Семью прежнего жильца отправили туда, где Макар телят не пас, а в дом поселили родителей Шуни, которые работали на военном заводе. Шуня был поздним ребенком, поэтому его сильно баловали. Что и сказалось на его характере и безалаберном образе жизни.
Теперь Шуня жил один. Его старики померли в конце прошлого века, в девяностые годы, а жена ушла в две тысячи втором году, в отсутствие Шуни очистив дом от вещей и мебели до голых стен.
Но Шуня и не думал кручиниться по поводу столь неэтичного поступка своей бывшей половины. Уже через полгода он натащил в дом столько разного барахла, что негде было ногу поставить. Понятное дело, вся мебель и вещи были ворованными.
– Ты голоден? – спросил Шуня, плеснув себе в лицо горсть воды.
– Не очень, но за компанию позавтракаю.
– Что и следовало доказать…
Шуня управился быстро. Он не стал шибко мудрить – приготовил яичницу, нарезал крупными кусками сырокопченую колбасу, поставил на стол бутербродное масло и плетеную из лозы тарелку с белым хлебом.
– Не знаю, как ты, а мне надо, – сказал он, доставая из холодильника бутылку водки.
– С утра?
– Мил человек… – Шуня снисходительно ухмыльнулся. – Есть хорошая поговорка, полностью народная и чисто русская. Она гласит: "С утра выпьешь – весь день свободен". Мудро. А поскольку я ни в какой конторе не числюсь, и спешить на работу мне не нужно, то грамм сто пятьдесят для аппетита моему организму никак не помешают. Скорее, наоборот, если учесть похмельный синдром. Мы вчера маленько того…
– Тогда и мне налей.
– Золотые слова и вовремя сказанные, – обрадовался Шуня. – А то одному глотать ханку как-то не в масть.
Паленый даже сам себе не признавался, что ему сильно хочется выпить. В груди все еще бушевал незатихающий пожар обиды. И он не знал, чем его потушить.
Плотно перекусив, Шуня преисполнился благодушием. Они сидели во дворе, в беседке, увитой плющом. Ярко светило солнце, жужжали трудолюбивые пчелы, порхали ласточки, посреди двора дрались из-за хлебной корки воробьи, где-то блеяла коза, лениво брехал соседский пес…
В общем, вокруг царили полная благодать и умиротворенность. Вот только на душе Паленого по-прежнему было сумрачно. Правда, ему стало немного легче. Сумел он совладать и с расшалившимися нервами.
– Я так понимаю, Санек, у тебя есть ко мне какое-то дело… – Шуня курил, выпуская дымные кольца – забавлялся.
– А разве без дела я не мог прийти?
Шуня рассмеялся.
– Мог, – ответил он весело. – Но я чересчур хорошо тебя знаю. Без приглашения ты бы не пришел. Ты очень стеснительный парень, Санек.
– Да… наверное…
– Ну вот, видишь. Так что колись, кореш.
– Мне нужны деньги.
– Ха-ха… А кому они не нужны?
– Это верно. Но мне деньги позарез нужны, – с нажимом повторил Паленый.
– Что это тебя так припекло? Неужели в картишки продулся?
– Я в карты не играю.
– Ладно, не хочешь рассказывать, что почем, и не надо. Это твои дела. Могу занять тебе штуку "зеленью". Отдашь, когда разбогатеешь. Я торопить не буду. Я верю тебе, ты надежный мужик, не обманешь.
– Спасибо за доверие. Но этого мне мало.
– Мало? Тогда назови сумму.
– Десять штук.
Шуня от неожиданности даже поперхнулся дымом. Прокашлявшись, он удивленно спросил:
– Ты что, хату решил купить? Или телку клевую присмотрел и хочешь жениться?
– Ни то, ни другое. Просто… Ну в общем, надо.
– Тут я пас. Такие бабки мне и самому не помешали бы. Вот только наковырять их очень трудно. И не потому, что вообще невозможно, а из-за того, что деньги как песок, никак в руках не держатся. Сам понимаешь, жизнь все дорожает.
– Это понятно… – Паленый сумрачно кивнул. – Только занимать я не хочу. Мне бы заработать…
– А-а… – Шуня смачно сплюнул. – С этого нужно было и начинать. Хочешь, чтобы я взял тебя в дело?
– Вроде того…
– М-да… Задачка не из простых.
– Почему?
– С шоблой сводить тебя нету смысла, ты чужой. Это я могу тебе верить, а другие… Нет, этот вариант не катит.
– Неужели ничего нельзя придумать? – В голосе Паленого прозвучало отчаяние.
– Да, братэла, похоже, ты и впрямь дошел до ручки, – с пониманием сказал Шуня. – Нужно хорошо пошевелить мозгами. Чтобы получить такую сумму, надо сварганить серьезное дело.
– Может, не за один раз…
– По мелочам грех размениваться. Я же не торбохват.
– Значит, можно надеяться?..
– Можно, – кивнул Шуня. – Как скоро найдется подходящий объект, я пока не знаю. Работать будем вдвоем. А как насчет мандража?
– Я готов прыгнуть в ад.
– В ад прыгать не придется, но если нас загребут из-за того, что в самый ответственный момент ты сдрейфишь… Санек, это очень серьезно. Мне как-то не фонтан тереть тюремные нары по чьей-то вине.
– Только чтобы без крови!
– Шутишь. Я на "мокруху" никогда не подпишусь.
– Тогда можешь не сомневаться, я не подведу.
– На том и решили.
Шуня дружелюбно хлопнул ладонью по колену Паленого.
– Где тебя можно найти? – спросил он, поднимаясь и разминая затекшие ноги.
– Я работаю там же. В ночную смену, с восьми вечера до восьми утра. Ну, ты знаешь…
– А… – Шуня криво осклабился. – Знаю. Только мне туда хода нет. Где ты живешь?
Паленый замялся, не зная, как объяснить месторасположение своего жилища.
– Да как тебе сказать… – Он мучительно подыскивал слова. – Меня трудно найти.
– Девушка без адреса… – рассмеялся Шуня, охарактеризовав квартирный вопрос Паленого названием старого фильма. – Ладно, чтобы мне ноги зря не бить, тебе придется в полдевятого утра заглядывать в балаганку Папы Карло. Ежели что, я буду ждать там. Лады?
– Понял…
Кафе – вернее, забегаловка – у железнодорожного вокзала, о котором вспомнил Шуня, было обломком советской империи. Оно называлось "Привокзальное" и тем, кто его посещал, казалось, что время в нем остановилось, законсервированное на века.
Старые алюминиевые столы с голубым пластиковым покрытием, металлические стулья с деревянными сидениями и спинками, на пыльных окнах посеревшие от многочисленных стирок гардины, трахнутые молью, над стойкой засиженная мухами картина Шишкина "Три медведя"… и пиво на разлив, в основном в свою тару, литровые и трехлитровые банки.
Однако главной достопримечательностью "Привокзального" был ее хозяин, которого кликали Папа Карло. Его знали не только нынешние завсегдатаи, но помнили также их отцы, а может и деды.
Он был неотъемлемой частью кафе, его талисманом. Временами казалось, что Папа Карло не человек, а присыпанное нафталином чучело. Он был бесстрастен, лыс, медлителен и восседал за стойкой как царь на своем престоле. Внешним обликом Папа Карло напоминал старого плешивого орангутанга, тем более, что его руки свисали почти до колен.
"Привокзальное" осталось в неизменном виде лишь по одной причине – его предназначили под снос. Однако, это событие по каким-то причинам все время откладывалось, и кафе, как в былые времена, служило местом сбора разных темных личностей и выпивох. Нормальные люди обычно обходили "Привокзальное" стороной.
– Я побежал… – Паленый пожал руку Шуни и направился к воротам.
– Жди! – крикнул ему вслед Шуня. – Что-нибудь придумаем…
Потянулись томительные дни ожидания. Паленый совсем извелся, он еще больше замкнулся в себе и стал очень раздражительным. Его могла взбесить даже муха, нечаянно залетевшая в подвал, где он жил.
Кафе открывалось в семь утра, и Паленый старался под любым предлогом уйти с работы пораньше, чего прежде никогда не случалось. Заняв столик в углу, он мог просидеть за ним и два, и три часа в ожидании Шуни.
Но тот все не шел…
Шуня появился через две недели, когда Паленый уже был на пределе. Он оказался точен – появился на пороге "Привокзального" ровно в полдевятого.
– Карлуша! – крикнул он с порога. – Бокал пива с прицепом. Как обычно.
– Бу сделано, – буркнул Папа Карло.
Медленными, размеренными движениями он нацедил пиво, налил рюмку водки и положил на тарелочку плавленый сырок.
– Забирай, – сказал Папа Карло с сонным выражением лица.
Лавируя между столами, Шуня подошел к Паленому, сел, быстро выпил водку, отхлебнул глоток пива и только тогда сказал:
– Привет.
– Ну?..
– Все в ажуре. Объект намечен. Дело остается за малым – прийти и взять.
– Что и где?
– Поговорим в сквере. Здесь везде уши.
И впрямь, несмотря на утро, кафе полнилось народом. Контингент был разношерстным и пестрым по составу – от случайно забредших пассажиров, в основном иногородних, до мелкой шпаны и воров-карманников, промышлявших на вокзале и в троллейбусах, остановка которых находилась рядом с "Привокзальным".
Клиенты Папы Карло большей частью налегали на пиво. Оно было у старого проходимца всегда свежее и отменного качества. Кроме того, для своих – а таких было большинство – он где-то закупал тарань и воблу, что не могло не сказаться на количестве выпитого пива.
В общем, место было весьма доходным.
Шуня не успокоился, пока не оприходовал три бокала. Похоже, его сильно томила жажда. Все это время Паленый сидел, как на иголках. Он готов был убить Шуню за его платоническое спокойствие и невозмутимость.
Сквер находился не перед вокзалом, а на задворках. Собственно говоря, несколько деревьев и кусты сирени можно было лишь с большой натяжкой назвать сквером. Сюда приходили в основном молокососы, чтобы уколоться и поймать кайф, и привокзальные бомжи.
Скамейками в сквере служили бывшие в употреблении шпалы, положенные на кирпичи. Усевшись, Шуня закурил и сказал:
– Дело, конечно, стоящее… на первый взгляд. Но! – Он поднял вверх указательный палец. – Все зависит от фарта. Или нос в табаке, или голый вассер.
– А конкретней?
– Ты знаешь, что такое Сироткин квартал?
– Знаю…
Паленому и впрямь было хорошо известно это место. Местные богатеи каким-то образом сумели занять часть большого городского парка над озером под свои дома и коттеджи. По иронии судьбы, улица, вдоль которой были построены шикарные особняки, носила имя какого-то безвестного Сиротина.
Поэтому местные острословы назвали этот островок богатства и благоденствия Сироткиным кварталом, а владельцев домов – "сиротками".
В зимнее время, до того, как он переселился на Мотодром, Паленый подрабатывал здесь на уборке улицы и вывозке мусора. Его и еще двух бездомных нанял себе в помощь за гроши официальный дворник.
– Там есть одна хата, – продолжал Шуня, – хозяин которой спит на мешках с деньгами.
– "Сиротки" все упакованы по самое некуда, – хмуро сказал Паленый.
– Про других не знаю, может, они хранят капиталы в банках. А что касается этого бобра, то он точно держит большие суммы в своей хазе.
– Откуда у тебя такие сведения?
– От верблюда, – ухмыльнулся Шуня. – Это тебе знать не нужно. Дело в том, что наш будущий клиент – главный городской босс по наружной рекламе.
– Ну и что с того?
– Ему платят в основном наличкой. Он почти каждый день привозит домой бабки в "дипломате". Знаешь, сколько стоит реклама?
– Нет.
– Это очень дорогое удовольствие. Он, конечно, делится с мэром, но и себе оставляет жирный кусок.
– Думаешь, он держит дома большие суммы?
– Уверен. Вряд ли он сразу несет филки в банк. Если вообще заначивает их на счет. С "левыми" деньгами сейчас особо не разгуляешься. Может, за бугор отправляет, или вкладывает в какоенибудь дело, чтобы отмыть. Как бы там ни было, у него все равно под руками есть как минимум сотня косых "зеленью". Хранит в домашнем сейфе, это как дважды два.
– Вряд ли. Все-таки, сто тысяч… Огромные деньги.
– Для тебя или меня. Для него это мелочь на карманные расходы.
– Возможно…
– Не возможно, а точно. Поверь. У меня есть опыт в таких делах, что скрывать.
– Ты хочешь взять его на гоп-стоп?
– Чудак человек… – Шуня снисходительно ухмыльнулся. – Его охраняют почище, чем губернатора. Четыре лба-телохранителя под два метра ростом – как тебе?
– Круто… Но тогда как?..
– Молча. Надо бомбить хазу.
– Ну ты даешь… Там везде сигнализация, менты патрулируют, псы сторожевые, как волки, в основном кавказские овчарки. Порвут, не успеешь и "Отче наш…" прочитать. Это я точно знаю, видел.
– А кто тебе сказал, что мы полезем на арапа? Во-первых, любое дело такого рода нужно тщательно готовить, а во-вторых, рыбку нужно ловить в мутной воде. Вот мы ее и замутим.
– Каким образом?
– Узнаешь в свое время. Нам сейчас главное хорошо подготовиться. И выждать, пока клиент не свалит на природу или куда там еще.
– Сложно все это…
– Так ведь и бабульки солидные мылятся. Риск оправдан.
– Ну, не знаю…
– Кончай мутить! – рассердился Шуня. – Я за язык тебя не дергал, ты сам меня склеил на дело. Говори прямо – да или нет.
– Конечно, да, – решительно ответил Паленый, разом отбросив все свои сомнения и колебания.
Он понимал, что это его единственный шанс вернуть себе человеческий облик. Ну, а если дело не выгорит, и их возьмут…
Что ж, придется отсидеть положенный законом срок. Лишь бы только это случилось после того, как он сделает пластическую операцию. Лишь бы после того! Что в зоне, что на свалке – все едино. Везде можно жить, вернее – существовать, так как жизнью прозябание в клетке или среди отбросов назвать трудно.
Так успокаивал Паленый свою совесть, когда возвращался домой. Дорожка, на которую он готов был ступить, вела его куда-то не туда, он это понимал, но жажда хоть как-то изменить свою жизнь, пусть и криминальным способом, затмила все его моральные установки, неизвестно когда и кем заложенные в подсознание.
Лучше умереть, чем жить таким уродом! С этой мыслью Паленый и уснул, утомленный не тяжкой ночной работой, а мыслями, которые плескались в голове расплавленным свинцом.
Глава 7
На дело пошли ночью, спустя восемь дней после памятного для Паленого разговора в "Привокзальном". Всю неделю он пытался не думать о том, что ему предстоит. Это была настоящая мука, потому что разные мысли, преимущественно мрачные, словно взбесились, не покидая его голову ни ночью, на работе, ни днем, когда он бодрствовал.
Даже во время сна ему снилась разная чертовщина – пожары, кровь, вампиры и еще фиг его знает что. Очнувшись от очередного кошмара, Паленый вскакивал и как умалишенный метался по своему подземному жилищу, не понимая, где он находится.
Поэтому, когда Шуня встретил его в очередной раз у Папы Карла и сказал, что все тип-топ, он почувствовал огромное облегчение. Теперь пан или пропал, назад ходу нет…
Для осуществления своего замысла Шуня выбрал субботу.
– Этот конь с яйцами по субботам топчет молодых кобылок на даче, – объяснил он Паленому. – Проверено. А в пятницу он приволок домой целый майдан. Тяжелый, сам наблюдал. А когда утром уезжал на своем "джипе", то вышел с пустыми руками. Значит, наше дело почти в шляпе.
– А где его жена?
Шуня довольно хохотнул.
– Обычно в субботу она остается дома, по магазинам вышивает. А чего ей не вышивать? Бабок куры не клюют. Личный водила и телохранитель в качестве грузчика. Но три дня назад наш хитрован отправил ее с детьми принимать солнечные ванны, – сказал он, довольно потирая руки. – И наверное, за бугор. Так что скоро она не вернется. Как раз этого момента я и ждал. Хаза чистая.
– Неужто он оставил дом без охраны?
– Да там менты по улице сутками топчутся. Ты же знаешь. Это снаружи. А внутри козырная сигнализация.
Шуня хитро ухмыльнулся.
– Но мы тоже щи не лаптем хлебаем, – сказал он уже серьезно. – Все продумано, Санек. В половине двенадцатого у нас сбор. И смотри, чтобы никаких бумажек и ксивы в карманах не было. Оденься попроще, в какое-нибудь тряпье.
– Да я и так вроде не во фраке… – Паленый критически посмотрел на свою одежду.
– Эти шмотки уже многим примелькались. Вдруг найдется какой-нибудь Соколиный Глаз. И шапочку не забудь.
– Не забуду, – пообещал Паленый.
– Тогда вперед. Только хорошо отоспись, чтобы потом скулами не трещал, когда пойдем на дело.
– Попытаюсь…
Они подошли к особняку рекламного магната со стороны парка. Паленый посмотрел на трехметровой высоты забор и сокрушенно покачал головой.
– Плохо… – прошептал он на ухо Шуне. – Не видно, что творится во дворе. Вдруг там сторожевые псы?
– Знамо дело, есть такой факт.
– Но тогда как…
– Учись, пацан, пока я живой.
С этими словами Шуня бросил во двор несколько камней. И сразу же они услышали басовитый лай. Довольно ухмыляясь, Шуня достал из кармана полиэтиленовый пакетик, и, подождав, пока пес не окажется совсем рядом, но по другую сторону стены, отправил его содержимое вслед камням.
– Прикормка… – шепнул он Паленому. – Ни один кобель не устоит, чтобы не схавать. Проверено. Личный рецепт.
– Отрава?
– Что ты! Я же не зверь какой-то, чтобы несчастную животину травить. Снотворное…
Они ждали недолго. Пес успокоился, и стало слышно, что он начал есть прикормку. Немного подождав, Шуня смело забросил на гребень забора веревочную лестницу с крюками, обернутыми тряпками – чтобы не стучали. Пес на шум не среагировал.
– Кемарит, – довольно осклабился Шуня. – Малинка что надо.
– Я полезу первым, – храбро сказал Паленый.
– Нет уж, братэла, в бой должны идти старики. Профессионалы. Так что придерживай лестницу, чтобы она не болталась, как бычий хвост, а я пойду на штурм. Сумку с инструментами ты потащишь. Не забудь!
– Не забуду, – пообещал, дрожа от возбуждения, Паленый.
Пес и впрямь сладко спал, положив лобастую голову на мохнатые лапищи. Это был кобель какой-то неизвестной породы; он немного смахивал на кавказскую овчарку, только имел длинную шерсть в мелких завитках – как у овцы.
– Если проснется раньше времени, – сказал Паленый, – нам капут. Вон какие клыки…
– Не дрейфь, будет спать до утра. Я впрыснул в мясо двойную дозу. Это и для слона достаточно. Все, потопали. Только тихо!
Они подошли к особняку и, притаившись в тени под стеной, стали ждать.
– Чего ждем? – спросил Паленый.
– Затмения, – нервно хихикнув, ответил Шуня.
Его тоже немного трясло от воровского азарта. Наверное, мыслями он был уже внутри здания.
Им пришлось томиться под особняком не менее получаса. Шуня уже не скрывал волнения и тихо матерился:
– Ну, ежели этот козел меня подведет… Ей-ей, замочу, как последнего фраера!
– Ты это о ком? – спросил Паленый.