"А ведь я ничего не говорила обер-лейтенанту о "сопровождающей эскадру группе иностранных журналистов", – подумала Лилия. – Ридберг явно готовит заместителя коменданта базы к благосклонному восприятию моего появления в среде "янки-америкашек". Причем делает это психологически точно".
– Вы так и не назвали ее имени, Ридберг.
– Фройнштаг. Гауптштурмфюрер СС Фройнштаг. Ныне – супруга некоего швейцарского банкира, фамилии которого я не запомнил.
– Мне наплевать на фамилию банкира, обер-лейтенант, – взволнованно, явно нервничая, проговорил контр-адмирал фон Риттер.
– Как прикажете, господин контр-адмирал.
– Я спрашиваю вас не о банкире. Вы мне лучше фамилию гауптштурмфюрера повторите. Только внятно и по слогам.
– Фройнштаг, – холодно, и действительно по слогам, произнес пилот. – Гауптштурмфюрер СС из отдела диверсий Главного управления имперской безопасности. Служила под командованием самого Отто Скорцени. Это все, что мне известно.
Барон покряхтел, что-то невнятное проворчал и наконец вполне членораздельно произнес:
– Если только это действительно Фройнштаг, то, конечно же, – под командованием Скорцени. Это лучшая разведчица и диверсантка рейха, Ридберг. Лучшая. Она прошла через такие операции, в которых мало кто выживал. А под командованием Скорцени служили только такие люди. И я уверен: был бы Скорцени жив, он находился бы сейчас с нами.
Теперь уже настала очередь Фройнштаг прикусить верхнюю губу и мысленно спросить барона: "Кто вас, контр-адмирал, идиот вы эдакий, тянет за язык: "Лучшая разведчица, лучшая диверсантка!"? Однако, взглянув на адмирала Брэда, германка поняла, что тот не склонен ни язвить по этому поводу, ни в очередной раз пытаться уличать ее в шпионаже. Тем более сейчас, когда ему самому досталось от барона фон Риттера.
– Ничего нового для меня в этом нет, мэм, – услышала она из уст командующего эскадрой именно то, что желала услышать. – Мне достаточно хорошо известна ваша фронтовая биография.
– Благодарю вас, сэр.
– Мне очень хорошо известна биография этой мужественной женщины, старший мастер-сержант, – обратился Брэд к радисту, настороженно наблюдавшему за поведением этих двух странных людей.
– Не сомневаюсь, сэр.
– Но военное прошлое – это военное прошлое.
– Госпожа Фройнштаг оказала нам большую услугу, вступив в переговоры с германскими летчиками, – ответил Хастон. – Иначе они попросту могли бы нас сбить. Пока она находится на борту нашей "Кобры", нам, будем надеяться, ничего не грозит.
– Но как она могла оказаться здесь, в Антарктиде? – вновь возник в наушниках Фройнштаг голос.
– Я уже сообщил вам, господин контр-адмирал, что теперь она работает в какой-то швейцарской газете, – по тому, как пилот сказал это, Лилия почувствовала, ему стоило немалого труда, чтобы сдержать свое раздражение. – А журналисты могут бывать везде, где им заблагорассудится.
– Даже за сотню миль от полюса, на борту американского самолета? Трудно поверить.
– Мы с ней достаточно долго беседовали, господин контр-адмирал, чтобы я мог усомниться в ее существовании.
– Вы могли бы связать меня с бортом этого самолета, обер-лейтенант?
– Попытаюсь.
– Сержант, – обратилась Фройнштаг к старшему радисту, – контр-адмирал намерен поговорить со мной. Это удача. Разговор с ним может решить судьбу и базы "Адмирал– Форт", и всей экспедиции.
Прежде чем выйти на связь с обер-лейтенантом Ридбергом, старший мастер-сержант вопросительно взглянул на адмирала Брэда.
– Не теряйте времени, – поторопила его журналистка.
– Считайте, что сейчас здесь командует леди Фройнштаг, – устало молвил полярник. Он вдруг почувствовал смертельную усталость от всего, что здесь происходит. Если уж нельзя было тотчас же вернуться в США, то от жизни он хотел немногого: вернуться на свое место и хотя бы на несколько минут уснуть. – Не забудьте помолить Бога, сержант, чтобы переговоры ее оказались успешными.
– Я прошу вас не оставлять отсек, сэр, – упредила его уход Фройнштаг. – Задержитесь на пару минут.
– Наши сержанты – люди воспитанные, – попробовал отшутиться Брэд, однако журналистка проявила настойчивость:
– Важно, чтобы вы лично присутствовали при разговоре с контр-адмиралом фон Риттером. Во-первых, у барона могут возникнуть вопросы к вам, или у вас – к нему; а во-вторых, у вас не должно оставаться сомнений относительно темы наших переговоров.
– Сомнений уже не возникает, – молвил адмирал, – но, пожалуй, вы правы, я задержусь.
29
Декабрь 1946 года. Антарктида.
Борт разведывательного самолета "Кобра"
Выходить на связь с германским пилотом Ридбергом старшему радисту "Кобры" не пришлось, обер-лейтенант опередил его.
– Я получил приказ заместителя коменданта "Базы-211" контр-адмирала фон Риттера вновь связаться с вами, господа, – молвил он, как только услышал голос старшего мастер-сержанта Хастона.
– Слышимость устойчивая, коллега.
– Контр-адмирал хотел бы переговорить с госпожой Фройнштаг.
– Сегодня госпожа Фройнштаг пользуется особым успехом у всех адмиралов Антарктиды.
– В чем я ни минуты не сомневаюсь. Именно поэтому пригласите ее к рации.
Хастон лениво взглянул на адмирала, затем на Лилию и неспешно, голосом дворецкого или отельного портье, добавил:
– Вообще-то, леди просила не тревожить, но если ваш адмирал возжелал видеть ее, сейчас позову.
Лилия улыбнулась. Ей нравился этот смышленый парень, и то, как он ведет себя. Из него мог бы получиться неплохой "диверсионный актер" в стиле штурмбаннфюрера Вилли Штубера, которого Скорцени ценил именно за его умение разыгрывать всевозможные разведывательно-диверсионные сценки, в которых Штубер, несомненно, превосходил даже первого диверсанта рейха.
– Кажется, вы хотели связать меня с контр-адмиралом фон Риттером, обер-лейтенант?
– Не знал, что с нашими адмиралами вы тоже знакомы, гауптштурмфюрер.
– Безнадежно ревнуете, обер-лейтенант: адмиралы – моя давнишняя слабость!
Оба американских сержанта ухмыльнулись и взглянули на командующего эскадрой, который со стойкостью старого морского волка пытался сохранять невозмутимость.
– "Адмиралы – моя давнишняя слабость!". Прекрасно сказано! – пытался выглядеть ценителем юмора обер-лейтенант Ридберг. – Интересно было бы знать, сколько их в вашей коллекции.
Фройнштаг хотелось тотчас же одернуть это летающего наглеца, в другой ситуации она наверняка так и поступила бы, но сейчас она лишь воркующее молвила:
– Об этом мы поговорим где-нибудь в Цюрихе, за кружкой пива с копчеными свиными ребрышками, национальным лакомством баварцев.
Пилот с удовольствием продолжил бы это эфирное свидание с германкой, но в это время между ним и милой журналисткой возник зычный, властный голос барона фон Риттера.
– А теперь, высокое собрание, я хочу слышать голос женщины, которая осмелилась присвоить себе имя красивейшей из женщин войск СС – Лилии Фройнштаг.
Лилии известен был только один человек, который не мог и трех фраз произнести, чтобы не вставить это свое – "высокое собрание". Поэтому, даже если бы ей не представили этого человека, известного не только по кличке "Странствующий Бездельник", но и по тем мужественным шрамам на теле, которые Фройнштаг исследовала в течение нескольких любовных ночей, – она не спутала бы его ни с кем другим.
– Вы, как всегда, скупы на комплименты, мой адмирал, ибо на самом деле речь идет о красивейшей женщине Германии, – сразу же ринулась Фройнштаг в атаку, дабы у барона фон Риттера и тени сомнения не возникало, что это именно она, а не какая-то там бордельная эсэсовка из надзирательниц женских концлагерей.
– Неужели я действительно слышу ваш голос, Фройнштаг? – взволнованно спросил фон Риттер после некоторой заминки, понадобившейся ему только для того, чтобы прийти в себя от волнения.
– И не надейтесь, что он вам всего лишь послышался, господин Странствующий Бездельник, – употребила журналистка прозвище, известное только узкому кругу германских полярников и близких к фон Риттеру людей. И этим еще больше расчувствовала адмирала.
Что ни говори, а Барон принадлежал к тем немногим мужчинам, которые не только восхищались ее телом и наслаждались изысканными ласками, но и готовы были вести ее под венец. И будь она рассудительней, уже давно представала бы перед миром в образе баронессы фон Риттер…
Впрочем, в жизни ее был и остается только один мужчина, которого она со спокойной совестью могла называть "любимым". Вот только известен он не как барон Людвиг фон Риттер, а как Отто Скорцени. Намекал ей когда-либо "Человек со шрамами" на замужество? Никогда! Возможно, обер-диверсанту рейха и в голову ничего подобного не приходило. Но если бы пришло, она чувствовала бы себя не баронессой, а королевой. И ничего, что именовалась бы эта монархиня "королевой диверсантов". Или, может, "диверсионной королевой"? – засомневалась Фройнштаг. Очевидно, в зависимости от ситуации, нашла она компромиссное решение.
– Черт возьми, меня сто лет никто не называл "Странствующим Бездельником"! – возник из глубины мимолетных воспоминаний адмирал фон Риттер. – Трогательно, что есть еще человек, который помнит это мое прозвище из юности.
– Мы могли бы и еще кое-что вспомнить, – игриво молвила Лилия, убедившись, что процесс опознания и признания завершен.
– Не возражаю, могли бы, – нерешительно подтвердил барон, опасаясь того, что он может услышать после подобного признания.
– Однако оставим это для более романтических встреч.
– Благоразумное решение. А теперь столь же благоразумно объясните мне, Фройнштаг, как вы оказались в самом сердце Антарктиды, да к тому же в салоне американского разведывательного самолета.
– Все, что вам поведал обер-лейтенант Ридберг, правда. Теперь я – швейцарская журналистка, жена банкира Алекса Крафта.
– Вы – жена банкира?! Первая диверсантка рейха и гауптштурмфюрер СС – жена швейцарского банкира? Уму не постижимо! Надеюсь, он не заставляет вас готовить блюда из кошерного мяса и регулярно посещать цюрихскую синагогу? – угрюмо поинтересовался барон.
Фройнштаг знала, что к ярым и откровенным антисемитам барон никогда не принадлежал, для этого он слишком презирал представителей этой нации, причем каким-то странным омерзительным презрением.
– Он – ариец, барон! – усовестила его гауптштурмфюрер СС.
– Теперь среди швейцарских банкиров обнаруживаются и такие – арийцы?! – искренне удивился фон Риттер.
– Представьте себе.
– Кто бы мог предположить?! Как же давно, высокое собрание, не был я в сердце Европы! Как безнадежно давно.
– Ладно-ладно, барон. В конце концов, мужчин, желающих стать мужьями эсэсовок, по картотекам "Рассе унд Зидлунгсхауптамта" в Швейцарии проверять не принято. Все-таки нейтральная, богобоязненная страна, не подлежавшая оккупации германских войск.
– Не подлежавшая, Фройнштаг, – вот в чем дело! Один из серьезнейших просчетов фюрера. А ведь когда решался вопрос: "Оккупировать ее или не оккупировать?", я был яростным приверженцем решительного ввода войск.
– Причем настаивали, чтобы первым в насквозь сухопутную Швейцарию ввели ваш доблестный военно-морской флот, адмирал, – съязвила Фройнштаг. – Кстати, не забывайте, что сама я тщательнейшим образом проверена специальной следственной комиссией Нюрнбергского международного трибунала. И если и была оправдана из-за отсутствия в моих действиях каких-либо признаков военных преступлений, то только потому, что никогда не значилась в списках юдофобов.
– Не обольщайтесь, Фройнштаг: быть оправданным следственной комиссией Нюрнбергского трибунала – в глазах нашей службы безопасности и нашей общественности – не такая уж заслуга, – проворчал Странствующий Бездельник. – У нас здесь, высокое собрание, иные критерии.
– Не сомневаюсь, – постепенно ожесточалась Фройнштаг. – Но в таком случае вы должны помнить, что отсиживаться в ваших ледяных норах в то время, когда в растерзанной врагами Германии и в сопредельных ей землях мы всячески пытаемся отстоять свою родину и возродить ее, – тоже доблести не много. И что касается моего мужа, то он, бывший флотский офицер Германии, – вне подозрений.
– Теперь, высокое собрание, это уже вне сомнений, – молвил контр-адмирал, чтобы поскорее успокоить женщину, подарившую ему несколько поистине прекрасных ночей. Правда, в те времена он не замечал, чтобы Фройнштаг так нервничала по мелочам. Порой Людвигу казалось, что эта женщина вообще без нервов.
– У вас, в ледовых подземельях, свое общественное мнение, у нас – свое. Не находите, господин контр-адмирал?
– Может, и так.
– Но это ваш мир, а то – наш; как-то так уж случилось, что мы представляем разные миры. И давайте исходить из того, что теперь я – журналистка, аккредитованная при экспедиции адмирала Брэда рядом швейцарских и иностранных газетных изданий, оказалась в американском самолете под прицелом ваших асов.
– Так уж сложились обстоятельства, высокое собрание.
Брэд уловил тот момент, когда отношения германцев вновь обострились и зашли в тупик и, где шепотом, а где – жестикулируя, стал убеждать Фройнштаг, чтобы она смягчила тон и уговорила фон Риттера убрать свой эскорт. Как только Лилия дала знать, что смысл волнений адмирала ей понятен, в проеме отсека возник второй лейтенант морской пехоты Максвилл. Его появление оказалось весьма кстати: адмирал тотчас же снял наушники и, вытеснив морского пехотинца из отсека, приказал:
– Немедленно – в кабину пилота. Пусть разворачивается и берет курс на стоянку эскадры. Не обращая при этом внимания на поведение германских пилотов, их предупреждения и угрозы.
– А если германцы откроют предупредительный огонь? – попытался уточнить второй лейтенант.
– Даже если откроют огонь на поражение. Огонь в ответ – и уходить в сторону эскадры, иначе они будут гнать нас в глубь Антарктиды до тех пор, пока у нас не кончится горючее. Могила на Южном полюсе – это, может быть, и престижно, да только не для меня. Выполняйте приказ, лейтенант. – Как только второй лейтенант ушел, Брэд вернулся в отсек. – Отвлекайте его, заговаривайте, – едва слышно попросил Фройнштаг. – Уходим на авианосец.
– Кстати, напрасно вы, адмирал фон Риттер, считаете, – мгновенно оживилась журналистка, – что Скорцени погиб. Еще в сорок четвертом году американский генерал-майор Доновэн из службы Алена Даллеса стремился, заручившись поддержкой своего шефа, заполучить Скорцени. Когда в мае-июне прошлого года Международный трибунал начал слушать "Дело о Мальмеди"…
– То есть об участии диверсантов Скорцени в операции против англичан и американцев в их тылу в Бельгии в районе Арденн, – решил проверить свою память барон фон Риттер.
– Совершенно верно, адмирал. Так вот, среди более сотни подсудимых из числа диверсантов, действовавших в тылу противника в его форме, Скорцени не оказалось. Доновэн, насколько мне известно, так и заявил членам следственной комиссии, что Скорцени "славный парень" – "This is fine fellow!".
– Он прав, Фройнштаг. Хотя в той войне Доновэн и был нашим противником, но он прав.
Фройнштаг порывалась ответить, однако в эту минуту пилот начал резко разворачивать машину и так же, как и адмиралу, ей пришлось ухватиться за краешек привинченного к полу столика.
"Только бы германцы не открыли огонь, – пронеслось в сознании адмирала Брэда. – Только бы они смирились с этим разворотом и нашим уходом в сторону эскадренной стоянки!"
– Говорите, говорите, – едва шевеля губами, подзадорил он Фройнштаг, воспринимая ее переговоры с бароном фон Риттером, как единственную надежду на избежание конфликта.
– Конечно, одной похвалы генерала Доновэна оказалось бы недостаточно для спасения первого диверсанта рейха, – мгновенно отреагировала Лилия, – поэтому накануне суда американцы вовремя поместили его в госпиталь и таким образом буквально вырвали из рук палача.
– И все же наши наземные агенты сообщали, что Скорцени все же был предан суду. Правда, источник был ненадежным.
– Со временем его и в самом деле судили, но это уже был другой процесс, другие судьи и другая компания обвиняемых. Но и тогда американский генерал-майор Макклур, выступавший на этом процессе в роли обвинителя, поразил судей тем, что заявил: если бы в его войсках служили такие офицеры, как Скорцени, он гордился бы этим. К тому же американский юрист подполковник Дарст предложил судьям вынести относительно Скорцени оправдательный приговор.
– И первого диверсанта действительно оправдали?! – при всем своем уважении к Скорцени барон не мог скрыть сопровождавшей его вопрос иронии. – Такое действительно произошло?
– Можете в этом не сомневаться. При этом, конечно, сыграло свою роль и предложение американского юриста, именно американского…
– Одним словом, теперь Скорцени, очевидно, работает в США, вместе с Ракетным Бароном Вернером фон Брауном? Хотя, было бы логичнее искать его, высокое собрание, в одной из диверсионных школ, в которых готовят агентов для заброски в Совдепию.
– Наверное, так оно и случилось бы, но, увы, насколько мне известно, сейчас он все еще находится в одном из американских лагерей для военнопленных.
– И не бежал оттуда, прихватив с собой начальника лагеря и начальника охраны? На Скорцени это не похоже. Кстати, вы не пытались как-то помочь ему?
– Нет, – решительно ответила Лилия.