В 1901 году Конан Дойль дрогнул под неослабевающим натиском публики и опубликовал "Собаку Баскервилей". Пока что он еще не оживил "труп": события этой саги о семейном проклятии предшествуют "гибели" Холмса. Но спустя два года писатель окончательно капитулировал и начал очередную серию рассказов о Шерлоке Холмсе, не слишком-то убедительно объяснив в "Пустом доме", что, дескать, Холмс не упал в водопад, но лишь подстроил улики таким образом, чтобы сбить с толку банду Мориарти.
И после смерти Конан Дойля, продолжал американец, тень Шерлока нависала над его потомками. "Джин считала его семейным проклятием похуже собаки Баскервилей", - сказал американец. Она, как и ее отец, хотела бы привлечь внимание к другим произведениям Конан Дойля, но вынуждена была уступить напору десятков тысяч поклонников. Многие из них писали Холмсу письма, просили его помощи в расследовании реальных преступлений. В 1935 году в эссе "Шерлок Холмс - Господь Бог" Честертон довольно жестко отозвался о шерлокианцах: "Это зашло слишком далеко. Хобби превращается в манию".
Мой собеседник уверял, что призрак Шерлока Холмса преследовал и кое-кого из актеров, исполнявших его роль. В опубликованной в 1956 году автобиографии "В роли и вне" Бэзил Рэтбоун, игравший великого сыщика в полутора десятках фильмов, жаловался, что Шерлок Холмс затмил его самые лучшие роли, даже те, за которые он был номинирован на "Оскара". Публика уже путала Рэтбоуна с Холмсом, студии бесконечно приглашали его исполнять эту единственную роль, пока и актеру не захотелось, как он пишет, "прикончить Холмса". Другого актера, Джереми Бретта, "амплуа Холмса" довело до нервного срыва, и он угодил в психбольницу, где непрерывно вопил: "К черту Холмса!"
В разговоре американец показал мне толстую книгу, которую он прихватил с собой в паб. Это был его труд, часть многотомной истории "Отряда уголовной полиции Бейкер-стрит" и посвященных Холмсу исследований. Американец работал над своим проектом с 1988 года. "Я думал, если как следует поискать, наберется материал на книгу страничек в сто пятьдесят, - усмехнулся он. - Но я отмахал уже пять томов по полторы тысячи страниц, а добрался лишь до 1950 года". И добавил: "Словно скользишь в безумие".
Однако даже этот здравомыслящий американец не мог освободиться от своей одержимости Холмсом. Это хобби (если это можно именовать хобби) и свело его с Грином. Он рассказал мне об одной из их последних встреч - за три года до нашего разговора, на симпозиуме в Университете Миннесоты. Грин тогда выступал с докладом о "Собаке Баскервилей". "Это был блестящий рассказ о замысле новеллы", - сказал американец. "Блестящий, - повторил он несколько раз. - Только так и можно это назвать". Он откинулся на спинку стула, глаза у него блестели, и я понял, что говорю не с Мориарти покойного Грина, а с его единомышленником и таким же безумцем. Но американец поспешил напомнить мне, что у него есть нормальная работа, семья. "Вот когда у человека нет за душой ничего, кроме Шерлока Холмса, - это уже опасно", - сказал он.
В 1988 году Ричард Грин совершил поездку к водопаду Рейхенбах, осмотрел место, где едва не погиб кумир его детства. Он постоял на обрыве над водопадом, вглядываясь в бездну, ту самую, откуда, как писал осиротевший Ватсон, "лишь гул водопада, чем-то похожий на человеческие голоса, донесся до моего слуха". Грин хотел точно воспроизвести все детали этого путешествия.
В середине 1990-х Грин понял, что получит доступ к архивам Конан Дойля только после смерти его наследницы Джин, и то при условии, что она завещает документы Британской библиотеке. Пока что Грин продолжал биографические исследования и уже наметил сочинение в трех томах: первый должен был охватывать детство любимого автора, второй - заканчиваться в зените его славы, а третий - описывать своего рода безумие, в которое Конан Дойль погрузился на закате своей жизни.
На основании доступных документов Грин наметил в общих чертах последнюю треть жизни Конан Дойля, когда тот стал использовать свой дар наблюдателя для разгадки реальных преступлений.
В 1906 году он взялся за дело Джорджа Идалжи - полуиндийца-полуиранца, проживавшего под Бирмингемом. Идалжи грозило семь лет каторжных работ: он обвинялся в том, что ночью нападал на стада своих соседей, увеча и убивая скот. Конан Дойль решил, что подозрение пало на Идалжи лишь потому, что он был чужаком, и самоотверженно взял на себя роль частного детектива. При встрече с клиентом он заметил, как близко к носу тот подносит газету.
- У вас астигматизм? - поинтересовался Конан Дойль.
- Да, - отвечал Идалжи.
Конан Дойль обратился к офтальмологу, и врач подтвердил: зрение у Идалжи нарушено до такой степени, что бедняга плохо видит даже в очках. После этого Конан Дойль отправился на место преступления. Чтобы пройти к пастбищу из деревни, требовалось пробраться через настоящий лабиринт изгородей и железнодорожных путей.
- Я, сильный, активный человек, с трудом одолел этот путь средь бела дня, - писал он и утверждал, что полуслепой юноша не мог бы пройти той же дорогой в кромешной тьме, а потом еще поймать и зарезать животное.
Суд признал его правоту, и "Нью-Йорк таймс" торжествовала: "Конан Дойль предотвратил очередное дело Дрейфуса".
Конан Дойль помог также разгадать загадку серийного убийцы, после того как прочел сообщения в газетах о двух женщинах, только что вышедших замуж и "случайно" захлебнувшихся в ванне. Конан Дойль поделился своими подозрениями со Скотленд-Ярдом и, подобно Холмсу, заявил инспектору: "Нельзя терять время". Убийца, сразу же получивший прозвище "Синяя Борода в ванной", был вскоре пойман и осужден. Процесс стал сенсацией.
В 1914 году Конан Дойль попытался логически постичь главную проблему современности - Первую мировую войну. Он был убежден, что дело не в сложных союзнических обязательствах, закулисных переговорах и не в убитом эрцгерцоге. Война казалась ему не случайной - это, по его мнению, был единственно разумный путь к восстановлению утраченных понятий о чести и смысле жизни, которые он прославлял в своих исторических романах. Он сделался одним из главных адептов войны. "Не бойтесь, наш меч не притупится и не выпадет из рук", - провозглашал он.
К этому роковому году относится действие рассказа "Его прощальный поклон". В этом рассказе Шерлок заявляет своему неизменному другу: "Когда буря утихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее".
Сам Конан Дойль был уже стар для сражений, но многие близкие писателя откликнулись на этот призыв к оружию, в том числе его сын Кингсли. Славная битва, которую воспевал Конан Дойль, обернулась катастрофой и кошмаром. Плоды науки, машины, механизмы - все, что должно было служить прогрессу, - сделалось орудием убийства и разрушения. Конан Дойль посетил поле боя у Соммы, где погибли десятки тысяч британских солдат. Там, писал он, лежал окровавленный солдат, и "два его остекленевших глаза смотрели в небеса".
К 1918 году, отрезвевший и разочаровавшийся, он понял, что "конфликт можно было предотвратить". К тому времени Европа похоронила десять миллионов человек, и среди них Кингсли, израненного и умершего от "испанки".
После войны Конан Дойль написал еще несколько рассказов о Шерлоке Холмсе, но жанр детективных рассказов уже стремительно менялся. На смену виртуозу логики пришел частный детектив, полагающийся больше на интуицию и джин. Реймонд Чандлер опубликовал "Простое искусство убийства", где воздавал дань Конан Дойлю, но порывал с традицией "строгого рационализма" и "кропотливого подбора мелких улик". После войны это казалось пустым занятием.
Да и сам Конан Дойль все дальше отходил от здравого смысла. Один из коллег Грина, Дэниэль Стэшовер, тоже член "Отряда уголовной полиции Бейкер-стрит", в изданной в 1999 году книге "Рассказчик: Жизнь Артура Конан Дойля" поведал о том, что создатель Холмса уверовал в духов. Конан Дойль начал посещать медиумические сеансы и письменно общаться с покойниками. На одном таком сеансе Конан Дойль, некогда называвший веру в посмертное существование "иллюзией", заявил вдруг, что его покойный младший брат связался с ним и сказал: "Как прекрасно, что мы можем общаться таким образом".
Однажды во время сеанса Конан Дойль услышал голос. Эту сцену он детально передает в письме другу:
Я спросил: "Это ты, мальчик?" Напряженным шепотом и до боли знакомым мне голосом он откликнулся: "Отец! - и после паузы добавил: - Прости меня". Я ответил: "Тебе не за что просить прощения. Ты был лучшим сыном, о каком только можно мечтать". Тут мне на голову легла чья-то сильная рука, и я почувствовал, что меня поцеловали чуть выше лба. "Счастлив ли ты?" - крикнул я. И снова пауза, а потом, очень ласково: "Я вполне счастлив".
Творец Шерлока Холмса превратился в спирита. Но мало того: он видел уже не только покойных родственников, но и фей. Он принял за чистую монету фотографии, сделанные в 1917 году двумя девочками, которые якобы встречались с этими фантастическими созданиями, и не отступился, даже когда одна из них призналась, что это розыгрыш:
- Как мог кто-то отнестись к этому серьезно?
Однако Конан Дойль принял розыгрыш всерьез и даже опубликовал книгу "Пришествие фей". Он открыл в Лондоне магазин спиритуалистической литературы и сообщил друзьям, что, согласно полученной им информации, близится конец света. "Полагаю, что я более кого-либо другого вправе именовать себя Шерлоком Холмсом, и я заявляю, что все доказательства говорят о том, что спиритизм - реальность", - провозгласил он. Уже в 1918 году передовица в "Санди экспресс" вопрошала: "Не сошел ли Конан Дойль с ума?"
Дойдя до этого момента в биографии Конан Дойля, Грин почувствовал необходимость как-то оправдать своего любимого писателя. В одной из статей он писал: "Трудно понять, как человек, всегда превыше всего ставивший здравый смысл и рациональный подход ко всем вопросам, начал вдруг запираться в темных комнатах и следить за выделением эктоплазмы". Грин реагировал столь эмоционально, будто любимый писатель подвел или даже предал его.
- Ричард не прощал Конан Дойлю увлечения спиритизмом, - подтвердил Эдвардс. - Он считал это глупостью.
Друг Грина Диксон Смит добавил:
- Это все Конан Дойль. Грин отдал ему и свой разум, и свою душу.
Дом Грина заполнялся все большим количеством предметов, относящихся к Конан Дойлю: появились давно забытые пропагандистские брошюры и речи о спиритизме, утерянная история англо-бурской войны, неизвестные прежде эссе о фотографии.
- Однажды я натолкнулся на "Дуэт со случайным хором", - рассказал мне Гибсон. - Роскошная книга в красном переплете. Я показал ее Ричарду, и тот разволновался: "Боже, это же сигнальный экземпляр!"
Когда Грин раздобыл один из очень немногих уцелевших альманахов Битона за 1887 год ("Битонс Кристмас"), где впервые был опубликован "Этюд в багровых тонах" (издание стоило сто тридцать тысяч долларов), он послал другу короткую ликующую открытку: "Наконец-то!"
Грину важно было обладать вещами, к которым прикасался Конан Дойль, будь то перочинные ножи, ручки или очки.
- Дни и ночи он посвящал своей коллекции, - сказал мне его брат Скайрард. - И я не преувеличиваю, когда говорю о ночах.
Все стены своего жилища Грин увешал семейными фотографиями Конан Дойля, он даже раздобыл кусок обоев из дома, в котором жил создатель Шерлока Холмса.
- Состояние Ричарда без преувеличения можно назвать манией, - говорит его друг Николас Утечин, издатель "Журнала Шерлока Холмса".
- Эта страсть питает самое себя, и я не могу остановиться, - признавался Грин в интервью журналу библиофилов в 1999 году. - У меня около сорока тысяч книг, - сообщил Грин в том же интервью. - А еще фотографии, картины, бумаги и прочие мелочи. Кажется, будто много, но чем больше набирается, тем больше не хватает.
Но то, чего ему больше всего не хватало, оставалось вне досягаемости: архив Конан Дойля. Джин умерла в 1997 году, ее бумаги так и не попали в Британскую библиотеку, и Грин занервничал. И раньше его порой заносило, но теперь его домыслы по поводу Конан Дойля сделались уж вовсе безответственными.
В 2002 году, к ужасу всех поклонников Дойля, Грин опубликовал заявление: он, мол, располагает доказательствами того, что роман Конан Дойля с его будущей второй женой, изящной и хрупкой Джин Лекки, начался еще до того, как первая жена, Луиза, умерла от туберкулеза в 1906 году. Сам Конан Дойль не отрицал, что полюбил Лекки в пору затяжной и безнадежной болезни своей супруги, но при этом утверждал: "Я сражался с искушением и победил". В духе викторианских понятий о приличии он, как правило, приводил на встречи с Лекки так называемых дуэний. Грин использовал в качестве основной улики тот факт, что в день всеобщей переписи в 1901 году Конан Дойль находился в гостинице "Эшдон Форест" в Восточном Суссексе и в том же отеле переписчики застали Джин Лекки. "Трудно было выбрать более неудачный день для тайного свидания", - ехидничал Грин. Однако он не заметил другой существенный факт, отмеченный в той же переписи: вместе с Конан Дойлем в гостинице проживала его мать, очевидно и выполнявшая в данном случае роль "дуэньи".
Позднее в письме в "Журнал Шерлока Холмса" Грин вынужден был извиняться: "Я допустил серьезнейшую ошибку, выстроив теорию без достаточных данных".
И все же Конан Дойль раздражал его, как некогда самого Конан Дойля раздражал Шерлок Холмс. В одной из бесед с Эдвардсом Грин заклеймил Конан Дойля как "неоригинального" автора и даже "плагиатора". В разговоре с другим приятелем Грин подвел итоги: "Я потратил всю свою жизнь на второстепенного писателя".
- Он устал дожидаться, пока наследники придут к какому-нибудь соглашению, - рассуждает Смит. - Архив оставался недоступным, и Грин злился не на детей Конан Дойля, а на него самого.
В марте, примчавшись к Кристи после объявления об аукционе, Грин убедился: богатство архива даже превосходит его ожидания. Там имелись и фрагменты первой "книги" Конан Дойля, написанной в возрасте шести лет; иллюстрированный дневник экспедиции на китобое в 80-х годах XIX века (закончивший медицинский факультет Конан Дойль был принят в команду на должность судового врача); письмо отца Конан Дойля (он попадет в сумасшедший дом и будет там рисовать фей, удивительно похожих на тех, чье существование с таким энтузиазмом отстаивал позже его сын); там имелся и коричневый конверт с именем погибшего сына и знаком креста; рукопись первого, неопубликованного романа; письмо брату, из которого вроде бы следовало, что Грин угадал: у Конан Дойля был-таки роман с Лекки.
Джейн Флауэр, помогавшая в подготовке бумаг для Кристи, заявила репортерам:
- Весь этот материал оставался до сих пор недоступным, и потому не существует полноценной биографии Конан Дойля.
А Грин, вернувшись с аукциона домой, ломал голову над новой загадкой: почему всплывшие на миг драгоценные материалы вновь уходят в частные руки? Родные Грина знали, что он педантично заносит в компьютер все данные, которые, по его мнению, могли бы доказать, что эти бумаги по закону должны стать собственностью Британской библиотеки. Грин засиживался по ночам, порой обходился вовсе без сна, однако ему так и не удалось ничего доказать.
Он стал погружаться в мир фантазий и даже кошмаров. Однажды он самому себе напечатал крупными буквами приказ: "Придерживайся фактов!" Сестре он признавался, что мир сделался "кафкианским".
За несколько часов до смерти Грин позвонил своему другу Утечину и попросил его разыскать запись старого интервью на радио Би-би-си, в котором, как казалось Грину, один из наследников Конан Дойля заявлял, что необходимо передать архив Британской библиотеке. Утечин разыскал эту запись, однако подобное заявление в ней отсутствовало. Грин едва не рехнулся: он обвинил старого друга в заговоре, сравнил его чуть ли не с Мориарти. Наконец Утечин повесил трубку со словами: "Ричард, ты сходишь с ума!"
Как-то днем в моем гостиничном номере в отеле зазвонил телефон.
- Нам нужно поговорить, - с ходу заявил Джон Гибсон. - Приеду следующим же поездом. - И добавил: - У меня есть гипотеза.
Он явился ко мне в номер с какими-то клочками бумаги, на которых делал свои заметки, сел и объявил:
- Думаю, это все же самоубийство.
Он заново изложил всю собранную информацию, в том числе и ту, которой я делился с ним в ходе моего собственного расследования, и теперь утверждал: все факты указывают на то, что в последние дни своей жизни его друг лишился рассудка. Мало того что никаких следов взлома в жилище Грина не обнаружено, - самым красноречивым фактом была валявшаяся рядом с телом деревянная ложка.
- Он использовал ее, чтобы затянуть шнурок, так же, как затягивают, поворачивая, кровоостанавливающий жгут, - сказал Гибсон. - Зачем убийце ложка? Он справился бы и голыми руками. Мне кажется, - продолжал Гибсон, - что все в жизни Грина пошло не так, как он мечтал, и эта распродажа у Кристи стала последней каплей.
Он еще раз нервно пересмотрел свои заметки, близко поднося их к глазам: без лупы ему трудно было разбирать собственный почерк.
- Это еще не все, - добавил он. - Думаю, он хотел обставить свою смерть как убийство.
Он помолчал, ожидая, как я отреагирую на его слова, затем продолжал:
- Вот почему он не оставил предсмертную записку. Вот почему стер свой голос на автоответчике, послал сестре записку с тремя телефонными номерами и выдумал американца, который якобы его преследовал. Он несколько дней, а то и недель планировал это, создавал, так сказать, базу, подбрасывая нам ложные улики.
Я подумал, что в детективах обычно бывает как раз наоборот - убийство выдают за самоубийство. "Это не самоубийство, мистер Лэннер. Это тщательно продуманное и хладнокровно совершенное убийство", - заявляет Холмс в "Постоянном пациенте".
Но есть исключение из этого правила: в одном из последних рассказов Конан Дойля, в "Загадке Торского моста" - об этом рассказе Грин тоже писал как-то, - женщина найдена мертвой на мосту. Застрелена в голову, почти в упор. Все улики указывают на единственную подозреваемую - гувернантку, с которой флиртовал муж убитой. Но Холмс сумел доказать, что жену никто не убивал, что она сама, из ревности и ненависти к мужу, покончила с собой и обставила самоубийство так, чтобы погубить виновницу своего несчастья. По психологически точной мотивации преступления это один из самых глубоких рассказов Конан Дойля. Вот как гувернантка рассказывает Холмсу о последнем разговоре с хозяйкой: "Когда я подходила к мосту, она ждала меня. Только теперь я почувствовала, как бедняжка ненавидит меня. Она словно обезумела. Да, я думаю, что она действительно была сумасшедшая, но притом чрезвычайно коварная и хитрая".
Неужели, подумал я, Грин впал в такую ярость из-за утраты архива, что решился на самоубийство да еще подставил при этом американского коллегу, которого считал виновником своей ссоры с Джин Конан Дойль?