28
Едва Гродов вошел на командный пункт, как позвонил командир дивизиона майор Кречет и, скороговоркой поздравив его с ликвидацией диверсионной группы, приказал готовить батарею к бою.
– Уже готова, товарищ майор. Ждем дальнейших указаний.
– Тогда подтрибунально слушай вводную. Крупными силами, до полка пехоты, с двумя эскадронами кавалерии, при поддержке танков и артиллерии, враг прорвался к поселку Антоново-Кодинцево и, таким образом, вышел на стратегическое шоссе Одесса – Николаев.
– В таком случае задача уже ясна. – Достаточно было Гродову взглянуть на карту, чтобы понять, что ситуация на этом участке фронта действительно сложилась угрожающая.
– Тем не менее слушай приказ: "Огнем батареи подавить румынскую группировку, облегчив тем самым действия нашей пехоты".
– Есть подавить, – спокойно, уверенно ответил комбат.
– Насколько мне известно, телефонная и радиосвязь со штабом полка морской пехоты, а также с другими подразделениями у тебя налажена. Поэтому старайся максимально координировать свои действия с пехотинцами.
– Есть максимально координировать.
– Теперь уже очевидно, что конечная цель нового наступления противника – прорваться к берегу моря и, таким образом, полностью отрезать одесский оборонительный район от остальной части страны, оставив ему только морскую связь с Крымом и Кавказом. А значит, задача нашего дивизиона – всей мощью огня подтрибунально поддерживать пехоту, ряды которой к сегодняшнему дню катастрофически поредели.
– А моя батарея только так и воюет – "подтрибунально, и всей мощью огня"!
– Сейчас мой радист выведет на твою рацию наблюдателей-корректировщиков, расположившихся на высотке неподалеку от занятого врагами поселка. Как только получишь их данные, немедленно открывай огонь.
– Есть немедленно, – взволнованно потер слегка вспотевшие ладони Гродов.
Наконец-то дошла очередь и до его батареи. Уже полтора месяца идет война, а его батарейцы до сих пор не сделали ни одного боевого выстрела. Эт-то непорядок!..
В ту же минуту, когда появившиеся на связи корректировщики пехотного полка назвали квадраты сосредоточения противника, комбат приказал сделать по одному пристрелочному выстрелу на орудие. Поскольку площадь, занимаемая противником, оказалась довольно большой, даже эти снаряды зря не пропали. А уж, получив "добро" корректировщиков, Гродов тут же велел повести беглый огонь, по семь снарядов на орудие.
– Только что со мной связались из штаба 13-й пехотной дивизии, – через какое-то время возбужденно прокричал в трубку майор Кречет. – Благодарят твоих пушкарей за работу. Говорят, что румыны, очевидно, еще не попадали под взрывы таких мощных снарядов, поэтому в панике разбегаются по степи. Естественно, разбегаются те, кто уцелел. Всем расчетам орудий главного калибра объявляю благодарность и одновременно поздравляю батарею с настоящим боевым крещением.
– Мы давно готовились к этому дню, товарищ майор. Втайне надеялись, что он никогда не наступит, тем не менее, порох держали сухим.
– Правильно говоришь, капитан: мы действительно не ждали, но готовились. И все равно жаль, что теперь подобные "крещения" вам придется проходить каждый день. И тут уже, как говорится, оплошать непозволительно.
Появившись на "главном калибре", комбат поблагодарил комендоров от имени комдива и своего личного, но тут же приказал вновь сдвинуть бетонные перегородки и старательнейшим образом замаскировать все три орудийных дворика.
Едва комендоры замаскировали все, что только можно было замаскировать вокруг каждого из орудий, как появились два самолета противника. Вряд ли они обратили внимание на хутор из трех стоявших в пятидесяти метрах друг от друга домишек, а за попытку присмотреться к расположению полевой батареи "сорокапяток" тут же были наказаны огнем зенитной батареи.
– Сразу же зауважали нас, сволочи, – самодовольно проворчал командир первого орудия Заверин, остановившись в той части замаскированного сетью капонира, из которой начинался вход в подземные казематы батареи.
– Причем с каждым боем это уважение будет увеличиваться, – заверил его комбат. – Как, впрочем, и внимание к нам со стороны авиации и артиллерии противника.
Собрав всех командиров в подземной кают-компании, Гродов объяснил, что ситуация складывается не в пользу защитников города и что буквально завтра-послезавтра румыно-германские войска выйдут на берег моря и попытаются прорваться на западный берег Аджалыкского лимана, то есть вплотную подойти к ближайшим к батарее населенным пунктам – Григорьевка, Булдынка, Шицли. Если так пойдет и дальше, то не исключено, что вскоре даже орудиям главного калибра придется вести огонь прямой наводкой.
– Признайся, политрук, – обратился он к Лукашу, – что, когда я занялся созданием нашей батарейной разведки, ты поначалу отнесся к этой затее как к совершенно бесполезной. Был убежден, что заниматься ближней полевой разведкой нам не придется.
– И такое тоже было, – смиренно поддержал его комиссар батареи. – Но ведь мне по должности и статусу положено сомневаться в силе врага.
– Так вот, сегодня же проведите сбор разведгруппы, и завтра наши наблюдательно-корректировочные посты, снабженные рациями и биноклями, должны находиться в районе Григорьевки и Булдынки.
– Если помните, места их дислокации нами давно определены и частично даже оборудованы.
– Кроме того, нужно сформировать две небольшие походные группы разведчиков, которые бы взяли под свой контроль побережье лимана, особенно в районе дамбы, на пространстве между Булдынкой и Свердлово. Причем действовать следует активно, изобретательно, постоянно поддерживая связь с полковыми разведчиками, подключая местное население и встряхивая пленных…
– За этим тоже дело не станет, – проворчал политрук.
– Словом, делайте что угодно, главное, чтобы мы постоянно знали, где сосредоточиваются и куда нацеливаются основные массы вражеских войск и техники.
– Теперь все в вашей власти, Канарис вы наш, – не преминул осчастливить Лукаша своей ангельской ухмылкой Кириллов. – Это ваше время, партайгеноссе.
– Четверых твоих наиболее крепких бойцов я тоже включил в эту группу, дабы спасти их от безделья, – мелко отомстил ему новоиспеченный начальник разведки.
– А первое задание разведгруппа получает уже сейчас, – слегка повысил голос капитан. – На двух мотоциклах выдвигаетесь в сторону дамбы, к двадцати двум перекрываете ее на полчаса, чтобы на ней не появилось ни одной живой души, и корректируете нашу пристрелку по восточной и западной частям, а также по ее центру. Как только огонь будет прекращен, тут же аккуратно засыпаете воронки и маскируете их. Враг не должен догадываться, что она основательно пристреляна.
– Так, может, есть смысл сразу же разворотить ее всю до основания?
– Села по ту сторону пока еще находятся в наших руках. И потом, восстановить эту дамбу на мелководье особого труда для вражеских саперов не составит. Как и для наших саперов – разрушить ее. Мы же с вами должны относиться к дамбе как к артиллерийской ловушке, на которой можно запереть и истребить большую колонну противника.
– Жаль только, что воронки от наших снарядов получаются слишком большими.
– В помощь вам на грузовике прибудет группа бойцов, вооруженных лопатами. Уже через час после пристрелки движение по дамбе должно возобновиться, чтобы мы не отрезали обороняющиеся там подразделения от своих.
29
Отдав еще несколько распоряжений, комбат уже намеревался завершить совещание, когда в проеме двери с улыбкой на устах появился его ординарец Пробнев.
– Только что с центрального поста, – доложил он, – по телефону сообщили, что возле причала обнаружен Женька.
– Кто… обнаружен?! – поморщился Гродов.
– Ну Женька же! – ничуть не смутился старший краснофлотец, будучи уверенным, что все должны были сразу же понять, о ком именно идет речь. – Тринадцатилетний сын мичмана Юраша, ваш то есть сын, – обратился он к старшине батареи.
Комбат и старшина настороженно переглянулись.
– Как это понимать, мичман? – сурово спросил капитан.
– Да кто ж его знает?! Я отправил его. Тогда же, вместе со всеми отправил… Политрук вон видел; он тоже транспорт батарейный провожал.
– Выходит, что мальчишка должен был находиться в колонне эвакуированных семей военнослужащих? – обратил комбат свой взор на старшего краснофлотца. – Что же в таком случае, могло произойти?
– Их колонну что… разбомбили? – с трудом справляясь со спазмой гортани, спросил Юраш. – Неужели все-таки разбомбили?
– Ты разве не расспросил мальчишку, почему он вернулся? – как можно суровее поинтересовался комбат.
– Да не знает Женька, что произошло с колонной. Бежал он. При первой же возможности бежал. – По тому, с каким почти мальчишеским восторгом Пробнев рассказывал об этом, чувствовалось, что он не только не осуждает парнишку, с которым давно сдружился, но и рад, что тот опять будет появляться на батарее.
– Это ж при какой такой "первой возможности"? – грозно подался к нему мичман, словно бы заподозрил, что это ординарец комбата спровоцировал Женьку на столь бездумный побег.
– При обычной, – стушевался Пробнев. – На рассвете соскочил из машины и бежал. В Григорьевке в брошенном кем-то доме ночует, а питается тем, чем сверстники подкармливают, или что по садам-огородам "нашарить" сумеет. А то еще рыбу ловит, чтобы затем сварить в котелке.
– Я с него шкуру спущу! – решительно повертел головой старшина батареи. – Вот теперь-то он у меня точно добегается! Сколько ж можно нянькаться с ним?
Все присутствовавшие почему-то рассмеялись, хотя понимали, что мичману сейчас не до смеха и что не только ему, но и всем им следует подумать о судьбе этого тринадцатилетнего сорванца, за которого они все теперь в нравственном ответе. Причем острее всех это почувствовал комбат.
– Отцовский ремень "как аргумент пролетарского воспитания", понятное дело, не отменяется, – признал он сквозь грустноватую улыбку. – Но родственников, как я понимаю, у вас, мичман, в ближайшей округе нет?
– Только в селе под Котовском, – все еще сокрушенно покачивал головой старшина. – Но, во-первых, это очень далеко, к тому же там давно хозяйничают румыны.
– В таком случае решение может быть только одно: зачисляем вашего сына в личный состав береговой батареи в качестве юнги-посыльного.
– Как это "зачисляем"?! – возмутился Юраш. – Куда и с какой стати? Да на ближайший транспорт его… – И вдруг осекся на полуслове, вспомнив, что к востоку от Аджалыкского лимана уже идут бои. И что никакого "ближайшего транспорта" уже не будет, поскольку шоссе, ведущее на Николаев, уже давно перерезано войсками противника.
– … Вот и я тоже так считаю, – довершил его прозрение комбат. – Если сегодня же не приютим мальчишку, завтра уже может быть поздно, потому что окажется на оккупированной территории. И сигуранце не составит труда выяснить, что отец его не просто старшина, но и коммунист, да к тому же парторг батареи.
– Там выяснят, понятное дело, – признал мичман.
– Поэтому слушай приказ, старшина: подобрать мальчишке из наших резервов матросскую форму, батарейный портной пусть ее подгонит. Словом, отмыть, накормить, обмундировать и впредь относиться к нему, как и положено относиться к юнге. Пока что в хозотделение его, на камбуз, а там посмотрим, как устраивать его жизнь дальше.
– На камбузе толку от него будет не так уж и много, – задумчиво почесал подбородок политрук. – А потому возникает мысль: почему бы сразу же не определить его ко мне, в отделение разведки? Местность он знает, неприметный, в любом селе ему нетрудно будет пообщаться со сверстниками…
– В разведчики, говоришь? – задумчиво переспросил Гродов. – Так ведь опасность слишком велика. Рисковать придется.
– Как и каждому, кто оказался на фронте, – искоса взглянул политрук на мичмана.
– Но в разведке риск слишком велик. При том что речь идет о мальчишке.
– Рисковать придется, не спорю, – не отрицал комиссар батареи. – Зато в разведке. Парнишка сам когда-то признался, что мечтает стать разведчиком. Выследил, когда мы готовили точку для наблюдательно-корректировочного поста нашего, и похвастался, что знает два брода через лиман. А еще сказал, что если бы ему поручили идти в тыл врага… Словом, понятно, что такой мальчишка-разведчик нам очень пригодился бы. Ведь мало кому из румын придет в голову заподозрить в нем лазутчика. Ясно, что для начала мы бы его немного подучили, в том числе умению маскироваться и владеть оружием.
– В разведчики – так в разведчики. Если только сам юнга Юраш будет согласен, а мичман Юраш-отец не возражает, – неуверенно поддержал комбат эту идею политрука. – Все-таки разведка – ремесло опасное, так что думайте, бойцы, думайте! Неминуемо возникает вопрос: а стоит ли нам подвергать мальчишку такому риску?
– Но вы-то на его месте обязательно попросились бы в разведку, – молвил политрук.
– Куда же еще? – пожал плечами Гродов. – Хотя служить, как видите, приходится в береговой артиллерии.
Они вопросительно посмотрели на мичмана. Тот несколько мгновений колебался, затем тоже нервно передернул плечами:
– Если доверяете, значит, зачисляйте. Не думаю, чтобы такой сорвиголова, да к тому же мой сын, оказался трусом.
– Тогда будем считать, что судьба мальчишки почти сама собой решилась. Ну а командиру дивизиона я, понятное дело, доложу. Но со временем.
30
Восточный конец дамбы оказался заколдованным, попасть в него удалось только с четвертого снаряда. Зато зная, что на стационарном орудии большого смещения при огне не происходит, Гродов мог быть уверен: боевая пристрелка на поражение окажется скоротечной.
С западной оконечностью дела пошли легче, во всяком случае, в тело косы, перерастающей в дамбу, снаряд вошел уже со второго выстрела.
– Пехота на тебя подтрибунально жалуется, капитан, – позвонил ему утром комдив. – Ты чего снаряды зазря тратишь, свои же тылы расстреливая?
– Артиллерийскую западню румынам устраиваю – затяжную, с осколочным массажем и водными процедурами.
– Но ведь у тебя по картотеке целей и ориентиров все вроде было пристреляно.
– Стрелять-то придется не по картотеке, а по врагу. Поэтому старались по-настоящему испытать свою батарею на точность. А что потратил лишние снаряды… Ничего, зато потом, во время первого же артналета на эту дамбу, сэкономлю.
– Хотелось бы верить, что он окажется удачным. Кстати, тебе повезло: твой румынский капитан привел в Новую Дофиновку всех солдат, до единого. Даже одного умершего в пути от того, что рана открылась, принесли, чтобы сомнений не возникало, для ровного счета.
– Так в чем же мне повезло?
– Во-первых, непонятно, где ты его, такого, откопал и каким образом вышколил.
– Считайте его личным посланником короля Михая. А что там у вас "во-вторых"?
– Во-вторых, совсем уж подтрибунально. Если бы твои пленные разбежались или ушел бы сам капитан-диверсант, стоять бы тебе завтра перед судом, причем без какого-либо оправдания. А так, чувствую, об этом факте даже в газете "Ворошиловский залп" пропечатают, случай-то все-таки небывалый.
– Вот видите, – умиротворенно подытожил Гродов, – все сложилось, как надо.
– Рисковый ты парень, капитан. Вопрос: надолго ли тебя хватит? Впрочем, ради таких, рисковых, эти самые войны как раз и затеваются. Нет, в самом деле, я уже как-то задумывался над этим фактом. Если бы таких, как ты, в армиях мира появлялось много, наши войны были бы нескончаемыми.
– Просто всякая война жестко делит солдат на тех, кто способен преодолеть страх смерти, и тех, кто на это неспособен.
Гродов вышел из боевой рубки и спустился к морю. Причал, на который он обычно поднимался, служил своеобразной отдушиной, спасавшей его от сумеречной монотонности подземелья. Появляясь на нем, Дмитрий всякий раз возрождал в своем сознании надежду на то, что когда-нибудь вновь подойдет некое суденышко и унесет его отсюда, как в свое время уносило к берегам Дуная. Поэтому, как только на горизонте появилась быстроувеличивающаяся черная точка, комбат не сразу понял, что мысль о корабле уже материализуется. Он поднял бинокль и увидел, что посудина в самом деле меняет курс, направляясь к батарейному причалу. Название Дмитрий прочесть не мог, однако сумел определить: судно военное.
– Товарищ капитан, – возник на смотровой площадке боевой рубки вестовой краснофлотец, – вас требует к телефону начальник штаба военно-морской базы.
Комбат понял, что этот звонок из штаба базы как-то связан с появлением судна, однако дожидаться его приближения к причалу не мог.
– Только что румынские части прорвались к Сычавке, то есть вышли к берегу моря, – услышал Дмитрий встревоженный голос капитана второго ранга Захарова. – Теперь с суши мы полностью блокированы. То есть мы, по существу, окружены, вы хоть понимаете это?
– Не вижу в таком развитии событий ничего странного. Именно такого исхода и следовало ожидать, – спокойно отреагировал Гродов.