- Вон тоже "чудо". Этот за изнасилование десять лет отбарабанил минута в минуту. В лагере ему не повезло: обморозился. Думали, умрет. Но нет, живуч оказался. Себе в насмешку. Теперь бабам только конфеты носить годен. Эх-х, горе. С такой статьей в лагерь лучше не попадать. Не любят таких зэки. Как ни ограждай - всяк поизмываться норовит. Знаете, как с насильниками здесь обходились? Оборвут пуговки на брюках и пришить не дают. Мол, проветривай, чтоб не загорелся ненароком. Сколько их пообморозилось! За каждым не усмотришь… Вор - он только вор. С женщинами умеет обходиться по- рыцарски. А у иных и семьи есть. Дети. Так вот воры этих пройдох хуже, чем милицию, недолюбливают. Раньше их частенько проигрывали. Жизнь насильника картежной ставкой делалась. Порою было невозможно узнать, кто из проигравшихся убил. Все в один голос отвечают: мол, в зоне очистили.
- Но мой покойничек был староват для подобных подвигов… - подумал вслух Яровой.
- Надеюсь, он не сразу таким родился? - съязвил Бондарев.
- Да, но… в лагере соответствующий контакт исключался.
- Верно, но у женщин есть рыцари!
- А почему именно из лагеря? Если допустить, что незнакомец убит…
- Возможно, за родственницу отплатили. А случалось и за незнакомок мстили. Женщины не вызывают повышенного интереса, когда их рядом много. Если их нет- они нужны и дороги. И пусть ее никогда не знал и не видел в глаза барак, но за женскую честь и имя встанут на защиту все, кому дорого человечье начало. Поругание у нас не прощали. И не терпели пошлостей, сальностей. За это зэки били смертно. Ведь каждая женщина - это либо мать, либо дочь чья-то, жена или сестра кому-то…
- Что ж, тоже версия, - Яровой невесело усмехнулся.
- При всем сказанном, интеллект у убийц "могучий" - темная ночь. Пока свою фамилию пишут, три ошибки сделают. А вот воры, к примеру, это особая прослойка в лагерях. Они нередко эрудированны. У них богатое, восприимчивое воображение. В отличие от убийц. Те почти все горькие пропойцы. Жадны на деньги.
- Видимо, убийцы прекрасно знакомы с анатомией, да и сами физически здоровы? Мне попадались именно такие.
- Есть исключения. Далеко не все они силачи. Встречаются жалкие заморыши, что смотреть гадко. Просто не верится, чтоб этакая вошь могла убить человека. Среди убийц бывают даже убогие.
- Вы имеете в виду физические недостатки?
- Конечно. Прибыл как-то к нам горбун. Срок у него немалый. Глянул в его дело- убийца, подумалось, ну как эта шмакодявка могла душегубом стать? Ведь морду от земли поднять не сумеет. Оказалось, еще и как сумел! Жену зарезал и тещу. Ему, видите ли, казалось, что они недостаточно ценили в нем мужчину.Я своим ушам поначалу не поверил. Этот мужичонка на койку без посторонней помощи влезть бы не смог. Ай в бараке у нас тоже одного загубил. И что обидно, ведь самого здорового, красивого парня! Эдакий ублюдок… Тот человек посмеялся как-то над горбуном. Откуда, мол, у тебя силенок нашлось сразу двух баб порешить? Чем ты их угробил, горбом, наверное? Как они такое допустили? Бабу любить надо, а не жизни лишать. Ну какой из тебя мужик? Тебя и собаки сторожевые пугаются. Ты же, дурак, бабу завел. Добро бы на смех, а то на горе… - Игорь Павлович замолчал. Закурил. Продолжил глухо: - Утром у того парня горло оказалось перерезанным. Ночью никто ничего не слышал. Зэка, что в бараке были, на куски бы порвали того горбуна. Охрана вмешалась. Отняла еле живого.
- Расстреляли?
- Конечно. После суда… Эти часто так. Своего убожества здоровым не прощают. И злы на всех, кого природа изъяном не наделила. Но моральное убожество страшнее физического. Вот с этим, первым, нам с вами и приходится сталкиваться постоянно. Порою, когда приезжаю в лагерь, вижу дедов, наших старожилов. Разговоримся. Спрашиваю, что станешь делать, когда на свободу выйдешь? Одни говорят- в свои края подамся. Мол, жизнь не получилась, так хоть смерть принять на своей земле надо. Другие вовсе не хотят выходить на свободу. Не знают, с чего начинать. Третьи отвечают, что здесь, в Магадане останутся, где, почитай, вся жизнь прошла. Но ведь они - не Графы…
- Несчастные люди… Ну что, Игорь Павлович, может, на сегодня хватит? Устали вы. Да и воспоминания ваши - тяжелые. В такие лучше не возвращаться.
- Сейчас закончим. Не торопитесь. У вас будет время сегодня отдохнуть. А за меня не беспокойтесь.
Яровой молча улыбнулся. Бондарев вдруг отбросил официальное "вы":
- Я тебя в наш старый район города веду. К музею памяти… Это мы для самих себя сохранили. Не все гостям показываем. А ты посмотришь. Тебе ведь все понять, увидеть нужно.
Бондарев уверенно шел по узким неприветливым закоулкам. Но вот остановился.
- Что здесь было?
- Первый горком комсомола! Здесь работали, здесь жили. В нем моя молодость и моя старость. Сюда я прихожу, когда мне трудно. За решением прихожу, за помощью. Как к совести своей… Мы его ночами строили. Во внеурочные часы. Сутками спины не разгибали. Без выходных и перерывов. Бывало, от голода в глазах рябило. В войну четыре раза полностью сменился состав горкома. У нас традиция была: каждую новую партию добровольцев возглавлял работник горкома. Уйти-то они ушли, а вот вернуться с войны не привелось. А какие ребята были!
Бондарев умолк. Подошел к крыльцу дома. Присел на ступеньку. Сняв шапку, положил рядом с собой. Он смотрел куда-то далеко, мимо Ярового. Потом тихо встал, надвинул шапку поглубже. Сказал будто самому себе:
- Подремонтировать его надо. Пусть он подольше живет…
Уже молча, ускоряя шаг, Бондарев теми же закоулками вывел
Ярового в центр города.
Утром Аркадия разбудил стук в дверь. Это Бондарев приехал за ним на машине.
- Собирайся по-фронтовому, быстро! - смеялся он, потирая озябшие от холода руки.
"Газик", проскочив Магадан, свернул на узкую боковую дорогу и затрясся на мерзлых выбоинах. Шофер курил, небрежно стряхивая пепел. Машина рыкала, чихала. Ехала, как по стиральной доске.
- Держись, следователь, эту дорожку каждый наш зэк знает.
- Язык не откуси, Игорь Павлович! - хохотал Яровой, потирая ушибленную макушку.
- Этой дорожке клички дали. Одну, зэковскую, - сон стукача, а вторую мы - тещино сердце.
- Еще и наша кличка ей есть, шоферская, - заячий хвост. Хоть и короткая она, но трясучая.
Машина, взвизгнув, вдруг замерла. Потом завыла пронзительно. Шофер задний ход включил. Проскочили яму.
- Этот лагерь, куда мы едем, какого режима? - полюбопытствовал Яровой.
- Строгого.
Через час дорога так измотала пассажиров, что им было не до разговоров. Лишь изредка потирали ушибленные плечи, бока, затылки. И только шофер невозмутимо крутил баранку и даже напевал что-то.
В спецчасти лагеря приехавших встретили просто. Пообещали помочь. И вот уже лысый старичок, которого Бондарев называл Трофимычем, листы дел переворачивал. Очки его вспотели. Он быстро протирал их. Снова углублялся в свою работу. Уже через час громадные кипы папок отгородили его от окружающих. Да он и без того не видел, не слышал их.
Игорь Павлович делал какие-то выписки из копии приговоров. Начальник лагеря, моложавый майор, предложил скучавшему Яровому:
- Хотите осмотреть лагерь?
- Ты в красный уголок его сведи, - не отрываясь от работы, подал голос Бондарев.
- Давайте на другой раз отложим. Может, я полезным буду, помогу чем…
Бондарев улыбнулся:
- Иди, Аркадий Федорович. Мы с Трофимычем через часок тоже освободимся.
Майор открыл дверь перед Яровым. Оба вышли. Расчищенные от снега тропинки петляли между сугробами.
- Вот сюда пойдемте, - майор свернул к каменному бараку. Они вошли в большую светлую комнату. На окнах пестрели цветастые занавески.
- У вас тут по-домашнему, - Яровой улыбнулся.
- Просто зима у нас холодная, длинная. Потому в помещениях стараемся разными предметами напоминать о тепле, о лете. Такая вот лупастая ситцевая ромашка настроение поднимает.
Яровой посмотрел на стену. Она была сплошь увешана портретами. Уголки некоторых обвиты черной лентой. Майор подошел ближе.
- Это история нашего лагеря. Вот этот - первый его начальник. Бывший чекист. Коммунист с девятнадцатого года. Он особым человеком был. И заключенных не словами, своим примером, своею жизнью переделывал. Поверите, когда трассу начинали строить, наш лагерь не только не дал ни одного смертного случая, но и стал первым в крае по результатам работы. Говорят, что за это даже дополнительное питание выделили…
- Как же он погиб?
- Пурга поднялась. А у нас это бедствие - хуже любого. Надо было людей с трассы в лагерь привезти. От участка трассы до Магадана - около семи километров. Да до нас пятьдесят. Машины на нашу дорогу свернули и сели на первом десятке. А дело к ночи. Замерзать стали - двинуться больно. А начальник вышел из машины, глянул - откапывать бесполезно. Снег тут же снова заметает. Вот тогда наш Павел Свиридович и скомандовал всем: "Вылезай из машин, кончай дремать!" Ну и вылезли. Дрожат. К земле гнутся. А он встал впереди колонны и снова скомандовал: "За мной!" Они шли через пургу двенадцать часов. Люди вымотались. Иные в снег валились. Их подхватывали те, кто еще держался на ногах. Охранники несли заключенных на плечах. К концу пути все выбились из сил. Некоторые просили бросить их, чтоб выжили те, кто еще мог идти. Но Павел Свиридович поднимал обессилевших. Кого приказом, других уговаривал, третьим напоминал о детях. И эти полу-сосульки вставали. Снова шли. Всех привел в лагерь Павел Свиридович. Сотни жизней сберег. Ни один в пути не погиб, не потерялся. А сам вот умер. От скоротечного туберкулеза. Не надо было ему с такого холода, после переохлаждения, сразу в теплую комнату. Следовало выждать, постепенно повышать температуру. Как это сделали зэки. Ни один из них не болел. Начальник за всех один отмучился.
- Скажите, а иного выхода разве не было? Зачем было рисковать людьми? Неужели нельзя было вернуться в Магадан, чтоб пургу переждать?
- В Магадан мог вернуться только Павел Свиридович. Да не пожелал. В городе тогда зэков негде было разместить. А в машинах пережидать пургу - безумие. Через пять-шесть часов замерзли бы все. Это верная смерть. Говорят, в тот раз пурга две недели мела. А машины лишь через неделю после нее откопали. Решение Павла Свиридовича было единственно верным.
- Жаль, что сам не выжил, - вздохнул Яровой.
- Первым во всем труднее. В том числе и выжить…
- А это кто?
- Второй начальник лагеря. Синицын. При нем здесь много хорошего было. Когда в лагерь привезли первую партию воров, а их было более двухсот, все с громадными сроками, он сам с ними работал.
- Тоже старый чекист?
- Конечно. В свое время ловил воров в Одессе. Те его и тут побаивались. Ну и человек был! Все заранее знал: не только что сделано, а что замышляют "фартовые". Умен был!
- Чем же еще отличился?
- Все побывавшие в его руках воры - теперь коренные магаданцы. Он каждого в нормальную жизнь вернул. Половина воров той партии стали прекрасными каменщиками. А эта профессия у нас и сейчас дефицитная. Иные уже солидные пенсии получают. Как кадровые строители.
- А со второй половиною как?
- Тоже неплохо. Бетонщики, столяры, плотники. С такими специальностями им где угодно жить можно. Но и эти остались. А все потому, что по выходе из лагеря им давали общежитие, какое они сами строили. А уже потом, через год-два, каждый получил квартиру. Кто семьями обзавелся, конечно. Сейчас бы вы и не подумали ни на одного, что перед вами бывший вор или грабитель.
- И все Синицын? Его заслуга?
- В основном, да. Он, бывало, до ночи в бараках зэков был. Говорил с людьми. Поначалу, конечно, злой возвращался. Что-то не клеилось. Среди воров были и те, кого после ухода Синицына сами зэки кулаками довоспитывали. За хамство. Крупные воры любят культурные разговоры. Лучше шпаны соображают. Ну а всякие налетчики только дело портили. Так вот со временем Синицын сумел найти подход и к тем, и к другим. Сам Бондарев заочно считал себя учеником Синицына…
- А как погиб?
- Сносили старый дом. Его еще первые комсомольцы строили. И никто не знал, что дети, в те годы они в разведчиков играли, устроили там свой штаб. В этом доме. Трактор тросом стену зацепил и рванул. Все отошли. И вдруг Синицын, как говорят, побелел весь. И к дому рванулся. Стенка дома уже сыплется, а он из-под самых бревен мальчишку выхватил. Отшвырнул от стены. А сам уже не успел. Позвоночник бревном повредило. Умер. На третий день.
- А как мальчишка там оказался, неужели дом не проверили?
- Осматривали. Да только мальчуган в подполе сидел. Шум услышал и вылез. Решил рекогносцировку сделать. Вот и подвернулся, пострел. А у Синицына две девочки остались. Теперь уже выросли. Одна в школе преподает, другая врач.
- А Игорь Павлович? Здесь тоже его портрет.
- Бондарев много лет был начальником этого лагеря.
- А это кто? - спросил Яровой, указав на портрет.
- Это начальник роты охраны.
- Чем он помнится?
- Он, видите ли, особый нюх имел. При нем из лагеря не только зэк, - мышь не могла убежать незамеченной. Прирожденный охранник. Он даже подготовку к побегу каким-то особым чутьем улавливал. И никогда не ошибался. Бывало, пойдет проверять территорию лагеря, бараки, - все лазейки, все хитрости зэков разоблачит. Сидел у нас один, за убийство. Сколько раз пытался бежать! А не удавалось. Все из-за начальника охраны. У того обоняние было обостренное. Он каждого по запаху кожи помнил. Говорил, что у всех индивидуальные потовые и жировые железы.
- Уникум, - Яровой недоверчиво пожал плечами.
- Зона поначалу дощатым забором была обнесена. А потом - проволока. Так вот он подойдет к дырке в заборе, наклонится и точно скажет, кто ее проделал. Однажды я его решил проверить. И отодвинул доску в заборе. Знаете, как он меня костерил за это! Бондареву жаловался.
- Редкий дар! Но… Траурный креп…
- Погиб. Вора ловил. Тот прямо с трассы, с работ сбежал. Тоже уникальная личность. Этот- за ним. Один. Без собаки. Сам след взял. И бегом. Тот уже далеко ушел. Но начальник охраны тоже умел бегать. И когда нагонять стал, предупредительный выстрел дал. Вор остановился. А когда начальник охраны совсем близко подошел, зэк метнул самодельный нож. Когда вор убегал, наш, уже смертельно раненый, сумел прицельно выстрелить. Так и нашли их в десятке шагов друг от друга прибежавшие на выстрел солдаты. По следам трагедию погони прочитали… Бондарев тогда чуть рассудка не лишился.
- Еще бы! Такого человека потерять..
- Да, после его смерти досталось нам. Вспомнить страшно. Всем досталось. Воры - как с цепи сорвались. Если бы не Бондарев, не знаю, что и было бы. Что ни день-то попытка, то побег. Работать стало невозможно. Сутками отсюда не уходили. А все из-за Дамочки. Вор- рецидивист. Скольких он ограбил, убил - только ему ведомо. Но не нам, к сожалению. Несколько раз убегал. То сам, то с кентами. Пока его в Певек не перевели. Верно, и теперь кому-то досаждает. Его даже Бондарев не переделал…
- Нет больше Дамочки, - вспомнил Яровой дело из архива прокуратуры.
- Расстреляли?
- Сторож убил.
- Где?
- У нас в Армении. Магазин пытался ограбить…
- Он на это мастер. Даже здесь у зэков зарплату отбирал поначалу.
- При Бондареве?
- Нет, до Бондарева. Игорь Павлович не давал человека в обиду…
В это время вошли Бондарев и Трофимыч. Молча сняли шапки.
- Ну что, все показал гостю?
- Обо всех в один день не расскажешь, - отозвался майор.
- О людях этих все заключенные знают, - указал Бондарев на портреты, - кто сюда приходит, того сразу с ними знакомят. Мол, смотри, знай их и помни.
Яровой подошел к Трофимычу.
- Нашли что-нибудь?
- Не удалось. Весь архив, всю картотеку перевернул и - никаких следов. Нет такого.
- Значит, зря день потерян…
- Зачем же так! Не надо торопиться. Мы еще поищем.
- Разве здесь ищут?
- И здесь, - поджал губы Трофимыч и добавил: - Тут никто не соврет.
Игорь Павлович подозвал майора. Тот глянул на часы. Вышел.
- Вот он, - указал Бондарев на портрет лысого, худощавого человека, - нам помочь должен. Вернее, тебе.
- Мне? Так он же мертв! - изумился Яровой.
- Есть люди, которые не умирают… в делах своих. Вот и этот. Он у нас особые архивы вел, прекрасные описания татуировок оставил. Всех знаменитостей превзошел в этом деле. У него не только рисунок - каждый крючок, каждая линия свое объяснение имеют. Около тридцати громадных альбомов сохранились. В них есть - все. Кому, когда и кто делал эти татуировки. И почему эти, а не другие. Используя альбомы, мы знаємо миграции наших зэков и помимо документов.
- Это что-то новое! - изумился Яровой. - Я еще не встречался с систематизацией таких отличительных признаков. Да еще с расшифровкой кода!
Распахнулась дверь. Появился майор. Вслед за ним двое солдат внесли металлический громоздкий ящик, козырнули и ушли.
Бондарев тщательно рассматривал фотографии в альбомах, сверял с теми, какие привез Яровой. Медленно переворачивались страницы. Рисунки, фото - от них рябило в глазах. К вечеру вчетвером и половины не одолели.
- Знаете, мне кажется, нам не с того надо начинать, - подал голос Бондарев.
- Ас чего? - удивился Трофимыч.
- Дедов наших тряхнуть.
- Да, у них на это память отменная, - вставил майор.
- Сколько их теперь осталось? - спросил у него Бондарев.
- Все те же. Пятеро. Как и при вас.
- Так. Давайте подумаем, кого лучше?
- Мне кажется, из пятого барака, - заглянул майор в свою записную книжку.
- Шило, - отозвался Трофимыч.
- Нет. Он выходил. Нужен постоянный, кто всех знал.
- А может. Дельфина позвать? - предложил майор.
- Но он вор. А нам нужен убийца, - отверг кандидатуру Бондарев.
- Думаю, Гном подойдет. Он и по этой смежной специализации сидит.
- Гном? Верно, он с самого начала здесь! - подтвердил майор.
- Давай Гнома! Только погоди, разговор с ним надо начинать с хорошей пачки папирос, - незаметно для себя перешел на назидательный тон Бондарев.