Ну, и ладно! Как заметил Глеб, должны же они как-то оправдывать свое существование!
Час, который я провел на скамейке под яблоней, промчался незаметно. Впрочем, ничего удивительного. Одно дело – час для нормального человека, сидящего на работе и с тоской поглядывающего на часы. Совсем другое дело – час для человека, ожидающего расстрела. За этот час теория относительности Эйнштейна раскрылась передо мной во всей своей философской, если не математической, глубине.
Тут в ворота постучали, и я снова невольно вздрогнул. Поднялся со скамейки и направился на стук. Очевидно, прибыла форма.
Я приоткрыл створку и увидел на пыльной проезжей части конопатого мальчишку лет десяти. Мальчишка придерживал небольшой двухколесный велосипед, к багажнику которого был приторочен объемный сверток.
– Вы кто? – спросил мальчишка подозрительно.
Хотя времени было в обрез, я все же не удержался от нравоучения:
– Здороваться нужно!
– Здрасти, – сказала мальчишка небрежно. И повторил:
– Вы кто?
Я хотел объяснить, что обычно младшие представляются старшим, а не наоборот. Но вздохнул и неожиданно ответил:
– Антон.
– Николаевич? – уточнил мальчик.
– Николаевич.
Мальчишка опустил велосипед на землю и принялся отвязывать сверток от багажника. Отвязал и протянул его мне.
– Вот. Просили передать.
Я принял сверток и взвесил на руке. Тяжелый.
– Спасибо.
Машинально похлопал себя свободной рукой по карманам в поисках мелочи. Но карманы были пусты.
– Извини, – сказал я. – Кошелек дома. Подождешь?
– Заплачено уже, – ответил мальчишка очень по-взрослому. Поднял велосипед из придорожной пыли, закинул ногу за раму и оттолкнулся от земли. Велосипед совершил плавный вольт и выехал на асфальт.
Я проводил взглядом малолетнего посланца, закрыл ворота и отправился в дом. Вошел в прихожую и, не разуваясь, отправился наверх. Поднялся по лестнице, остановился перед дверью своей спальни и прислушался. Тишина. Я осторожно стукнул в дверь и немного подождал. Мне никто не ответил. Тогда я приоткрыл створку и сунул в комнату голову. Егор спал, подложив здоровую руку под щеку. Его лицо было строгим и сосредоточенным; похоже, даже во сне он что-то обдумывал, чтобы не терять зря времени. Железный малый.
– Егор, – позвал я негромко.
Дыхание спящего остановилось. Егор открыл глаза, до того трезвые и осмысленные, что я поразился:
– Ты что, не спал?
– Спал, – ответил гость. – И прекрасно спал. У тебя удобная кровать.
Он рывком поднял себя с постели и невольно скривился от боли.
– Тебе нельзя делать резких движений! – предупредил я запоздало.
– Забыл, – ответил Егор с досадой и придержал правой рукой левое плечо. Немного посидел в такой позе, баюкая боль, затем выпрямился и коротко спросил:
– Пора?
– Пора, – ответил я и протянул ему сверток.
– Ага! – обрадовался Егор. – Спецодежда! Разверни, пожалуйста, мне не справиться одной рукой.
Я спохватился и быстро развернул сверток. В нем оказалась потертая фуфайка, пахнувшая отнюдь не розами, грязные засаленные брюки, кое-где распоровшиеся по швам, и плотный жилет. Жилет был тоже не новый, сшитый из бурой парусины.
– Отлично, – сказал Егор с удовлетворением. – То, что нужно. Если плечо начнет кровиться, то пятно не заметят.
– Да уж, – ответил я с невольной брезгливостью. – Чего-чего, а пятен тут хватает.
– Поможешь мне? – спросил Егор.
– Конечно.
Он быстро расстегнул джинсы и одной рукой стащил их с себя. Я придерживал его за пояс, помогая удерживать равновесие. Рассматривать раздетого гостя было неловко, но я все же отметил великолепный набор мышц, расчертивших тело с точностью анатомического атласа. "А трусы все же надел!" – съехидничало подсознание. Странно. Мне почему-то казалось, что Егор не воспользуется чужим бельем. Даже если оно совершенно новое. Воспользовался.
– Майку придется распороть, – сказал Егор виновато. – Прости. Сплошные убытки от меня.
Я махнул рукой. Достал ножницы и аккуратно разрезал плечевой шов с левой стороны. Вдвоем нам удалось содрать с Егора майку примерно так же, как змея сдирает с себя старую мертвую кожу.
– Надел-то ты ее как? – поразился я.
– Не знаю, – ответил Егор. – С утра вроде не очень больно было. А сейчас…
Он потер плечо и не договорил. Я вывернул фуфайку налицо и рассмотрел ее. Ну и грязь!
– Грязная, – повторил я вслух брезгливо.
– Это хорошо, – ответил Егор. – Она и должна быть грязной. Только рукав опять придется распороть. Я не смогу поднять руку.
Я, не говоря ни слова, проехался ножницами по всему шву, идущему от плеча до запястья. С огромным трудом натянул фуфайку на Егора и отступил на шаг, довольный собой. Странно, но в этом ужасающем прикиде гость смотрелся на редкость органично. "Ему бы еще косынку на голову и серьгу в ухо", – шепнул внутренний голос. Писательский, так сказать. Да. Некрасив, но чертовски хорош. И так бывает.
– Брюки я сам надену, а ты пока иголку с ниткой принеси, – велел Егор.
– Ах, да! – спохватился я.
Сбегал в Олину комнату и принес оттуда всю ее рабочую корзинку. Нашел среди многочисленных тряпочек, мотков шерсти, пуговиц и прочей дребедени набор иголок. Оторвал от катушки длинную белую нитку и продел ее в ушко.
– Стой смирно, – велел я Егору. Тот послушно замер на месте.
– Я не специалист! – предупредил я.
– Главное, чтобы держалось крепко, – ответил Егор. – Если шов разойдется на глазах у изумленной публики, нам будет кисло. Ты постарайся.
И я постарался. Не удовлетворившись одним грубо наложенным швом, я достал из корзины катушку с самой прочной нитью и проделал всю процедуру еще раз. На всякий случай.
– Вот так, – сказал я, подергав шов. – Теперь надежно.
– Хорошо, – ответил Егор нетерпеливо. – Буди Глеба, я хочу, чтобы мы сверили план действий.
В этот момент он оборвал себя и приложил палец к губам. Тоненький мальчишеский голос выкликал, приближаясь:
– Рыба! Свежая рыба!
– Пора, – сказал Егор и посмотрел на меня.
Открылась дверь спальни, на пороге возник бледный и серьезный Глеб.
– Слышите? – спросил он.
– Слышим, – ответил я.
Егор повернулся к нам и велел:
– Сядем на дорожку.
Я приспел на край кровати, рядом плюхнулся Глеб. Егор сел напротив нас, в единственное кресло, стоявшее возле окна.
– Значит, так, – привычно принялся он руководить. – Едем в машине Антона.
Глеб вяло возразил:
– Лучше в моей! Сам же говорил…
– Нет, – перебил Егор. – Лучше в "ниве". У Антона в подвале остались куски половой обивки.
– Остались, – подтвердил я.
Пол моей старенькой машинки был покрыт ковролином. Может это признак старости, но я ужасно теплолюбив и не люблю резину под ногами.
– Вот этими остатками ты меня и прикроешь, – спокойно сказал Егор. – Я лягу между передними и задними креслами, сверху постелешь ковролин. Постараюсь не шевелиться, чтобы он не сбился. Если наши друзья не станут особо приглядываться, возможно, все обойдется. На пляже они, кажется, машины не обыскивают.
– На пляже не видел, – подтвердил Глеб. – Только на трассе.
– Вот и хорошо. Значит, Антон прикроет меня ковролином. Заднюю дверь приоткроешь только тогда, когда к машине подойдет рыбак моего роста.
– А когда он подойдет? – спросил я. Меня начало заметно потряхивать от страха, перемешанного с возбуждением.
– Он сам выберет нужный момент, – ответил Егор. – Положи на заднее сиденье пару пакетов, достань их, когда подойдет рыбак. Ну, а дальше по обстановке. Да, еще! Подними дверцу багажника сразу, как только приедешь на пляж. Лучше не дожидаться, пока наши друзья решат тебя проинспектировать. Открой так, чтобы содержимое было на виду.
– Понял, – ответил я.
– Если что-то пойдет не так…
Егор обвел нас холодным взглядом и жестко велел:
– Ложитесь! За колеса, куда угодно! Я вам помочь уже не смогу. Ясно?
– У меня есть охотничье ружье, – сказал я деловито. – Прихватим?
Егор обнажил белоснежные зубы в бесшумном смехе. Пират. И смех у него пиратский.
– Твое ружье там не понадобится, – ответил он, отсмеявшись. – Своего оружия полно будет. Так что, главное – не делать глупостей.
Он еще раз обвел взглядом наши бледные физиономии. Укоризненно наклонил голову к плечу и велел:
– Кураж, ребята! Выше нос! Проскочим!
Егор встал с кресла и деловито подвел итог:
– После того, как я залезу в лодку, сразу уходите…
Он остановился, дотронулся до раненого плеча и чуть заметно сморщился. Я понял, о чем он думает.
– Может, примешь какое-нибудь обезболивающее? – спросил я с сочувствием. С такой раной только по лодкам лазить.
– Можно сделать укол, – оживился Глеб. – Вообще руку перестанешь чувствовать!
– Нет, – отказался Егор сурово. – Я должен действовать двумя руками одинаково. Никаких уколов.
Глеб подумал и кивнул.
– Антон, пошли вниз, – сказал Егор и вышел из комнаты.
– Я его прикрою ковролином, а ты нейтрализуй хроников, – велел я. – Пусть сидят на даче и не высовывают нос. Скажи им.
– Ага, – ответил Глеб и моментально испарился.
Я вздохнул и оглядел комнату так, словно видел ее в последний раз. Впрочем, возможно, так оно и было.
Егор ждал меня в подвале.
– Подкати машину поближе к дверям, – велел он. – Нечего светиться посреди двора.
Я безропотно направился к своей "ниве", по дороге отметив краем глаза, что Глеб что-то усиленно внушает хроникам, загоравшим возле гаража. Хроники тоскливо внимали куратору, вид у них был кислый. "Мне бы ваши заботы", – подумал я невольно. Сел в машину, подогнал ее к открытой двери подвала. Егор юркнул в заднюю дверь с неожиданной ловкостью для такого огромного тела. Аккуратно опустился на пол лицом вниз, поджал длинные ноги.
– Помещаюсь? – глухо донеслось до меня.
– Помещаешься, – ответил я. – Похож на мусульманина во время молитвы. Ты устройся поудобней, тебе шевелиться нельзя.
– Мне удобно, – ответил он полуприглушенным голосом. – Неси ковролин.
Я сбегал в гараж, принес к машине ящик с остатками ковровых полос. Положил на спинку скрючившегося Егора шерстяную дорожку. Прищурился, отступил назад и критически осмотрел эскиз. А что… Ничего! Пол и оставшиеся куски ткани, разложенные поверх человеческого тела, сливались в единый серый цвет. Стекло в машине пыльное, немытое, если не приглядываться, то можно подумать, что на полу только серая обивка, и ничего больше. Я закрыл Егора вторым куском обивки и отступил назад.
– Отлично! – сказал я вслух. – Тебя вообще не видно!
– Закрепи, – глухо донеслось из глубины салона.
Я быстро огляделся. Интересно, чем можно скрепить две полосы ковролина? Мне на глаза попалась коробка канцелярских кнопок.
– Могу уколоть, – предупредил я. Егор не ответил.
Я заколол место стыка кнопками, стараясь сделать так, чтобы полоски не разошлись, но при этом не помешали Егору выбраться, когда настанет время.
– Удобно? – спросил я, закончив работу.
– Угу, – ответил Егор задушенным голосом.
– Выезжаем! – предупредил я. – Если что не так, говори сразу! Потом уже поздно будет!
– Поехали, – прогудел Егор из-под прикрытия.
Я захлопнул заднюю дверь, сел за руль и поехал к воротам. Притормозил перед ними, вышел из машины и громко позвал:
– Глеб!
– Уже тут, – ответил приятель, возникая с другой стороны.
Глеб мельком заглянул в окно задней дверцы, покачал головой и восхищенно заметил:
– Ну, вы даете!
– Что? – встревожился я. – Плохо?
– Отлично! – ответил Глеб с энтузиазмом. – Если не приглядываться – просто блеск! Я начинаю верить в успех нашего безнадежного предприятия!
– Садись в машину, – велел я. – Только не назад, а вперед.
– Может, я и тупой, но не до такой же степени! – укорил Глеб и плюхнулся на сиденье рядом с водителем.
Я пошел к воротам и открыл их. Вернулся к машине и громко велел:
– Хроники! Ворота за нами заприте!
Уселся в машину, закрыл дверцу и тихо сказал:
– С богом, орлы.
– Егор, ты живой? – позвал прагматичный Глеб.
И откуда-то из недр машины раздраженно донеслось:
– Да поезжайте вы, мать вашу!
– Живой, блин! – радостно констатировал Глеб. – Прямо как Ленин! Живее всех живых! Чего и нам желаю.
Я суеверно сплюнул в окошко.
Мы ехали к пляжу и молчали. Не знаю, о чем думал Глеб, а у меня в голове гулял ветер. Мыслей не было, чувств тоже, и весь я был как тушканчик, замороженный в жидком азоте. Если замороженные тушканчики умеют водить машину.
Дорога скоро кончилась, я сбросил газ и выполз на песок. Доехал почти до самой водной кромки и остановил.
– Приехали, – проинформировал я вполголоса.
– Что видишь? – глухо спросил голос сзади.
Я огляделся. Прямо передо мной у берега стояла небольшая двухвесельная лодка. Двое рыбаков, старый и молодой, деловито доставали улов из запутанных сетей. На берегу уже собралось человек пять. Две тетеньки, повязанные платочками, походили на кухарок из домов новых русских. Один мужичок интеллигентного вида и двое юношей студенческого возраста были, скорее всего, дачниками.
– Свеженькая! – убеждал пожилой рыбак привередливую тетку в платке. – Час назад в море плавала!
– Да? А запах откуда? – спрашивала тетка подозрительно.
– Запах от Юрки, – охотно объяснял пожилой мужик в фуфайке, кивая на напарника. – Мы с ним вчера немного перебрали, а он зубы не почистил…
Тетка поджала губы и неодобрительно оглядела высоченного Юрку, выпрыгнувшего из лодки.
– Вешай, – велела она коротко. – Две рыбины, больше не надо.
Юрка повернулся к нам спиной и Глеб тихо сказал:
– Молодцы! Похож!
Темный затылок двойника походил на затылок Егора, как две капли воды. По-моему, у них даже стрижка была одинаковой.
– Что видите? – спросил Егор уже нетерпеливо.
– Прости, засмотрелись, – спохватился я. – Двойник – просто твое отражение. Сзади, конечно.
– Сюда идет? – спросил Егор.
– Нет, пока горизонт осматривает.
На Юрке был точно такой же парусиновый жилет, который мы нацепили на Егора, чтобы прикрыть плечо с повязкой. Да и остальная одежда соответствовала в точности: такая же грязная и засаленная.
Юрик бросил на нашу машину беглый короткий взгляд и тут же отвернулся. Приложил ладонь ко лбу, озабоченно позвал напарника:
– Степаныч! Похоже, штормить будет!
Я глянул на горизонт и пожал плечами. Ничего похожего на штормовое облако там не было. Глеб толкнул меня в бок и прошипел:
– Выходи из машины!
– Зачем? – не понял я.
– Дурак! Влево глянь!
Я повернул голову. Слева, прямо с асфальтовой дороги, на песок выезжал огромный тяжелый джип. Машина осторожно развернулась и двинулась в нашу сторону со скоростью, примерно, тридцать километров в час. В этой неторопливости было что-то невыносимо наглое. "Не уйдете!" – читалось в китовой ухмылке железной челюсти.
– Егор, не шевелись, – сказал я, не отрывая глаз от приближающейся машины. – Едет патруль.
– Угу, – ответил он.
Я вышел из машины и хлопнул дверцей. Подошел к багажнику, распахнул его настежь и принялся копаться внутри. Глеб покинул салон и пошел к рыбакам. Заглянул внутрь лодки, о чем-то поспорил с пожилым Степанычем. Тот тряс перед носом приятеля дохлой рыбиной и что-то горячо доказывал. Юрик неторопливо приблизился ко мне, громко окликнул по дороге:
– Рыбы свежей не желаете?
– Желаю, – ответил я. Отошел от багажника, оставив его открытым, краем глаза покосился в сторону. И чуть не упал от ужаса.
Джип стоял прямо передо мной, как мертвая панночка перед Хомой Брутом. Одна дверца неторопливо распахнулась, на песок выпрыгнул плотный жилистый мужичок с автоматом наперевес. "И не прячется! – подумал я потрясенно. – И милиции не боится!" Впрочем, милиции в наше время бояться только добропорядочные граждане. Муниципальные стражи порядка обладают поразительным профессиональным нюхом, и там, где пахнет жареным, их днем с огнем не сыскать.
Мужичок с автоматом неторопливо направился к нам. В машине его дожидались еще двое: водитель и напарник. У напарника автомат лежал на коленях.
– Кто такие? – брезгливо спросил патрульный, мельком взглянув на номер моей машины. Тут же его лицо дрогнуло и окаменело. Мужичок внутренне подобрался, бросил на меня короткий внимательный взгляд исподлобья. У меня возникло ощущение, что по лицу с размаху проехался плотный лист наждачной бумаги. Чувствуется, что Сеня поработал основательно. Я у местной братвы главный подозреваемый.
– Это вы мне? – спросил я вежливо.
– И тебе, и ему, – ответил незнакомец с автоматом, кивая на Юрку.
Я пожал плечами и полез за пазуху. Надеюсь, что мои руки не будут трястись. Достал паспорт, протянул его незнакомцу. Глупых вопросов, вроде "а по какому праву", задавать не стал. По праву человека с автоматом. Этим все сказано. Автоматчик принял мой паспорт, и я механически отметил, что руки не дрожат. Внутри все онемело до такой степени, что я стал воспринимать происходящее со стороны. Знаете, иногда в самолете закладывает уши, и звуки доносятся сквозь неприятную ватную заглушку. Примерно то же самое сейчас произошло со мной. Мои чувства и ощущения атрофировались, покрытые плотным слоем ваты, и весь я превратился в игрушечного снеговика под искусственной елочкой. Автоматчик развернул документ, но задерживаться на нем не стал. Его взгляд постоянно буравил то дверцу моего автомобиля, то высоченную фигуру Юрика.
– Держи, – сказал он и протянул мой паспорт назад. – В машине что?
– Ничего, – ответил я коротко. – Можете посмотреть.
Он оторвался от теплого песка и неторопливо пошел к "ниве". Я старательно смотрел в сторону. Юрка нагнулся и принялся закатывать штанину на левой ноге. Я заметил, что Степаныч в лодке напрягся, и что-то вполголоса сказал Глебу. Приятель не оглянулся, но отодвинулся в сторону. "Сейчас начнут стрелять, – подумал я равнодушно. – Надо упасть".
Но падать мне не пришлось. Автоматчик заглянул в салон через пыльное стекло, обошел машину и поворошил багажник. Минуту постоял в раздумье. Я посчитал до десяти, чувствуя, что седею на глазах. Автоматчик вздохнул, повернулся и зашагал к нам.
Я перевел дыхание, Юрка разогнулся.
– Теперь ты, – сказал автоматчик Юрке. – Кто такой?
– Из артели мы, – хмуро ответил Юрка.
– Из какой артели?
– Рыболовной.
– Документы покажи.
Юрик повернулся к лодке.
– Степаныч! – закричал он. – Документ просят!
– Бегу! – ответил пожилой рыбак в драной фуфайке. – Лечу, как молния!
Он спрыгнул на берег и торопливо потрусил к нам.
– Долго ждать-то? – сердито крикнула вслед тетка в платочке.
– Одну минутку, родная! – ответил Степаныч бодро. – Минутку, не больше!
Он подскочил к нам, сунул автоматчику какие-то бумажки и зачастил: