На "ты" с убийцей
Через полчаса Жаров вошел в означенный бар. В пустом помещении был полумрак, звучала тихая музыка. За стойкой скучал бармен, скорее, это и был Куроедов - средних лет, невзрачного вида человечек. Он смотрел телевизор, откуда и доносилась музыка: там шел какой-то видеоклип с полуголыми девицами.
Жаров подошел к стойке и запрыгнул на табурет. Спросил:
- Есть абсент?
- Целую роту можно отравить, - хмуро ответил бармен.
Вот как: отравить, - насторожился Жаров. - Что у этого человека на уме, тем и шутит. Жаров заказал сто пятьдесят граммов абсента. Куроедов с уважением посмотрел на него и принялся готовить выпивку.
- А вы что же, не узнаете меня, дружище? - спросил Жаров.
Бармен поставил перед ним блюдечко.
- Не имею чести.
- Я - Жаров, Виктор Викторович.
- Очень приятно. Я - Куроедов, Степан Петрович. Здешний бармен, как видите.
- А я - местный независимый журналист, главный редактор газеты "Крымский криминальный курьер".
Замешательство бармена выразилось в том, что он перелил зеленую жидкость через край, она наполнила блюдечко, начала выливаться на стойку…
- Хватит, пожалуй, - сказал Жаров. - Блюдечко-то я тоже освою, а вот с панели слизывать - уж простите.
- Я ж вас никогда не видел, - сказал Куроедов, виртуозно обработав окрестности блюдечка тряпкой. - Прям глазам своим не поверил, когда мою статью в газете напечатали. Сразу десять штук купил. Правда, вот, не знаю, для чего. Показывать-то никому не собираюсь, даже жене. Ей, особенно. Кстати…
Он сделал над стойкой широкий жест ладонью.
- Эта порция будет за счет заведения, не возражаете?
- Возражаю, - сказал Жаров. - Наоборот: это вам положен гонорар за публикацию.
- Вы ж не платите гонораров.
- Правильно, не платим. Газета безгонорарная, так сказать, на энтузиазме. Народная газета. Людям всегда хочется что-то рассказать о себе. Пусть радуются, что можно это бесплатно сделать. Вы ведь свою статью не придумали, так? Небось, собственную историю и рассказали?
Лицо Куроедова стало серьезным, мрачным.
- Точно так. Это моя история. И всё в ней правда, от начала и до конца.
Он поднял палец вверх и опустил его вниз, будто иллюстрируя слова "начало" и "конец".
- Наболело, понимаете? - продолжал бармен. - Не могу молчать. Как Толстой Лев Николаевич. Из года в год повторяется одно и то же. Решил вот разобраться, пошел к колдунье. Та мне и рассказывает о покрывале вдовы. Осмыслил все, жизнь свою вспомнил. И написал. Только имя этого человека скрыл, не сказал, что это я. А вы… Как вы догадались-то?
- А я и не догадывался. Просто сопоставил информацию о дорожном происшествии, в которое попала ваша супруга, и этой статьей.
Куроедов энергично потряс над стойкой ладонью.
- Вот! Самое главное, что статью-то я написал до того, как это происшествие случилось.
- Я вам глубоко сочувствую, - вздохнул Жаров. - Выпьете со мной? Потолкуем об этом странном деле.
Куроедов насупился.
- Мне не положено. Я на выпивке как раз и работаю.
- А я не здесь предлагаю и не теперь.
Договорились встретиться в "Бригантине", ресторане в двух шагах от бара, где трудился Куроедов. Бармен пришел точно к назначенному времени и сразу принялся рассказывать свою жизнь:
- Моя первая, Алечка, отравилась дешевой водкой. Это было давно, тогда всюду продавалось, что попало, никто ничего не контролировал.
Жаров приподнял свою рюмку с водкой, запоздало сообразив, что это был неуместный жест под данную реплику собеседника.
- Она что же - сильно пила?
- Пила, случалось.
Жаров опрокинул рюмку в рот. Куроедов тяжело вздохнул и тоже выпил.
- Насколько я знаю женщин, они больше любят вино.
Жаров наколол маленькой сервировочной шпажкой оливку с блюдечка. Куроедов потыкал оливку шпажкой, та ускользнула, и он просто взял ее пальцами.
- Нет. Моя первая пила исключительно водку. Зато вторая - вообще не брала в рот спиртного.
- От чего ж она умерла?
- Самое грустное. Покончила с собой моя Женечка. Бросилась в лестничный пролет. Мы тогда жили в Харькове, в таком старом доме с высокими потолками. Трех этажей хватило, чтобы разбиться насмерть.
- Предсмертная записка была?
- Разумеется. Иначе бы меня заподозрили, что это я ее с лестницы столкнул. До сих пор бы, может быть, сидел.
- Но тебя ж наверняка пытались привлечь по статье "Доведение до самоубийства". Обычно в таких случаях берут мужа.
- Да, было дело. Но никаких доказательств, знаешь ли… Опрашивали соседей: не скандалил ли я, не бил ли жену. Все было благополучно. Отцепились.
Куроедов налил себе и Жарову по рюмке, сам выпил первым.
- А с третьей что случилось? - спросил Жаров.
- С Наташенькой-то? Да любовник ее замочил.
- Да ну?
- Зарезал. Та была стервой. Туда ей и дорога, честно говоря. А парень этот недавно откинулся.
- Умер, что ли?
Куроедов недоуменно посмотрел на Жарова. Произнес укоризненно.
- Ты же ведь журналист, а языка не знаешь. Умер - это "кинулся". А "откинулся" - это с зоны на свободу вышел. Я его не знаю, только на суде и видел.
- Он в Ялте или где?
- В Алуште. А тебе он на что?
- Ни на что. Так просто спросил.
Значит, Харьков… - думал Жаров, когда, пошатываясь, брел после пьянки домой, то есть, в редакцию, поскольку до дома надо было либо изрядно ползти вверх, либо ловить такси, то есть, показываться в таком виде водителю, который мог его знать, а Жаров бы все же известным в городе человеком, несмотря на то, что этот Курочкин… Курятина эта, как ее? - не узнал начальство в лицо… Тьфу! Что за чушь лезет в голову?
Старый дом, говоришь, высокие потолки? Где это видано, чтобы убийца переезжал из города в город, чтобы умерщвлять жен какого-то Куроедова? Ясно: покрывало вдовы. И оно существует. И Жаров докажет это.
Он остановился, опершись на столб… Нет, на ствол пальмы, ибо не бывает волосатых столбов.
Если, конечно, следователь Пилипенко не докажет раньше журналиста Жарова, что этот Куроедов и есть убийца. Убивал очередную жену, присваивал ее имущество и сматывался подальше от подозрительных соседей.
Новый персонаж
Жаров сидел на подоконнике в кабинете следователя. Ждали некоего Зайцева из Алушты, человека, отсидевшего срок за убийство предпоследней жены Куроедова. Услышав обстоятельный рассказ Жарова, Пилипенко решил вызвать его под видом профилактики как недавно освободившегося из мест заключения. Следователь нервничал: интуиция подсказывала ему, что история гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, но завести уголовное дело он как раз не мог, поскольку не было ни малейших на то оснований. Несколько женщин в разных городах умерли по разным причинам. Связывало их лишь то, что все они были женами одного и того же человека. Жаров прекрасно понимал друга: он готов пойти на все, чтобы не поверить в истинность покрывала вдовы, равно как и любой другой мистики.
Пилипенко сидел за своим столом, вороша какие-то бумаги, Жаров оперся на подоконник, глядя на ветреную осеннюю улицу. Слышался стук каблучков. Группа старшеклассниц в школьной униформе шли, растянувшись на всю проезжую часть, ступая по обычной девчачьей манере в ногу, поэтому их каблучки и стучали столь громко.
- Опаздывает твой чувак из Алушты, - сказал Пилипенко. - Может и вообще не явиться. Забьет еще на повестку.
В ответ ему будто сама наша инфернальная реальность просигналила, мимикрируя под какое-то кино. Зазвонил внутренний телефон. Пилипенко снял трубку. Выслушал, сказал:
- Да, конечно. Пусть идет прямо в мой кабинет. Легок на помине, - продолжал он, положив трубку на рычаг. - Убийца Зайцев прибыл. Посмотрим, что за зверь. Зарезать любовницу кухонным ножом, причем, прямо у себя на квартире.
- В состоянии аффекта, как признал суд, - уточнил Жаров.
- А в бега он кинулся - тоже в состоянии аффекта? И пьянствовал неделю в деревне, пока труп до соседей не довонял. А потом оказать… сопротивление при задержании, - последние три слова он проговорил шепотом, поскольку послышался робкий стук в дверь.
- Войдите! - гаркнул Жаров.
Дверь медленно открылась. На пороге появился опрятно, хоть и не шикарно одетый человек. У него было чисто выбритое, круглое, словно детское лицо. Весь его облик излучал доброту. Пилипенко и Жаров с недоумением рассматривали его.
- Вы по какому вопросу? - осведомился Жаров, хотя уже и сам понял, что это и есть Зайцев, осужденный за убийство третьей жены Куроедова и недавно вышедший на свободу.
- Моя фамилия Зайцев, Петр Игнатьевич, - представился Зайцев. - Я пришел по повестке. Извините, гражданин следователь, но это большая ошибка.
Он достал из кармана паспорт, из паспорта - повестку и развернул ее.
- Нет тут никакой ошибки, Петр Игнатьевич, - сказал Жаров. - Вас вызвали и вы пришли.
Зайцев нервно дернул плечом.
- Да нет. Ошибка не в этом, - он направился к Жарову, размахивая повесткой.
- Стоять! - довольно мирно произнес Пилипенко. - Следователь - это я. А ты, значит, и есть означенный убийца Зайцев?
Тот округлил глаза:
- А что, если вы будете обращаться ко мне на вы, гражданин следователь?
- А я с убийцами всегда на ты. Вы ж для меня - свои люди.
- А я не убийца. Вот в чем и есть большая, трагическая ошибка.
Пилипенко потряс бумагами, которые держал в руках.
- Да? Ладно, будем пока на вы. На всякий случай. Так, говоришь, не убивал? Вы всегда так говорите. В смысле, я хотел сказать, вы, сударь, тогда, пять лет назад не убивали гражданочку Куроедову?
- Нет.
- Вашим кухонным ножом, любезнейший?
- Нет. Это сделал кто-то другой.
- В вашей собственной квартире, сердечный.
- Это была ошибка.
- Ошибка суда? Или ваша собственная, когда вы своим кухонным ножом… Не по назначению воспользовались?
Зайцев всплеснул руками.
- Я не убивал, честно! Но мне никто не поверил. Когда я пришел домой, она уже была мертвая.
Жаров сделал пригласительный жест:
- Да вы присаживайтесь. Расскажите все по порядку.
Зайцев так и сделал, правда, не совсем понял, откуда начинать свой рассказ:
- Мы с Натальей работали вместе. Я мастер на винзаводе, а она контролером в портвейновом цехе была. В общем, мы полюбили друг друга…
- Вы лучше нам про день убийства расскажите.
Глаза Зайцева остекленели, поскольку он углубился в далекое прошлое.
- Она должна была ко мне придти, как обычно, в четверг, - начал он глубоко повествовательно. - Она раньше по четвергам во вторую смену была, потом ее перевели, а муж не знал. Вот она ко мне и ходила. У нее ключ был. Она приходила на полчаса раньше и ждала меня. Вот, пришел я, как обычно, говорю с порога: "Здравствуй, моя бесценная!" А она на кровати лежит, и нож в груди.
- На котором были обнаружены ваши отпечатки пальцев, - сказал Пилипенко, листая бумаги на столе.
- Ну, конечно! - воскликнул Зайцев. - Это же был мой нож. Для хлеба. Я ничего не соображал. Хотел было вызвать милицию, но передумал. Испугался.
- Правильно испугался. Сразу бы и взяли.
- Поэтому и побежал на автовокзал. Сел в маршрутку, поехал к матери в деревню. А первым делом, вина махнул бутылку. И в дороге - тоже. И там залег на неделю. У матери в доме меня и нашли. Дальше - КПЗ, суд, всё как во сне. Всё было против меня. Так и посадили ни за что. Судья меня сразу невзлюбил: ведь я же любовник!
- Увы. Часто, вместо того, чтобы разобраться в фактах, они выносят свое моральное суждение.
Зайцев вдруг резко наклонился к следователю через стол.
- Вот что я вам скажу. Ее убил муж. Больше некому. Но у него было какое-то там алиби. Да и никто его всерьез не подозревал.
- Он знал о ваших отношениях с убитой?
- На суде говорил, что нет. Но ведь мог и узнать, правда?
Оборотень с синей бородой
Зайцев вышел из дверей управления, глянул на небо, поднял воротник. Ветер полоскал его плащ, вдруг маленький смерч из осенних листьев поравнялся с идущим, несколько секунд они оба шли рядом - Зайцев и смерч. Жаров видел эту картинку из окна, вдруг какая-то догадка шевельнулась в голове: именно от этого словосочетания: Зайцев, ветер, смерч… Как всегда, смутная мысль мелькнула в голове и как всегда, что-то развернуло ее ход: в данный момент - мерное постукивание пальцев следователя по столешнице…
- Если Зайцев невиновен, то этот Куроедов - просто синяя борода, - сказал Пилипенко. - Выбирал невест с достатком, по-разному их умерщвлял. Продавал их квартиры, переезжал из города в город. Последний раз даже ухитрился подставить и посадить любовника. А сейчас заточил на очередную жену.
- А если эту женщину все же убил Зайцев? Я понимаю, почему тебе хочется верить в его невиновность.
- Я всего лишь раздумываю, - огрызнулся Пилипенко, ясно читая мысль друга.
- На самом деле, если убийца - Зайцев, то придется тебе признать, что "покрывало вдовы" - реальность. Одна женщина отравилась водкой в Днепропетровске, другая покончила с собой в Харькове, третью убил любовник в Алуште. Точно - покрывало вдовы, кармическое заболевание, которому подвержен не кто иной, как Куроедов.
Пилипенко резко встал, навис над столом, над Жаровым. Сказал:
- А знаешь, есть такое заболевание: алкогольный бред ревности?
- Правда? - Жаров заморгал от неожиданности жеста следователя.
- Точно. Можешь посмотреть в своей Википедии. Что-то вроде того: алкоголик ревнует жену, проверяет ее белье, фантазирует и так далее.
- Ну, допустим, и что?
- Значит, допускаешь? - зловеще прошептал Пилипенко. - А если я тебе скажу, что никакого алкогольного бреда ревности нет?
- А Википедия?
- Просто переписывает Большую Советскую энциклопедию.
- Тем более - совсем уж авторитетный источник.
- Да? А кто писал туда статьи?
- Врачи, наверное.
- Врачи-мужчины или врачи-женщины?
- Большинство врачей, конечно, женщины. И что это значит?
- А то, что эта болезнь выдумана. Почему именно бред ревности? А не бред, скажем, страха ночных грабителей? Или злобных гомосексуалистов?
- В самом деле - не ясно.
- То-то и оно. Дело обстоит так. Алкоголик опускается, становится слабым как мужчина. Проще говоря, у него плохо стоит. И, разумеется, жена такому мужчине изменяет. И конечно же, он замечает признаки измены. И поэтому ищет доказательства, и вправду роется в белье. И врачи-женщины пишут диссертации об этой якобы болезни. Полностью солидарные со своими сестрами по несчастью.
- Ты хочешь сказать, что и с покрывалом вдовы что-то в этом роде?
Пилипенко с грустью посмотрел на друга.
- Как ты думаешь, сколько в мире происходит совершенно невидимых убийств? Таких убийств, которых никто просто не замечает. Умер человек и все. И чаще всего муж убивает жену или наоборот. Уж поверь мне как профессионалу. Вот и появляются мужчины и женщины, у которых супруги якобы мрут как мухи. Отсюда и возникла гипотеза, что существует какое-то там покрывало вдовы. Но я выведу этого паука на чистую воду. Сейчас же запрошу по межгороду дела по первым двум женам. Посмотрим, что это было за самоубийство и отравление дешевой водкой.
- Ты что же - уже завел уголовное дело?
- В том-то и дело, что нет. Поэтому действовать надо по-другому.
Неофициальное расследование
Жаров сидел за компьютером, часто поднося к губам чашку с дымящимся кофе. На мониторе крупно значилось: ПОКРЫВАЛО ВДОВЫ: ВЫМЫСЕЛ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Жаров удалил надпись, набрал другую. В редакцию вошел Пилипенко, тускло глянул в монитор. Сказал:
- Правильно. Лучше об этом и пиши. Рано еще о покрывале.
На мониторе теперь красовался заголовок: АЛКОГОЛЬНЫЙ БРЕД РЕВНОСТИ: ВЫМЫСЕЛ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Жаров с остервенением стер и эту надпись, глянув через плечо на следователя.
- Чего тебя принесло-то на ночь глядя?
- У меня тут с Мининым встреча.
- Это тебе не гостиница, - огрызнулся Жаров.
- Не кипятись. Расследование пока неофициально. Я поручил эксперту проделать кое-какую работу. Заодно посовещаемся.
Жаров нервно двинул мышью. Сказал серьезно:
- Я тут посмотрел в интернете про оборотней.
На экране возникло изображение человека-волка - во весь рост, спереди и сбоку. Жаров сменил картинку. Теперь его друг-следователь наблюдал человека-волка в разрезе. Меж тем Жаров говорил тоном возбужденного учителя:
- Оборотни или верволки, как их еще называют, образуются следующим образом. В ночи, когда светит полная луна…
Пилипенко глянул за окно.
- Отставить верволков. Вон уже Минин идет.
Дверь редакции распахнулась, и на пороге возник Минин. Одним длинным жестом он достал из-под мышки свою бордовую папку и возложил ее на стол.
- Посмотри, любопытные материалы, - сказал он следователю и, как бы спохватившись, коротко поклонился Жарову.
Пилипенко сел за стол, раскрыл папку. Сдвинул на лоб и снова опустил очки, рассматривая два листа бумаги: на каждом из них крупные буквы, ясно, что это увеличенные копии рукописного текста. Следователь устроил рядом две буквы "а" и сравнил их.
- Не вижу разницы.
- И в Харькове не заметили, - сказал Минин. - Ребята там хорошие, опытные, но тогда, в эпоху бандитских войн, им было не до заурядного самоубийства молодой женщины. Ты буквы "у" и "д" посмотри.
Пилипенко сгибает листы, рассматривая пары букв. С удивлением поднимает глаза:
- Хвостики выдают подделку.
Жаров подошел к столу, взял в руки листы. Отличия в написании хвостов "у" и "д" в глаза не бросались, но все же чувствовалась какая-то общая, едва уловимая тенденция: у одной группы был чуточку больший наклон.
- Предсмертная записка жены Куроедова фальшивая! - воскликнул Жаров.
- То-то и оно, - подтвердил Минин. - Между прочим, из Харькова прислали и отпечатки Куроедова. Их сняли, когда он проходил по делу о самоубийстве жены. Правда, я не знаю, что мне с ними делать.
- Вот как! - отозвался Пилипенко. - А я как раз хотел попросить прессу раздобыть его пальчики. Сходить в бар, например, затырить там пустой стакан, который он подаст. Есть у меня одна мысль. Мы вообще, знаем, где был этот Куроедов во время наезда на его жену? - он повернулся к Жарову: - Пригласи-ка этого писателя к себе в редакцию. Ну, а я сюда тоже ненароком зайду.
На следующий вечер картина в редакции была практически та же: двое мужчин сидели у камина со стаканами в руках. Один из них был все тот же Жаров, неизменный хозяин и редактор газеты "Крымский криминальный курьер", другой - Куроедов, бармен из отеля "Маврикий".
- Нынче ветрено… - с грустью вздохнул хозяин, глянув на сильно бушующее в камине пламя, затем - за створку открытого окна.
Куроедов молча кивнул в ответ.
- И волны с перехлестом, - мечтательно продолжал Жаров, и гость с недоумением оглянулся: где в этом помещении могут быть волны, если тут даже аквариума нет.
- Скоро осень, - заметил Жаров.