Я осмотрел всю квартиру, распечатал несколько писем и прослушал записи автоответчика: кассета была пуста. Два дня назад я по телефону договорился с гостиницей в Кембридже, что они позаботятся о моей машине, которая останется у них на стоянке, пока я ее не заберу. Но я не мог оставлять ее там надолго. Я прикинул, что, если доеду на такси до железнодорожной станции в Эпсоме, можно будет добраться до Лондона поездом. Тогда утром я поеду на поезде в Кембридж, заберу свою машину, приеду домой, поставлю ее на место и вернусь в Лондон на той, что взял в прокате. Так будет даже безопаснее, учитывая, что Фердинанд, а через него и остальные, уже наверняка знают ее цвет, марку и номер. Я верну эту машину в прокат и возьму другую.
Зазвонил телефон. Я включил автоответчик и услышал знакомый голос, глубокий и чуть хрипловатый, который без обиняков перешел к делу.
- Как насчет прямо сейчас? - спросила она, - У нас есть час.
Я редко мог перед ней устоять. Да никогда и не пытался.
- Целый час - это здорово, - ответил я. - Я как раз думал о тебе.
- Хорошо, - сказала она. - До встречи.
Я выкинул из головы машины и стал думать о белом кружевном пеньюаре, гораздо более соблазнительном. Поставил на столик у дивана два высоких бокала и посмотрел на часы. Подумал, что Малкольм, наверное, еще не добрался до "Савоя". Но попытаться все же стоило, и я набрал его номер. Он против ожидания оказался на месте и сразу же поднял трубку.
- Я рад, что ты доехал благополучно, - сказал я. - Я ненадолго задержусь. На два или три часа. Держись, не падай духом.
- Твоя мать - болтливая стерва.
- Она спасла твою шкуру.
- Она назвала меня отъявленным старым распутником, который вырядился как кондитер пятого разряда.
Я представил, как он из-за этого сердится, и рассмеялся.
- Что ты будешь, кроме икры? - спросил Малкольм. - Я собираюсь заказать ужин.
- Фирменное блюдо шеф-повара.
- Не морочь мне голову! Ты такой же гадкий, как твоя мать!
Я развеселился окончательно. Положил трубку и снова включил автоответчик. Через двадцать минут раздался звонок в дверь.
- Привет, - сказала она, когда я провел ее внутрь. - Как скачки?
Я поцеловал ее.
- Пришел третьим.
- Неплохо.
Она была на десять или двенадцать лет меня старше, все еще стройная, с золотисто-каштановыми волосами, раскованная и общительная. Я достал из холодильника бутылку шампанского, которая, как всегда, была припасена для такого случая, откупорил ее и наполнил наши бокалы. Это была всего лишь дань традиции, потому что мы никогда не допивали бутылку до конца. После пары глотков нам уже незачем было сидеть на диване и вести светские беседы.
Она ахнула, заметив длинный почерневший кровоподтек на моем бедре:
- Ты упал с лошади?
- Нет, попал под машину.
- Как неосторожно!
Я задернул шторы в спальне, чтобы пригасить свет заходящего солнца и, раздевшись, лег рядом с ней в постель. Мы были любовниками уже давно и привыкли друг к другу. Мы оба философски относились к тому, что совокупление обычно доставляет одному партнеру больше удовольствия, чем другому, и редко стремились достичь пика наслаждения одновременно. На этот раз, как и в прошлый, ей повезло немного больше, чем мне, но я считал, что доставлять наслаждение так же приятно, как переживать самому.
- Тебе было хорошо со мной? - спросила она.
- Конечно.
- Сегодня не твой день.
- Это не получается по заказу. Если не мой, так твой. Как повезет.
- Все дело в темпе и угле наклона? - поддразнила она, повторив слова, что я когда-то сказал. - Кто первый идет в душ?
Она любила возвращаться домой чистой, признавая, что душ - всего лишь символ очищения. Я помылся, оделся и сел ждать ее в гостиной. Эта женщина была неотъемлемой частью моей жизни, необходимой для удовлетворения потребностей как тела, так и души, защита от одиночества. Я всегда с сожалением расставался с ней, зная, что она обязательно вернется, но сегодня почему-то сказал:
- Останься! - прекрасно зная, что остаться она не сможет.
- Что случилось? - спросила она.
- Ничего.
- Ты дрожишь.
- Предчувствие.
- Чего? - Она уже стояла у двери, готовая уйти.
- Что сегодня мы виделись в последний раз.
- Не говори глупостей, - сказала она. - Я вернусь. Она с благодарностью поцеловала меня, я ответил с тем же чувством. Она улыбнулась, посмотрела мне в глаза:
- Я вернусь.
Я открыл дверь, и она весело выпорхнула наружу. А я подумал, что предчувствие относилось ко мне, а не к ней.
Утром я перегнал машины, съездив из Лондона в Кембридж, потом в Эпсом и обратно в Лондон, на фирму по прокату автомобилей. Насколько я мог заметить, никто и нигде за мной не следил.
Когда я уезжал, Малкольм бушевал от неистового возмущения из-за того, что ни на один рейс до Парижа нельзя было достать билеты в первом классе на день перед Триумфальной Аркой.
- Полетим в туристическом, - сказал я. - Тут же всего полчаса.
Оказалось, что в туристическом классе тоже нет мест. Я оставил его рассерженным и хмурым, но когда вернулся, он уже успокоился. Оказалось, Малкольм зафрахтовал частный самолет.
Он сказал мне об этом позже, потому что, когда я вернулся в номер, отец как раз беседовал с Норманом Вестом, которого вызвал для текущего отчета. Сыщик все еще выглядел подозрительно болезненным, но сероватая смертельная бледность перешла в желтовато-коричневую. Старую пропыленную одежду сменил обычный темный костюм, а седые волосы, тщательно вымытые, казались почти белыми и были аккуратно причесаны.
Я пожал ему руку: влажная, как и в прошлый раз.
- Вам уже лучше, господин Вест? - спросил я.
- Да, благодарю вас.
- Перескажите моему сыну все, что вы только что сообщили, - велел Малкольм. - Плохие новости.
Сыщик виновато улыбнулся мне и раскрыл записную книжку, которая лежала у него на коленях.
- Госпожа Вивьен Пемброк не может вспомнить, чем она занималась в прошлую пятницу, - начал он, - а во вторник она была дома одна, разбирала подшивки старых журналов.
- И что плохого в этом сообщении? - не понял я.
- Не будь таким бестолковым, - с раздражением сказал Малкольм. - Это значит, что у нее нет алиби. И ни у кого изо всей этой проклятой своры тоже нет алиби!
- Вы проверили уже всех? - удивленно спросил я. - У вас же совсем не было времени.
- Не было, - согласился он.
- Нечего без толку болтать! - Малкольм махнул рукой. - Господин Вест, рассказывайте ему все.
- Я позвонил миссис Беренайс Пемброк - Вест выразительно вздохнул. - Она назвала меня неприятным типом.
Малкольм угрюмо хмыкнул.
- Язык как плеть из шкуры носорога!
Вест поежился, как будто его все еще стегали бичом, но сказал только очень сдержанно:
- С ней совершенно невозможно было разговаривать.
- Томас был дома, когда вы звонили? - спросил я.
- Нет, сэр, не было. Миссис Пемброк сказала, что он на работе. Я позже перезвонил в его кабинет, по номеру, который вы мне дали, надеясь, что он сможет сказать, где были он и его жена в интересующие нас дни. Но какая-то девушка сообщила мне, что господин Пемброк ушел из фирмы несколько недель назад и она не знает, где его можно найти.
- Вот как! - Это меня немного озадачило. - Я не знал.
- Я снова позвонил миссис Пемброк, чтобы узнать, где сейчас работает ее муж, и она предложила мне… э-э-э… умереть.
Томас работал на одной и той же кондитерской фирме с того дня, как окончил курс бухгалтерии и делопроизводства. Беренайс пренебрежительно отзывалась о его специальности, называла лавочником. Томас возражал, что хотя он и в самом деле незначительный чиновник, зато на нем лежит ответственность за оценку всех материалов, необходимых для каждого крупного контракта, он определяет их стоимость и передает сведения в управление. Повышения на службе Томас получал редко и очень незначительные, например, со второго ассистента на первого. К сорока годам он и сам, наверное, понял, что ему никогда не заседать в совете директоров. Как горько было, наверное, осознать свои скромные возможности, да еще когда Беренайс при каждом удобном и неудобном случае тычет это тебе в лицо. Бедный старина Томас…
- Миссис Джойси Пемброк, - продолжил Вест, - единственная, кто помнит, чем занималась в интересующее нас время. И в пятницу, и в следующий вторник она играла в бридж. Ей не понравилось мое "назойливое любопытство", как она выразилась, и она не захотела назвать своих партнеров, чтобы не втягивать их в это дело.
- Можете вычеркнуть госпожу Джойси Пемброк, - сказал я.
- А? - не понял Малкольм.
- Ты прекрасно знаешь, - сказал я, - что Джойси не собиралась тебя убивать. Если бы могли быть какие-то сомнения, ты не поехал бы вчера в ее машине.
- Ладно-ладно, - проворчал он. - Вычеркните Джойси.
Я кивнул Весту, и он провел поверх имени моей матери жирную черту.
- Вчера я звонил миссис Алисии Пемброк и чуть позже миссис Урсуле Пемброк, - на лице сыщика не отразилось никакого удовольствия при воспоминании об этих звонках. - Госпожа Алисия велела мне не совать нос в чужие дела, а госпожа Урсула, видимо, плакала и не захотела со мной разговаривать. - Норман Вест беспомощно развел руками. - Мне не удалось убедить никого из них в необходимости доказуемых алиби.
- Не создалось ли у вас впечатления, что до вас у них побывали полицейские с теми же самыми вопросами? - спросил я.
- Нет, ничего подобного.
- Что я вам говорил? - сказал Малкольм. - Полицейские не поверили, что меня хотели убить. Они решили, что я сам все подстроил!
- Даже так…
- Они проверили всех и каждого, когда убили Мойру, что ты, не сомневаюсь, хорошо запомнил, и получили только кипу безупречных алиби. А теперь эти полицейские даже не побеспокоились хотя бы снова всех опросить!
- У тебя случайно нет при себе номера полицейского участка?
- Есть, конечно, - буркнул он, вынул из внутреннего кармана записную книжку и вырвал оттуда листок. - Но они все равно тебе ничего не скажут. Это то же самое, что разговаривать с железной дверью.
Я отметил, что номер у них не изменился, и попросил пригласить старшего инспектора.
- По какому вопросу, сэр?
- По поводу покушения на убийство господина Малкольма Пемброка неделю назад.
- Минуточку, сэр.
Через некоторое время в трубке раздался другой голос, равнодушный и монотонный:
- Чем могу быть вам полезен, сэр?
- Я по поводу покушения на убийство господина Малкольма Пемброка…
- А кто вы, сэр?
- Его сын.
- Э-э-э… который из?
- Ян.
Послышалось шуршание бумаги.
- Назовите, пожалуйста, дату вашего рождения - чтобы удостоверить свою личность.
Я удивился, но назвал. Тогда голос в трубке спросил:
- Вы хотите что-нибудь сообщить?
- Мне бы хотелось знать, как продвигается расследование.
- Мы не вправе обсуждать это.
- Но…
- Но я могу сказать вам, сэр, что расследование по делу о якобы имевшем место покушении вскоре будет закрыто.
- Что значит "якобы имевшем место"?!
- Это действительно так, сэр. Не было обнаружено ни единого доказательства того, что на месте происшествия был кто-то посторонний.
- Не могу в это поверить.
С легким оттенком раздражения, но еще и с первым проблеском какой-то симпатии он сказал:
- Должен вам сказать, что там не было никаких следов того, что господина Малкольма Пемброка тащили со двора в гараж, что, по его словам, должно было произойти. Никаких следов - ни на газоне, ни на дорожке. Никаких царапин на каблуках господина Малкольма. Никаких отпечатков пальцев, кроме его собственных, ни на ручках машины, ни на ключе зажигания, вообще везде только его отпечатки. У него не было обнаружено никаких признаков отравления угарным газом. Это он объяснил тем, что не сразу позвонил в полицию. Мы еще раз тщательно обследовали место происшествия на следующее утро, когда господина Пемброка уже не было дома, и не нашли совершенно никаких признаков пребывания там преступника. Могу вас заверить, что дело мы все же не закроем, но пока у нас нет никаких оснований подозревать какое-нибудь другое лицо.
- Его чуть не убили, - ровно произнес я.
- Конечно, сэр, но, прошу прощения, я рассказал вам, как обстоят дела. Мне понятно ваше недоверие, сэр. Вам наверняка сейчас нелегко, - голос звучал теперь почти по-человечески, он пытался меня успокоить.
- Спасибо большое, что рассказали мне все это, - сказал наконец я.
- Рад был помочь. До свидания, сэр.
- До свидания, - медленно произнес я, но он уже бросил трубку.
- Что там еще такое?! - потребовал Малкольм, глядя мне в лицо.
Я повторил все, что услышал от старшего инспектора.
- Невероятно!!! - взорвался Малкольм.
- Нет.
- То есть?
- Хорошо продумано.
ГЛАВА 8
- Через какую дверь ты выпускал собак? - спросил я.
- Через кухонную, как всегда.
- Кухонная дверь в пяти шагах от задней двери гаража, если идти вдоль крытого перехода.
- Конечно, - раздраженно подтвердил Малкольм.
- Ты рассказывал мне, что вышел с собаками на лужайку. Надеюсь, полиции ты сказал то же самое?
- Да, конечно, я им так и сказал.
- Но ты на самом деле не помнишь, как шел к лужайке. Ты помнишь, что собирался это сделать, разве не так ты мне говорил?
Он нахмурился.
- Должно быть, так и есть.
- А что, если ты вовсе и не дошел до лужайки, если тебя стукнули по голове сразу на выходе из кухни? И что, если тебя вовсе и не волокли в гараж по земле, а несли?
Он открыл рот.
- Но я…
- Весишь ты не слишком много, - сказал я. - Я запросто могу подняться с тобой по пожарной лестнице.
При росте пять футов семь дюймов он весил около шестидесяти четырех килограммов. Малкольм был плотным, но не толстым.
- А отпечатки пальцев? - спросил Норман Вест.
- На пожарной лестнице можно переложить человека, которого несешь, на левое плечо, чтобы голова его свешивалась тебе на спину. Потом левой рукой обхватить его под коленями, в правую руку взять его правую руку, чтобы тело не соскальзывало, так будет довольно удобно, правда?
Они оба кивнули.
- А когда у тебя в руке зажата чья-то ладонь, запросто можно приложить ее к любой поверхности, например, к ручкам машины… - продолжал рассуждать я. - Если вначале открывать двери в перчатках, то таким образом можно было потом оставить везде отпечатки своей жертвы.
- Ты мог бы стать наемным убийцей, - сказал Малкольм. - Здорово у тебя получается.
- Таким образом, Малкольм теперь у нас полулежит на заднем сиденье автомобиля. Дальше остается только завести мотор и оставить дверцы открытыми, чтобы "чудесный аромат" легче проникал в салон.
- Дверцы?
- Дверцу водителя и, может быть, одну из задних дверей.
- Да, точно!
- И что мы получили? Самоубийство.
- А когда я пришел в себя, - мрачно сказал Малкольм, - я и сам оставил везде вокруг свои отпечатки. На ключе зажигания… везде.
- Ну, на это убийца, конечно, не рассчитывал.
- А для полиции это только подтвердило их версию. Несколько минут мы обдумывали мои предположения.
- Если все так и произошло, - сказал Вест, - а, по всей видимости, это действительно так, то убийца должен был знать, что вы будете выходить через кухонную дверь примерно в это время.
Малкольм уныло ответил:
- Когда я дома, я всегда в это время выхожу гулять с собаками. Выпускаю их на улицу, завожу обратно, кормлю их, наливаю себе стаканчик. Это давно установившийся распорядок.
- А… э-э… кто-нибудь из вашей семьи знал, когда вы выходите с собаками?
- Я делал это всю жизнь, и всегда в это время, - ответил Малкольм.
После небольшой паузы я сказал:
- Хотел бы я знать все это до того, как нас чуть не сбила та машина в Ньюмаркете. Мы тогда обязательно оповестили бы полицию.
- Я по горло сыт полицией! - снова разбушевался Малкольм. - С тех пор как убили Мойру, я провел десятки часов в обществе этих подозрительных ублюдков! Они мне до смерти надоели. Как только я их вижу, сразу выхожу из себя.
- Они не виноваты, сэр. В большинстве случаев именно мужья убивают своих жен, - сказал Норман Вест. - А у вас, честно говоря, налицо очень основательные мотивы для убийства.
- Кошмар! - сказал Малкольм. - До меня не доходит, как люди могут убивать тех, кого они любили!
- К несчастью, это довольно распространенное явление. - Вест немного помолчал. - Хотите ли вы, сэр, чтобы я продолжал расследование относительно вашей семьи, учитывая, как мало я смог сделать?
- Да, продолжайте, - тяжело сказал Малкольм. - Я попрошу Джойси, чтобы она наказала им всем отвечать на ваши вопросы. Она, похоже, способна убедить их делать все, чего она хочет.
"Скорее, убедить их делать то, чего они все хотят", - подумал я.
Норман Вест убрал записную книжку в карман и подвинулся на краешек кресла, собираясь встать.
- Прежде чем вы уйдете, - сказал я, - думаю, вам интересно будет узнать, что я спрашивал у телефонистки в кембриджской гостинице, звонил ли кто-нибудь, кроме вас, господину Малкольму Пемброку, который жил у них на прошлой неделе. Она сказала, что его спрашивали по крайней мере три раза, двое мужчин и одна женщина. Телефонистка так хорошо запомнила это, потому что ей показалось странным, что никто из абонентов не захотел поговорить с господином Пемброком или что-нибудь передать. Они только хотели знать, живет ли он в гостинице.
- Трое!!! - воскликнул Малкольм.
- Один из них, как мы знаем, господин Вест, - напомнил я. И сказал, обращаясь к Весту: - Учитывая это, не скажете ли вы, кто именно просил вас разыскать моего отца?
Он задумался.
- Я не знаю наверняка, которая госпожа Пемброк меня нанимала. Но… э-э-э… даже если узнаю в ходе расследования, боюсь, сэр, что все равно не смогу вам сообщить.
- Профессиональная этика, - сказал Малкольм, кивнув.
- Я предупреждал вас, сэр, - сказал мне сыщик, - о конфликте интересов.
- Да, конечно. Она уже заплатила вам? И на чеке не было никакого имени?
- Нет, сэр, еще не заплатила.
Он поднялся, и хотя даже отдаленно не напоминал Атланта, казалось, на плечи ему давила не меньшая тяжесть. Он с унылым видом пожал руку мне, потом Малкольму, и сказал, что будет сообщать нам о ходе расследования. Когда он ушел, Малкольм тяжело вздохнул и попросил налить ему еще виски.
- Ты не выпьешь со мной? - спросил он, когда я протянул ему стакан.
- Не хочется.
- Что ты думаешь об этом Весте?
- Староват он для такой работы.
- Ты сам слишком молод. А у него богатый опыт.
- В этом он не сравнится с женщинами семейства Пемброк.
Малкольм иронически улыбнулся.
- А кто сравнится?