взяли его в оборот по полной программе.
Когда дедушку начали трясти, оказалось, что это уникальный старичок. Во-первых, в налоговой о нем не было никакой информации. Во-вторых, дедушка дожил до старости, но не имел никаких легальных источников дохода. В-третьих, у старика даже не было медицинской страховки. В-четвертых, о нем ничего не знали социальные службы. Фактически, в официальной матрице дедушка не существовал, что несказанно озадачило и расстроило следователей. Хотя соседи знали его как добропорядочного настройщика – герра Николаса Мюллера.
Старика начали крутить дальше и решили провести обыск в квартире на предмет выявления незадекларированных денег. В скромной, арендованной за 650 евро в месяц квартирке в северной части Вены фискалы провели обыск. Среди банок с консервами 1980-х годов и других пожитков, к огромному удивлению налоговиков, была обнаружена уникальная коллекция редчайших музыкальных инструментов, насчитывавшая около 500 единиц.
В основном это были скрипки таких гениев, как Страдивари, Гварнери и Амати.
Проверяющие были в таком шоке, что дедушку от греха подальше поместили в тюрьму, а информацию о найденной коллекции, которую конфисковали и отправили на склад таможни, засекретили до выяснения масштабов катастрофы.
Постепенно клубочек начал раскручиваться. Во-первых, по оценкам музыковедов, стоимость найденных произведений составляла порядка полумиллиарда евро. Во-вторых, в коллекции обнаружили множество скрипок, которых вообще не должно было существовать. Они были списаны разными музеями музыкальных инструментов мира в связи с ветхостью и разрушением, а Николас Мюллер, будучи не только мастером-настройщиком, но еще и замечательным реставратором, буквально по щепочке и по дощечке возрождал погибшие инструменты к жизни. Когда следователи, что называется, "достали" почтенного герра Мельниченко, как его знали на Украине, то он объявил правоохранительным органам Австрии следующий ультиматум.
Дескать, собирал я свою коллекцию на протяжении всей жизни лишь с одной-единственной целью – подарить ее родному городу Киеву в знак того, что хоть я и Мюллер последние семьдесят лет, но душой я всегда оставался Мельниченко!
Вот как отжег дедуля! И поставил своим заявлением австрийские правоохранительные органы в крайне неудобное международное положение. Чиновники от него отстали, а дело приобрело огласку уже как дипломатический прецедент. В результате четкой работы австрийских дипломатов коллекцию Мюллера-Мельниченко следовало описать, задокументировать и отправить в Киев, для пополнения собрания старинных музыкальных инструментов Городского музея.
Представлял Городской музей Киева Шанаев. Он хоть официально в штате музея и не числился, но зато там находилась на бессрочном хранении его собственность – коллекция старинных музыкальных инструментов.
Разговор с Мюллером проходил в одном из традиционно респектабельных венских кафе "Хофбург", располагавшемся в самом центре города, непосредственно во дворце Хофбург, рядом с входом в Музей "Сисси".
– Здесь мы буквально окружены историей! – бодро заметил Мюллер. Несмотря на почтенный возраст, он был одет в великолепно сшитый пиджак цвета топленого молока, белоснежную рубашку и брюки цвета терракоты. – Вы не будете возражать, если наш разговор пойдет на русском? Может, он у меня не слишком совершенен, но хочется практиковаться.
– Буду рад. Мой немецкий еще хуже английского, – с улыбкой заметил Шанаев, радуясь в душе, что не возникнут сложности перевода. – Итак, герр Николас, у вас есть желание передать свою коллекцию Украине?
– Выдающийся философ Людвиг Витгенштейн как-то заметил, что музыка есть "самое рафинированное из всех искусств", поскольку "субстанция, позволяющая толковать ее содержание, обладает всей бесконечной сложностью. Эта сложность находит выражение во всех прочих искусствах и утаивается музыкой". Лично я думаю, что рафинированность музыки по сравнению с другими искусствами выражается и в том, что музыкальное произведение нематериально. Вы меня понимаете? – Небольшие глазки Мюллера сохранили живость и блеск. Несмотря на почтенный возраст, он смотрел на собеседника внимательно, с затаенной насмешкой.
– Абсолютно! – изобразил почтение приезжий.
– Я это говорю в том смысле, что оно не существует вне момента своей реализации в виде исполнения. Действительно, скульптура Фидия или полотно Рубенса – это некий материальный объект. В то время как материальным выражением большинства музыкальных произведений являются партитуры. Партитура, нотные тексты как материальные объекты сами по себе не являются произведением музыкального искусства: таким произведением мы все-таки считаем записанную в них музыку, а для того, чтобы эта музыка "осуществилась", необходимо ее исполнение. Те, кто собирает старинные инструменты, по сути, владеют музыкой! – Старый коллекционер рассмеялся, и звук его смеха напоминал клекот голубей на площади рядом с кафе.
Шанаев посмотрел на конную статую Евгения Савойского и подумал: "Ох! Не простой ты старичок, Мюллер-Мельниченко!"
– Вы хотите обсудить вопрос, связанный с так называемыми старинными музыкальными инструментами? Ведь вы за этим приехали, Григорий Петрович? – Взгляд старика стал холодным, и улыбчивое, светское выражение исчезло с его лица.
– Да, безусловно. В связи с реабилитацией старинных инструментов и активным процессом их использования в концертной практике музыкантами к нам в музей часто обращаются либо сами известные скрипачи, либо их директора…
– Импресарио…
– Да. Да. Поэтому мне хотелось бы обсудить, герр Николас, условия дарения. Да и мне как коллекционеру хотелось бы увидеть вашу коллекцию, прежде чем приглашать сотрудницу музея, которая должна все оформить надлежащим способом.
– Понимаю ваше желание познакомиться с моей коллекцией. Но сразу хочу предупредить: в наше время стало корректным говорить не о типе инструмента – "старинный" или "современный", а скорее о том, кто автор и какого года модель. Вот список моих инструментов.
От просмотра списка Мюллера у Шанаева случилось прямо-таки помутнение рассудка. Он, готовясь к встрече, предполагал, что его чем-то удивят, но не до такой же степени!
Новое лицо Шанаева еще больше прежнего было неподвластно мимическим сменам настроения. Он, как опытный игрок в карты, обычно не показывал своих эмоций. Но в данном случае не смог скрыть изумления. В коллекции Мельниченко-Мюллера находились не только скрипки ведущих мастеров Италии: Амати, Гварнери, Страдивари, но также и те, которые подтверждались как подлинники Страдивари и относились к "золотому периоду" работы кремонского мастера. Как можно было собрать такую драгоценную коллекцию? Шанаев вытер шею платком, поскольку его прошиб пот от понимания того, рядом с каким сокровищем он оказался!
– Вы никогда не задавались вопросом, Григорий Петрович, – старик говорил почти без акцента, – почему все скрипачи мира хотят играть только на Страдивари? Ну, в крайнем случае на Гварнери или Амати. Но все же готовы платить целые состояния, чтоб купить именно Страдивари и только Страдивари?
– Ну, вы, герр Николас, не считайте меня совсем уж безграмотным! Звучание у этих скрипок великолепное. Вот за этот звук и борются скрипачи!
– Именно. Скрипачи душу готовы отдать дьяволу за звук! Некоторые ученые предполагают, что Страдивари использовал высокогорные ели, росшие при необычно холодной погоде. Дерево имело повышенную плотность, что, по мнению исследователей, и придало отличительное звучание его инструментам. – Старик отхлебнул ароматного кофе из белоснежной фарфоровой чашечки. – Другие считают, что секрет Страдивари – в форме инструмента. – Он описал сухой ручкой в воздухе лекальную кривую, напоминавшую силуэт женского тела. – Говорят, все дело в том, что никто из мастеров не вкладывал в свою работу столько труда и души, сколько Страдивари. Ореол тайны придает изделиям кремонского мастера дополнительное очарование…
Они разговаривали еще около часа, затем разошлись в разные стороны: старик пошел к себе домой, а Шанаев – в гостиницу. Договорились, что завтра Мюллер покажет Григорию Петровичу свою драгоценную коллекцию.
Шанаев поужинал в ресторане отеля и отправился к себе в номер – обдумывать комбинацию со скрипками старика.
* * *
Поташев понимал, что повел себя по отношению к своей матери несправедливо, как абсолютный эгоист. Он мучился, зная максималистский характер Нины Анатольевны. Она тоже переживала размолвку с сыном, ведь, по большому счету, ближе его у нее никого на свете не было. Конечно, если не считать Ивана…
Женщина подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение с улыбкой, в которой читался вопрос: "Свет мой, зеркальце, скажи. Да всю правду доложи!" Зеркало молчало и бесстрастно констатировало тот факт, что с той поры, как ее календарный возраст стал подниматься за сорок и выше, внешняя красота словно подпитывалась внутренней. А с появлением в ее жизни любимого мужчины она не только помолодела и посвежела, как отмечали многочисленные знакомые, а стала еще и улыбаться намного чаще.
В голове мелькали события и осколки разговоров последнего времени. Одна старинная приятельница (вместе учились в школе), увидев Нину с Иваном, стала кудахтать: "Ты ведешь себя неприлично! В твоем возрасте! Нельзя смешивать симпатию и страсть. Нельзя смешивать страсть и работу. Нельзя смешивать работу и отношения". "Нельзя смешивать молоко с огурцами, – ответила ей Нина. – А остальное можно".
Другая, тоже приятельница одних с ней лет, но выглядевшая как старый рваный башмак, пыталась навязать свои представления: "У мужчины должна быть жена для статуса, любовница – для секса, любимая – для души, подруга – для болтовни, близкая подруга – для доверительных бесед, партнерша – для работы и прочее, прочее… и все это абсолютно разные женщины".
– А я считаю, что большую часть этих качеств должна сочетать в себе одна женщина. Любимая, – говорила Нина Анатольевна, обращаясь к зеркалу.
Затем она отвернулась от своего отражения. Подошла к окну, где весна распустила свои благоухающие крылья над городом. Мысли кружились в ее голове, словно бабочки. Она разговаривала с невидимым собеседником, который или которая будто бы на каждую фразу женщины предлагал свои контраргументы:
– Когда вы влюбляетесь, вот так, теряя голову, разве не кажется вам, что вы встретили идеального человека, который является и лучшим другом, и любовником, и всем-всем-всем? Уверена, любой человек ответит: "Да". Когда мы влюблены, объект желания затмевает собой все остальные и нам хочется проводить с ним все свободное и несвободное время. Нам хочется засыпать с ним по ночам, просыпаться утром, работать в одном кабинете, заниматься любовью в одной постели, вместе смотреть кино, читать книгу, болтать о жизни.