Он и "подсадил" ее на клофелин. Изредка выводил на "упакованного" клиента. Звонил всегда с разных телефонов, чаще из автоматов. Но если с мобильного, то наверняка с краденой "однодневки". В следующий раз высвечивался другой номер. Ни адреса, ни с кем общается, не знала. Зато сообразила, что добром не кончится. Могла бы, сорвалась. Увы! Документы: паспорт, регистрацию, – всё отобрал. Деньгами, правда, делился. Принцип заинтересованности понимал правильно. В конце ноября вызвал к метро "Лоськово". Подвел к ресторану "Ботик Петра". Объяснил, где сидят "клиенты". Всунул продолговатый пузырёк. Панца увидела, что средство незнакомое. Испугалась. Попыталась отказаться. Но Павел успокоил, что-де просто хочет подшутить. Мол, это вроде пургена. Сделаешь, сказал, и, считай, в расчете. Тут же верну документы. На вопрос, сколько сыпать, махнул: Сыпь всё! Все равно детская доза. Не поверила, конечно. Но что оставалось?
Когда выбежала из ресторана, пошла к условленному месту, где он ждал.
– Сделала?
– Да.
А у самой сердце упало. По закаменевшему лицу его поняла, что сделала страшное. Тут же вернул документы, ещё денег добавил и потребовал, чтоб немедленно с концами сматывалась из Москвы. В тот же вечер уехала к матери в Мелитополь. А потом время прошло, заработанные "бабки" рассосались. А новых в Мелитополе не заработаешь.
– Думала, раз за месяц ништяк, тишина, так, может, и проскочило! – Оксана разрыдалась.
По знаку Матусёнка заждавшиеся милиционеры вывели безучастную Панца.
Сыщики удручённо переглянулись. Вроде, вот она, удача. Задержали отравительницу, добились признательных показаний. Казалось, достигли цели. Но удача – штука переменчивая. Как выглянула ниоткуда, так и улизнула, показав язык.
Получается, ничего не достигли. На свободе оставался организатор преступления. Энергичный, изобретательный. Скорее всего, действующий не в одиночку. Ведь, со слов Панца, в ресторан "Ботик Петра" он не заходил. Но место, где сидят клиенты, подручной указал точно. Стало быть, информацию получил от другого – наводчика. К тому же, имеющий доступ к нейролептикам. И уже опробовавший их в деле. А значит, чрезвычайно опасный. Да и Панца наверняка не единственная проститутка, вовлеченная им в преступный круг.
Розыск по сути надо было начинать сначала. Но уже не силами двоих, пусть и энергичных оперативников. Необходимо было срочно начинать расширенный поиск в масштабах города. Как пошутил Стремянный: отбросив удочки, начать тралить рыболовной сетью, держа в уме динамит.
* * *
Первым делом Стремянный подъехал к Батанову.
Коротко постучав, вошел в кабинет.
Из-за раскрытой двери сейфа выглянуло помятое лицо начальника уголовного розыска. "С перепою. Да и не со свежего перепою", – неприязненно определил Стремянный.
– Чего у тебя? – буркнул Батанов.
– Коля, по делу об отравлении необходимо срочно создать оперативно-следственную группу в масштабах города, – Стремянный протянул подготовленные обоснование и план работы.
– Может, и надо, – перелистав план, без энтузиазма согласился Батанов. – А, пожалуй, что и не надо. С чем я приду на Петровку? То, что отравление – дело рук банды, – пока только твоё предположение. И мне скажут: отравили на твоей территории, ты и раскрывай, а не перекладывай с больной головы на здоровую. Еще и впиндюрят за такую инициативу. А мне всего ничего до пенсии, – пожаловался вдруг он. – Да и вообще, ты главное дело сделал, – появилась "железная" подозреваемая, разосланы ориентировки. Теперь никто не упрекнет, будто проворонили. А окажется банда, так тоже ничего. На каком-то эпизоде наследят, да и попадутся. Тогда всё разом и навесим. Все они рано или поздно попадаются.
Кажется, простое соображение, что между "рано" и "поздно" зазор из новых человеческих жертв, начальником угро во внимание не принималось.
– Тогда я сам съезжу в ГУВД, – пригрозил Стремянный.
– Ну, если некуда девать время, – Батанов вожделенно скосился на сейф, в котором стояла невидимая от двери початая бутылка с налитым стаканом и закуской – куском ржаного хлеба с селедочкой иваси, присыпанной укропчиком. От нетерпения его аж передёрнуло.
Начальник криминальной милиции Москвы, с которым Стремянный был хорошо знаком, выслушал его терпеливо, покивал, а затем выдал полной мерой. Если уж подался в адвокаты, так и защищай преступников. А ловить их – дело оперативников. У которых и без того работы невпроворот. Не надо придумывать несуществующие банды. С реальными – то разобраться не успеваем. А вообще всегда рад видеть.
Смягчая тон, он приобнял Стремянного и ласково принялся теснить к выходу.
Стремянный, обескураженный, вышел на Петровку. Из нежнолимонного "Опелька", припаркованного напротив, выскочил Матусёнок. Не имея терпения дождаться, сам побежал через дорогу. Распахнутые полы кожаного пальто развевались на ветру.
– Что, Евгений Геннадьевич?! – закричал он издалека.
– Паникёры мы с тобой, оказывается. В глазах со страху множится, – процедил Стремянный.
– Так и думал, – Матусёнок робко заглянул в лицо наставнику.
– Евгений Геннадьевич, мне Батанов новые материалы подкинул. Говорит, людей не хватает. Скоро и вовсе от вас заберёт, – тоскливо предположил он.
10
В середине января Москва встревожено загудела. В течение недели в разных районах города, в лесопарковых зонах, были обнаружены три мужских тела со следами ограбления. На следующей неделе – ещё четыре. Во всех случаях, по заключению экспертизы, смерть наступила от передозировки азалептином. Столица наполнилась слухами о таинственных таксистах – убийцах.
Гулевский связался со Стремянным.
– Увы! Мы с тобой оказались правы! – Женя был переполнен эмоциями. – Похоже, смерть ребят была пробой пера. А теперь отравления поставили на поток. Это притом, что главная и единственная, как было объявлено, отравительница, давно пребывает в следственном изоляторе. Пресс-служба ГУВД поначалу пыталась затихарить прокол, будто ничего серьезного. Но в интернете кипеш подняли, так что заболтать не получилось. Мэр Москвы объявил, что берёт дело под контроль. После этого зашевелилась Петровка, – созрели-таки создать оперативно-следственную группу. Где они раньше были?!
Стремянный гремел негодованием, но на самом деле испытывал необыкновенное воодушевление. Начальник криминальной милиции, еще недавно язвительный, ознакомившись с ходом расследования по факту двух первых отравлений, пригласил Стремянного и предложил включиться в работу. "Негласно, конечно. Буквально в качестве консультанта".
* * *
То, что новость о дерзких отравителях с быстротой пожара распространилась по Москве, Гулевский понял тем же вечером. Позвонил телефон, и он услышал тёплый голос Беаты. Они так и не виделись с той единственной встречи.
– Илюша, открыла газету, наткнулась на криминальную хронику. Это ужасно. Если б хоть могла тебе помочь…
От сострадающего ее голоса Гулевского обдало жаром.
– Я хочу тебя видеть, – выпалил он.
На том конце повисла пауза.
– Вообще-то я на концерте. Позвонила в антракте…
– Понимаю, – уныло протянул Гулевский.
– Ладно, диктуй адрес, – решилась вдруг Беата. – Все равно во втором действии пятая симфония Шостаковича, а я главным образом на Бетховена пришла. Помнишь, третий концерт?
– А я должен помнить?
– Да я ж тебя на него в филармонию водила!
– Это не там, где я заснул в буфете?
– Господи! И на кого я столько сил потратила, – Беата засмеялась.
– Так что, записываю?!
Гулевский забегал по квартире. Вдруг обнаружилось, что она замусорена и загажена. И напитки почти иссякли, и из еды разве что остатки, сохранившиеся на дне Олиных кастрюлек.
Суетясь, схватился за веник. И в какой-то момент обнаружил себя напевающим. Стало быть, на пепелище начала пробиваться жизнь. Он даже оглянулся воровато на фотографию сына, будто совершил непристойность.
Вновь зазвонил телефон.
– Извини, – услышал он виноватый голос Беаты. – У меня, оказывается, Аришка приболела. И надо быть возле неё. Мчусь домой. Мне очень жаль.
– Что ж, не судьба, – Гулевский разом обмяк. Радостное состояние вмиг улетучилось. Нездоровье взрослой дочери, из-за которого отменялось свидание, он воспринял как неловкий предлог.
Беата уловила его разочарование.
– Илюша, я в самом деле должна быть возле дочи.
* * *
Телевизор, втиснутый в шкаф меж учебников и кафедральных материалов, внезапно вскипел, – началась реклама. Гулевский убрал громкость. И сразу расслышал саднящие звуки со двора Академии. Будто лезвием ножа скребли по сковородке. Он поднялся из-за рабочего стола, потянулся, подошел к окну. В преддверии февраля вновь завьюжило. Десяток снятых с занятий слушателей в ватниках, надетых поверх формы, фанерными лопатами счищали снег с асфальта. Это был Сизифов труд. Мело непрестанно. Пятнышко асфальта обнажалось под лопатой и тут же затушевывалось. Да и сами "дворники", лениво цеплявшие снежок, всё больше походили на снеговиков. К тому же ветер выхватывал снег с верхушек сугробов и вновь разносил по плацу. Среди "дворников" заметил нахохлившегося начальника ХОЗУ. Вероятно, ждут кого-то из начальства.
Внезапно, будто переключили скорость, – лопаты замелькали в энергичных руках. Гулевский перевёл опытный взгляд на проходную и – точно: во двор в ладной генеральской форме и папахе вошел начальник Академии. По сведением Гулевского, Резуна прямо из дома вызвали к министру.
Краем сознания Гулевский удивился тому, что подъехал Резун не к центральному входу, а к КПП-2. Загадка, впрочем, разрешилась тут же. Резун не пошел через двор к главному зданию, а, поощрительно кивнув вытянувшемуся начальнику ХОЗУ, свернул к боковому, учебному корпусу, с пятого этажа которого на него смотрел Гулевский. Шёл Резун упруго, едва не вприпрыжку, будто гордясь перед слушателями собственной статью, даже ловко перепрыгнул через сугроб, – похоже, аудиенция у министра оказалась удачной.
Звук в телевизоре резко просел и сменился на стертые, деловитоозабоченные интонации, – стало быть, реклама на третьем канале закончилась и пошла криминальная хроника. Началась она с того, что больше всего будоражило Москву, – с расследования серии смертельных отравлений, совершенной бандой "таксистов".
С сообщением о задержании преступников выступал руководитель межрайонного следственного отдела следственного управления по Северо-Западному округу Москвы Мелешенко. То ли Мелешенко под грузом забот подтянулся, а скорее оператор оказался мастером своего дела, но на место сытой тучности, что запомнилась Гулевскому, пришла дородная, бодрая упитанность.
Мелешенко опасливо косился на суетливого репортёра, микрофон в руке которого мелькал и крутился, будто лассо у мустангёра.
– Как удалось выйти на банду? – задал первый вопрос интервьюер.
– С первого же, ноябрьского случая двойного отравления началась активная работа по раскрытию преступления, – Мелешенко раздраженно отодвинул микрофон, который ему подсунули едва не в зубы. – Отрабатывалось несколько версий, одна из которых постепенно стала основной, – что преступления совершаются мобильной передвижной группой, заманивающей жертвы в салоны машин.
В кабинет вошел Резун, пожал руку Гулевскому, встал рядом перед экраном.
– А кто именно об этом догадался? Ведь первые-то жертвы были убиты без помощи автотранспорта, – репортер неловко чиркнул микрофоном по скуле следователя. Мелешенко привычной рукой загородился. Оправил очочки.
– Я думаю, авторство здесь второстепенно, – значительно произнес он. – Главное, что грамотно организованная оперативноследственная работа позволила относительно быстро выйти на след банды и предотвратить новые, дерзкие убийства. Уже сейчас арестованы семь человек. Не все случаи заканчивались смертельным исходом. Преступники не брезговали и ограблениями с помощью клофелина. Поэтому в газетах и в интернете размещены фото арестованных. (За спиной диктора "наплывом" появились фотографии). – Всякого, кто узнал кого-либо, просьба позвонить по указанным телефонам. Со своей стороны заверяю…
Гулевский выключил телевизор.
– Вот видишь, а ты, неблагодарный, на наше доблестное следствие грешил. Оказывается, неусыпно бдели, – Резун, бывший в курсе, как волокитилось дело по убийству, хмыкнул. – Ничего, пусть потрендит. Главное – что возмездие свершилось. Они ведь признали убийство Кости?
Гулевский утвердительно кивнул.
– Вот я и говорю: лучше ли, хуже работаем, а возмездие неотвратимо.
Пригляделся к мрачному Гулевскому.
– Хотя, конечно, что тебе с того…
Он вытащил из-под мышки черную, бархатистой кожи папку, расстегнул пуговку. – Я только что от министра. С первого марта, как ты знаешь, вступает в действие Закон о полиции. Министр предложил ученым Академии дать научную оценку реформе МВД и Закону. Так сказать, задать тон для общественного обсуждения.
– Дать-задать. Одобрям-с, что ли?
– Оценить, – аккуратно подправил Резун. – Текст в целом подготовлен. Твоя подпись первая. А потом уж моя. Сам министр предложил в таком порядке. Да и правильно. В науке я против тебя существо насекомое, все равно что плотник супротив столяра.
Резун натужно хохотнул. Протянул файл. Гулевский неохотно принял его, пробежал по косой.
– Что думаешь? – аккуратно полюбопытствовал Резун.
– Знаешь, – Гулевский отбросил файл, вновь отошел к окну. Начальник ХОЗУ и "дворники" исчезли как не бывало. Плац опять завьюжило. – У меня вчера Катя Потапенко по плану командировок ездила в ГУБЭП Москвы: просмотреть аналитику, последние разработки. Ей ничего не смогли показать. Всё экономическое управление выведено за штат. При ней раздавались звонки, люди говорили о "живых" фактах хищений, вымогательств взяток. Дежурный записывал и отвечал, что выслать некого, – реформируемся, видите ли. Воруй – не хочу.
– Ну, это издержки.
– Да вся эта реформа – сплошные издержки!
Резун опустился на стул, снял папаху, принялся озабоченно отирать изнутри.
– И ведь до чего резво стартовали! – Гулевский залез в стол, выдернул листок с каракулями, потряс. – Это мне слушатели надиктовали. Расценки по должностям, кто сколько должен заплатить за переаттестацию мента в полицая. Каков уровень абсурдизма? Реформу для очищения МВД от коррупции осуществляют те самые коррумпанты, от кого надо очищаться! – он в сердцах прищелкнул беззащитный файлик. – Крепкие руководители будут в полиции.
Резун уныло вздохнул:
– Ты так горячишься, будто от переименования этого что-то изменится.
– Да если б тем ограничилось! Так вот дулюшки – не для того затевалось. На деле – то – непаханое поле для воровства. Сейчас начнутся переименования по всем структурам. Значит, новые вывески. Удостоверения менять. Деньги? А то! Дальше – пока не говорится вслух, но понятно же, что под полицию захотят новую форму, с чистого, так сказать, листа. Это уж не деньги – деньжищи. Распил! Да не ножовкой. Циркулярная пила потребуется.
Резун кашлянул.
– Но и это лишь вершина айсберга! – Гулевский, если его прорывало, быстро доводил себя до точки кипения. – Тебе известно, что ФСИН (прим. – Федеральная служба исполнения наказаний) тоже под реформу подсуетилась, – пробивается предложение заменить колонии тюрьмами. А чего? Обновляться так обновляться. Только почему-то забыли, что по России около миллиона человек сидят и еще миллион их охраняет! И чтоб в средней полосе колонии переделать в тюрьмы, на одного человека потребуется по 300 тысяч рубликов, а на Севере, скажем, в Архангельске, – аж по 2 миллиона. Я понимаю, что у тех, кто придумывал, слюна на бюджет текла, но кто-нибудь эти цифры перемножил?! А хочешь, по другим службам пройдем?!
Дверь приоткрылась и закрылась вновь. Это Арлетта. По просьбе самого Гулевского, она делала так, когда раскатистый его голос выплескивался в кафедральные коридоры.
– Выговорился? – Резун отер короткую шею. – Тебя послушать, ты один всё понимаешь. Только что теперь обсуждать, если на контроле у президента?
– Во-во, – медвежья реформа, – Гулевский припомнил усмешку Машевича. – По-моему, нашего благонамеренного душку-президента умышленно подставили.
– Бог с ней, с реформой. Не первая и не последняя. По поводу закона о полиции хотя бы не возражаешь?
– Увы! И по поводу закона возражаю, о чём, кстати, еще осенью написал докладную в президентскую администрацию, – не отступился упрямый профессор. – Нет там никаких содержательных перемен. Весь пар в свисток ушел – в новое название. К тому же никому в голову не пришло, что полицейский на Западе – это особый статус, оговоренный в конвенциях. Совсем иные права и обязанности. И нашего полицая на международном уровне могут вовсе за такового не признать. И все подписанные соглашения о сотрудничестве дезавуируются. Хочешь по пунктам докажу?
– Только не сейчас, – уклонился Резун. Вернул файл в папку. – Хорошо, сделаем иначе. Раз есть сомнения, вынесем отдельным вопросом на международную конференцию, что ты проводишь в марте. Проговорим, дадим независимую оценку. А по итогам и подпишем, приложив протокол разногласий.
Гулевский усмехнулся.
– Чжоу Эньлая в конце двадцатого века попросили оценить итоги Великой французской революции. Знаешь, что ответил? – спросил он.
Резун заинтересованно встрепенулся. Умение Гулевского повернуть разговор в неожиданную плоскость, и с помощью этого выверта показать проблему совсем под иным углом, поражало его еще с адъюнктских времен.
– Ну-ну?
– Отказался оценить. Слишком мало, говорит, прошло времени. А мы норовим по закону, даже в действие не вступившему, в кальке, можно сказать, уже итоги подводить. Хотя если навскидку…
– Профанация? – без труда догадался Резун. – До чего ж с тобой бывает трудно, Илья Викторович. И слова-то всегда правильные. И логика безупречная. Не человек, а чревовещатель. Только есть еще человеческий фактор. Министру сейчас очень непросто. Попросил нашей поддержки. И чем ответим?.. Ладно, – вроде как решился он.