Я увлеклась нанесением визитов настолько, что добралась домой в девять вечера. В подъезде ни одна лампочка не горела. Когда опять успели вывернуть, паразиты? Ну, хоть бы через этаж ликвидировали освещение, много ли нам, жильцам, надо. Я иногда ловлю себя на мысли, что чем-то существенно отличаюсь от остальных людей. Я бешусь, когда подолгу нет автобуса, меня на части раздирает от возмущения. А другие стоят с отсутствующим видом, не ругаются, не выпускают пар, не хватаются за обломки кирпичей. Неужели они никуда не опаздывают? Я не терплю, когда в магазине продавщица болтает со знакомой, а очередь томится и не ропщет. Или с лампочками… Десятки человек поднялись по темной лестнице, трогали выключатель, чертыхались. Их собственные или чужие дети могли перепугаться и расшибиться, в подъезде два убийства, между прочим, случились. Хоть бы кто-нибудь почесался ввернуть недорогую стекляшку взамен украденной. Нет, добрались до своих крысиных нор, и чудненько. Выжидают, вдруг сосед дурнее окажется, вдруг разорится, сэкономив остальным? В таком состоянии призывов справедливости я никого и ничего не боюсь. Папа говорит, что редко били. Как бы то ни было, я подлетела к своей двери, довольно скоро вставила ключ в замок и, думая только о том, куда запихнула пакет с лампочками, вошла. Сквозь матовое зеленое стекло комнатной двери пробивался вожделенный свет. Секунду я испытывала удовлетворение вырвавшегося из кромешной тьмы человека, А потом резко и твердо себя образумила: "Прекрати ухмыляться, кретинка. Когда ты уходила, специально проверила, все ли светильники выключены. А вот дверь была открыта, чтобы котенок мог воспользоваться своим туалетом в прихожей. У тебя незваный посетитель. И он не торопится тебе навстречу с извинениями за вероломное вторжение". И тут я неожиданно вспомнила навязчиво повторяемый Измайловым вопрос о странном в квартире Виктора. И чью-то попытку проникнуть в квартиру Верки или Славы. И непонятно как оказавшийся у Виктора мой фужер. И Славу, зачем-то старающегося меня оболгать… Мне стало страшно. Только что беспокоилась о соседских детях и не трусила. Стоило неведомой опасности замкнуться на мне, как я моментально затряслась. Но трясясь, я пятилась, пока не оказалась на лестничной площадке. Я беззвучно заперла дверь на ключ. И, озираясь, будто могла хоть что-нибудь рассмотреть, начала пробираться к Измайлову.
17
У Измайлова все еще сидел Юрьев. С ночевкой он пришел, что ли?
- Вы тут чаи распиваете, господа милиционеры, а во всем подъезде злодеи лампочки повыкручивали.
Оказалось, что они не намерены принимать моих претензий. Из квартиры Виктора они спустились в два часа. Потом Борис куда-то сгонял по поручению Измайлова, но вернулся засветло.
- Борис, будь добр, достань стремянку из кладовки и возьми там же на полке пару лампочек. Вверни их на этом этаже и на третьем. Полина плохо совместима даже с освещенными лестницами. А уж с темными…
Пока Юрьев иллюминировал предполагаемый участок моего восхождения, я рассказала Измайлову о неудачной попытке зайти домой. Впервые, выслушав то, что обычно считалось моими бреднями, он встревожился. Славно потрудившегося Бориса полковник информировал в душных недрах кладовой, куда лейтенант дисциплинированно возвращал стремянку. Я разобрала часть последней фразы:
- …торшер запросто, но кота без удобств оставить не в ее духе.
Ого, он уже немного во мне разбирался.
- Полина, дай Борису ключи, - успокаивающе попросил Измайлов.
- Пожалуйста, но я с ним не пойду ни за что.
- Да он не насильник, он еще только учится.
Юрьев взял ключи, Измайлов проводил его в прихожую. Они шушукались минут пять. Наконец Измайлов навестил меня в комнате и пообещал, что скоро все выяснится. Настенные часы мерно превратили "скоро" в "не слишком". Измайлов как-то потешно, если принять во внимание костыли, подобрался, напружинился и встал. И тогда незахлопнутая входная дверь со стуком отворилась, и я услышала голос. По законам революционного уплотнения он вселил в мою буржуйскую сущность весьма стеснившую ее уверенность в том, что этого фокуса Борис Юрьев мне никогда не простит.
- Измайлов, это моя мама, единственный человек, владеющий дубликатом. Я о ней не подумала.
- Незавидная участь почти всех матерей, - задумчиво протянул он. - Теперь держись, даже я тебя отбить буду не в состоянии.
- Виктор Николаевич, она милицию вызвала, - пожаловался Юрьев, возникая на пороге под конвоем изумительно выглядящей, тоненькой и разъяренной мамули.
- Где моя дочь, мерзавец? У какого соседа? - допрашивала мама спину Бориса, еще не видя искомого.
- Мам, я здесь, все в порядке, - крикнула я.
Мама неожиданным рывком отстранила Юрьева и ворвалась в парадную залу Измайлова.
- Добрый вечер. Я - сосед.
Неловко говорить такое про бесстрашного полковника, но он проблеял свою реплику, как предназначенный в жертву разборчивым зажравшимся богам ягненок.
- Жаль, что вам уже переломали ноги, - проворковала мама и пристально оглядела Измайлова, будто выбирая, что еще можно в его организме порушить.
- Извините, я отменю наряду лишние хлопоты, - справился с шоком Измайлов и взялся за телефон.
- Мама, зачем ты скрутила лейтенанта? - понимая, что резвлюсь последний раз в жизни, спросила я.
- Но он пытался проделать это со мной. Не волнуйся, я еще не выжила из ума окончательно и знаю, что он виртуозно играл в поддавки. Иначе вряд ли бы его остановила ваза.
- Какая ваза?
- Которую она в меня метнула, едва открыла глаза, - продолжил фискалить Борис.
- Я задремала, дожидаясь тебя. Отец с малышом отправились в цирк, а я к тебе - посплетничать. Разбудил меня шум…
- Неправда, - возмутился Юрьев, - я очень тихо вошел.
- Разбудил меня шум. Я увидела морду взломщика и запустила в него тем, что попалось под руку.
- И попалась фарфоровая ваза, единственный остаток прежней роскоши.
- Отныне осколок. Да, вкус, реакция и хватка у меня есть. Поленька, этот мальчик посмел заикнуться о твоей несуразности. С кем ты водишься, дочка, кому доверяешь ключи!
Мальчик бубнил что-то про яблоко и яблоню.
- Ты не поверила, но он действительно милиционер, - заступилась я за бледного Юрьева, стараясь заглушить издаваемые им звуки.
- Это несколько оправдывает его варварство: книжки читать некогда, - отказалась прощать и мириться мама.
- Дамские романы? - встал на дыбы Борис.
- Нет, он получше, чем кажется; разговаривает.
- Мама, это все из-за моей дурости, - собравшись с силами, повинилась я.
Она взглянула на меня, как на пятилетнюю девочку.
- Я ведь тебя учила вслух в этом не признаваться. Конечно, каждый сам во всем виноват. Но я никак не возьму в толк, что ты здесь делаешь так поздно в плаще и шляпе?
- Она развлекает полковника криминальными розыгрышами, чтобы не скучал на больничном, - припечатал разобиженный Юрьев.
Боже, у меня до предела расстроены нервы. Мне послышалось, что моя взрывная, активная, но благовоспитанная мамочка чуть слышно вымолвила: "Самаритянка, блин".
- Борис, иди в кухню, а ты, Полина, в другую комнату, - взял инициативу в свои руки Измайлов. Но, оказалось, что не за то место.
- С чего это вы раскомандовались? - грозно полюбопытствовала мама.
- Пусть они все-таки оставят нас одних, и я объясню, - настаивал Измайлов и настоял.
Они беседовали с полчаса. Наконец мы с Юрьевым услышали, что они прощаются в прихожей, и бойко выскочили каждый из своего изолятора.
- Поле нельзя надолго оставаться без ребенка, она напрочь теряет чувство реальности, - внушала мама Измайлову.
- Я обещаю вам, что дня через три она воссоединится с сыном, - утешал ее тот.
Дикий, изумленно-вопрошающий взгляд Бориса описанию не поддавался. Намеченный Измайловым срок, вероятно, поверг его в трясину сомнений и ужаса.
- Борис, мы вызвали такси, проводи даму, - бросил через левое плечо Измайлов и галантно поклонился маме.
Весело сказав мне: "Пока, дочка, Виктору Николаевичу тебя вполне можно доверить", - она ушла.
- Что вы так долго обсуждали? - накинулась я на Измайлова.
- Этого ни она, ни я тебе не откроем, - таинственно произнес он.
Тут вбежал лейтенант милиции Юрьев и загрохотал голосовыми связками:
- Я задушу тебя, Полина.
- Борис, у меня не так много радостей в жизни, не вздумай лишить, - употребил власть полковник.
Я безалаберно уставилась на Юрьева. Что, съел? Попробуй-ка поднять руку на полковникову радость.
- Я сам ее задушу, только чуть позже, - договорил Измайлов.
И у меня сложилось четкое впечатление, что он не шутил. Я сочла за благо двинуться к выходу, но Измайлов задержал:
- Полина, мне завтра понадобится, чтобы ты пригласила меня домой, но не лезла в то, чем мы с экспертом будем там заниматься.
- С каким экспертом? - возгорелось в Борисе пламя недоверия.
- Не бери в голову, возись с тем, что планировали сегодня, - потушил его Измайлов.
- Виктор Николаевич, я завтра на целый день ухожу в редакцию. Ключи я вам занесу. Все мое - ваше.
- Полина, я не с обыском собираюсь, учти.
- Да собирайтесь с чем угодно, - сказала я.
И поплелась к себе. Я, похоже, перебрала с чудачествами, даже самой было противно. Сейчас помедитирую со свечой, разгоню самоедские мысли и залягу спать, пока они, садистки, не успели вернуться. Так я и поступила. Утром, вяло передавая Измайлову ключи, я удостоилась лицезреть эксперта, которого полковник называл дядей Сашей. Мужичонка был маленький, седой, худолицый, ни на кого из моих знакомых не похожий. Но я могла бы поклясться, что знаю, кто он. А вот вспомнить не получалось. Впрочем, редакционная сутолока быстро вернула мне бодрость. Привычно сочетая способность от кого-то уворачиваться, а кого-то останавливать на бегу, я позабыла все домашние напасти. Здесь я ничего не откалывала и не выламывала. Не садилась ни в галошу, ни в лужу. Но где, собственно, я была собой, в редакции или дома, не взялась бы угадывать даже сама. Закончив дела в одной редакции, я понеслась во вторую, потом в третью. Исчерпав таким образом список доступных мне рабочих территорий, я оказалась в своем подъезде и едва не проскочила квартиру Измайлова: совсем запамятовала, что ключи у него. В дверь полковника уже звонил кто-то. Подойдя ближе, я с облегчением выдохнула:
- Сергей!
Балков приветствовал меня, как родную сестрицу.
- Ты их уже видел сегодня, Сережа?
- Нет.
- Борису снова есть что про меня рассказать.
- Отлично. Ты подарок, Поля. Когда слушаешь о твоих похождениях, кажется, что и собственная житуха не такая уж однообразная.
Юрьев впустил нас и сразу же посвятил Сергея в то, "как эта акробатка вчера выступила".
- Почему акробатка? - спросил Сергей.
- Точно, это не она, а я кувыркался.
Заключительные слова повествования прозвучали уже в кухне, где привольно развалился сразу на двух табуретах хозяин. Поэтому Балков обратился и к Борису, и к Измайлову.
- Чего вы от нее постоянно хотите? Разумности? Так она ее и проявила, не сунувшись в комнату.
Крыть Юрьеву было нечем.
- А и верно, чего мы все от нее хотим? - изволил задуматься он.
- Надеюсь, каждый своего, и наши желания не совпадают, - изрек собственник Измайлов очень тихо.
У них у всех входило в привычку комментировать производимые мною неприятности себе под нос, но так, чтобы я услышала. Свихнуться можно.
- Как результаты, Сергей? - спросил Измайлов.
- Никак, - помрачнел Балков.
- Это хорошо, - разразился парадоксом полковник.
Балков окаменел.
- Поля, вот твой ключ, спасибо, - добродушно сказал мне Измайлов.
- Отыскали гору улик?
- Не гору, но отыскали.
- Поздравляю. Когда арестуете?
- Завтра.
Наступило молчание, а я была совершенно не подготовлена к его наступлению. Но не стоять же столбом, надо говорить.
- А сейчас мне можно в свою ванну и кровать?
- Можно. Особенно в ванну. Счастливо.
Я рванула к себе наверх. Что, что они ухитрились у меня обнаружить? Порядок был идеальным, вещи покоились на местах. "Особенно в ванну…" Так и есть? Все в ванной благоухало ароматизированным чистящим средством. Губка, предназначенная для этого самого средства, еще не просохла. Мне почему-то вспомнился дядя Саша, но смутно. Я вернулась в комнату. Из корзинки выбрался котька. Его шейка гордо торчала из нового голубого ошейника, на котором позванивал крохотный голубой колокольчик: "Динь-динь".
18
На следующее утро, в восемь часов, я поскреблась к Измайлову. У двери словно дежурил Балков.
- Сережа, я сдаваться.
- Умница. Полковник только что меня за тобой послал.
- Ты почему так рано?
- Он приказал. И не мне одному. Борис психует в комнате. А какой-то тип, дядя Саша, возится в ванной. То ли мыться собирается, то ли топиться.
- Сережа, Виктор Николаевич с дядей Сашей вчера перечистили мою сантехнику. И напялили на кота ошейник с колокольчиком. Я всю ночь маялась предположениями.
- Поля, полковник до полуночи гонял нас по деталям расследования. Заключил: "Вы меня убедили, парни". Я ничего не соображаю, но, похоже, он кого-то задерживать собрался.
Из ванной вышел дядя Саша, за ним Измайлов. Пожали друг другу руки.
- Спасибо, Александр Петрович.
- Не за что, Виктор Николаевич. Вечером опять тебе полный ажур устрою.
Дядя Саша увидел меня и вдруг остановился:
- Строго и аккуратно дом держите, барышня. Нынче для молодежи это редкость.
От изумления я в ответ сказала ему:
- Здравствуйте.
- До свидания, - обрел он серьезность и отбыл.
- Быстро в комнату, - велел нам с Сергеем Измайлов. - А то поразевали рты, перед знакомым стыдно.
В кресле сидел подавленный Юрьев. Я поздоровалась. Он был в критическом состоянии, потому что сердечно ответил:
- Привет, Полина. И ты здесь?
- Я ничего не объяснил вам вчера, мне необходимо было все еще раз обмозговать. А сегодня уже некогда, - своеобразно приступил к инструктажу Измайлов. - Ты, Полина, нужна мне на самый крайний случай.
- Благодарю за откровенность.
- Не время болтать. Спрячешься в кухне, осторожно из-за угла посмотришь на пришедшего. Кто бы ни пришел, слышишь, кто бы ни пришел, когда он пройдет по коридору, кивни мне, если вы знакомы.
- А кто…
- Молчи, добром прошу. Борис, Сергей, вы затаитесь здесь. Когда мы зайдем в ванную, приоткроете дверь и будете слушать. Действовать, исходя из услышанного. Кто внизу в машине?
- Воробьев.
- Сойдет.
Любопытство терзало Балкова и Юрьева не меньше, чем меня. Но они ничего не спрашивали. Я же хотела знать, ради кого столько затей, немедленно. Но не успела разозлить Измайлова, с лестницы позвонили.
- Марш в кухню на цыпочках. И не высовывайся из-за угла.
Я никогда прежде не слышала голоса, которому невозможно не подчиниться. И выполнила приказ безропотно. Из кухни отлично была видна входная дверь. Измайлов отпер ее.
- Ну, что тут у вас стряслось? - недовольно спросили из-за порога.
- Помощь нужна, заходите, - пригласил Измайлов.
В прихожую шагнул… слесарь. Я чуть не расхохоталась во все горло. И часто Измайлов так издевается над Сергеем и Борисом? Или это учебная тревога? Надо бы выяснить. Да, бесспорно, наш дорогой тощий, небритый слесарь во всей красе похмельного синдрома, в вонючей спецовке, с ободранным чемоданчиком.
- В ванной, - указал Измайлов.
Мне не терпелось покинуть укрытие и посмеяться вместе с ребятами. Так серьезно подготовились к чьему-то визиту, и вдруг заваливается слесарь. Бедный Измайлов. Но, когда я увидела его лицо, смогла лишь закивать, рьяно демонстрируя, что мне и головы не будет жалко, если оторвется. Нет, черты полковника не исказились, губы улыбались, но в глазах бездонно и холодно стояло все коварство мира. Господи, разве в такого можно влюбляться? К нему ни в коем случае и приближаться не следует. Измайлов давно ушел, а я все не могла опомниться. И опять в мозгах завертелось: "Дядя Саша, дядя Саша…" А ведь он тоже слесарь. Разумеется, слесарь, как же я раньше не догадалась. Что-то в них во всех есть типичное, будто сейчас скажут: "Зачем звала, хозяйка?" И этот дядя Саша вымыл до блеска мою ванну и готовился к купанию в ней Измайлова. Надо срочно сообщить Сергею и Борису. Может, им пригодится? Я выскользнула из кухни. Коридор был пуст, дверь в ванную нараспашку, слесарь склонился над раковиной, обзор ему закрывал собой неуклюжий Измайлов на костылях. Я сняла туфли. А если уроню от волнения? В зубы их взять для верности, что ли? Лучше положить на пол в кухне. Я избавилась от обуви и вдоль стенки прокралась к комнате. Только бы парни не очень узкую щель оставили. Но они обеспечили просторный выход для себя и вход для меня. Мое появление заставило их напрячься. Борис показал мне кулак. Я изобразила сурдопереводчицу. Сергей тоже погрозил мне кулаком и придвинул лист бумаги и карандаш. Я наскоро изложила домыслы о дяде Саше. Юрьев схватил бумажку первым. Прочитал, передал Балкову и выразил одобрение, потрепав меня по волосам. Подчеркиваю, дружески потрепав, а не оттаскав. Потом он поднял палец, дескать, слушайте, не отвлекайтесь.
- Ты же мужик, неужели ничего не смыслишь в этом? - отчитывал Измайлова слесарь. - Куда прокладка подевалась? Растворяться ей не положено.
- А черт ее знает, - недоумевал Измайлов. - Друг тут чего-то раскручивал, божился починить. Вдатый, конечно, был.
- Сколько на грудь не принял, а не портачь. Ты спроси у своего друга потрезву, за что у него на тебя такой острый зуб? А то друзья хуже врагов бывают.
- Сделаешь сегодня? За мной не пропадет.
- Сейчас сделаю.
Только, чур, прокладку мне итальянскую, как у соседки из двухкомнатной с третьего этажа, - бессовестно приплел меня Измайлов.
- Во врут бабы. Наши, родимые, у нее стоят. Где я вам импорт возьму? Он дорого стоит.
- Так опять же у соседа сверху, у покойного Виктора Артемьева, еще пара в кранах осталась.
- Не пойму я тебя…
- Прекрасно понимаешь, Муравьев.
- Докажи-ка.
- Не знаю, куда ты дел бумажники, но доллары Коростылева и Артемьева пропить явно не успел: запоя с прогулами не было.
Я еще ничегошеньки не уразумела, а Балков с Юрьевым уже стояли в выставочных стойках возле двери. Более нервный и порывистый Борис облизывал пересохшие губы.
- Слышь, инвалид… - вдруг охрип слесарь.
Замахиваться на вооруженного костылем Измайлова сантехническим инструментом бесполезно. Тем более, что Балков и Юрьев всегда готовы обеспечить шефу устойчивость. Пока парни что-то специфическое делали с Колей Муравьевым в ванной, Измайлов заглянул в комнату, увидел меня и коротко велел:
- Брысь.