Из общих денег Слава оплатил решающую схватку с зеленым змием и Петра, и Коли. Через полгода Муравьев принялся за старое. А Коростылева и убили закодированным, он потом сам повторил процедуру. Коля вообще не бывал либо со всеми вместе, либо сам по себе. Когда Петр угомонился с возлияниями, Муравьев начал подзуживать Виктора. Дескать, с нами, младшими партнерами, не считаются, нам не со всякой сделки перепадает и тому подобное. Призывал к бунту, свержению Славы, разделу предприятия. Этот парень был носителем смуты, даже не носителем, а распространителем. Он остро болел и заражал окружающих. Коля Муравьев хлебал ведрами, его терпели. Ему словно удовольствие доставляло, что с ним возятся, предлагают лечиться, уговаривают не губить себя и дело. Продержались еще полгода, потому что Виктор назло Петру и Славе перескакивал на сторону Коли, как только речь заходила об избавлении от этого подарочка безобразницы-судьбы. Муравьев внешне был сибаритом: полный, розовый, самодовольный, отмытый до блеска. А внутренне он был безвольным слабаком и трусом. Из тех, о ком шушукаются: "Мухи не обидит". Значит, обидит себя, да еще как. И когда Петр и Слава, спровадив Виктора с очередной подругой в Прагу, объявили Коле, что надо выметаться, сопротивления сотрясатель артельных основ не оказал. Потребовал назад долю. Ему ее отдали, даже не вычтя нанесенный пьяным усердием ущерб. Больше его никто не видел и о нем не слышал.
- С какой стати я должен был под него подлаживаться? - длил какой-то давний спор Слава. - С чего было на меня дуться? Если я внес больше, значит, мне положен костюм с галстуком, а Кольке синий сатиновый халат. Не к станку же поставили. Руководить. Только не в офисе, а в цехе. Я тоже не секретутку в конторе обольщал. Я в поте лица…
- Ивнев, не тяните резину, оставьте своих Муравьева с секретуткой в покое, - велел Балков. - Или вы кого-то из них в убийцы прочите?
- Я уже любого готов прочить. Я домой не могу вернуться. Как представлю, что надо по подъезду идти, мурашки по коже.
- Да, подъезд, будь он неладен… Ивнев, что-нибудь посущественнее есть?
- Есть, - дрогнул голосом и, возможно, не только им Слава. - Последние месяцев пять нам угрожали по телефону. Я поэтому и скрывался. Витьке тоже советовал, но он послал меня. Ему бы только по соседкам шастать. Мы ведь не в курсе были, что наш Петр кое-что у Веры позаимствовал. Когда после его смерти все открылось, Витек решил: Веркины дружки разобрались.
- Вот оно как, - протянул Измайлов, будто заявление Славы его обрадовало. - Давайте-ка поподробнее, Ивнев.
- Сначала мужик звонил в офис. Культурно просил меня, Петра или Виктора. Стоило секретарше передать трубку, как этот шизик хрипел, причем натужно, нарочно хрипел: "Скоро тебя убьют". И все. А буквально за неделю до смерти Петра он достал меня и Виктора дома.
- Коростылеву домой звонили?
- Нет, он бы не утаил.
- Вашей матери звонили?
- Нет, говорю же, только сюда, однажды и недавно.
- Кстати, Ивнев, а кто так ловко подобрал вам с братом квартиры именно в этом доме?
- Петр. Он, когда у Веры отирался, навел справки и мосты. И сразу предупредил, что гостем будет редким из-за брошенной бабы. Собственно, впервые за полгода и рискнул.
- Ладно, не будем отвлекаться. Кроме: "Скоро тебя убьют", ничего не произносилось?
- Ни звука.
- Всем троим одно и то же? - Да.
- Убью или убьют?
- Убьют.
- Как насчет конкурентов? Фирм по изготовлению дверей и решеток, подобных вашей, хоть пруд пруди. И пруд этот тихий. Зато магазинчики даром не даются.
- Какое там даром, вы же не дети. Все о’кей с магазином.
- Обиженные, на камни брошенные клиенты и партнеры имеются, Ивнев?
- Партнеров нет, мы люди честные, с репутацией. Как от Кольки избавились, так пять лет без проблем. А капризные клиенты вытягивают жилы и выматывают душу до победного. Пока не добьются за свои кутарки небывалого качества, не отвяжутся. Вроде всем угодили. Может, не сразу, но всем.
- Скажите, Ивнев, когда вы в первый раз услышали угрозу, что вы подумали?
- Псих, подумал. Мы с Петром и Витей уже перебирали и конкурентов, и партнеров, и заказчиков. Даже замужних баб. Одного знакомого рогоносец на железный забор, как простынку, вывесил. Месяц реанимации. Да личных врагов припоминали.
- И что с последним фактом?.
- Никого, кто бы стал стучать по башке тяжелым предметом.
- Судя по всему, вы действительно должны быть третьим трупом, Ивнев, - окрылил Славу Сергей Балков. - Может, использовать вас в качестве наживки?
- Спятили? - взвизгнул Ивнев.
- Успокойтесь, - разрешил Измайлов со смешком. - Надо полагать, Нора не скроет от нас, когда вы пришли к ней в день убийства Коростылева и где были во время убийства Артемьева? И найдется кто-нибудь, сидевший с вами рядом в субботу с одиннадцати до трех?
- Разумеется.
- Тогда поведайте лучше, как Коростылев и Артемьев реагировали на звонки.
Петр не скрывал испуга за бравадой, подобно Виктору. Он был близок к помешательству. Как-то довел ребят до кондрашки, зашептав во время обеда в ресторане:
- Я просек, что происходит.
Они приготовились к чему-либо особенно мерзопакостному. Но Петру просто втемяшилось в голову, что это колдовство. Им внушат мысль о неизбежности ранней смерти, подавят волю к жизни и доведут до самоубийства. Или они от отчаяния заболеют раком. Или, издерганные, невнимательные, попадут в аварию. Это неведомая женщина ведьмачит, изводит, мучит. Коростылев запел заунывную старинную балладу о монастырской благодати, местах, незагаженных потому, что нас там нет, не было и не будет, о мизерности человеческих потребностей. Однако за прибылями Петр почему-то стал следить еще пристальнее, чем раньше.
- А кодирование на мозгах основательно отражается, - сказал тогда Славе Виктор.
Сам он, казалось, не слишком волновался. Доказывал: убивать их не за что. Приводил на истасканных поводках облезлые примеры: люди такое творят, и сходит им, живы. Говорил, что жестокий шутник вот-вот объявится и тогда получит в рыло от него, Виктора, персонально.
- Завистник какой-нибудь полоумный балуется. Сколько их сейчас, разорившихся неудачников.
Пожалуй, только когда позвонили домой, он выглядел жалковатым.
Ивнева поиспытывали на прочность еще немного, причем Юрьев почти не участвовал в экзекуции. Зато Сергей Балков приоткрылся мне с новой стороны. Он мог задавать один и тот же вопрос десятки раз, оставлять и вновь к нему возвращаться. Он словно поджаривал собеседника на медленном огне, размягчая полностью. Измайлов был другим. Он включал свой огонек на максимум, и блюдо его допросной кулинарии при крепкой корочке было сырым внутри. Создавалось впечатление, что именно этот, упорно не поддающийся тепловой обработке участок и интересует Измайлова больше всего. В общем, мне бы не хотелось оказаться объектом приложения их профессионализма. Куда приятней болтать с ними о любви, чем о ненависти. Я зашевелилась перед финалом. Сейчас Славу заметут. А мне его нисколько не жалко. Наверное, потому, что он с наслаждением лил на меня помои.
- Значит, так, Ивнев, - веско сказал Измайлов, - попрячься у Норы ко взаимному удовольствию до моего отбоя, целее будешь.
Измайлов даровал отдых записывающе-воспроизводящему японскому устройству и снова пересел ко мне на диван.
- Поделишься впечатлениями, соседка?
- Нет, - зашипела я. - Перед тобой выгибался убийца, а ты его спровадил к Норе.
- Тем лучше, сам себя не пришьет.
- А Нору? Измайлов, если с ней произойдет нечто ужасное, это будет на твоей совести.
- Нора девушка загадочная. Но, Поленька, почему ты записала Ивнева в убийцы? На его месте любой и менее порочный давно бы для разминки уничтожил Нориных такс. А этот ничего, воздерживается.
- Ты ставишь на его невиновность? Вдруг ты все-таки ошибаешься, ясновидец, и он сбежит?
- Я не ошибаюсь. Но даже в этом случае не рискую. За ним присмотрят. Кстати, у него алиби на время обоих убийств.
- Да он что угодно организует. Вспомни, как он на кладбище совещался по кустам с какими-то типами. Он такую околесицу нес про анонимные звонки с угрозами.
- Это поддается проверке.
- Каким образом? Наверняка нанятый им звонить за стакан артист обходился без искрометных импровизаций.
- Нанятый артист - это замечательно, Поля. Боюсь только, что его не было. Давай подождем результатов труда Юрьева и Балкова. А ты пока расслабься и перестань меня ругать. Вина хочешь?
- Хочу. Знаешь, когда долго говорят про алкоголиков и алкоголь, почему-то начинает влечь к рюмке.
- Никто бы не признался. А что начинает?
- Влечь.
- Настаиваешь?
- Настаиваю.
- Тогда доставай "Ркацители".
Вино Измайлов выбрал терпкое, настоящее грузинское. Наверное, какой-то дружеский привет от юности. Но мне было зябко. И тоскливо.
- Ты не простудилась? - спросил он.
- Нет. Вспомнила ту пару из анонимного кабинета. Чем у них кончилось?
- Вспомнила? Погрустила? И снова забудь.
- Погрей меня еще немножко, Измайлов, не возись.
- Куда уж мне в гипсе…
- Полковник Измайлов!
- Погрею, всего лишь погрею, сколько разрешишь.
16
Утром я встала, взглянула в зеркало и обнаружила, что даже бигуди у меня в волосах топорщатся как-то воинственно. Да, пришел день завоевания полковника, и моя виктория нетерпеливо ждала меня на втором этаже, будто подружка возле кинотеатра. Оружие я предпочла проверенное и безотказное - домашний торт. Это старое, привычное, надежное ружье при наличии пистолетов и автоматов, то бишь фабричных кондитерских изысков с кремовыми букетами. Я в своей худшей манере перед ответственным мероприятием явно перебегала по асфальтовой спортивной тропе и поэтому сразу договорилась с ногами: если они споткнутся в ходе доставки торта Измайлову, не получить им больше благородной тренировочной нагрузки никогда. Таким образом, остался сущий пустяк - испечь нечто необыкновенное. А поскольку оно без персиков из компота таковым не получается, я порысила в магазин. На обратном пути меня подкараулило первое разочарование в виде прогуливающейся вдоль дома Анны Ивановны. Встречи с этой мегерой были не к добру. А когда она впервые за год ко мне обратилась, я и вовсе растерялась.
- У тебя слесарь недавно два дня краны чинил, - сообщила она мне.
Я молча кивнула.
- Качественно сделал?
Я опять молча кивнула.
- А мне, сучонок, вчера сменил везде прокладки, а вода, как капала в раковины, так и капает. Ну, может, чуток пореже. Скажи, гад.
"Простительнее изменить мужу, чем стилю", - любит повторять неполадившая почему-то с Измайловым Настя. И я в третий раз молча кивнула. Тут из своего подъезда на белый свет выволокся незадачливый сантехнический Айболит.
- Постой-ка, голубь, я тебя с шести часов дожидаюсь, - рявкнула Анна Ивановна и стремительно двинулась на него.
Помочь голубю было невозможно. Сцена расправы меня не привлекала, поэтому я быстренько юркнула в раскрытую дверь.
Есть люди, которые совсем не ошибаются в повседневности. Зато в ситуациях жизненно для них важных могут переусердствовать и напортачить. А я при всей своей фантастической неловкости и рассеянности как раз в такие "шкурные" моменты бываю неспособна что-нибудь испортить. Поэтому торт мой по праву претендовал на титулы загляденья и объеденья, хотя к духовке я вообще-то приближаюсь нечасто. Даже котенок не устоял - полакомился крошками. Не мог же в самом деле пышный красавец, источающий аромат ванили, иметь вкус сырой рыбы или мяса? Выложенные сверху дольки персиков удачно гармонировали по тону с моей самой короткой и узкой юбкой, так что пора было бросаться в атаку. Заспанный Измайлов отступил без боя на целый свой костыльный шаг. Вероятно, мне не суждено понять, что особенного находят мужчины в сварганенных из подручных средств тортах. Но полковник сразу размурлыкался про кофе, румяное утро и счастливые сюрпризы.
- Ты чем ночью занимаешься, Измайлов, если спишь до одиннадцати?
- Думаю.
- Да, это серьезно.
Измайлов безостановочно просил добавки, но наконец и он застонал:
- Не могу больше.
Я убирала со стола в комнате, мыла посуду, а он скакал за мной, как привязанная консервная банка. Во всяком случае, шума от него было не меньше. Наступило время проявить неподдельный интерес к его работе. Или службе? Неважно.
- Как там со звонками? Раскопали что-нибудь?
- Жду Бориса с докладом, - довольно ответствовал он. - А ты вытираешь чашки и хмуришься.
Наблюдательный, не проведешь.
- Измайлов, займись со мной, пожалуйста, профилактикой преступной деятельности, - выпалила я.
- Это все, что нам по силам после завтрака?
- Правда, займись.
Я рассказала ему о встрече с Анной Ивановной.
- И что же в тебе я должен предотвратить?
- Я становлюсь злобной. Сначала потеряю жалость к людям, потом бросаться на них начну. Она мне про свою прокладочную беду говорила, а я думала: "Это тебе в наказание за все подлости". Как мелко, как пошло, раньше я такой не была. И слесарь, конечно, мерзавец. Мне за бутылку и деньги сделал - не придерешься, а над старухой за "спасибо" поиздевался. Мне бы на этом и прекратить думать. Но нет, бес вредности морочит. Анна Ивановна откуда-то знает, что я приводила слесаря, что ремонт занял два дня. А двоих в подъезде убили, она и не пронюхала. Почему так?
- Поля, когда ты была у Виктора после убийства, ты ничего странного не заметила? - вдруг спросил Измайлов.
- Кроме трупа? Ничего. Ой, не напоминай, иначе меня наизнанку вывернет.
- Я надеюсь, не тортик тому причиной?
- Неблагодарный.
- Полина, как часто ты сама с собой разборки устраиваешь и упрекаешь себя в мелочности и пошлости?
- А что?
- Оптимизму не способствует.
- Это мое. Я к людям редко пристаю с результатами самоистязаний. Так, накатило что-то.
- Молодчина. Я уже было о твоем мальчике забеспокоился. Сыновьям нужны нежные, но уверенные в себе матери.
- Уверенность в себе должна на что-то опираться, полковник.
- На костыли, к примеру, - улыбнулся он.
С ним было легко. С ним не было нужды притворяться более мужественной, чем я была. И более красивой, умной и решительной тоже. Мои сладостные внутренние рулады прервал звонок в дверь. Явился Борис Юрьев, тщательно созданный природой для того, чтобы мешать с нам Измайловым настраиваться друг на друга. Вот у нас говорят: "Явился - не запылился". С неодобрением роняют, мол, надо же, как быстро и беспроблемно ты до нас добрался. По-пластунски не полз, о колючую проволоку штаны не рвал, ров с тиной не преодолевал, через горячий обруч не прыгал. Стоит усложнить полосу препятствий, беззаботный гость. А ведь только представить себе: вваливается пыльный, черт знает в чем вымазавшийся Юрьев… Как славно, что ни чистого, ни грязного вчера его не было. Иначе несчастному полковнику и обнять бы меня не удалось. Измайлов постоянно спрашивает: "О чем ты задумалась?" Надо ли посвящать его в мои упражнения с пословицами и поговорками? Вряд ли. Эх, не быть мне объективно оцененной, что, впрочем, к лучшему.
- Мрак, Виктор Николаевич, - тем временем обреченно признавался Юрьев.
- Сейчас тебя Полина тортом угостит, повеселеешь, - распорядился Измайлов.
Похоже, стряпня - единственное, что Юрьев считал во мне приемлемым. Наблюдая его расправу с тортом, я убедилась: когда уплетаешь за обе щеки, за ушами действительно трещит.
- Балкову оставь кусочек, - проворчала я.
- Он сегодня сюда не успеет, - отмахнулся Борис и съел остатки.
Измайлов, слопавший в три раза больше, чем Юрьев, с тоской смотрелся в глянец опустевшей тарелки. Все-таки в молодых подвижных мужчинах есть что-то инстинктивно-хищное. Я вообразить себе не могу женщину, споровшую у начальника все до последней крупинки да еще и упрекнувшую: "Хорошо, но мало".
- Докладывай, - сказал Измайлов.
Борис покосился на меня, дескать, при ней прикажете распинаться?
- Пусть поприсутствует. А то она пытает себя вопросом, почему главная подъездная сплетница Анна Ивановна всевидящим оком не заметила убийцу.
А я и не обиделась на то, что он проигнорировал недавно мой риторический вопрос. А он и не проигнорировал. Чуткий.
- Потому же, почему и секретарша ничего не услышала, - объяснил Юрьев.
Девушка подтвердила, что ее руководители несколько раз, взяв трубку и буквально тут же вернув ее на рычаг, менялись в лицах и позволяли себе грубые восклицания. А потом уединялись где-нибудь и бурным шепотом совещались. Однако просил их к телефону приятный мужской голос, не теряющий звучности на вежливых словах "будьте любезны" и "пожалуйста". Она представления не имела, что говорил мужчина Коростылеву, Артемьеву и Ивневу. И не могла поручиться за то, что мужчина был один и тот же, а не десяток разных.
- Сергей все-таки по магазину работает, Виктор Николаевич, - без энтузиазма отчитался Борис. - А я объехал и опросил конкурентов, аж семь штук. Но мог бы и семнадцать, и тридцать семь. Зацепиться не за что. Даже перебежчиков от Ивнева в другие фирмы нет.
- Борис, ты чего-нибудь странного в квартире Артемьева не заметил? Гнетет какое-то впечатление, никак не разберусь, - так же, как меня, огорошил Юрьева Измайлов.
- То, что для вас странное, для нас никакое, - обобщил Юрьев, вероятно, прошлый опыт.
- Дрянь дело, если ты подлизываешься, а не перечишь.
- Подниматься к Артемьеву будем? - дипломатично по отношению к себе воздержался от комментариев Борис.
- Обязательно.
- Виктор Николаевич, дайте мне время убраться из дома, - попросила я. - Вы там будете топать, разговаривать, а я только-только приучила себя к тому, что за стенкой никого нет и быть не может.
- Уважим просьбу дамы? - спросил Измайлов.
Будто бы Юрьев мог отказать. Он, обрадованный тем, что я, очевидно, не готовая расщедриться еще на один торт, исчезну, неприлично оживился:
- Да, Виктор Николаевич, пусть ка… Пусть идет. Мне все равно надо с вами следовательские идеи обсудить. Парень новенький, нервничает…
- Полина, до свиданья, - перебил его Измайлов.
- Угу, до скорого. Я буду готова через час.
- Так долго собираешься?
- Для сборов туда, куда я хочу наведаться, час - не долго.
Я постаралась произнести это мечтательно, но получилось разочарованно. Пусть. По приятельницам я понесусь, по приятельницам. А они у меня мастерицы перемывать не только кости, но и все, что под костями и на костях. Словом, я не пыталась расшевелить в Измайлове ревность. Так и быть, пусть посекретничает с Борисом. Не забыть бы позже выяснить: если существует некий следователь, то тогда кто Измайлов, Балков, Юрьев? Я забыла, каюсь. Не до того мне было после возвращения.