Джин, отслуживший в молодости во флоте, занимался подъемом затонувших судов, семья жила в тесном доме, где по ночам отчетливо слышались грохот и гудки проезжавших поблизости товарных поездов. Камерон унаследовал "классическую внешность Уиллингэмов", как это называлось в семье, - правильные черты лица, густые черные волосы, темные глаза. В старших классах школы у него начались неприятности: он стал нюхать клей. В семнадцать лет специалисты департамента народного образования Оклахомы провели психологическую экспертизу подростка и пришли к заключению: "Он любит девочек, музыку, спортивные автомобили, плавание и охоту - именно в таком порядке". Школу Тодд не закончил; в юности несколько раз подвергался арестам за вождение в нетрезвом виде, магазинные кражи и угон велосипедов.
В 1988 году Камерон познакомился со Стейси. Хотя Стейси и удалось закончить школу, ее семью тоже отнюдь нельзя было назвать благополучной: отчим в драке задушил мать, когда девочке едва миновало четыре года.
Отношения Стейси и Уиллингэма складывались неровно. Уиллингэм изменял ей, много пил, а порой и бил Стейси - даже во время беременности. Сосед подтвердил, что однажды слышал его вопль: "Поднимайся с пола, сука, я тебе снова вмажу!"
31 декабря Уиллингэма вызвали на допрос. Вел допрос полицейский Джимми Хенсли. Ему впервые довелось расследовать дело о поджоге. Присутствовали и помогали ему Фогг и Васкес. Уиллингэм сообщил, что Стейси выехала из дому около 9 часов утра, чтобы забрать в отделении Армии спасения рождественские подарки для детей.
- После того как она выехала на дорогу, я услышал плач близнецов, поднялся и дал им по бутылочке, - сказал Уиллингэм.
Детская комната отделялась от коридора ограждением, через которое Эмбер уже научилась перелезать, но близнецы еще не умели. Родители часто оставляли младших девочек спать на полу, скормив им бутылочку молочной смеси.
Уиллингэм убедился, что Эмбер все еще спит, и снова лег в постель.
- Больше я ничего не помню до той минуты, когда услышал крик "Папа, папа!", - рассказывал он. - Дом к тому времени уже наполнился дымом.
По словам Уиллингэма, дело было так: он вскочил, нащупал на полу джинсы и натянул их. Криков в это время не было. Потом дочь снова позвала его: "Папа, папа!" - но это было в последний раз, больше он ее не слышал. В отчаянии Тодд закричал: "Эмбер, выходи скорее из дома! Выходи!"
Он и не подозревал, что девочка находится в комнате рядом с ним, утверждал Тодд. Возможно, она пришла в родительскую спальню уже после того, как он выбежал, - она могла пройти через другую дверь, со стороны гостиной. Сам Тодд пошел по коридору, пытаясь добраться до детской, но в коридоре, как он говорил, "было черным-черно" и пахло в точности так же, как при взрыве микроволновой печки - она взорвалась у них за три недели до пожара. Он только слышал, как лопаются розетки и электрические выключатели, и на всякий случай пригнулся к полу, почти полз. У двери детской, рассказывал Тодд, он выпрямился, но тут же его волосы вспыхнули. "Боже, никогда я не чувствовал такого жара!" - восклицал он.
Жар шел из детской комнаты. Камерон пополз туда, пытаясь нащупать близнецов вслепую в темноте. "Однажды мне показалось, что я нашел кого-то из них, но это оказалась кукла", - продолжал он. Долго выдержать такой жар было невозможно. "Я едва не терял сознание", - сказал Тодд. Он выскочил из детской и бросился наружу, на крыльцо, надеясь немного отдышаться и позвать на помощь. Там он столкнулся с Дайаной Барби и попросил ее позвонить спасателям. Тодд утверждал, что после ухода Барби и до приезда пожарных он вновь пытался проникнуть в дом, но безуспешно.
Следователи спросили, есть ли у Тодда какие-то предположения, из-за чего мог начаться пожар. Он ответил, что точно этого не знает, однако предполагает, что началось все в детской, поскольку именно там он увидел языки пламени, горевшие, точно "яркие огни". Они со Стейси использовали три радиатора для обогрева дома, и один радиатор находился в детской.
- Я запрещал Эмбер играть с ним, - сказал он и добавил, что девочка "то и дело получала взбучку, потому что постоянно лезла в радиатор".
Однако Тодд не знал, был ли этот нагреватель, снабженный внутренней горелкой, включен. (В дальнейшем Васкес засвидетельствовал, что при проверке радиатора через четыре дня после пожара он находился в позиции "выключено".) Уиллингэм тем не менее настаивал, что, по его мнению, причиной пожара стал какой-нибудь электрический прибор, поскольку он слышал щелчки и потрескивание.
На вопрос, не имел ли кто-нибудь мотива для подобной расправы с его семьей, Тодд ответил, что ему и в голову не может прийти кто-то "настолько жестокий". Говоря о детях, он сказал:
- Не представляю, как мог кто-то решиться на такое, понимаете? У нас было три прелестнейших ребенка. О таких можно только мечтать.
Далее он сказал:
- Мы со Стейси прожили вместе четыре года, порой ссорились, расставались, но малыши сблизили нас… Мы не могли бы жить без них.
А по поводу Эмбер, разбудившей его и тем самым спасшей, он добавил:
- Честно говоря, лучше бы она меня в ту ночь не разбудила.
Во время допроса Васкес оставался в тени, уступив главную роль Фоггу, но под конец он задал как бы незначительный вопрос:
- Успели вы обуться прежде, чем выбежать из дома?
- Нет, сэр, - ответил Уиллингэм.
На столе был развернут план сгоревшего дома, и Васкес, проводя карандашом, уточнил:
- Этим путем вы шли?
Уиллингэм отвечал утвердительно.
Теперь Васкес был убежден в виновности Уиллингэма: этот человек убил своих детей. Если пол был облит горючим и огонь распространялся понизу, на что указывали все улики, то при попытке выбежать из дому этим путем у Тодда остались бы сильные ожоги на подошвах босых ног, а медицинская экспертиза подтвердила, что ноги его не пострадали.
Уиллингэм настаивал на своем: когда он покидал дом, огонь шел поверху и не успел спуститься к полу.
- Мне через огонь прыгать не пришлось, - повторял он.
Васкес полагал, что Уиллингэм лжет - он поджигал, отступая перед огнем. Сперва поджег детскую, затем коридор и уже с крыльца поджег дверь.
Позже Васкес отозвался об Уиллингэме так:
- Он пытался скормить нам ложь, чистой воды выдумку. Все, что он говорил, от начала до конца было враньем.
Однако ясного мотива не вырисовывалось. Дети были застрахованы, но общая сумма страховки не превышала пятнадцати тысяч долларов, а получить ее следовало дедушке Стейси, который и платил взносы. Стейси, в свою очередь, сказала следователям, что Уиллингэм хоть и поколачивал ее иногда, детям ни за что не причинил бы зла, а уж о том, чтобы убить, и речи быть не могло.
- Он их страшно баловал, - говорила она.
Тем не менее в конечном итоге полиция пришла к выводу, что Уиллингэм - преступный тип, виновный в ряде незначительных нарушений закона, которые в итоге, как бы в силу неизбежности, привели к убийству.
Джон Джексон, занимавший в ту пору в Корсикане должность заместителя окружного прокурора, взялся вести дело Уиллингэма. Уже после того как процесс завершился, он заявил в интервью "Морнинг ньюс" (Даллас), что считает Уиллингэма "опасным социопатом", который, мол, приговорил своих детей, "ставших помехой для его привычного образа жизни". Местный прокурор Пэт Батчелор сформулировал ту же мысль конкретнее: "Дети мешали ему пить пиво и играть в дартс".
Вечером 8 января 1992 года, через две недели после пожара, Уиллингэм ехал в машине вместе со Стейси, и вдруг их окружил отряд специального назначения, заставил свернуть на обочину.
- Наставили на нас ружья, будто мы ограбили десяток банков, - вспоминала потом Стейси. - Схватили его и запихали в машину.
Уиллингэму предъявили обвинение в убийстве. Поскольку жертв было несколько, по законам Техаса ему грозил смертный приговор, но, в отличие от большинства прокуроров этого штата, Джексон, собиравшийся со временем баллотироваться на должность судьи, был противником смертной казни.
- Я не считаю смертную казнь эффективной профилактикой преступлений, - сказал он мне. - По-моему, ничего она не дает.
Он также считал смертную казнь расточительством, поскольку с учетом расходов на обжалование и процессы по апелляции казнь одного приговоренного обходилось штату Техас в 2,3 миллиона долларов - примерно втрое дороже, чем стоимость содержания одного заключенного в течение сорока лет.
И еще одно сомнение мучило Джексона: если будет допущена судебная ошибка, ничего уже не поправить.
Однако его начальник Батчелор не сомневался. Он считал, что "если человек совершает кошмарное преступление, он утрачивает право на жизнь". В итоге Джексон вынужден был согласиться: жестокость совершенного Уиллингэмом преступления требовала смертного приговора.
У Уиллингэма не было денег, чтобы нанять адвоката, поэтому ему назначили двух государственных защитников: Дэвида Мартина, бывшего патрульного полицейского, и Роберта Данна, адвоката, бравшегося за любые дела, от убийства до развода. Он сам себя называл "мастером на все руки". Как он говорил мне, "в маленьком городе нельзя ограничиваться одной определенной категорией дел, не то с голоду помрешь".
Вскоре после ареста Уиллингэма к властям обратился другой заключенный, Джонни Уэбб. Он находился в той же тюрьме, что и Уиллингэм, и, по его словам, Уиллингэм признался ему: он, мол, взял "какую-то горючую жидкость, плеснул на стены и пол и поджег". Это был последний гвоздь в гроб Уиллингэма.
Однако родственники Стейси обратились к Джексону с просьбой - если возможно, избежать судебного разбирательства. Вот почему незадолго до суда присяжных Джексон сделал адвокатам Уиллингэма из ряда вон выходящее предложение: если их клиент признает свою вину, смертную казнь ему заменят пожизненным заключением.
- Я был счастлив предложить сделку, которая позволяла избегнуть смертного приговора, - вспоминал Джексон.
Не менее довольны были и адвокаты Уиллингэма, хотя они тоже считали его убийцей и не сомневались, что присяжные сочтут его виновным и он будет казнен.
- Многие думают, будто адвокаты обязаны всегда верить в невиновность своих подзащитных, но как в это верить? - рассуждал в беседе со мной Мартин. - Как правило, они преступники, и виновны по всем статьям.
Что касается Уиллингэма, добавил Мартин, "улики на сто процентов доказывали его вину. Он разлил по дому горючую жидкость, не забыл плеснуть даже под детские кроватки". По его словам, это был "классический случай поджога", поскольку "по всему дому остались следы выгоревших луж горючего - с этим не поспоришь".
Мартин и Данн настоятельно советовали Уиллингэму согласиться на сделку с правосудием, но он отказался. Адвокаты обратились за помощью к его отцу и мачехе. Мартин разложил перед ними фотографии обгоревших детей и заявил:
- Смотрите, что натворил ваш сын! Уговорите его признать вину, или его казнят.
Родители отправились на свидание в тюрьму. Отец считал, что, если Тодд невиновен, ему не следует оговаривать себя, но мачеха умоляла согласиться на сделку.
- Я была готова на все, лишь бы мой мальчик остался жив, - рассказывала она мне.
Уиллингэм остался неколебим.
- Я не стану признаваться в том, чего не делал, и уж тем более в том, будто я убил своих детей, - заявил он.
Таково было его окончательное решение.
Мартин говорил мне по этому поводу:
- Я и тогда считал, и теперь считаю это безумием.
Отказ от сделки убедил и прокуроров, и адвокатов Уиллингэма в том, что перед ними нераскаявшийся преступник.
В августе 1992 года в старом каменном здании суда в центре Корсиканы начались первые слушания. Джексон и его помощники представили целый ряд свидетелей, среди которых находились Джонни Уэбб и мать и дочь Барби. Но главным доказательством обвинения служили не показания свидетелей, а результаты научной экспертизы, проведенной Васкесом и Фоггом. Под присягой Васкес предъявил "более двадцати признаков" поджога, как он охарактеризовал этот материал.
- Можете ли вы представить суду свою версию о том, кто совершил поджог? - спросил один из прокуроров.
- Да, сэр, - отвечал Васкес. - Это мистер Уиллингэм.
Далее прокурор спросил Васкеса, какова была при этом, по его мнению, цель Уиллингэма.
- Убить девочек, - был ответ.
Защита попыталась оспорить результаты, но единственный специалист, которого адвокатам удалось разыскать, согласился с выводами обвинения. В итоге защита смогла представить единственного свидетеля - няню, иногда сидевшую с детьми Уиллингэмов: та сказала, что не может поверить в виновность отца детей. (Данн рассказывал мне, что Уиллингэм сам хотел дать показания, однако и Данн, и Мартин сочли, что это произведет плохое впечатление на присяжных.) Суд завершился в два дня.
В заключительной речи Джексон сказал, что следы, которые огонь выжег в деревянных досках пола, были доказательством вины Уиллингэма. Указывая на Библию, чудом уцелевшую в пожарище и приобщенную к уликам, Джексон перефразировал слова Иисуса из Евангелия от Матфея: "Аще кто обидит одного из малых сих, лучше бы ему привязали мельничный жернов на шею и ввергли в геенну огненную". Присяжные совещались не более часа и единодушно вынесли решение: "Виновен". Как заключил Васкес, "Огонь не лжет".
Подъезжая к тюремным воротам весной 1999 года и называя охранникам имя Камерона Тодда Уиллингэма - заключенного, с которым у нее было назначено свидание, - Элизабет Джилберт не была до конца уверена в разумности своих действий.
Ей исполнилось сорок семь лет, она жила в Хьюстоне, преподавала французский язык, писала пьесы и после развода воспитывала двоих детей. Никогда прежде ей не доводилось бывать внутри тюрьмы. За несколько недель до этого события ее друг, работавший в организации, которая выступала за отмену смертной казни, предложил Элизабет вступить в переписку с приговоренным к смерти. Джилберт согласилась и стала ждать ответа. Вскоре пришло короткое письмо от Уиллингэма. "Если Вы согласитесь ответить, я сочту за честь переписываться с Вами", - писал ей Уиллингэм и тут же спрашивал, не согласится ли Элизабет навестить его в тюрьме. Она решилась на этот визит, не вполне понимая, что ее на это толкнуло, - отчасти, возможно, свойственное писателям любопытство, отчасти подавленное настроение, овладевшее ею при вести о том, что у ее бывшего мужа диагностировали неоперабельный рак.
И вот она стоит перед обветшалым зданием тюрьмы строгого режима в Хантсвилле, штат Техас. Это место его обитатели прозвали "логовом смертников".
Посетительницу пропустили в ворота в ограде с колючей проволокой, затем она миновала полосу, освещенную прожекторами, и контрольно-пропускной пункт, где ее обыскали, а затем провели в маленькую камеру.
И вот в нескольких шагах от нее сидит человек, осужденный за убийство троих младенцев. Он был одет в белый тренировочный костюм с большими черными буквами DR на спине - так помечались обитатели камер смертников (death row). На левом предплечье у него красовалась татуировка - череп, увитый змеей. Ростом он был с добрых метр восемьдесят и на вид мускулистый, хотя ноги у него ослабли за годы неподвижной жизни.
Перегородка из плексигласа отгораживала миссис Джилберт от заключенного, и все же преподавательница французского (короткая стрижка придавала ей вид синего чулка) взирала на своего визави с беспокойством. Тюремная история Уиллингэма тоже была не слишком обнадеживающей: однажды он сцепился с другим заключенным, который обозвал его "детоубийцей", а кроме того, за семь лет пребывания в камере совершил множество нарушений дисциплины, за которые неоднократно попадал в отделение особо строгого содержания - в так называемый "застенок".
Свою гостью Уиллингэм приветствовал с изысканной вежливостью, он явно был рад ее приходу и благодарен ей. После того как ему был вынесен приговор, Стейси развернула кампанию за пересмотр дела. Она писала Энн Ричардс, тогдашнему губернатору Техаса: "Никто, кроме меня, не знает, как этот человек любил наших детей. Я полностью уверена, что он не мог совершить приписываемое ему преступление".
Однако год спустя Стейси подала на развод, и с тех пор Уиллингэма никто не навещал, только родители приезжали раз в месяц из Оклахомы. "Кроме родителей, у меня не осталось никого, кто мог бы напомнить мне, что я - человек, а не животное, каким считает меня государство", - пожаловался он как-то раз.
О жизни в камере смертника он рассказывать не захотел. "Да, это моя жизнь, - писал он затем Элизабет, - и, когда вы приходите ко мне, я пытаюсь забыть о ней". Он расспрашивал ее о работе в школе и о ее творчестве, боялся, что, будучи драматургом, она сочтет его "примитивным", и извинялся за свою невоспитанность, поскольку считал, что забыл уже, как ведут себя люди в нормальной жизни, - это вытеснили тюремные привычки.
Джилберт предложила купить ему какую-нибудь еду или питье, но Уиллингэм отказался. Позднее он писал ей: "Надеюсь, мой отказ Вас не обидел. Я не хотел, чтобы Вы заподозрили, будто мне только это и нужно от Вас".
Миссис Джилберт была предупреждена о том, что заключенные часто пытаются обмануть посетителей, внушив им ложное мнение о себе. Уиллингэм, вероятно, догадывался об этом и потому как-то сказал ей:
- Я человек простой, скрывать мне особо нечего, хотя все считают, что приговоренный к казни убийца непременно попытается втереться в доверие.
Визит продолжался два часа. После этого они продолжали переписываться. Письма Уиллингэма поражали Элизабет Джилберт. Все, что он писал, казалось ей неожиданным и удивительным. "Я научился честно говорить о своих чувствах, - писал он ей, - и не буду плести всякую чушь насчет того, что я переживаю или что думаю". Он вспоминал, что некогда пытался быть стоиком, как его отец, но "утратив трех дочек, жену и жизнь, приходится очнуться. Я научился заглядывать в себя и открываться".
Миссис Джилберт пообещала навестить его снова, и, когда спустя несколько недель она действительно явилась на свидание, заключенный был явно тронут. "Я человек, которого никто уже не признает за человеческое существо. Человек, утративший все, но еще цепляющийся за жизнь, - писал он ей после этой встречи. - Но Вы вернулись! Думаю, Вы даже не представляете себе, насколько важен был Ваш визит для меня".
Переписка продолжалась; в какой-то момент Элизабет отважилась задать вопрос о пожаре. Уиллингэм настаивал на своей невиновности и утверждал, что, если в доме действительно была разлита горючая жидкость и кто-то поджег ее, значит, настоящий убийца разгуливает на свободе. Джилберт отнюдь не была наивной - она тоже пришла к выводу, что Уиллингэм виновен. Она взяла на себя нелегкую задачу ободрять и утешать его, но вовсе не собиралась его оправдывать.
Однако в ней пробудился интерес к этому загадочному делу, и осенью того же года она наведалась в судебный архив Корсиканы, чтобы прочесть стенограмму процесса. Многие горожане еще помнили ту страшную трагедию, и даже служащий архива выразил недоумение: как можно проявлять участие к негодяю, который заживо спалил своих детей.