Музей являл собой странное место. Джиллиан называла его химерой: он состоял из соединенных в одно целое растерзанных частей других зданий, привезенных из Старого Света. Коридор в романском стиле вел в готический зал, испанская часовня расположилась рядом с домом капитула. Ник прошел по пустой аркаде, затем через дверь двадцатого века и оказался в удлиненной, тускло освещенной комнате. Стены ее были почти не видны за семью громадными гобеленами. Перед одним из них на коленях стояла молодая женщина и, подсвечивая себе чем-то вроде маленького фонарика, разглядывала нити. Над ней стая собак и людей с копьями окружили единорога, который насадил на свой рог одну из собак. Его глаза горели отчаянием.
Под ногой Ника скрипнула половица, и женщина вздрогнула.
- Доктор Сазерленд?
Вид у нее был такой, будто она сошла с черно-белой фотографии. Черные волосы, связанные сзади черной лентой, белая блузка, застегнутая до самой шеи. Единственное, что нарушало это бесцветие, - ее туфли, красной кожи, лаковые.
- Меня зовут Ник Эш. Извините за беспокойство… - Он помедлил. - Я друг Джиллиан Локхарт. - (Недоуменное выражение.) - Она работала здесь.
- Ах да. - Извиняющаяся улыбка. - Я работаю тут всего с октября. Я ее не знаю…
Судя по произношению, она была англичанкой.
- Ну да это неважно, не исключено, что вы все равно сумеете мне помочь.
Ник развернул листок и протянул ей. Он увидел, как засветились ее темные глаза.
- Мне это прислали вчера довольно таинственным образом. Я подумал, здесь кто-нибудь сможет растолковать мне, что это такое.
Она несколько секунд смотрела на картинку, губы ее беззвучно двигались.
- Пятнадцатый век. Гравюра с медной доски немецкого художника, видимо жившего в районе Верхнего Рейна. Датируется приблизительно тысяча четыреста тридцатым годом. - Она увидела недоумение на лице Ника и рассмеялась, смутившись. - Это игральная карта.
- А не должны на ней быть черви или бубны?
- Львы и медведи - это масть. - Она завела за ухо выбившуюся прядь волос. - Вообще-то, я думаю, масть называлась "хищные животные". Ранг карты соответствует числу животных на ней.
- Вы явно неплохо разбираетесь в этих вещах.
Она, снова смущаясь, пожала плечами.
- Да не очень. История искусств - факультативный курс. Я специализировалась на животной символике. А эти карты - они просто знамениты. Это практически один из первых известных нам примеров печати с медной доски.
- И кто их сделал?
- Это нам неизвестно. Большинство поделок средневековых мастеров не подписаны, и отсутствуют документы, по которым можно было бы выяснить их происхождение. Историки называют его Мастером игральных карт. Есть и другие гравюры, которые приписываются ему по стилистическому сходству, но игральные карты - это главное, что сохранилось.
- А есть и другие?
- В Европе уцелело несколько десятков. Главным образом в Париже, кажется. Колода очень необычная, в ней пять мастей вместо привычных нам четырех. Олени, птицы, цветы, люди… - Она постучала ногтем по распечатке. - И хищные звери.
Последовала неловкая пауза. Глядя на распечатку, она отошла к свету, проливающемуся из витражного окна высоко в стене. Окрашенные лучи сквозь стекло выплеснулись на ее белую блузку, оставив на ней подобие раны. Перед мысленным взором Ника возникла свирепая физиономия перед камерой. Его пробрала дрожь.
- Вы можете мне это оставить? - спросила она, с любопытством взглянув на него.
Он помедлил.
- Конечно.
- Посмотрю, может, удастся узнать еще что-нибудь, когда закончу работу. - Она кивнула на гобелен. - А сейчас вы уж извините…
- Да, конечно.
Ник вытащил визитку из бумажника; когда она брала карточку, ее пальцы коснулись его - длинные, белые, с алыми ногтями. Она прочла.
- Цифровые криминалистические реконструкции?
- Я собираю отдельные части в одно целое.
Он давно выдумал эту фразу и пользовался ею, когда хотел произвести на кого-то впечатление. Теперь ему это показалось глупым.
Выходя из музея, он снова увидел экскурсовода. Просвещать ей по-прежнему было некого - посетители так и не появились, и она стояла в комнате, глядя, как струйки дождя стекают в сад по рифленым плиткам кровли. Через ее плечо смотрела на это и каменная статуя какого-то святого.
- Ну, вы нашли доктора Сазерленд?
- Она здорово мне помогла. - Он не был уверен, так ли это на самом деле. - Но я хотел вас спросить кое о чем. Вы здесь давно работаете?
Она чуть подтянулась.
- Семнадцать лет.
- Вы знали Джиллиан Локхарт? Она здесь работала.
Ее веки под густыми тенями за стеклами очков сощурились. Она сделала вид, что изучает статую святого у него за спиной.
- Она что - ваша подружка?
- Да, была. Я… я потерял с нею связь. Просто подумал, может, вы знаете, куда она отправилась отсюда.
Экскурсовод развернулась к Нику, пристально посмотрела ему в глаза. Все семнадцать лет борьбы с невежеством и искоренения заблуждений отразились в ее обжигающем взгляде.
- Мы тоже потеряли с ней связь. Не хочу пересказывать сплетни, но, на мой взгляд, и черт с ней. Вы уж извините мой французский.
Ник попытался выдержать ее взгляд, но у него не получилось. Он не успел придумать ответ - его сотовый телефон пронзительным звоном разорвал монотонную тишину, усиленную стуком дождевых капель. Взгляд женщины вполне мог превратить его в камень. Покраснев как рак и уставившись в пол, он вытащил телефон из кармана и раскрыл его. Он даже толком не успел разглядеть номер звонившего на дисплее - сразу захлопнул его.
- Это музей. - Голос ее прозвучал, пожалуй, громче, чем звонок телефона.
- Я сейчас ухожу, - успокоил ее Ник. - Но если бы вы сказали мне, куда могла направиться Джиллиан… Если вам что-то известно.
Перспектива распрощаться с назойливым типом была слишком соблазнительна.
- Я слышала, что она подала заявление в "Стивенс Матисон". - Она посмотрела на Ника - говорит ли это ему что-нибудь. - Аукционный дом. У них демонстрационный зал на пересечении Пятнадцатой и Десятой. Уверена, мисс Локхарт - именно тот сотрудник, какой им требовался.
Ник не понял, что она имеет в виду, но спросить не отважился.
VI
Майнц, 1420 г.
- Когда Сарра увидела, что ее сын Исаак играет с Измаилом, она сказала Аврааму: "Выгони эту женщину и сына ее; ибо не наследует сын рабыни сей с сыном моим Исааком".
Голос лектора был слышен и за пределами трапезной. Я сквозь арочный дверной пролет видел его, читающего громадную Библию, которая лежала на кафедре, и ряды сидящих на скамьях монахов, молча поглощающих этот урок. Я слышал не все его слова, потому что в галерее судья выносил приговор.
- Главный вопрос, стоящий перед судом в данном деле, в деле о разделении наследства Фридриха Генсфлейша, это вопрос старшинства.
Слабое апрельское солнышко едва пробивалось в галерею. В сумрачных аркадах вокруг нас своим чередом шла монастырская жизнь. Спешили по делам послушники. Я слышал, как по коридору с грохотом катят бочку в кладовку. Но в центре двора все внимание было приковано к судье. Он сидел лицом к нам за столом перед грудой книг, в которые ни разу не заглянул. Одна его рука лежала на коленях и играла четками, другая поглаживала мех мантии, словно зверек все еще был жив.
- С одной стороны, у нас есть претензии детей покойного через его вдову Эльзу. - Он сделал движение рукой в сторону скамьи, на которой сидел я с братом Фриле, моей сестрой и ее мужем Клаусом. - Никто не подвергает сомнению тот факт, что покойный любил свою жену, дочь лавочника. И никто не оспаривает того, что, завещая немалое состояние трем своим чадам, он слушал собственное сердце.
Мой отец умер в ноябре, смерть его была неожиданной, но трагедией ни для кого не стала. Он прожил свои семьдесят лет и до конца был полон энергии. Он до последнего дня мог вытащить ремень из брюк и отхлестать горничную, которая плохо вычистила серебро. По слухам, она его так боялась, что выждала целых десять минут после того, как мой отец рухнул на пол, и лишь затем повернулась, желая узнать, почему отсрочивается избиение. Меня в тот момент в доме не было, но те, кто был, говорили мне потом, будто никогда не видели такого умиротворенного выражения на его лице.
- Но сердцем должна управлять голова, как муж управляет женой и заветы Христовы управляют церковью. - Судья перевел взгляд на другую скамью, где сидела моя единокровная сестра Патце с ее дядей и двоюродным братом. - И вот почему в данном случае мы должны рассмотреть претензии и другой стороны - дочери покойного от первой жены.
Мой брат смерил Патце взглядом, полным ненависти. Она сидела, наклонив голову, словно молилась.
- Никто не оспаривает того факта, что Эльза, вдова усопшего, - добродетельная женщина, которая горько скорбит о смерти мужа. Но лавка, даже выстроенная из камня, остается всего лишь лавкой - и не более того.
Это был вымученный каламбур, основанный на девичьей фамилии моей матери, означавшей "лавка, построенная из камня".
- И посему было бы ошибкой, если бы настоящий суд не принял во внимание происхождение его первой жены. Кто может забыть, что она была дочерью магистрата и племянницей председателя суда? Воистину старинный род. И настоящему суду известно также, что в духе служения и послушания, характеризирующих эту семью, ее дочь Патце теперь исполнилась намерения принять обет и стать невестой Христовой в монастыре Блаженной Девы Марии.
Как это ни странно, но почти то же самое я почувствовал, узнав о смерти отца. Ощущение, будто у меня отбирают то, чем я на самом деле никогда не владел. Мой брат прореагировал острее: он так сжал руки в кулаки, что ногти до крови впились в ладонь.
- В последнее время много говорилось об изменении порядков в Майнце. О том, что старые семьи, которые всегда властвовали в городе, должны разделить свое бремя с новыми людьми, ремесленниками и лавочниками. - На лице судьи появилось презрительное выражение. - Мы в этом городе всегда признавали и поддерживали порядок, установленный Господом. Но в равной мере мы защищаем малых и сирых, как предписано Христом. По этой причине суд присуждает "Хоф цум Гутенберг" с его мебелью и всем необходимым для безбедной жизни вдове Эльзе до конца ее дней. Трем ее детям от Фридриха, уважая их любовь к родителям, мы присуждаем по двадцать гульденов каждому. Остальную часть наследства по праву старшинства мы присуждаем его первенцу, самой любимой и самой добродетельной дочери Патце.
Он ударил судейским молотком по столу в подтверждение своего приговора.
Я не чувствовал злости - пока еще не чувствовал. Мне было двадцать лет, и у меня отобрали будущее. У меня впереди была целая жизнь, чтобы растить и холить мое негодование.
Мой брат Фриле был старше меня на тринадцать лет, и половина его будущего уже прошла, а потому он принял приговор ближе к сердцу.
- Чертовы воры. Эти жадные до золота евреи, которые наживаются на шлюхах и пьют кровь христианских младенцев.
В алькове галереи ярко раскрашенный святой Мартин склонялся с деревянного коня, предлагая нищему свой плащ. Я ничего не сказал. Фриле уехал из дома через год после моего рождения. В нашем случае братские узы были преградой, которая определяла расстояние между нами и не позволяла сойтись ближе.
- Они ждали тридцать лет, чтобы отомстить отцу за его женитьбу на дочери лавочника. Теперь они получили все.
Я уже был достаточно взрослым человеком и понимал, почему наша матушка столько дней проводила в доме, почему наши соседи находили повод перейти на другую сторону улицы, если сталкивались с ней. И я спрашивал себя, почему отец женился на ней. Все его поступки в жизни определялись соображениями личной выгоды, а этот, единственный, не принес ему никакой пользы.
Лицо Фриле горело от бессильной ярости. Я боялся, как бы он не стащил святого Мартина с лошади и не раскурочил его на части ударом об пол.
- Мать будет вполне обеспечена. А об Эльзе позаботится ее муж. Я худо-бедно заработал себе имя в коммерческих кругах, где способности человека ценятся больше, нежели его наследство. А ты… - Он посмотрел на меня с притворным сочувствием, прикидывая, наверное, не найдет ли во мне союзника в той войне, которую уже начал планировать. - У тебя нет ни состояния, ни ремесла, ни положения. Что ты собираешься делать?
Я был сыном своего отца - по крайней мере, уж это-то я от него унаследовал. Я знал, что мне нравится больше всего.
- Я стану ювелиром.
VII
Нью-Йорк
Поезд линии "А" грохотал по туннелю где-то под Гарлемом. Свет из вагона выхватывал пыльные кабели и ржавые трубы на стенах. Ник прижал голову к исцарапанному стеклу и закрыл глаза.
Джиллиан была единственным человеком, с которым он познакомился в вагоне, возможно, единственным, с кем мог бы познакомиться. В середине дня в электричке Метро-Норт из Нью-Хейвена не было никого, кроме нескольких детишек из частной школы и семьи, направляющейся в город - в театр. Она села в Гринвиче и, хотя вагон был практически пуст, уселась прямо напротив него. Он избегал ее взгляда (истинный ньюйоркец), сосредоточенно вглядывался в экран ноутбука у него на коленях. Но Джиллиан была не из тех, кто легко сдается.
- Вы знали, что "коммьютер" происходит от латинского слова commutare? Которое означает "полностью измениться"?
Пристальный взгляд. Ник отрицательно покачал головой и уставился на экран.
- Есть в этом некоторая ирония.
Ник уклончиво хмыкнул. Но это ее не остановило.
- На самом деле если вы коммьютер, то никогда ничего не меняется. Вы в одно и то же время садитесь в один и тот же поезд, сидите против одних и тех же людей, которые ездят на одну и ту же работу. Потом возвращаетесь домой в тот же дом, к той же жене и тем же детям, к той же ипотеке и тому же пенсионному плану. - Она выглянула в окно - там мелькала чересполосица пригородного ландшафта. - Я вот говорю, эти места - Рай, Нью-Рошель, Гаррисон… Они разве существуют? Вы встречали когда-нибудь местных жителей?
Ник смутно помнил, как мальчишкой был в парке аттракционов в Райе.
- Людей я там видел, но были ли они местные…
Она, словно ребенок, заелозила на сиденье.
- А вы знаете, что по-настоящему коммьютирует?
- Смертный приговор?
Она засияла.
- Точно. Да, кстати, меня зовут Джиллиан. - Она с преувеличенной официальностью протянула руку.
Как он узнал позднее, все в Джиллиан было преувеличенным - этакий небрежный способ сообщить о ее иронической отстраненности. А еще позднее он понял, что это был ее способ самозащиты.
- Вы, наверное…
- Ник. - Он неловко протянул пятерню над крышкой ноутбука, и они обменялись рукопожатием.
Она не была красива на манер "Мэйбелин": на подбородке чересчур глубокая ямочка, руки слишком длинные, каштановые волосы тусклые. Похоже, она была из тех женщин, которые пренебрегают косметикой. Но таилось в ней нечто, приковывающее взгляд, - энергия или аура, то, что притягивает к себе.
- Я не коммьютер, - добавил он, чувствуя необходимость оправдаться.
Она развернулась и пересела на место рядом с ним.
- Где вы работаете?
Ник закрыл крышку ноутбука, потом неловко рассмеялся. Оглянулся, не зная, куда бы ему посмотреть, потом его взгляд встретился с ее взглядом. Зеленые озорные глаза без всякого смущения смотрели на него.
- Вы мне поверите, если я скажу, что у меня секретная работа?
Она закатила глаза, на лице у нее появилось выражение типа "не морочь мне голову", которое перешло в восторженный писк, когда она поняла, что он говорит серьезно.
- Правда? Вы шпион?
- Не то чтобы шпион. - Он откашлялся. - Так, собираю отдельные части в одно целое…
Колеса заскрежетали, когда поезд метро начал тормозить на станции "Четырнадцатая улица".
Ник двинулся по улице за толпой коммьютеров. Снова шел дождь, струйки стекали по ступеням, а потому он чувствовал себя как лосось, идущий на нерест. Когда он добрался до аукционного демонстрационного зала в двух кварталах, то уже промок до нитки. Хорошо хоть надел плотное пальто. Похоже, он был единственным человеком в здании, пострадавшим от дождя. Он видел вокруг идеально отглаженные, безукоризненные рубашки, словно эти люди обитали в мире, где всегда светило солнце и температура не опускалась ниже двадцати одного градуса по Цельсию. Отполированный мир стекла, стали и мрамора, если судить по холлу. Жесткий мир. Он казался таким не похожим на мир Джиллиан.
- Чем могу вам помочь, сэр?
Администратор был молодым человеком с растрепанными волосами и в очках без оправы. Его английский сдабривался сильным европейским акцентом. Улыбка молодого человека, казалось, говорила, что у него есть дела и поважнее, чем общение с Ником.
- Я пытаюсь найти моего друга - Джиллиан Локхарт. Мне сказали, что она, возможно, работает здесь.
- Подождите, пожалуйста, я проверю.
Он принялся стучать по клавиатуре компьютера у него на столе.
- Мисс Джиллиан Локхарт. В нашем отделе манускриптов и печатных материалов позднего Средневековья. - Еще несколько ударов по клавиатуре. - Она работает в нашем Парижском отделении.
- А номер телефона у нее там есть?
- Я могу вам дать номер телефона демонстрационного зала. - Он взял ручку и, постукивая запонками по столу, принялся писать номер телефона на задней стороне визитки. - Вы, конечно, знаете, что для международного звонка вам нужно набрать ноль одиннадцать.
Ник бросил взгляд на ряд часов, которые, словно трофеи, висели за спиной администратора. Четыре часа в Нью-Йорке, десять в Париже.
- Наверное, они сейчас уже закрылись.
Еще несколько ударов по клавиатуре.
- Возможно, вам повезло. У них сегодня вечерняя продажа. Манускрипт герцога де Бери - на него очень большой спрос. Я думаю, мисс Локхарт должна быть там.
Ник направился в кофейню на другой стороне улицы. Его сотовый был выключен - еще в музее. Он включил его и набрал номер, написанный на карточке.
- Стивенс Матисон, bonsoir. - Голос женский, но не Джиллиан.
- Bonjour. - Нет, не так. - Прошу прощения, могу я поговорить с Джиллиан Локхарт?
- Moment, s’il vous plait.
Вместо женского голоса зазвучал концерт Вивальди. Ник старался не думать, сколько ему стоит каждая нота. Что он скажет Джиллиан? С чего начать?