- Когда это мы увлекались, Михалыч? - обиделась Люся.
Вернувшись на нары, отсыпала товарке серого порошка из пакетика, и они мигом свернули по сигарете: Ане не предложили. Ильюша сказала:
- Зачем тебе, только будет перевод добра.
- Да я не очень и люблю.
После пары затяжек дамы расслабились, подобрели. И видно было, что обеих тревожит какая-то тяжелая мысль. Аня решила, что момент благоприятный для задушевного разговора.
- Вы, девочки, не сомневайтесь насчет меня. Я сопротивляться не буду. Выполняйте свою работу. Хотелось бы, конечно, чтобы не очень больно.
Люся, почесав синюю щеку, степенно растолковала:
- Нам тебя, девушка, мочить западло, раз ты невинная. Мы ведь тебе поверили. Правда, Илья?
- Чего же не верить, цыпленка сразу видать.
- Но дело не такое простое, как кажется. Во-первых, аванс взяли. Во-вторых, репутация. В нашем с Илей бизнесе репутация дороже всего. Конкуренция большая.
Ильюша вдруг сдернула с головы парик и утерлась им, как полотенцем.
- Не совсем ты права, Люсечка. Базар какой был? По нашему усмотрению, верно? Главное, показания. Или нет?
- Так-то оно так, - согласилась Люся. - Наследить не хотелось бы.
- Какие показания? - спросила Аня, не слишком надеясь на ответ.
Но Люся процедила сквозь зубы:
- Не догадываешься? Твоего гаврика замазать, который тебя слил, подонок. Любовничка твоего. Будто он нам заказ оплатил.
- Вы его знаете?
- Фотку видели. У-у, кобель вшивый! Таких надо в колыбели душить… Ладно, ужинать пора, девоньки, да спатеньки. Утро вечера мудренее.
Вторично бабахнула в дверь, чуть не рассадив ее кулаками. Опять молодой голос пригрозил расправой, но Люся урезонила:
- Не ругайся, сынок, денежку получишь. Ну-ка дверцу приоткрой, чего попрошу.
Мент послушался, загремел запором. Люся сунула в протянутую руку зеленую бумажку.
- Давай живо в ресторан, туда и обратно. Значит, мясца подашь, закусочек. Чего-нибудь сладенького. Водочки возьми обязательно шведской. Пивца свеженького. Ильюша, мороженое будешь кушать?
- Для Аньки пусть принесет. Полакомится напоследок.
Милиционер вернулся через полчаса с огромной корзиной. Весь лежак заставили яствами. Особенно выделялись большие куски горячего, дымящегося мяса на фаянсовом блюде, приправленного тушеными овощами. Сопровождали угощенье две литровые, квадратные бутылки воды и с десяток жестянок с пивом. Лично для Ани милиционер поставил хрустальную вазочку с разноцветными шариками пломбира "Баскин-Роббинс".
- Посидишь с нами, Сережа? - пригласила Люся, кокетливо прикрыв ладонью синюю щеку.
- Не положено, - буркнул сержант, метнув красноречивый взгляд на Аню.
- Не робей, - хохотнула Ильюша. - Принуждать не будем.
- Что ж, - сержант почесал затылок, - пока начальства нету, чарку можно принять.
- Кто сегодня на смене? - спросила Люся. - Никак Емельянов?
- Он самый.
- Дак его тоже зови.
Ужин затянулся до глубокой ночи и ничем не отличался от обыкновенного застолья, кроме того, что проходил в КПЗ. Сотрапезники шутили, смеялись, рассказывали анекдоты, под конец, как водится, взялись петь. Спели "Из-за острова на стрежень…", "Зачем вы, девочки, красивых любите?", "Подмосковные вечера" - старинный проверенный репертуар, разбавленный несколькими уголовными шлягерами, которые Аня слышала впервые, зато дамы и милиционеры выводили их с особым томительным чувством, будто молились. На Аню все поглядывали с сочувствием, особенно Емельянов, пятидесятилетний капитан с морщинистым, печальным лицом схимника и забавным седеньким хохолком. Он подкладывал ей закуски, мясца попостнее и, опьянев, произнес дрогнувшим голосом:
- Эх, девонька, у меня дочь на тебя похожая. Не дай Господи твоей судьбы!
У сержанта Сережи свои проблемы. Он был деревенский, окончил милицейские курсы, до того служил на границе. В Москве по-настоящему так и не освоился, чувствовал себя чужаком. Твердо знал одно: здесь надо постоянно ухо держать востро, иначе подметки срежут. А то и голову. И тут, как на грех, влюбился. Затеял строить семью. Но девушка попалась, как он чувствовал, не совсем ему по плечу. Мало того, что из высшего общества, родители крупные фирмачи, так еще восточных кровей. То ли армянка, то ли грузинка, по деликатности он толком не выяснил. Звали Кариной. Влюбился безумно, и она вроде к нему тянулась, не брезговала его профессией, не попрекала. Вдобавок вдруг оказалась на четвертом месяце, и надо было срочно решать, то ли признаться родителям и попросить благословения, то ли делать аборт.
После трех-четырех стопок сержант проникся к Ане особым доверием и попросил совета.
- Не понимаю, в чем затруднение?! - возмутилась Аня. - Если любишь, женись. Хоть на эфиопке.
- Это все так, но батя у ней отмороженный. Карина говорит, если узнает, что нагуляла до свадьбы, отправит на родину в аул - и поминай как звали.
- Она кто по жизни?
- Карина? Да никто, домашняя. При родителях… Меня еще вот что смущает. Второй месяц гуляем, а она на четвертом. Как-то не совпадает вроде. Хотя до меня девушкой была.
- Она как объясняет?
- Да никак. Говорит, ежели с первых дней не доверяешь, как же после будем жить.
Люся и Ильюша, внимательно прислушивающиеся, громко заржали, как две кобылы на лугу. Капитан Емельянов беззлобно пожурил подчиненного:
- Эх, Сережа, как ты был лаптем, так и остался. Любая подманит. Нету в тебе мужицкой проницательности.
- Почему нету, товарищ капитан? Я же сам кровь видел.
С Ильюшей от смеха случился дергунчик, и она в экстазе истрепала парик в лохмотья. Аня успокоила влюбленного юношу.
- Никого не слушай, Сережа. Был у нее кто-то или нет, не имеет значения. Главное, чтобы любила. Ты уверен, что она тебя любит?
- Еще как! Сам удивляюсь. Такая девушка, из богатой семьи… Можно представить, какой у ней выбор… На днях куртку подарила за сто баксов. Без всякого повода. На, говорит, накинь на себя. А то ходишь в своем френче, как обсосок. А у самой слезы на глазах…
Тут уж и Люсю прихватило, повисла на плечах у Емельянова, простонала:
- Капитан, миленький, отведи в сортир, а то опписаюсь!
Сквозь дымку прощания Аня смотрела на всех с умилением. Чудесные достались ей поминки.
…Люся и Ильюша давно посапывали, похрапывали с боков, мерно вздымаясь, как два вулканических пригорка, а она бодрствовала, не хотела потратить последние часы на сон. Скоро наступит вечное забытье, где уже не будет ни зеленой травы, ни солнца, ни вкусной еды и питья, ни мужчин и женщин… Не заметив как, не закрывая, кажется, глаз, очутилась в полутемной пещере, где со стен свисали белые сталактиты, а по дну, недоступный зрению, гремел мощный водяной поток. Ей не было страшно, а как-то томно, потому что она знала, что в пещере не одна: кто-то наблюдает за ней из дальнего угла, осветясь двумя огоньками. Но это был не друг и не враг, а совсем иное, не земное существо, которое - она сознавала - вот-вот заговорит с ней. И от того, что она услышит, зависело ее будущее… Потом вдруг стены пещеры расступились и открылся спуск к реке, по которому поднимался пожилой, даже старый человек с бледным, как у покойника, лицом. Человек делал какие-то знаки, словно звал к себе, но у нее не было сил подняться.
Пробуждение было мгновенным и ужасным. Тонна груза навалилась на живот и на грудь - и сразу стало нечем дышать. Железные пальцы стиснули горло, но давили постепенно. В уши журчал сочувственный голос: "Не боись, деточка, потерпи. Скоро будет хорошо…" Попыталась вырваться, выскользнуть из-под ворочащихся глыб, но это было все равно, что спихнуть могильный пласт земли. "У-у-у!" - изошлась чумовым стоном, но звук утонул в шершавой ладони, смявшей рот. Вслед за тем сверлящая боль хлынула в живот, поднялась до затылка - и Аня потеряла сознание…
ГЛАВА 8
Около часа ночи приехал в Сокольники. Двое таксистов его проматросили, испугались страхолюдной внешности, подсадил пожилой частник, одинокий "бомбист", который всю дорогу потел от страха. Корин трепещущими ноздрями с удовольствием впитывал знакомый едкий запах. Точно так же, он знал, вспотеет Кириенок, когда он до него доберется.
Он был благодарен частнику за безрассудное мужество, но оставлять в живых его не следовало. Мало ли что. Сдуру стукнет, а Корину вовсе ни к чему, чтобы кто-то сел на хвост. Эта ночь принадлежала только им двоим - ему и Анеку Берестовой.
- Вон метро, - робко, не оборачиваясь, сообщил водила. - Дальше куда, извините?
С ностальгическим чувством Корин озирался по сторонам. Вот его малая родина. Здесь ему знаком каждый переулок, каждый кирпичик, не говоря уж о парке, в котором он когда-то выпил свою первую кружку пива и поцеловал свою первую женщину, но не Аню, нет. Как ни странно, это случилось еще задолго до романа с Анастасией Вадимовной, материной подругой. Притом среди бела дня. С пацанами они рыскали по парку, как волчата, в поисках приключений и наткнулись на одинокую мамзель, которая сидела на скамейке и о чем-то мечтала. Рядом лежали пачка сигарет и зажигалка. "Сейчас покурим", - пообещал Корин дружкам и смело приблизился к женщине. "Тетенька, не угостите сигареткой?" Наткнулся на взгляд, который потом долго ему вспоминался. Будто ошпарили кипятком изумрудного цвета, плеснули прямо в лицо. "Смелый мальчуган, - улыбнулась женщина. - Кое-кто от тебя поплачет. Что ж, на, бери!" Протянула пачку, а когда нагнулся, неожиданно ухватила за уши, притянула к себе и впилась губами и зубами в его рот. Первый поцелуй длился, может быть, несколько секунд, а черная кайма возле рта сходила потом целый месяц. "Ты что, ох…ла?!" - От испуга двенадцатилетний Корин неумело выматерился, а зрелая сучка в ответ звонко рассмеялась. Она оставила на нем свое клеймо. Что за женщина? Встретить бы ее снова… Э-э, да что теперь вспоминать…
- Вон туда, - показал он частнику. - В переулок и сразу направо.
Водитель заколебался.
- Может, сойдете здесь? Бензин на исходе.
Наглая ложь облегчила Корину задачу, развеяла сомнения. Тот, кто лжет, недостоин жизни.
- Тут рядом, не бзди.
Водитель, как загипнотизированный, медленно въехал в переулок и вскоре уперся фарами в глухую кирпичную стену.
- Здесь же тупик… - В растерянности обернулся.
Не лицо, а готовая маска смерти. Корину захотелось поболтать со своей жертвой, прежде такого за ним не водилось. Обычно испытывал отвращение к тварям, обреченным на заклание.
- Много за ночь набегает?
- Когда как… Браток, если нет денег, ничего… Я не в обиде.
- Почему соврал насчет бензина? У тебя полбака.
- Испугался… У вас что-то плохое на уме? Если нужна машина, пожалуйста, берите.
- Не дрожи, стыдно… Тебе сколько лет?
- Шестьдесят пять… На пенсию нынче не проживешь, а это так… Старуха сильно хворает, на лекарства подрабатываю.
В салоне завоняло уже не только потом.
- Раньше кем был, до пенсии?
- По-всякому… Пятьдесят лет на производстве… Вам если угодно деньжат… Вот есть сотни полторы. С обеда гоняю. Пожалуйста, берите.
- Эх, мужик, мужик… - вздохнул Корин. - Что же с тобой делать? За вранье надо наказывать, сам, наверное, ребятишек учишь. Внуки есть у тебя?
- А как же? Двое: Сема и Манечка. У ней именины завтра. Четыре годика. Хотел велосипед подарить.
- Теперь уж, похоже, не подаришь. Отдарился, дед.
Не выдержав напряжения, водитель ринулся на волю, с неожиданной сноровкой отворил боковую дверцу и уже соскользнул одной ногой, но это было все, что он успел. Корин рванул его назад и пару раз стукнул башкой о баранку с такой силой, что хрустнула то ли кость, то ли пластик. Водитель обмяк и затих, обвалился на сиденье.
Корин вылез из машины и вытащил старика наружу. На руках отнес к мусорному баку и положил на землю. Пусть отдыхает. На пьяных и покойников в Москве давно никто не обращает внимания, вполне может и день, и два посмердеть.
Потом сел за руль и отогнал машину на соседнюю улицу, на ту самую, где жила Анечка Берестова. Живет ли теперь, вот в чем вопрос. Корин пока не ощущал ее близкого присутствия.
Подъезд был снабжен кодом, и он потратил несколько минут, тыкая наугад в кнопки, пока не открыл. Поднялся на третий этаж и позвонил в знакомую дверь, обитую коричневым потертым дерматином. Дверь действительно была знакомой, хотя он ни разу не приходил к Анеку домой, это тоже похоже на чудо. Его привел сюда рок.
Пришлось звонить три раза, пока внутри не началось шевеление.
- Кто там? Чего надо? - прозвучал мужской раздраженный голос.
- По делу. Откройте, пожалуйста.
- По какому делу?
- По коммерческому. По какому еще? Хорошее предложение.
Сообразовавшись с дверным "глазком", Корин нагнул голову, чтобы выглядеть просто сильно бородатым мужчиной. Но того, кто стоял за дверью (вероятно, отец Анека), это не обмануло. Корин услышал ехидный совет:
- Сходи сперва в парикмахерскую, коммерсант.
Корин понимал, что если не войдет, то придется ждать до утра, а это очень долго. И потом - его время ночь, а не день.
- Позови Аню, папаша, - попросил. - Она меня знает.
Для невидимого собеседника эти слова прозвучали как "Сезам, откройся!". Дверь мгновенно распахнулась во всю ширь, и перед Кориным предстал невысокий, коренастый мужчина в трусах и майке, что характерно, тоже похожий на обезьяну: с опухшей будкой, небритый, с шерстью на груди - ну будто родственник. В руке он держал для острастки небольшой плотницкий топорик - надежное оружие мастерового. На Корина смотрел, прищурив для верности один глаз, вторым излучая небесное сияние.
- Зачем тебе Аня?
- Одноклассники мы. Учились вместе.
- Врешь! Аньке четвертак, а ты, поди, мой ровесник.
- Я из экспедиции, - нашелся Корин. - Год в тайге без роздыху. Малость и оброс.
- Ага, - удовлетворенно кивнул мужчина. - Значит, ходку сделал. На это похоже. Ишь как от тебя, братец, говнецом тянет.
- Может, впустите?
- Зачем? Какие у тебя могут быть с Аней общие интересы?
Для Корина не составляло труда отобрать у допросчика топорик и войти, но он медлил. Анекин папаня смотрел на него в упор диким, похмельным глазом, не выказывая и тени страха. Удивительно! Родич?
- Долгий разговор, - сказал он. - Не на пороге же базарить.
- Тоже верно, - согласился хозяин и вдруг воровато оглянулся. - Однако для хорошего разговора требуется нормальное обеспечение. У тебя есть с собой?
- С собой нету.
- Так слетай. Ночная палатка за углом.
Корин колебался лишь мгновение.
- Хорошо. Я мигом.
Через пять минут вернулся с запасом - две бутылки белой и ящик пива. Он уже твердо знал, что Анека нет в квартире, и настроился на выяснение адреса. Скорее всего это будет нетрудно.
Хозяин ждал его в дверях, как будто и не сдвинулся с места. При виде ящика и бутылок у него с негромким щелчком открылся второй глаз.
- Молодец! Вижу, правильный человек. Проходи.
Уселись на кухне, и хозяин предупредил, что надо вести себя тихо, иначе проснется Валентина и подымет хай.
- Тебя как зовут, служивый?
- Эдуард.
- А меня Григорий Серафимович. Длинно, да? Зови дядей Гришей, не обижусь. Наливай!
Корин пить опасался, не знал, какое действие произведет спиртное, не шарахнет ли по мозгам, но все же пригубил водочки. Зато Григорий Серафимович с огромным наслаждением осушил полную чайную чашку. И сразу задымил "Явой".
- Так-то, - вздохнул с облегчением. - Теперь можно потолковать. А то я, веришь ли, со вчерашнего дня насухую, аж нутро спеклось. Тебя увидел в "глазок", думал, черт за мной явился. Дакось еще полчашечки для закрепления результата… Да ты, Эдик, говори, не стесняйся. Чего от Ани понадобилось? Только сразу предупреждаю: замуж за тебя не пойдет.
- Почему?
- Больно вид у тебя срамной. Ночью встретишь - обмереть можно. Опять же, биография подмоченная. Я лично ничего против не имею, но ее не склонишь. Она нынче высоко летает, рукой не достать. На подкуп не надейся. У ней денег куры не клюют.
- Где же летает, если не секрет?
Григорий Серафимович ногтем большого пальца ловко сковырнул крышку с бутылки пива.
- Тебе зачем?
Взгляд у него окончательно прояснился, набряк житейской мудростью. Корин уже сообразил, что от этого пьянчуги, не ведающего страха, адрес можно вызнать только обманом. Другие способы не годятся. Ни пыткой, ни долларом его не возьмешь. Это не интеллигент.
- На самом деле про деньги вы к месту вспомнили, дядя Гриша. Я Анеку задолжал энную сумму. Еще до экспедиции. Теперь появилась возможность отдать. По частям, конечно.
- И много задолжал?
- Страшно сказать. Десять штук зеленых.
- Опять врешь, - обрадовался хозяин, освежив себя половиной пивной бутылки.
- Почему? - изобразил обиду Корин.
Вся эта тягомотина начала ему надоедать. Привычная ярость закипала в груди, волосики на спине затрещали. Он незаметно скрипнул зубами, смиряя себя. Если накатит, с собой не справишься, раньше времени прибьешь зануду, и откуда тогда взять адрес?
- Ты когда у ней занимал?
- Говорю же, до экспедиции. Второй год пошел.
- У ней, Эдик батькович, таких деньжищ отродясь не бывало. Откуда им взяться? Она же не воровка. С матерью ей помогали за квартиру платить.
- Так она не с вами живет?
На просветленные очи Григория Серафимовича набежало облачко грусти.
- Зачем, скажи на милость, ей с нами жить? Ей время цвесть, нам дотлевать. Молодежь нынче культурная. Стариковской вони не переносит.
- Не подскажете адресок?
Григорий Серафимович не успел ответить, на пороге кухни возникло новое действующее лицо. Сравнительно молодая женщина в ночной ситцевой рубахе до пят, закутанная в шерстяной платок. У Корина в паху зачесалось, до того она была похожа на Анека - с теми же глазами и с тем же изящным, узким овалом лица. А главное - волосы, стекающие белым золотом до плеч. Сходство исчезло, как только баба запричитала:
- Ой, Гриня, что же лихоманки на тебя нету! Ты кого привел на ночную гулянку?! Как же у вас стыда нету, добрым людям спать не даете?