Но такоеспасение начальнику службы безопасности было ни к чему.
Он сделал ставку.
Выходило так, что это была единственная ставка, которую позволила сделать судьба, в опасной, но захватывающей игре.
В следующем туре играть ему уже не придется.
На кону же стояло слишком многое.
Бережно притворив торжественную дверь патриаршего кабинета, он с трудом поборол желание, схватиться за телефон, здесь же, в приемной.
Но - сдержался.
Неспешно простился со всеми.
Медленно спустился во внутренний двор резиденции.
Направился к своей машине.
И только тогда извлек из кармана крохотный аппарат мобильного телефона.
- Это я, принц. Надо увидеться.… Нет, не вечером. Сейчас. Дело намного хуже, чем я думал.
Слуги мира. Рукопись старика
"….. Слуги Мира, сегодняшней ночью вам предстоит принять великие решения.
Продолжим.
К тебе обращаюсь я, Посланец того, кого именуют Царем Мира.
Следуя вашему учению об очистительной силе страдания, мирские властители наделены от рождения его невидимой чашей.
Тех, кто не бежит сей чаши, вы называете праведниками.
Тех, кто с честью осушает ее до дна, причисляете к себе подобным.
Те же, кто, без сожаления изливает содержимое чащи на головы смертных, обрекая, тем самым, на смерть и муки, отвергаются вами.
Их забирает вечно противостоящий вам Князь тьмы.
Однажды Великий Совет согласился с таким положением вещей, и с тех пор мы соблюдаем этот порядок.
Тогда же решено было, что чаша сия переходит от отца - сыну, или тому, кто наследует престол.
Все ли, согласно обычаю, произошло этой ночью?
- Все было так, Хранитель.
Посланец Царя Мира, казался совсем молодым человеком.
Возможно, впрочем, что годы просто не властны были над его лицом, потому что глаза Посланца излучали мудрое спокойствие, которое приходит, обычно с годами.
- Что ж, продолжим. Напоминаю вам, Слуги Мира, и вам, Посланцы, что тот, чья скорая кончина заставила нас собраться здесь, еще жив и предается теперь воспоминаниям. Оставим его за этим занятием, ибо нам есть, чем заняться, пока последние песчинки его времени не скатятся в Вечность.
- Тебе, брат Оум, поручено было вести летопись его дел.
Пришел час поведать о том, что наблюдал ты все это время.
Но - кратко, ибо сейчас мы вынуждены считаться со временем.
- Я буду краток, и скажу о главном.
Возможно, кто-то из братьев дополнит мои наблюдения, ибо каждый из нас имеет свой взгляд на природу того, что твориться в подлунном мире.
Три кита стали его опорой.
Первого - звали Жесткость.
Да, именно жестокая воля, собранная в кулак.
Братьям известно, что на трон он взошел, перешагнув через кровавый труп отца, убитого бунтовщиками.
В тот момент перед ним открылись две дороги.
Одна - манила.
Ее проложил его несчастный отец.
Дорога была услана цветами и обильно орошена слезами умиления. Ибо это было дорога мягких уступок и милости к тем, кто сеял ветер.
Те, кто окружали трон и те, кто стояли на некотором отдалении, но имели большое влияние на умонастроения подданных, ждали, что он шагнет именно не этот путь.
Вторая - была и не дорога вовсе, а едва заметная колея, глубокая, извилистая и ухабистая.
Она усыпана была камнями ненависти и презрения, ибо это была дорога жестокой, абсолютной власти.
Он шагнул на нее.
И заткнул уши, чтобы не слышать криков, раздавшихся со всех сторон.
Кричавшие называли его тираном.
Однако, скоро стало ясно, что кричат лишь немногие.
Те, чьей целью было крушение трона и установление такого порядка, при котором горстка крикунов уравнялась бы в правах с порфироносным владыкой.
Народ же не получал ничего.
Но, почуяв, что множество рук тянут бразды правления в разные стороны, быстро сообразил бы что, можно не подчиняться ни одной из них. И, как вепрь из лесных глубин, вырвался на свободу, сокрушая все на своем пути.
При том, не ведя, куда следует идти.
Поняв это, молодой царь избрал непроторенную колею.
Скоро, однако, уверенно и неотступно шествуя по ней, он обратил ее в широкую дорогу.
И голоса кричавших смолкли.
Они подчинились воле Императора, и вынуждены были убрать с пути его камни, разбросанные прежде.
Народ же успокоился, узрев перед собой мудрого пастыря и ровную дорогу, по которой тот ведет свою паству, точно зная путь.
Ловко обходя препятствия и минуя преграды.
На этом пути верным своим попутчиком сделал он церковь, коей оказывал величайшее почтение, уже одним только тем, что чтил каноны и жил, в строго соблюдая все заповеди.
Второй кит звался Скупостью.
Получив в наследство скудную казну, Император повел себя не по-царски.
Не так вели себя прежде русские цари, чья тяга к роскоши, породила легенды.
Отнюдь.
Те, кто наблюдал за ним, с удивлением замечали, что молодой гигант ведет себя как скуповатая хозяйка на кухне, с запасом провизии скудным и небогатым
Именно так.
Хотя это злило многих, но он привык к тому, что его действия не встречают поддержки.
Так, экономя каждую копейку и педантично копя, собранные из копеек рубли, он достиг много.
Впрочем, успехи варварской страны, братьям известны.
Они встревожили нас, о чем говорил Хранитель…
- Не только они - негромко отозвался старец из темных глубин своего трона - пещеры.
Не только. - Согласился с ним тот, кого звали Оумом, -
Потому, что тревожил нас также и третий кит, ставшей опорой царя варваров.
Имя ему - Гордыня.
Да!
То, что принято считать не иначе, как смертным грехом, оказалось для царя Александра третьей опорой его величия.
- Втом заключен великий парадокс власти, - вновь прервал говорившего старец.
Добродетелью земных владык оборачивается то, что предосудительно для их подданных.
И напротив, добродетель простого смертного, для владыки становится пороком.
Мы уже говорили сегодня о том, кому предстоит сменить Варвара на троне.
Добродетели этого человека - безмерная любовь к семье, преданность жене, доброта, мягкость нрава - погубят страну, и обрекут на страшную смерть миллионы ни в чем не повинных.
Да, гордыня его отца, напротив, подняла страну среди прочих государств и народов.
Без страха и сомнения, он отстаивал интересы свой державы, и пуще всего оберегал ее достоинство.
Не развязывал войн, но и не страшился их.
Уверенность, с которой он высказывал претензии на господство в тех землях, где ранее хозяйничали другие, заставляла прочих властителей прислушиваться к голосу Варвара.
Сначала - с презрительным недоумением
Потом - с тревогой.
Позже - с почтением.
И, наконец, - со страхом.
Но это шло на пользу его державе.
Армию и Флот назвал он единственными своими союзниками, и ничего не жалел для укрепления их мощи.
Итак, жестокость, скупость и гордыня….
Почему бы тебе не сказать иначе: воля, рачительность и честь? - Негромко поинтересовался Посланец, того, кто признан был Царем Мира.…."
На этом рукопись обрывалась.
В письме старика была просьба, а, пожалуй, что и требование - не рассматривать его записки, как документ исторический или научный.
Она хорошо помнила об этом.
Но соблазн был велик.
Много часов провела, листая исторические фолианты, читая все - что могла раздобыть - относящееся к эпохе правления Александра III.
И не нашла ответа.
Пыталась идти другим путем, знакомясь с работами по эзотерике.
Искала в сложных, мистических и философских доктринах миро устройства.
Но - тщетно.
Нигде не упоминались таинственные Слуги мира.
Слабый свет забрезжил лишь трижды.
В старой книге натолкнулась она на слова Оум и Аум. Сказано было, что это мистические звуки, символизирующие в мистических текстах индусов и буддистов космическую пара энергию.
Слово Одкрафт упомянуто было немецким ученым фон Райхенбахом много позже, уже в восемнадцатом веке, но означало, в принципе, то же самое. Немец писал о некой "жизненной энергии", которая вызывает мистическое свечение человеческих тел и даже неодушевленных предметов.
И, наконец, таинственные звуки: "Ар- эх- ис- ос- ур" - приводились в одном из трудов по эзотерике, как древне магическое заклинание, содержащее формулу вечности.
Озарение было коротким.
Дальше простиралась беспросветная тьма.
Никакой другой информации она раздобыть не сумела.
Макеев. Медиа
Пришел день шестой.
Несмотря на то, что пол - ночи проведено было в хлопотах - разбитый "Мерседес" надо было пристроить в ремонт, а потом на "попутке" добраться до дома - утром он проснулся достаточно бодрым.
С твердым намерением воплотить в жизнь все решения, принятые накануне.
Неожиданная весьма мысль вдруг вспорхнула в сознании:
"Что, кстати, сотворил Господь на шестой день?
Что-то важное, потому что следующий седьмой - он отдыхал.
Вроде бы - так.
Значит, на шестой день он сотворил человека, что есть важнее его в мироздании?
Что ж, будем считать это хорошим предзнаменованием.
Меня ведь озарило, едва наступил день шестой. Было уже за полночь.
Это - точно
Наскоро поглотив кофе, он взялся за телефон.
Машину взаймы нашел довольно быстро и уже через час мчался по Москве на чужом громоздком, но ходком джипе.
В "Останкино" заскочил всего на минуту, успокоив, однако, своим бодрым видом совсем уж поникшую секретаршу Аню.
Из сейфа, где хранилось немного наличных денег, какие-то сценарии, договоры, накладные и несколько кассет с убойным компроматом, извлечен был плотный пластиковый пакет со злополучной "лодочкой"
Подчиняясь мимолетному порыву, а вернее - инерции той решимости, которой проникся с утра, он хотел, было открыть пакет.
Но не смог.
Оттуда отчетливо сквозило…. ужасом.
Наваждение, притаившееся где-то поблизости, готово было в любую минуту снова набросить удушливый полог.
Ничего этого Сергей Макеев не понял, а вернее - не осознал, но ощутил очень остро.
И почувствовал, что действовать надо быстро.
Очень быстро.
Пока ничего эдакого не случилось на самом деле.
Крепко, но с превеликой осторожностью, он зажал пакет под мышкой, и почти бегом, ринулся к выходу.
Скоро, преодолев вязкую трясину городских пробок, машина бойко выскочила на загородное шоссе, ухоженное, аккуратное, свободное даже днем.
Откровенно говоря, никакого, даже очень приблизительного плана у него не было.
Пожалуй, он даже не смог бы ответить на вопрос, зачем мчится на это проклятое место?
Что надеется обнаружить?
С какой стороны подступится?
Решение пришло неожиданно, когда вдали за деревьями мелькнули крыши домов.
Вдоль трассы, почти примыкая друг к другу, тянулись поселки.
По большей части - дачные.
- Симпатичная? Светленькая? Еще - какая? Странная, говоришь? Есть тут две такие, дачницы…. Обе - странные. Тебе - которую?
Это был уже четвертый поселок.
Небольшие деревянные дома, утопали в буйных зарослях кустарника.
Заборы были невысоки, кое - где оградой служила ржавая металлическая сетка, некоторые, и вовсе, обходились без ограды.
Старушка медленно брела по разбитой колее, узкой дороги, бегущей сквозь поселок, и, судя по всему, от души обрадовалась случайному собеседнику
- Какую - то из них, наверное. А где их дом?
- А ты что ж, имени не знаешь?
- Да так случилось, вот, имени не знаю. Но живет, думаю, здесь. Так, где дом-то?
Старушка покачала головой, явно осуждая.
Однако, не Сергея, а легкомысленных дачниц.
- Вот ведь, девушки, какие пошли нынче! Имени не сказала - а в гости позвала. А ты и примчался…. Других, что ли, нет, за чудными бегаешь?
- А чем же они чудные?
- Как это, чем? Сам ведь сказал - странная.
- Ну, я так… по виду только.
- Если б - по виду! А то.… Может, поедешь подобру- поздорову?
- Нет. Раз уж приехал.
- Ну, гляди…. Как зеленый забор кончится, повернешь направо, а потом езжай себе потихоньку по улице, никуда не сворачивай, последний дом слева, ихний будет.
Спасибо.
Макеев аккуратно объехал старушку.
- А зовут их Майя и Тая. Выбирай любую.…
Старушка осталась стоять на дороге.
И что-то еще говорила вслед удалявшемуся джипу.
Зеленый забор, однако, кончился довольно скоро. И Сергей скрылся от нее за поворотом.
Решимости в нем заметно поубавилось.
Улица, на которую указала старушка, на самом деле, оказалась проулком, узким и ухабистым.
С обеих сторон тянулись старые, покосившиеся заборы.
Любопытные, или просто заскучавшие в тишине деревья выглядывали из-за них, тянули навстречу друг другу раскидистые ветви, образуя над проулком живой шелестящий купол.
От того, наверное, было здесь сумрачно и сыро.
Дачный сезон в поселке был давно открыт.
Окна многих домов распахнуты.
На перилах крылечек, а то и прямо на заборах - проветривались коврики, пледы, покрывала.
Грелись на солнышке подушки.
Кое - где под окнами, как диковинные цветы, распустились яркие "пляжные" зонтики.
Здесь, в проулке, было тихо и безлюдно.
Дома казались заброшенными.
Кое- где окна были грубо заколочены досками.
Будто чья-то небрежная рука наставила всюду крестов, то ли делая загадочные пометки, то ли - перечеркивая историю старых домов, объявив ее, тем самым, оконченной.
Где-то, напротив, стекла в окнах были выбиты.
Темные провалы в обрамлении сгнивших рам, казались пустыми, страшными глазницами.
Постепенно проулок сужался.
Черные заборы ближе подступали к машине.
Колея густо заросла высокой влажной травой.
"Может, пошутила старушка?" - озадаченно подумал Макеев.
Проулок, тем временем, обернулся узкой заросшей тропинкой, плавно стекающей в глубокий овраг.
Машина встала.
Выходило так, что дом, возле которого она остановилась, были именно крайним слева.
И значит, искать, таинственных дачниц следовало здесь.
Но дом, как и все в проулке, казался мертвым.
Глухим.
Слепым.
Полусгнившим.
- Есть кто живой? - Макеев осторожно толкнул калитку.
Разумеется, она оказалась незапертой.
"Все правильно - подумал он - так всегда начинаются триллеры. Незапертая дверь, а за нею…."
Закончить мысль он не успел.
От калитки бежала, устремляясь к дому, узкая дорожка, некогда выложенная мелким булыжником, теперь - густо заросшая упрямой травой, победившей камни.
Дорожка упиралась в покосившееся крыльцо.
Ступени крыльца прогнулись и потемнели от времени.
Пара маленьких женских туфель двумя яркими пятнышками пламенела на ступенях.
Красные - на черном.
Не заметить было невозможно.
"Откуда - вторая? Она же у меня."
Наваждение возвращалось.
Сергей собрался, было идти обратно к машине, чтобы достать злополучный пакет, и…
Что, собственно, и….?
Он понятия не имел, что, надлежало делать с третьей - вот уж, действительно! - лишней туфлей?
Сознание отступало, уступая место, загадочным подсознательным импульсам.
Впрочем, он не успел сделать ни шагу.
На крыльце появилась женщина, и у Макеева разом, отлегло от сердца.
- Вы живы?!
Она не удивилась.
Не возмутилась.
Не испугалась даже.
Она взглянула на него так, будто именно его ждала, скрываясь в темных недрах заброшенно дома.
И специально оставила на крыльце свои красные "лодочки", чтобы он ненароком не проехал мимо.
Однако, радости тоже не было в ее взгляде.
Скорее - легкая печаль, и укор.
"Ну, разумеется, укор - промелькнуло в отступающем сознании Макеева - А как же иначе? Я виноват перед ней. Бросил, оглушенную, беспомощную, в кювете. Трусливо бежал"
- Не знаю….
Женщина, наконец, заговорила.
Тихо и немного нараспев.
Так читают свои стихи задумчивые поэты, отрешенные от всего земного.
- Но, если вы видите меня, и слышите мой голос, значит жива.
- Как вы себя чувствуете?
- Я не чувствую…. Я давно уже не чувствую себя. Мне даже показалось, что я смогла, как Таис…. Но вы - здесь. Значит, снова не получилось.
- Что - не получилось?
- Уйти.
- Куда уйти?
- За грань. Ее иногда можно увидеть, и тогда - переступить. Таис увидела. А я - нет.
- Вы Майя?
- Да, пока вы можете звать меня так. Но знаете, там другие имена. Совсем другие.
- Где там?
- За гранью.
"Она сумасшедшая.
И ничего не помнит про аварию.
Все ясно.
Нужно аккуратно выбираться отсюда.
И все.
Никакой мистики"
Мысли были ясными, логичными, и совершенно справедливыми.
Это Макеев тоже понимал отчетливо.
Но - медлил.
Что-то мешало ему уйти, словно, некий, настоящий, главный итог поиска был еще впереди.
Неожиданно для себя он спросил:
- Могу я зайти в дом?
Женщина не ответила.
Повернувшись, она скрылась в темном проеме, не притворив за собой дверь.
Макеев счел, что это может быть приглашением, и осторожно - гнилые доски предательски прогибались под его тяжестью - поднялся по ступеням.
Переступив порог, он сразу же оказался на полутемной террасе.
Окна были завешены каким-то тряпьем, а все пространство захламлено беспорядочно составленной мебелью.
Пахло сыростью и гнилью.
Он аккуратно миновал террасу, и оказался возле еще одной двери, тоже гостеприимно распахнутой.
За ней была комната, попав в которую Сергей понял, почему терраса так плотно заставлена рухлядью. Очевидно, туда вынесли всю, или почти всю мебель, которая прежде находилась в доме.
По крайней мере, эта комната была совершенно пуста.