…И задиристые зенитчики, и старинные здания, словно степными речушками, разделенные позеленевшей от времени брусчаткой, вызывали у капитана какое-то трепетное восприятие этого города, свидание с которым ему, теперь уже почти одесситу, выпадало столь непростительно редко. "Жаль, что батарея расположена слишком далеко от Одессы", – подумалось комбату, но он тут же одернул себя, напомнив, что рассуждать таким образом непрофессионально. Располагать такую мощную да к тому же засекреченную береговую батарею в пределах города было бы неразумно.
Заместитель начальника штаба базы капитан второго ранга Костов создавал впечатление загнанного службой и какими-то личными житейскими заботами человека. В просторном помещении штаба располагалось несколько столов, и Гродов со все нарастающей неприязнью наблюдал за тем, как этот не по-флотски располневший человек общается с офицерами, которых принимал до него: не глядя на стоявших перед ним людей, поскольку взгляд его постоянно рыскал по разбросанным на столе бумагам; отрывисто, резко парируя каждый их вопрос или возражение; недвусмысленно давая понять этим посетителям, что само появление их здесь следует воспринимать как очень неудачную попытку отвлечься от собственных служебных обязанностей, от фронта.
Гродову уже не раз приходилось сталкиваться с подобной категорией военных и гражданских служак, которые вечно по горло чем-то были заняты. Хотя на самом деле ссылки – к месту и не к месту – на эту занятость всего лишь служили оправданием их нерасторопности да позволяли не заниматься тем, чем они обязаны были заниматься.
– А, это вы, капитан, – обратился он к Дмитрию еще до того, как очередной офицер успел отойти от его стола. – С вами разговор особый. Во-первых, поздравляю с награждением вас орденом Красного Знамени, – замначштаба наконец-то сумел отвести взгляд от какой-то бумаженции и сосредоточить на стоящем перед ним офицере.
– Служу трудовому народу, – негромко произнес капитан после небольшой заминки, не понимая: это уже вручение или же его всего лишь поздравляют?
– Самого ордена, к сожалению, нет, возможно, в наш осажденный город его доставят из Москвы самолетом, с оказией, – попытался Костов осчастливить самого себя благоденственной улыбкой. – Но указ уже появился, а это главное. Вот копия телефонограммы, – слегка приподнялся замначштаба, – заверенная нашей штабной печатью. Поздравляю.
Гродов еще только соображал, как ему реагировать на появление в руке капитана второго ранга названной бумаги, поскольку понимал, что в военное время отношение к наградам тоже должно быть "военно-полевым", как замначштаба еще более буднично уведомил его:
– Довожу до сведения, что следующим вечером зенитное прикрытие ваше будет переброшено для защиты порта. А вам совет: усиливайте маскировку объекта.
– Уже усилили, – невозмутимо проворчал комбат. – Даже смастерили ложную деревянную батарею.
Костов еще раз поднял на него усталые глаза и поразился безразличию капитана.
– Вы понимаете, о чем я, комбат? Вас лишают всех противовоздушных средств.
– Что ж тут непонятного?
– И такая стоическая невозмутимость? Вы ведете себя так, словно…
– Я веду себя как офицер, который понимает, что его батарею оставляют посреди голой степи совершенно беззащитной перед вражеской авиацией. Однако отменить или не выполнить приказ командования он не может.
– Понятно, вы уже знали об этом решении командования. От кого? Впрочем, это тоже ясно – от командира дивизиона.
– Меня вызвали только для того, чтобы…
– Через двадцать минут, – взглянул на часы капитан второго ранга, – ваш покровитель, полковник Бекетов, ждет вас у себя, и тоже по какому-то весьма важному вопросу. Кстати, взамен зенитного вооружения мы подбросим вам несколько пулеметов для сугубо земного прикрытия от пехоты противника, которая дня через три окажется у вас на виду. А теперь, для общего понимания ситуации, – скороговоркой сменил тему замначштаба, – ознакомьтесь вот с этой выпиской из приказа командующего Приморской армией генерал-лейтенанта Софронова.
Это был датированный 13 августа приказ командарма об образовании Восточного, Западного и Южного секторов обороны города. Причем в подчинении начальника Восточного сектора комбрига Монахова оказались: его, Гродова, родной отдельный артиллерийский дивизион майора Кречета; 1-й полк морской пехоты Одесской военно-морской базы полковника Осипова, 26-й сводный полк погранвойск НКВД, 134-й гаубичный полк, Разинский полк 25-й стрелковой дивизии, батальон запасного полка и два истребительных батальона ополченцев.
– Из свежих сил, – подытожил Дмитрий прочитанное, возвращая выписку замначштаба, – я вижу: еще один батальон ополченцев и батальон запасного полка, сформированный из тех же необученных и черти чем вооруженных ополченцев. При том что все старые части давно истрепаны.
– Вы бы еще предложили отвезти их на отдых и переформирование, – иронично осадил его Костов.
– Как раз это и предложил бы.
– Знать бы только, кем, какими частями заменить их на линии фронта. Хотя, как говорит в подобных случаях все тот же полковник Бекетов, "ход мыслей у вас правильный". Части будем пополнять, чем и когда сможем, а ваше дело – денно и нощно поддерживать орудийным огнем передовые пехотные подразделения.
– Именно так, товарищ капитан второго ранга, – денно и нощно.
– В таком случае все, комбат-орденоносец, свободен. Постарайся сегодня же вернуться на позиции.
33
Когда капитан подошел к зданию контрразведки, ординарец Пробнев с мотоциклом уже ждал его недалеко от входа. Это сразу же успокоило комбата: значит, проблем с возвращением на батарею не будет. Замначштаба не зря предупредил его, что с возвращением на позиции тянуть не стоит.
Бекетов встретил его, размеренно прохаживаясь по кабинету. Он думал о чем-то своем и, казалось, вообще не ожидал, что кто-либо посмеет нарушить его одиночество. На самом же деле эта отрешенность оказалась обманчивой.
– Я прошу предельно серьезно отнестись к тому, о чем вынужден спросить тебя, комбат, – с ходу ошарашил его полковник, едва заметным кивком ответив на приветствие.
– Готов отвечать, причем предельно серьезно, – бодро заверил его капитан, будучи уверенным, что речь пойдет о десанте в район Аккерманской крепости. Он не сомневался, что такая идея не могла оставить безразличным ни одного уважающего себя штабиста.
Полковник подозрительно взглянул на комбата, как бы пытаясь предугадать линию его дальнейшего поведения, и кисловато ухмыльнулся. Однако продолжил разговор только после того, как в кабинет вошел незнакомый Дмитрию старший лейтенант.
– Так вот, капитан, вопрос предельно простой. Проскальзывало ли в поведении известной тебе баронессы фон Лозицки, она же – старший лейтенант Лозовская – в ее намерениях, просто в разговорах что-либо такое, что могло выдавать ее нацеленность на предательство?
– Мы ведь уже выяснили, что "акт предательства" она совершила задолго до того, как попала в поле нашего зрения, в частности моего, – решительно ответил Гродов.
– Кстати, забыл представить: следователь контрразведки военного округа старший лейтенант Космаков, расследующий данное дело по заданию НКВД.
– Вами было сказано: "уже выяснили", – тут же негромко то ли сам спросил, то ли подсказал вопрос Бекетову старший лейтенант. – Когда и каким образом вы пытались выяснять это, и чем была вызвана ваша попытка?
Гродов краем глаза проследил за тем, как, поспешно развернув черную кожаную папку, вошедший пододвинул к себе, на приставной столик, чернильницу и начал записывать вопрос полковника и его ответ.
– Как только стало известно о том, что баронесса вышла из-под контроля, так и… выяснили. Что вас удивляет?
– Я уже отвык чему-либо удивляться, – парировал следователь. – В данном случае меня интересует: что вы имеете в виду, когда говорите, что все выяснили.
– Конкретнее, Гродов, – поддержал следователя полковник. – Конкретнее.
– Я имел в виду, что во время допроса румынского капитана Олтяну, – объяснил комбат, – взятого нами в плен в районе береговой батареи, был выяснен сам факт появления баронессы в высшем свете оккупантов и ее служба во вражеской разведке.
При этом Гродов благоразумно не упомянул об оберштурмфюрере фон Фрайте, который первым принес весть о похождениях баронессы уже по ту сторону границы и фронта, в частности, о ее переходе на сторону врага, а также о младшем лейтенанте Григореску.
– Был такой румынский офицер, Олтяну, был, – подтвердил Бекетов.
Он тоже вспомнил о пленнике "румынского плацдарма" эсэсовце фон Фрайте, поэтому при упоминании о капитане Олтяну напрягся, ожидая, заговорит ли комбат о втором своем "языке". А ведь ему очень не хотелось бы, чтобы заговорил.
– И что же удалось выяснить у пленного Олтяну? – старший лейтенант явно входил в роль следователя.
– Пленного допрашивал я, – упредил ответ комбата полковник, заставив при этом Гродова задуматься: а в роли кого начальник контрразведки выступает здесь – начальника этого прыща из следственного отдела или тоже подследственного? – Из моего письменного донесения о сведениях, полученных от этого диверсанта, и началось данное расследование.
– Но сначала с ним все-таки беседовал комбат, а потом уже вы, – настоял на своем старший лейтенант.
– Мой допрос, – ответил Гродов, – касался только задания разведывательно-диверсионной группы, которую румынский капитан возглавлял. Как мы и предполагали, румынское командование интересовала береговая батарея, которую они мечтают захватить невредимой, чтобы сразу же нацелить орудия на порт.
– Ну а ваше впечатление о допросе, который вел товарищ полковник? Точнее, впечатление от ответов капитана Олтяну, о его поведении? Насколько правдивыми кажутся его ответы?
– Судя по всему, баронесса Валерия была завербована абвером задолго до того, как Молдавия вошла в состав СССР, – не преминул высказать свое мнение Гродов, – а значит, задолго до того, как баронесса приняла советское гражданство. Поэтому речь должна идти не о предательстве, а о том, что в течение какого-то времени этот агент сумел продержаться, не будучи разоблаченным. А то, что баронесса решила предаться светской жизни, свидетельствует только об одном – о ее стремлении выйти из игры.
– И как, на ваш взгляд, она будет вести себя дальше? – все еще не считал свою миссию завершенной старший лейтенант.
– Будет искать достойного супруга и заниматься благоустройством своего родового замка. Вопрос в другом: какой из контрразведок ее выход из игры не понравится больше – нашей, германской или румынской?
Следователь едва заметно улыбнулся и метнул взгляд на Бекетова, бессловесно советуясь с ним, как быть дальше.
"Неужели меня вызвали сюда только для того, чтобы устроить этот примитивный допрос?!" – болезненно резануло по самолюбию капитана.
– Таким образом, – молвил он, продолжая удерживать инициативу, – мы столкнулись с уже сформировавшейся разведчицей, которая вряд ли когда-либо осознавала себя советской гражданкой. Считаю также, что, несмотря на ее стремление вырваться из-под опеки абвера и сигуранцы, немцы и румыны, судя по всему, намерены использовать теперь баронессу в качестве агента в своем тылу, на оккупированных территориях. Во всяком случае, до конца войны.
– То есть не сумели мы распознать в ней врага, – заинтригованно рассматривал кончики своих до блеска надраенных сапог старший лейтенант, словно бы поражаясь их ухоженности. – Не сумели.
– После войны мы неминуемо откроем для себя: их, нераспознанных, гуляло по нашим контрразведывательным лугам столько, что случай с баронессой Валерией Лозовской всем нам очень скоро забудется.
– И все же мы ее не распознали, – морщился, глядя на кончики своих сапог, теперь уже полковник. – Хотя обязаны были. В том числе и вы, капитан.
– Лично я, – вдруг заело Гродова, – распознал в ней то, что и намеревался распознать, – прекрасно сложенную, страстную женщину, достаточно хорошо образованную, с явными признаками врожденного аристократизма.
Услышав это, старший лейтенант поначалу застыл с ручкой в руке, а затем выжидающе, словно бульдог, давно заждавшийся команды хозяина, взглянул на полковника. Угрожающая улыбка, которую он – покачав головой: дескать, этот капитан совсем обнаглел, – изобразил на своем лице, не сулила комбату ничего хорошего.
Приблизительно то же самое: "Не наглей, комбат, сейчас не до апломба!" – вычитал он и в усталом взгляде начальника контрразведки базы. Однако вслух полковник произнес:
– То есть в течение тех нескольких непродолжительных встреч, которые вы имели с известной вам Валерией Лозовской, у вас ни разу не появилось повода заподозрить, что перед вами – вражеская лазутчица? Мы со старшим лейтенантом Космаковым правильно истолковали ваши слова, комбат?
– Именно так все и было.
– Но ведь оказалось, что с капитаном Олтяну вы встречаетесь не впервые, – спросил теперь уже сам следователь.
– Если вам известно, что не впервые, то должны быть известны и обстоятельства, при которых мы встретились на "румынском плацдарме".
– А ведь тогда вы отпустили плененного вами капитана Олтяну. Почему?
– Если бы я не дал слово офицера, что отпущу его и подчиненных ему солдат с миром, нам пришлось бы сначала сражаться против них на церковном подворье, затем штурмовать храм, куда румыны неминуемо отступили бы и где уже было полно гражданских лиц, ищущих спасения под ликами святых. На это ушло бы не менее двух часов, к тому же я потерял бы не менее половины своего отряда, – четко, жестко, словно каждый слог высекал из камня, произносил бывший комендант "румынского плацдарма". – К тому же не исключено, что противник получил бы подкрепление, в то время как мне получать подкрепления было не от кого. Поэтому я и решил: на фига он мне нужен, этот офицер со своими "мамалыжниками"? Мне важно было получить очищенный от врага плацдарм, и я получил его, сэкономив боеприпасы и время и не потеряв ни одного бойца. Ни одного!
– Да это все понятно, товарищ комбат, – ухватился руками за край стола Космаков. – Вы пообещали румынам, выманили их, разоружили… Но зачем было отпускать? Особенно этого самого капитана?
Гродов приблизился к столу, уперся в него руками и несколько мгновений всматривался в глаза следователя.
– Очевидно, вы не поняли меня, товарищ старший лейтенант. Я сказал, что подразделение капитана сдалось под мое "слово офицера".
– Данное вами врагу?
– Данное офицеру противостоящей нам армии.
– Странные какие-то у вас понятия, товарищ капитан.
– Что в них странного?
– Старорежимные они, что ли. Это ваше "слово" ни к чему не обязывало вас. Вы спокойно могли переправить пленных на восточный берег, как переправляли остальных. Или ввиду создавшихся на плацдарме условий расстрелять.
– Так поступили бы вы, старший лейтенант.
– Да, я поступил бы именно таким образом, – спокойно подтвердил Космаков.
– Если бы это произошло в моем присутствии, я перед строем бойцов сорвал бы с вас знаки различия и тут же расстрелял. И можете не сомневаться, что поступил бы именно так.
– Он действительно поступил бы именно так, старший лейтенант, – неожиданно вмешался в их разговор полковник. – Я этого парня знаю. Но точно так же я уверен, что вы, старший лейтенант, не позволили бы себе отступить от данного слова. То, что только что было сказано вами, сказано в пылу полемики. – Гродов не сомневался, что эта "уверенность" была высказана Бекетовым только для того, чтобы умиротворить следователя и погасить вспышку противостояния в самом ее зародыше. – Поэтому давайте успокоимся, товарищи офицеры, и вернемся к первичному предмету нашего разговора.
– Вы правы, товарищ полковник, – смиренно признал Космаков, тоже понимавший, что наживать себе в стане контрразведки сразу двух таких врагов нет никакого резона.
34
Задав еще несколько уточняющих вопросов, Бекетов попросил капитана подписать протокол допроса, который он предпочитал называть "устным объяснением", и предложил следователю удалиться.
– Ничего не поделаешь, – сказал он, как только Космаков откланялся. – Пока эта Эдит Кавель переплавляет свой тайный румыно-германский патриотизм во вполне осязаемое шпионское ремесло, все мы, кто так или иначе оказался причастен к ее подготовке в нашей стране, будем чувствовать себя ущемленными в своей профессиональной гордыне. Поэтому благодари судьбу, что право допрашивать тебя, героя-любовника, я все-таки оставил за собой, пусть даже в присутствии следователя контрразведки округа.
– И на том спасибо, – все с той же, только оскорбленной, гордыней поблагодарил Гродов.
– Если честно, ты сам помог мне в этом, захватив вместе со своими бойцами целую группу диверсантов. Как ты понимаешь, по бумагам это числится теперь как выполнение особого задания, за которое ты лично, а также названные тобой в рапорте люди уже представлены к наградам.
– Слишком щедрый поток наград. Не к добру это.
– Кстати, – не стал вдаваться в его предчувствия Бекетов, – твой "крестник", капитан Штефан Олтяну, уже дал согласие работать на нашу разведку и сейчас проходит ускоренную подготовку. Как будем использовать его – то ли заброской за линию фронта, то ли просто оставим здесь после своего ухода из города, – пока не решено, тем не менее кое-какие мыслишки на этот счет уже возникают.
– Какие именно?
– Может, так: оставить вас вдвоем с Олтяну в Одессе, а? – озорно ухмыльнулся Бекетов. – А что, два капитана, два бравых артиллериста… По-моему, вы бы сработались.
– Не боитесь, что вслед за баронессой перейду на службу к Антонеску?
– А что, подобный риск присутствует всегда, – деловито парировал этот вопрос Бекетов. – Тем не менее согласись: такой удивительный тандем. Если бы нам удалось найти еще одного капитана-артиллериста с соответствующими данными, можно было бы планировать операцию "Степные бомбардиры". Впрочем, это уже мои фантазии.
– Только так я все и воспринял.
Полковник наконец-то перестал мельтешить, вернулся на свое место за столом и предложил стул капитану.
– У нас тут, понимаешь ли, снова женский вопрос возникает, комбат, – произнес полковник, глядя куда-то в сторону. – Терезию Атаманчук все еще помнишь? Помнишь, конечно, – упреждающе взмахнул рукой. – Такую женщину забыть трудно. Или как?.. – выжидающе взглянул на Гродова.
– Да помню я Терезию, помню, – скупо отреагировал комбат.