Вечеринка с продолжением - Алена Смирнова 5 стр.


- Ребята, где Славик? - отвернулась я от Виктора.

- Пропал Славик, - не выдержала простодушная Верка.

- Посадили?

- Поль, ты в своем уме? Если бы посадили, мы бы передачи собирали.

- А за что его сажать? - вдруг взбеленилась Нора.

- А почему он смылся? - отказалась миндальничать Верка.

- Я тебя в окно видела в час дня в субботу, - припечатала Нора Верку.

- Меня?

- Кончай юлить, - приказал Виктор. - Не запутывай коротких ниток. Не хватало, чтобы вы перегрызлись. Тебе будет больно, малышка, - обратился он ко мне.

- С какой стати?

- Я возвращалась совращать твоего Витю, - покаялась Верка.

- Дело житейское. А почему моего?

- А то чьего же? - выпятил хилую грудь Виктор.

- И как успехи, Верочка? - постаралась выровнять тон я.

- Ноль, - всхлипнула Верка.

- Не реви, какие твои годы, - насмешливо встряла Нора.

Не зря я трое суток "проваландалась", как любит говорить Верка, с милиционером. "Кто из вас всех врет?" - прикидывала я. И тут четко осознала, что прежде всего вру сама.

- Люди, хватит, - тихо призвала я.

- Да Поля своя баба, - поручилась Верка.

- Полина, Вера пришла развлечь меня, чем я очень тронут. В итоге мы постановили заменить секс вином. И она от меня совершила свое восхождение к трупу.

- От нее вином не пахло, - нерасчетливо брякнула я.

- Я признателен тебе за ревность. Но это все проделки "Дирола" с ксилитом и карбамидом.

- Ваши дела. Одно интересно, ты, Витя, мне доверяешься или полковнику Измайлову?

- Я пошла спать, - крикнула Нора. - У вас тут свои разборки.

- А я в уборную, - заглушила ее Верка.

Они обе упорхнули. И Верка не вернулась.

Мы с Виктором сидели визави.

- Зачем тебе безногий мужик? - проникновенно полюбопытствовал Виктор.

- А зачем мне мужик с ногами? Чтобы бегал по Веркам и Норам?

- Полина, издавна мужчины предлагали руку и сердце. Я предлагаю тебе всего себя последний раз. Не говори сейчас пошлостей вроде, какой раз будет после последнего. И не признавайся мне в нелюбви. У меня есть бутылка настоящего французского коньяка. Если ты согласна, приходи в гости. Я не стану тебя спаивать и насиловать. Я просто буду знать, что пригубил коньяк с любимой женщиной.

В подобных случаях мужчин нельзя заводить оскорблениями. Можно лишь терпеливо и постепенно их выпроваживать.

- Витя…

- Я буду ждать.

- Витя, я не пойду к тебе ночью.

- Тогда завтра.

- Завтра в десять завалится слесарь. У меня авария.

- Если ты решишься, я пригоню сюда сотню высококвалифицированных слесарей.

- Витя…

- Оставь за мужчиной последнее слово. Тогда я, возможно, засну.

- Вот за это я тебя люблю, Поля.

Я закрыла за ним дверь и сказала:

- Вот за это я тебя ненавижу.

Во вторник я проспала до половины десятого. Нужна мне реклама всяческой ерунды. Они, владельцы и заказчики, все умные. Пусть сами себе и пишут. А то как выгибаться, так горазды, а как слово в текст вставить, так пас. Вчерашний визит ребят мнился бредом. Машина, правда, краснела за нас на видном месте, но в доме было столько дареных игрушек. Я едва успела умыться и одеться, как забарабанили в дверь. Слесарь.

- А, граф Калиостро от водопровода. Дерзайте.

Была бы честь предложена. Он подступил к крану, как заказывали, дерзновенно. А я принялась шарить везде в поисках сигарет. Напрасно. И тогда я установила, что слесарь послан мне в качестве наказания за грехи. Вчера я не могла из-за него вовремя попасть к Измайлову. Сегодня - в табачный киоск. Черт бы его побрал. Поэтому, когда в половине одиннадцатого он сообщил, что не захватил нужных прокладок, я взорвалась:

- Опять? Вы намерены еще на сутки оставить меня без горячей воды?

- Ага, - испытал он жертву на прочность.

- Я пожалуюсь вашему начальству.

Сама знаю, каким пустым звоном звучат и для господ слесарей, и для их начальства наши жалобы, но удержаться от угроз не смогла, сотрясла воздух.

- Сейчас я сгоняю за прокладкой, ждите, - вдруг смилостивился слесарь.

Видимо, у него возникли какие-то реминисценции со вчерашней бутылкою.

- День, два, три ждать? - вцепилась я в него.

- Сказал, сегодня сделаю.

- Идет.

И он испарился. Я, конечно, курю. Но никогда ни у кого не прошу сигарету. Мне стыдно признаваться в том, что я не могу перетерпеть без табака любое время. Даже от этого зависеть мне неприятно. Поэтому я не воспользовалась отсутствием слесаря, чтобы сбегать, например, к Верке. Я воодушевила себя: "Работай, негр, работай, солнце еще высоко". И с отвращением тронула клавиши своего многострадального компьютера.

- Предприятие предлагает качественную сантехнику, трубы и запорную арматуру по самым низким в регионе ценам…

Все одно к одному. И зачем я окрысилась на менеджера этого самого предприятия, заявив, что рекламировать унитазы в стихах безвкусно? Святое для заложников слесарей дело делают люди. Сейчас я их воспою! Сейчас я им такую рекламку сооружу! Я не успела расстараться. Вернулся эксперт по сантехнике. Живьем. Он мне не только Измайлова кормить, не только курить, он мне еще и работать не дает. Сколько времени прошло? Минут десять, пятнадцать? А разило от него… Да не водярой. Он прошмыгнул к рабочему месту. Я осталась ждать. Прошло еще минут тридцать, которые без сигарет показались тридцатью часами. Забавно, но, когда у меня есть сигареты, я обхожусь без них подолгу. Слесарь возник на пороге ванной и изготовился к торжественному рапорту. Тогда-то и раздался жутчайший женский вопль. Я рванула к входной двери, слесарь за мной.

На лестничной площадке билась в конвульсиях Верка.

- Не могу больше, - выжала она. - Что они, все сговорились дохнуть?

Квартира Виктора была распахнута настежь. Со второго этажа весьма кстати неслись Балков с Юрьевым. Помню, Сергей запихнул нас в мою прихожую и ворвался вслед за Борисом в квартиру Виктора. На сей раз Верке и рассказывать было нечего. Она спускалась по лестнице и соблазнилась заглянуть к Виктору. Дверь была прикрыта, но не заперта. Виктор валялся в густой луже крови вокруг головы. Ее затошнило, она выскочила и упала, схватившись за перила. Тут подоспела я.

Бедолага слесарь даже протрезвел. Он таращился на нас почти осмысленно и равномерно-безостановочно спрашивал:

- Чего у вас творится? Чего?

- Заткнись, - заорала Верка. - Христом богом прошу, заткнись.

8

Опять повторялся субботний кошмар. Пока Сергей с Борисом, не дожидаясь подкрепления, занимались соседями и время от времени заглядывали к экспертам, обследующим труп и квартиру, я зарывалась в мягкую постель Измайлова. А он, присев на край кровати, упорствовал в попытках приподнять меня и напоить пустырником. Наконец полковник победил. Я не плакала, не разговаривала - не получалось. Я просто дробно стучала зубами, смутно понимая, насколько отталкивающе смотрюсь со стороны, но не могла угомонить взбесившуюся нижнюю челюсть. Страдалицу Верку пришлось отправить в клинику на "Скорой". Следующую "неотложку" через полчаса, когда я взглянула на Виктора, Балков вызвал мне. Мрак, стыд, позор, но до этого я ни одного покойника близко не видела. Так безоблачно складывалась моя судьба. А то, что человек может лежать в вульгарной, нелепой позе у всех на виду и не подняться через минуту, не хмыкнуть: "Пардон, пардон, шутка не удалась", - было для меня открытием. Измайлов об этом не догадывался, но медикам меня не отдал.

- Она сильная, здоровая девочка, справится.

- Вы берете на себя ответственность, размеров которой не представляете, - высокомерно сообщил ему молодой бородатый врач.

У него были масляные глаза и подлый прищур. Видом своим он беззастенчиво демонстрировал, что в чем-то нечистом подозревает и эту безумствующую женщину, и этого отрешенно-спокойного мужика в гипсе.

- Пошел вон, - велел Измайлов.

- Я позвоню в милицию, - предупредил доктор, краснея.

- Ты его вызвал, Балков, ты и убери, - приказал Измайлов.

- Слушаюсь, - машинально отреагировал Сергей.

Последователь Гиппократа ойкнул и ретировался, не заботясь о мужском и профессиональном достоинстве.

Ворвался Юрьев и кисло доложил, что две таксы радостно мечутся по подъезду. Работать невозможно: слегка одетая Нора их неустанно ловит, но она совершенно пьяна. Нора доходчиво объясняет всем подряд, что уже дала показания и теперь вольна "забыться и заснуть".

- Вообще-то она молодчина, - признал Борис и неодобрительно зыркнул на меня. - Сама себя отрелаксировала в кратчайший срок, и никакие нервные срывы ей не грозят.

- Борис, если ты не справишься с мадемуазелью и ее собачонками в течение пяти минут, можешь писать рапорт, - сказал Измайлов.

Минуты через три-четыре плененные таксы заливались в родных стенах, а Нора что-то стоящее вдоль этих стен методично роняла. Но вскоре в соседней квартире все стихло.

- Итак, чувствительных женщин нейтрализовали, - буркнул Измайлов.

Мои челюсти теперь намертво заклинило. Казалось, скулы не выдержат напряжения и разлетятся на куски. Измайлов погладил меня по волосам, укрыл одеялом, мне захотелось поступиться гордостью и попросить сигарету. Но не было суждено. Суждено не было… А что было? Что-то же было… Где было? Когда было? Нигде… Никогда… И я, пригревшись, уснула. Я не слышала, как Измайлов выходил и возвращался.

Очнулась я вечером. Опытный полковник оставил включенным ночник, так что я сразу сообразила, где нахожусь. Я умылась, причесалась, пригладила ладонями джемпер с брюками и отправилась на поиски людей, коих и обнаружила в количестве трех истощенных персон: Измайлов, Балков, Юрьев. Мое поведение они сочли заключительной стадией шока или началом психопатии. Я, как сомнамбула, приблизилась к низкому стеклянному столику, возле которого сгруппировались мужчины, трясущимися пальцами выхватила у Измайлова изо рта сигарету и жадно затянулась.

- Она жива, - констатировал Измайлов.

- И склонна к грабежу, - подхватил Борис.

Я показала ему кулак.

- К угрозам и насилию, - присовокупил Сергей.

Я затушила показавшийся невероятно горьким окурок и откашлялась:

- Как насчет жареного мяса?

Сергей жестом нетрезвого факира сдернул крахмальную салфетку с большого овального блюда.

- Извольте.

- Я тронута, - просипела я, отшатываясь.

- Мы за ним немножко не уследили, - самокритично выступил Борис.

- Потому что Боря выловил из маринада лук, бросил в сковородку и поставил на полный огонь, - наябедничал Сергей.

- Ужин через полчаса, - мысленно прикинув свои возможности, сказала я. - И не вздумайте перебивать аппетит.

- Не настолько мы свихнулись, пока ты отдыхала, - заверил Измайлов, торопливо возвращая салфетку на прежнее место.

Я оглядела их, как родных. Сморгнула выступившие слезы, потопталась немного и осчастливила:

- Я вас уважаю. Понимаете?

- Что она пила? - немедленно завелся Юрьев.

- Пустырник, - пресек его сомнения Измайлов.

- Я тоже такого хочу, Виктор Николаевич.

- Экономичная штука, - мечтательно произнес Балков. - Десять капель плюс стакан воды, и сразу достигается стадия уважения.

- Рискуете вы своим ужином, юмористы.

И я отправилась к плите. Действительно, зачем говорить глупости? Надо накормить их до отвала без лишних слов. Без лишних эмоций. Без лишних воспоминаний.

9

- Я прошу, я очень прошу тебя подумать, - уговаривал меня Измайлов. - И рассказать все, как было.

Пробило четыре часа утра. Домой я вчера не пошла. Путанно плела что-то про тонкие перегородки, за которыми невесомо движется сытая смерть. Проигнорировав сложносочетаемость понятий невесомости и сытости, Измайлов проникся и оставил меня у себя. И ночь мы провели в препирательствах.

- Полина, может, ты все-таки заходила на французский коньячок?

- Нет, нет и нет. С тобой армянский употребляла, каюсь. Но это не значит, что я хлещу спиртное с любым соседом.

- Он не любой.

- Позволь мне решать, кто какой.

Я уже раз десять повторила историю визита любопытной троицы и очередного сватовства Виктора. Измайлов крепко сжимал губы, морщил высокое чело, отводил глаза, но потом собрался с духом и принимался за свое:

- Может, ты перебрала и ничего не помнишь?

- Прекрати надо мной измываться. Ладно, перебрала, выключилась и убила, если тебе это необходимо для карьеры.

Я сказала ему "ты" в начале ночи. Мы пикировались колкими фразами на огромной скорости, и его отчество мешало выдерживать им же навязанный темп. Он только погрозил мне пальцем.

- Я даже не догадываюсь, откуда у Виктора мой фужер. Он узкий, его легко было спрятать в кармане и прихватить как сувенир. Да, с такими памятными вещицами от меня еще никто не уходил, но что с того? Я никак не могу тебе вдолбить: мы пили шампанское из этих фужеров, были до занудства тверезы, посуду я мыла поздно и не считала ее, потому что прикидывала, как отвадить Виктора.

- Пусть он взял фужер. Но неужели не сполоснул, прежде чем воспользоваться им для коньяка? Ведь он весь в твоей помаде.

- Фетишист…

- Полина, из одного фужера коньяк пили двое - мужчина и женщина, которые, очевидно, близки настолько…

Что на меня тогда накатило, я до сих пор не выяснила. Медленно, почти нараспев произнеся:

- Как ты смеешь, - я влепила Измайлову пощечину.

Я видела в фильмах этот номер в исполнении разных актрис. Одни были убедительны, других делалось жалко. Я многократно порывалась шлепнуть по холеной щеке Виктора, когда он грозился разобрать единственную разграничивающую наши владения стену. Представляла себе: сейчас взмахну рукой и… "Не опускайся до дешевой театральщины", - предостерегала я себя и покорялась тому, что эффектный жест, заменяющий сотни ругательных слов, останется для меня невыполнимым на веки вечные. Стоило мне захотеть дать пощечину Измайлову, и я бы не сумела. Но я хотела одного - объяснить, как ужасно, что он мне не верит. Показать, что бессильна ему это объяснить.

Он отличился неплохой реакцией, поймал мою кисть в момент соприкосновения и просто сказал:

- Прости меня.

Что я натворила! Между нами все должно было кончиться, не успев начаться.

- Ты первая, кто меня так приласкал, Полина.

- Я не понимаю, как это случилось. Это не контролировалось головой. Мне было больно-больно, слов не хватало.

- Верю.

- Веришь? Тому, что я никогда не спала с Виктором - не веришь, тому, что я не ходила пить его проклятый коньяк со своим фужером - не веришь, тому, что не убивала его - не веришь, а жалкому лепету о скудости лексического запаса веришь?

- Всему верю, - по-доброму заворчал Измайлов.

- Но почему?

- Покажи руку, которой ты меня ударила.

- И ты ее откусишь.

- Было бы за что. Ты бьешь, словно энергичнее, чем принято, гладишь. Все-таки покажи руку.

Я нерешительно протянула ему требуемое.

- Правая?

- Какая же еще?

- Дралась ты левой.

- Нет, левой исключено. Она у меня, как это, а, доминировала всего-то лет до шести-семи. С тех пор я правша.

- Левой, левой. До чего я тебя довел. Ты будто изнутри самой себя била. Да, моя работенка душу губит. Еще раз прости. И ложись спать.

- А ты?

- Я устроюсь на диване.

- Виктор…

Но он ушел в комнату. Самое поразительное, что я, проспав пару часов, пробудилась с ощущением долгожданных каникул. Измайлов был какой-то непривычный. Я взбудораженно пыталась сформулировать свои впечатления, и наконец меня осенило:

- Ты помолодел лет на десять.

- С тобой у меня нет выбора, - сказал он.

Живительный и нежный солнечный свет играючи растворял вчерашние страхи. Мы помирились. Мы, кажется, подружились с ним, потрудившись простить друг друга. Больше я ничего не боялась.

- Поднимусь к себе. Спасибо за приют.

- А обедать я сегодня буду?

- Морить тебя голодом я не подряжалась.

- Тогда иди.

В три часа кресла в зале оккупировали Балков с Юрьевым. Я вознамерилась вежливо смыться, но Измайлов предложил мне сесть. И у меня, и у сыщиков вытянулись от изумления лица.

- Полина нужна мне в качестве эксперта-консультанта по обитателям подъезда. Подчеркиваю, нужна мне.

Похоже, парни были приучены к экстравагантным выходкам полковника. Они не издали ни звука. Я тем более. И скоро разобралась в том, как он дозировал их разговорную нагрузку. Когда дело касалось личных наблюдений, он тормошил Юрьева. Когда результатов экспертиз, каких-нибудь замеров и вычислений - Балкова. Вкратце все выглядело совсем паршиво.

Петр Коростылев, Виктор Артемьев, Вячеслав Ивнев и Николай Муравьев шесть лет назад в складчину купили небольшое предприятие по производству металлических дверей и решеток. Муравьев, пай которого был самым незначительным, через год их покинул - неведомо куда делся. Остальные продолжали крутиться и вертеться и недавно открыли маленький, но в бойком месте притулившийся к серьезным конторам магазин. У налоговой инспекции претензий к ним было не больше, чем к другим. Владение собственностью оставалось коллективным, должности распределялись согласно внесенным когда-то долям капитала. Семьями члены бизнес-команды обременены не были, жили в собственное удовольствие. И век бы никто ими не заинтересовался, но Коростылев и Артемьев были убиты, а Ивнев исчез.

Конечно, Славе Ивневу было глупо убивать компаньонов в своем подъезде. Настолько глупо, что могло и сойти. И Верке было неразумно убивать бывшего любовника Петра Коростылева и несостоявшегося любовника Виктора Артемьева в своем подъезде. И тоже могло сойти. Или лишил приятелей жизни кто-то третий, чтобы подозрение пало на Славу и Верку? Или вообще не задумывался, станут ли их подозревать?

Я начинала понимать Измайлова и сочувствовать ему. Надоел мне Витя, собрался скомпрометировать, мало ли что могло произойти за полгода нашего соседства, и я подогнала его убийство под первое, подъездное. А фужер специально оставила, чтобы подурнее выглядело. Ведь и дети знают, что улики не принято оставлять на видном месте. Или забыла спьяну. Я, получалось, напрасно оскорбилась. Измайлову теперь предстояло доказать, что Виктора убила не я. Для остальных есть очевидное: фужер, из которого кушали элитный коньяк мужчина и женщина. Их двери разделяла стена в ладонь толщиной. Он волочился за ней, и она не ведала проблем с проникновением в его дом. Даже ребенка заранее спровадила к родителям. И к Измайлову приставала, чтобы он бдительность потерял. Удобно ли вклинить в их совещание вопрос: "Неужели вы так обо мне думаете?" Однако Измайлов, разобравшись в работе живых коммерсантов и накидав Балкову с Юрьевым вопросов посерьезнее, желал без передышки обсудить хладные трупы жертв.

Назад Дальше