Клумбы, некогда украшавшие площадь вокруг вокзала, жильцы порезали на огородики. Над огородиками протянулись нити бельевых веревок, на которых развевались на ветру подштанники и серые простыни пролетариев.
Быт поглотил прогресс окончательно.
К площади, на которой стоял старый вокзал, вела узкая извилистая улица Казачья, признанная самой аварийной во всем городе. Паша преодолел ее на такси с легким мандражом в коленях, возникавшим всякий раз, когда навстречу машине выскакивал из-за поворота какой-нибудь лихач.
Приехав к старому дому, построенному из крупных блоков ракушечника, Седов с удовольствием рассмотрел когда-то респектабельный фасад. Пашке очень понравилось здание А, видно, оттого, что его несколько раз хорошенько стукнули по голове, он вдруг увидел черно-белую картинку из документальной съемки. Откуда ни возьмись появилась железнодорожная платформа, по ней ходили люди, одетые по моде начала XX века, и прямо на Пашу мчался черный грохочущий паровоз.
Седов фыркнул, мотнул своей больной головой – видение исчезло. Он позвонил в калитку.
Перцев вышел к нему, предложил покурить и посидеть на веранде.
– Я целый день в доме, – пояснил он. – Уже задыхаюсь.
– Девушка в порядке?
– Я что – педофил? – возмутился многодетный отец. – Чего с ней сделается в моей квартире? Ее охраняет человек.
– Он вооружен? – спросил Пашка, сам не зная почему.
– Конечно!
Работодатель пожелал узнать, почему Паша так уверен, что Бусько не убивал его сына. Паша рассказал все, как ему представлялось.
– Ты должен отдать им дочь и не высовываться из дому до тех пор, пока они не уедут из страны. И свои планы отложить.
– Мы уже на "ты" перешли? – спросил Перцев. – Ладно, так будет лучше. Но…
Вдруг дверь дома распахнулась и на ступеньки веранды выскочила невысокая полненькая девушка лет пятнадцати, в руках у нее был пистолет.
– Давайте ключи от машины! – закричала она, направляя оружие на Перцева и Пашу.
Они сидели рядом, так что оба хорошо разглядели черную дыру ствола.
– Маша! – Седов встал. – Произошла ошибка, мы сейчас ее исправим. Я приехал, чтобы отвезти вас к маме и папе, понимаете?
Девушка не понимала.
– Ключи! – орала она. – Давай ключи, м… а! А ты – сядь.
Паша сел, но не замолчал:
– Маша, Машенька, опустите пистолет! Тут никто вам не угрожает. Это была ошибка!
И тут над его головой разлетелся в щепки деревянный плинтус.
– Я умею стрелять! – подтвердила Маша свой выстрел. – Заткнись! Ключи!
– Никита Львович, дай ключи! – сказал Паша, не сводя глаз с девушки и ее пистолета.
Перцев пребывал в легком шоке. Паша повторил требование, но Перцев опять не шевельнулся.
И тут Маша выстрелила снова. После первого выстрела, попавшего в стену на уровне плеча Седова, последовал второй, пуля обожгла его кожу, прежде чем вошла в штукатурку.
Зашипев, Паша схватился за плечо.
Только тогда Никита Львович вытащил из кармана ключи от своего БМВ, стоящего во дворе, и протянул Маше.
– Бросайте, и без фокусов! – крикнула она хрипло, срывая голос.
Перцев бросил. Ключи упали на мощеную дорожку, девушка подняла их и, пятясь, держа на мушке двоих мужчин, отступила к машине.
– Откройте ворота! – приказала она, садясь в БМВ.
Глянув на растерянного Никиту Львовича, Паша встал и пошел открывать.
Машина вырвалась на волю, как пробка из бутылки шампанского. Сыщик смотрел ей вслед, прикрывая ладонью пылающую царапину на плече.
Спустя минуту со стороны улицы Казачьей донеслись взвизг тормозов и звук удара. Словно бы ожидая этого, Паша сорвался с места и понесся к месту аварии.
БМВ оказался размозжен груженным камнем грузовичком "Газель". Увидев искореженный металл, услышав стоны водителей "Газели" и "ауди", пострадавших достаточно серьезно, Паша вызвал МЧС. Потом заглянул в машину Перцева. Лицо Маши было чистым и безжизненным.
Как позже узнал Седов, БМВ врезался в поднимавшуюся ему навстречу "ауди", завалился на бок и через полметра уперся правым боком в каменный забор, стоявший на повороте. Тут в бумер въехала "Газель" с кирпичом, которая пыталась обойти резко затормозившую посередине дороги "ауди". Удар был настолько сильным, что позвоночник девушки оказался сломан. Она умерла мгновенно.
Неравный бой
1
– А почему ты из милиции ушел? – спросил Перцев Пашу. – Я знаю, что ты по натуре воин, как и я. Но я поумнее – воюю за себя, а вот ты…
Солнце зашло за горизонт, вечер угасал.
Прошло три дня со смерти Маши Бусько. Прогрессивный бизнесмен и рыжий сыщик сидели в самой большой комнате темного дома. Комната эта с уходящими в темноту потолками была частью зала ожидания Малогрязнушкинского железнодорожного вокзала.
Перцев выкупил дом год назад, лишь только заболев своей железнодорожной горячкой. Он ничего не изменил в купленном доме, лишь слегка подремонтировал его (исключительно в целях безопасности) да провел канализацию (почти восемьдесят лет жильцы этого дома пользовались уборной во дворе). Выбрав для жилья несколько помещений первого этажа, Никита Львович обставил их самым необходимым из мебели, на том и закончил – временно.
Полчаса назад человек-паровоз поделился с Пашкой планами: вот, построит он дорогу, а к открытию ее подарит городу отремонтированный вокзал. Пусть помнят его люди!
Только рыжий сыщик сильно сомневался, что планы его клиента сбудутся, а пока они вдвоем сидели на полу и пили водку. Третьи сутки осажденные в здании старого вокзала спали по четыре часа в сутки, питались консервами и ждали начала боя.
И Седов, и Перцев оценивали обстановку вполне объективно: все было очень плохо, так плохо, что не передать. Смерть Маши Бусько положила начало предсказанной некогда Пашкой войне, хоть и не ту войну, не за то и не теми средствами он пророчил.
Откуда же было ему знать, что Никита Львович, деловой человек, похитит дочь другого делового человека! Не знал Седов и того, что Маша окажется ловчее большинства девочек ее возраста, исхитрится стукнуть по голове охранявшего ее мужика стулом и сумеет отобрать у него пистолет. Не знал, что за рулем она будет нервничать выше меры, попадет в аварию и погибнет.
А теперь Бусько пообещал Перцеву смерть за смерть дочери. Лишь услышав это, а обещание прозвучало в коротком, но крайне эмоциональном телефонном разговоре, Никита Львович отправил Элли с детьми в Москву. С семьей он командировал и своего бодигарда. Беспокойство Перцева за родных было Паше понятно, но сам он больше переживал за Никиту Львовича, поэтому чуть ли не силой заставил Перцева нанять мужиков из охранной фирмы. В полицию человек-паровоз обращаться отказался наотрез.
Сейчас охранники окружали дом снаружи, каждые полчаса докладывая, что они видят и слышат.
Бусько, пообещав Перцеву страшную кару, нападать не спешил. Он продолжал названивать Никите Львовичу, обливать его грязью, а мимо дома курсировали, как пограничные корабли на рейде, огромные "петербилты" компании "Альфа-Транс". Это была осада.
Осознав степень риска, Перцев предложил Пашке свободу от принятых обязательств, но тот уже не мог выйти из заварухи, судьба Перцева – в любом своем варианте – не дала бы ему жить, а точнее – пить спокойно.
Зато в здании бывшего вокзала он пребывал в состоянии алкогольного кайфа уже третьи сутки, вспоминая любимого своего Атоса и его легендарную осаду винного погреба. Только, в отличие от графа де Ла Фер, Седов не позволял себе напиваться, он поддерживал уровень опьянения на одном и том же уровне, когда мыслительный процесс не бурлил, а едва протекал, зато интуиция и реакции срабатывали в режиме автопилота. Только в таком состоянии Седов мог выдержать осаду, предпринятую Бусько.
И вот теперь он вслушивался в шум ветра за окном, едва обращая внимание на слова Перцева. Сыщик не слышал шагов охранников, и это его беспокоило. Наконец, кто-то тихо, как и положено по уставу охраны, прошел под окнами.
Пашка вздохнул с облегчением. Парни из агентства ему не понравились изначально – слишком уж самодовольные, бравирующие своими бронежилетами и правом носить оружие. Паша и сам имел такое право, но он хотел, чтобы все остались живы после буськово-перцевской войны, поэтому попытался предупредить парней о всей серьезности положения.
И получил в ответ:
– Ты чё, самый умный? Мы тут сто лет в горячих точках отслужили, если сложить весь наш стаж вместе! Да ты и не знаешь, что такое война, а учить суешься!..
Наморщив нос, Пашка замаскировал вспыхнувшее раздражение смехом:
– Да куда мне!
Но никакого доверия к ним не почувствовал.
2
– Почему из милиции ушел? – переспросил Седов. – Это давно было. Просто понял, что мой труд на этой ниве неэффективен. Я ловил вора, и тут же нужно было искать насильника. Едва поймаешь этого, а уже членовредительство кто-то учинил. Носишься по городу за членовредителем, почесаться некогда. Находишь, а тут уже убийство. Убийцу изловишь – педофил заведется. Педофила обезвредишь, тут же…
Он махнул рукой.
– Потом стал частным детективом. Мелочью занимался, ловил неверных супругов. Хорошее было время, и я почти счастливым себя ощущал, пока не начали в Гродине гореть церкви. Влез в это дело и потерял всякое желание жить.
– Жить надо, – поучительно заметил Перцев. И зачем-то изобразил паровоз: – Ту-ту! Чух-чух-чух…
Паша в изумлении уставился на него и вдруг увидел на груди Никиты Львовича красную полупрозрачную точку. Одной рукой хватая пистолет, лежавший на полу возле его ноги, он оттолкнул шефа с линии огня, поймал взглядом красный пунктир лазерного прицела, пронзивший воздух и оконное стекло откуда-то с противоположной стороны улицы, и выстрелил.
Стекло со звоном разлетелось, красная точка пропала.
И тут все началось.
Наемные охранники лоханулись сразу же. Они изначально не поверили рыжему парню с веснушками на носу, что их клиента будут убивать, да и отвыкли от боевых ситуаций – ныне не девяностые, бандитские разборки стали событием из ряда вон.
И вот, когда ворота дома вдруг взлетели на воздух, мужики, облаченные в бронежилеты и обвешанные оружием, замерли, как кролики перед удавом.
Во двор ворвался "хаммер" с четырьмя мощными охотничьими прожекторами на крыше. В их холодном неоновом свете двоих ребят в камуфляже сняли двумя выстрелами из винтовки, попав оба раза точно в лоб жертвы. Двое оставшихся сотрудников частного охранного предприятия рванули за дом, а там, перемахнув через забор, растворились во мраке. Клиентов много, а жизнь одна…
Белые светлые столбы прорезали дом насквозь. Седов прищурился. Два винтовочных выстрела прозвучали сигналом к бегству. Отсутствие ответного огня бравой охраны убеждало в том же.
Пашка схватил Перцева за воротник и поволок к заднему выходу, намереваясь сматываться следом за охранниками. Он понимал, что честного боя не будет, силы неравны. Лучше удрать, а так как Бусько уже сделал свой ход (Паша тогда еще не знал, что убиты два человека), то пусть полиция открывает дело по факту нападения. И пусть теперь оба больших человека трясут мошной и связями, разбираясь, кто виноват. Главное – уберечь Перцева именно сейчас, в сей момент.
Недаром Бусько осаждал дом Перцева три дня – он хорошо изучил архитектуру старого вокзала. Об этом Седов догадался, когда в заднюю дверь, к которой они подскочили, вломился вооруженный амбал с фонариком, а следом за ним – еще двое.
Седов выстрелил первым, но, не успев прицелиться, попал в бронежилет амбала. А потом все произошло так быстро, как это и бывает в самые неудачные минуты жизни. Один из амбалов поднял винтовку, и пуля прошила уже раненое Пашкино плечо. Удар пули отбросил его назад, на дверной косяк в противоположной стороне коридора. Пашка крепко стукнулся головой, пистолет вылетел из руки. Из плеча полилась кровь, и пальцы, которые коснулись раны, стали липкими.
Тем временем один амбал заломил Перцеву руки назад, держа его перед собой, а второй стал над Пашкой, уставив в его голову дуло винтовки.
3
В дверях возник Антон Бусько, а следом и Алина Выгодская; они пришли убивать убийцу дочери.
Пашка нащупал в кармане телефон, а на нем – кнопки. Он предполагал, что Калачев может понадобиться в решающий момент, поэтому внес его номер в список экстренных. Нажал верхнюю левую кнопку и кнопку вызова.
Посмотрел на амбала: тот не сводил глаз со своего хозяина, двое других охранников Бусько заняли ключевые позиции – у двери и у окна. Паша оказался без присмотра.
Отвернувшись от винтовочного дула, он осторожно поднес руку с телефоном к уху. В это время Бусько заговорил с Перцевым, перекрыв голос рыжего сыщика, а тот, услышав Витино сонное "Алло?", назвал адрес "штаб-квартиры" Перцева и добавил: "Срочно, нас расстреливают".
После этого притих и перестал шевелиться, ощущая, как скоро вытекает из него кровь.
– Твоих детей я пощадил, – говорил Никите Львовичу Бусько. – Не трону их. Я, в отличие от тебя, никогда не тронул бы невинного человека. Хотя тебе, наверное, половину своих и не жалко? Другая ведь половина останется! Сволочь!
– Кончай его, надоело! – резко крикнула Алина. – Хватит! Три дня ты чего-то ждал.
Бусько поднял пистолет, охранник отклонился, чтобы пуля не задела его.
Перцев молчал и не шевелился. Он не умел проигрывать и не знал, как сохранить лицо. Седов, который привык к проигрышам, мог бы дать ему мастер-класс в этом деле.
И кажется, пришла пора это сделать.
– Постойте! – крикнул рыжий сыщик. – Дайте ему хоть последнее слово сказать!
– Зачем? – спросил Антон. – Тут уже поздно говорить.
– Тогда я скажу! Ваша дочь погибла в аварии, Никита Львович никогда бы и пальцем ее не тронул! Если бы Маша не сбежала, она осталась бы жива!
– Будь ты проклят! – обернулась к Седову Алина. – Тебя первого убить надо! Шавка рыжая!
– Да, – согласился Паша, чувствуя, как холодеют его ноги и немеют губы. – Меня первого. Я виноват. Это я заподозрил вас в убийстве сына Никиты Львовича, это я пришел слишком поздно, чтобы спасти вашу дочь. Давайте кончайте…
– Ненормальный, – сказала вдруг Алина. – К чему такая преданность? Хотя… если все, что ты говоришь, – правда, то вас обоих надо живьем сжечь!
– Меня уже сжигали, – криво усмехнулся сыщик.
Он лихорадочно искал способы потянуть время. Вот только женщина, потерявшая свою единственную дочь, на его разводы не покупалась. Она взяла из рук амбала винтовку, вскинула ее к плечу и прицелилась в Пашку. Бусько выпрямился, словно осознал значение момента: они совершают акт мести!
Именно в этот миг человек-паровоз вдруг пришел в себя.
– Эй, – позвал он женщину с ружьем. – Начинай с ферзя, а не с пешки! Паша, вот мое завещание: найди Олега, пусть он получит наследство, как и остальные…
Алина не дала ему закончить прощальную речь. Она развернулась всем телом к Седову и спустила курок.
Седов дернулся при звуке выстрела, и в этот же момент все люди в комнате, стены и высоченный потолок завертелись вокруг него, стали уноситься куда-то, появилось ощущение, подобное легкому опьянению. Он потерял сознание за долю секунды до того, как завизжала сирена подъезжающей к зданию бывшего вокзала машины опергруппы.
Супруги Бусько и их амбалы бросились к выходу.
После боя
– Говорят, ты крови потерял больше литра! – сказала Яна. – Но рана неопасная, ты скоро поправишься.
Она сидела у кровати цветущая и сияющая, загорелая и бодрая. Седов не понимал, почему она так оптимистично настроена, даже не стремился понять. Ему сейчас было тошно от всего, что произошло за последнее время.
– Я решила больше не сердиться на тебя, – сообщила Яна. – Хорошо отдохнула, чувствую себя прекрасно, да и ты отчасти прав… Ты же говорил… Но я решила: буду любить тебя за двоих. Ты ведь и сам не знаешь, что для тебя лучше!
До этой фразы Пашка вполне терпеливо относился к ее присутствию. По-своему, насколько мог, он любил Яну. Но вот оно, прозвучало: "сам не знаешь, что тебе лучше!"
– Яна, какое право ты имеешь мне это говорить? – спросил он.
– Я говорю это по праву любви, – улыбнулась она.
– Это не любовь. Это страх.
– Чего же мне бояться? – недоумевающе поинтересовалась она.
– Ты боишься, что не выйдешь замуж, не родишь ребенка, не будешь как все. Тебе уже все равно, с кем семью заводить. Тебе лишь бы был… – Он поперхнулся грубым словом. – Я просил тебя оставить меня в покое, я говорил, что…
– Но от секса не больно отказывался! – ввернула она.
– И ты заставила об этом пожалеть!
Она вскочила на ноги и выбежала из палаты.
Несколько минут спустя в дверях появился отец Сергий.
– Даже не предполагал, что ты таким козлом окажешься, – сообщил он.
Его брови сдвинулись на переносице, он пришел проведать друга, но, встретив в коридоре рыдающую Яну, рассердился на него.
– Ей бы стоило признать, что она преднамеренно сделала это… – буркнул Пашка. – Это было бы честно!
– А тебе бы стоило подумать о ребенке, а не ссориться с его будущей матерью и не ввязываться в чужие разборки, рискуя жизнью.
"Повезло, – подумал Паша, – что отец Сергий не в курсе моих отношений с Элли! Он бы запилил!"
Подумал и сглазил.
В палату вошла Элли – прямая спинка, короткая юбка, шпильки и яркая косынка на голове. А в глазах – такое странное выражение, будто Элли сначала долго плакала, а потом долго смеялась. Чуть безумное и усталое, как определил Паша.
Она подошла к кровати и поцеловала раненого Седова в губы. Он – из чистой вредности – не стал сопротивляться. Пусть отец Сергий оценит масштаб грехопадения друга.
– Как ты, дорогой? – спросила она.
– Нормально, – ответил спутник и представил ей священника.
– Вы православный священнослужитель? – невинно уточнила Элли. – А я – католичка.
Беседа зашла в тупик. Элли вдруг вспомнила нечто важное и распрощалась.
Отец Сергий тяжело взирал на раненого.
– Ну чем тебе Яна не жена? – спросил он с укоризной. – Прости ты себя, живи, как люди живут! Переживания спрячь подальше, у всех есть свои скелеты в шкафу.
– Слушай… не сейчас…
– А когда? – Священник был безжалостен. – Лежишь, все равно ничего не делаешь. Хоть подумай!
– Гос-споди!..