- Ну да, ну да, - ухмыльнулся Гурьев, - пока с Пашкой все было в порядке, она его грызла почем зря, а как начались проблемы, так стала Пенелопу изображать.
- Гурьев, прекрати сейчас же! Твой тон совершенно неуместен. Лера не играет, она очень искренне переживает за Павлика. Я уверена, если бы она могла ему хоть чем-то помочь, то ни за что не стала бы сидеть сложа руки.
- Валерия и так не сидела, - поддержал меня Костя. - Ты ведь и сам знаешь, что она сразу помчалась к следователю, надеясь снять с Павла обвинение.
- Ладно-ладно, - сдался Гурьев, - извините, характер у меня такой.
- Знаю я твой характер, - проворчала я. - Когда тебе что-то нужно, так ты соловьем разливаешься!
- Так ведь не я один такой, - пожал он плечами. - Все мы не без греха. Вот ты, Ирина, сейчас тоже грешить будешь.
- Почему это? - возмутилась я.
- А что, скажешь, что военком этот тебя как мужчина интересует? Или признаешься, что кокетничать будешь ради общего дела?
- Так ведь для дела, тем более для общего, - тем не менее немного смутилась я.
- А я о чем? Все о том же.
Мы подъехали к облвоенкомату, вышли из машины и с самыми деловыми рожами, какие только смогли скорчить, прошествовали в холл, где я царственно обратилась к дежурившему старлею:
- Будьте любезны, подскажите, где нам найти полковника Семиреченко?
- Вам назначено? - поинтересовался дежурный.
- Нет, - холодно ответила я. - Мы с телевидения.
- А по какому вопросу? - продолжал допытываться дотошный старлей.
- По вопросу предварительной договоренности о съемке передачи "Женское счастье", ведущей которой я являюсь.
- Ваши документы, - попросил дежурный.
- Пожалуйста, - протянула я ему свое удостоверение.
Стралей внимательно его изучил, вернул мне, поднял телефонную трубку, щелкнул каким-то переключателем и проговорил:
- Дежурный беспокоит. Тут с телевидения пришли… Ирина Анатольевна Лебедева, ведущая программы "Женское счастье"… Поинтересуйтесь у Леонида Андреевича, примет он их сейчас или как. - Некоторое время он ждал, потом промычал в трубку "угу" и снова повернулся ко мне: - Полковник вас примет. Второй этаж, последняя дверь налево. Попрошу вас оставить свои документы.
Мы покорно сдали удостоверения старлею и пошли искать кабинет военкома. Туманное объяснение про последнюю дверь налево мне показалось крайне невнятным. Однако Гурьев с этой задачей справился очень быстро, безошибочно определив, куда нам нужно двигаться. Перед начальственной дверью он слегка притормозил и благословил меня:
- Ну, Ирина, с богом! А если что - кричи.
Я молча покрутила пальцем у виска, постучала в дверь, решительно открыла ее и оказалась в обширном предбаннике, где стояло несколько стульев, стол с компьютером, телефоном и кучей каких-то папок. За столом сидел еще один старлей, усердно печатавший на клавиатуре одним пальцем. При моем появлении он оторвался от своей работы и вопросительно уставился на меня.
- Я Ирина Лебедева, полковник Семиреченко любезно согласился меня принять.
- Минуточку, - буркнул старлей, щелкнул кнопочкой телефона и сообщил начальству о моем появлении. - Проходите.
- Спасибо, - с еле уловимой ноткой сарказма поблагодарила я его.
- Ирина Анатольевна! Рад, очень рад нашему знакомству. Супруга, знаете ли, обожает вашу передачу. - Леонид Андреевич не только встал, но и вышел из-за своего монументального стола мне навстречу.
С первого взгляда он мне страшно не понравился, так как олицетворял собой все то, что я всегда рисовала в воображении, когда слышала выражение "штабная крыса". Маленького роста, остроносенький, лысоватый, с тонкими, в ниточку, губами и бегающими маслеными глазками. Но я, естественно, своих истинных чувств не показала, напротив, любезно улыбнулась и заявила, что мне крайне лестно слышать о привязанности жены такого уважаемого в области человека к моей передаче. Полковник предложил мне стул, вернулся на свое место.
- Так чем обязан вашему визиту?
- Видите ли, - светским тоном начала я, - как вы, конечно же, знаете, приближается День защитника Отечества, то есть ваш профессиональный праздник. И мне захотелось сделать передачу, посвященную этому дню…
- Что, - хохотнул полковник, перебив мня, - вспомнили старинную поговорку о том, что военные - лучшие друзья незамужних женщин?
- Не совсем. Мне захотелось показать роль женщины в современной армии.
- Да-да, и что? Ищете подходящую героиню? - У него уже на физиономии нарисовалось, что его супруга - самая подходящая из всех подходящих.
- Я ее нашла.
- Да, и кто это?
- Лейтенант Катерина Горина.
- Горина… Горина… - пожевал полковник губами. - Нет, не помню.
- Ну как же? Как же не помните? Она приехала в Тарасов в прошлый понедельник, чтобы получить у вас документы для поступления в десантное училище как перспективный командир.
- Ах да! - хлопнул себя по лбу Леонид Андреевич. - Теперь вспомнил. Ну и что?
Надо признаться, держался он отменно: я не смогла обнаружить в его поведении ни грамма наигранности.
- А вы разве не в курсе? - продолжила я свою игру.
- Извините, в курсе чего я должен быть?
- Что Катя в больнице в тяжелом состоянии.
- Да? - брови полковника поползли вверх. - А что с ней случилось?
- Ее хотели убить, - сказала я, внимательно следя за лицом своего собеседника. - Вернее, отравить. И это почти удалось. Сейчас она в коме.
- Ай-ай-ай, - горестно покачал головой полковник, но глаза его были абсолютно холодными. - Не знал, не знал… Нужно будет отправить кого-нибудь к ней… - Он немного помолчал, потом в упор посмотрел на меня: - А что вы в связи со всем этим хотите от меня?
- Видите ли, насколько мне известно, днем в четверг Катя Горина должна была быть здесь, у вас.
- Да, она была у меня на приеме в четыре часа.
- А вы случайно не скажете, чем закончился ваш разговор?
- Ирина Анатольевна, - в голосе полковника появились металлические нотки, - вам не кажется, что вы задаете какие-то странные вопросы? Какое все это имеет отношение к вашей передаче?
- К передаче - никакого. - Я почувствовала, что он меня сейчас выставит, и попыталась как-то смягчить впечатление от своих слов. - Просто я успела подружиться с Катей, и она мне жаловалась на то, что никак не может получить у вас нужные документы. Она очень переживала по этому поводу.
- Гориной вообще было не место в армии, - отрезал полковник. - Я вообще удивляюсь, как она получила звание лейтенанта: крайне неуравновешенная особа! Ей не учиться нужно, а психику лечить. Не удивлюсь, если окажется в конце концов, что она собралась покончить с собой!
- Вы так думаете? - наивно спросила я.
- Да я уверен, Ирина Анатольевна. - Леонид Андреевич слегка оттаял. - Подумайте сами, разве нормальная женщина пойдет в армию? Тем более в действующую. Там и здоровые-то мужики ломаются. Вот скажите, вы, именно вы пошли бы воевать?
- Конечно, нет!
- Ну так и я о чем? Гориной ведь предлагали работать в штабе, она отказывалась, рвалась воевать, а ведь это ненормально для женщины. Уверяю вас, она была больна, но обследование у психиатра проходить отказалась. Так что бросьте вы это дело, я вам серьезно советую. Зачем вам сумасшедшая солдафонка? А роль женщины и в современной армии, да и раньше - это крепить тылы, быть верной подругой солдата.
- Как ваша жена? - не удержалась я.
- Как моя жена, - подтвердил он.
- Что ж, вы меня убедили, Леонид Андреевич. Я подумаю над вашим предложением. А сейчас разрешите откланяться.
- Не смею вас задерживать, - было видно, что полковник прощается с явным облегчением.
Я покинула кабинет военкома и устало прислонилась к стене, стараясь сбросить напряжение.
- Как твои успехи? - негромко спросил Гурьев, мягко беря меня за локоть и увлекая по коридору прочь.
- Похоже, никак, - выдохнула я. - Давай в машине поговорим, мне здесь очень неуютно.
- Вестимо, - согласился Гурьев. - Выглядишь так, будто валерьянки хочешь.
- Ну, до валерьянки дело не дошло, - слабо улыбнулась я, - но ты почти угадал. Был момент, когда мне показалось, что хозяин кабинета выгонит меня взашей.
- Не поладили? - поинтересовался Валерий.
- С таким поладишь! - хмыкнула я. - Ему только палец протяни - вмиг руку по локоть оттяпает.
- Есть такое дело, - подтвердил Костя негромко. - Полковник Семиреченко народной любовью не пользуется. Его только состоятельные мамаши любят: как призыв начинается, так они прямым ходом к нему в кабинет.
- Взятки берет? - шепотом переспросил Гурьев, так как мы уже приближались к дежурному.
- И еще какие, - кивнул Шилов.
Мы забрали у дежурного свои документы и вышли из здания облвоенкомата. Мне очень хотелось надеяться, что навсегда, настолько неприятное впечатление произвел на меня полковник Семиреченко. В машине Валерий потребовал отчета.
- Если коротко, то вся беседа свелась к тому, что Леонид Андреевич старался уверить меня в том, что Катя ненормальная в плане психики и ей не место в армии, равно как и всем женщинам вообще. Он даже особо отметил, что не верит в то, что ее пытались убить, считая более соответствующей действительности версию самоубийства.
- Вот сволочь, - выругался Костя. - Катя - самый уравновешенный человек из всех, кого я знаю! Она даже в самые критические моменты голову не теряла. Никогда не паниковала и всегда четко анализировала ситуацию. А если и допускала какие-то рискованные шаги, то этот риск всегда был оправдан.
- Я тебе верю, мне она тоже показалась человеком, умеющим владеть собой, - сказала я. - Давайте поскорее вернемся на телецентр. Если Павлик уже там, то имеет смысл с ним поговорить.
Пока мы добирались до телецентра, разговаривать было практически не о чем: так, перекидывались ничего не значащими фразами, а у самого здания ребята высадили меня, но сами остались в машине, так как Гурьев, посмотрев на часы, вдруг вспомнил, что ему срочно надо куда-то съездить. Куда именно, он уточнять не стал.
Я поднялась в наш кабинет, где застала вполне мирную картину: Галина Сергеевна и Лера умиленно смотрели на Павлика, устроившегося в своем любимом кресле с кружкой чая.
- Привет, узник, - поздоровалась я, - как самочувствие?
- Ирина! - укоризненно воскликнула Галина Сергеевна. - Как ты можешь так шутить?
- Лучше уж шутить, чем лить слезы отчаяния, - буркнула я. - Павел, я понимаю, что момент сейчас не самый подходящий, но тем не менее соберись и расскажи подробно все, что произошло в тот злополучный вечер.
Павлик отставил кружку на стол и заговорил:
- Я пришел к Кате, позвонил, она открыла дверь и предложила заходить, даже улыбнулась. Я прошел и, знаете, растерялся. Все приготовленные слова из головы вылетели: стою как дурак, смотрю на нее и молчу. Вдруг показалось, что эта уверенная в себе женщина не имеет никакого отношения к той девчонке, которую я знал шесть лет назад, что просить прощения нужно было у той Кати, а сейчас уже делать это поздно. Достал розу и молча протянул ей. Она взяла, снова улыбнулась и сказала, что все понимает и что я могу больше ничего не говорить: пусть прошлое остается в прошлом. Вроде бы ничего такого она не сказала, а у меня камень с души свалился. Я достал вино и предложил понемножку выпить. Она кивнула, соглашаясь, и достала бокалы. Пока я откупоривал бутылку и разливал вино, Катя сказала, что хотя друзьями мы вряд ли станем, но, по крайней мере, можно попробовать сохранить в памяти только хорошее, навсегда забыв плохое. Мы выпили по глоточку, потом она тепло так улыбнулась и сказала, что у нее сегодня необычный день: ей все дарят цветы. Я вопросительно на нее посмотрел. Тогда она пояснила, что в военкомате полковник был сам на себя не похож, обещал к понедельнику уладить все вопросы, расспрашивал ее о том, как она устроилась в Тарасове, а на прощание подарил орхидею…
- Значит, это был он, - проговорила я одними губами так, чтобы никто меня не услышал, даже Павлик не заметил и продолжал говорить:
- Затем Катя сказала, что не хочет меня больше задерживать, так как понимает, что меня ждет девушка. Я отдал ей коробку с пирожными, сказал, что желаю приятного вечера, попрощался и поехал к Лере. Вот и все.
Мы все некоторое время молчали, думая каждый о своем. Первой заговорила Лера:
- Ирина, а вам удалось что-нибудь узнать?
- К сожалению, то, что я узнала, к делу не подошьешь. - И я пересказала коллегам содержание разговора с полковником в военкомате, добавив: - Как видите, военком говорит прямо противоположное Павлику, а о цветке вообще молчит. И знаете, что мне кажется: полковник теперь занервничает. Я уверена, что именно он давит на следователя. Не удивлюсь, если тот устроит в квартире Кости повторный обыск.
- А зачем? - спросила Галина Сергеевна.
- Думаю, что про цветок полковник следователю ничего не говорил, а это единственная улика против военкома. Валерий говорил, что на Катиной коробке обнаружены чьи-то пальчики, а мне кажется, что это пальчики полковника. Леонид Андреевич рассчитал довольно верно: кому придет в голову обращать внимание на цветы? К тому же, по его расчетам, Катя не должна была выжить.
- А нам что теперь делать? - спросила Лера.
- Пока не знаю, - задумчиво протянула я, - давайте дождемся Гурьева. А пока попробуем поработать.
Зазвонил телефон, Валерия подняла трубку и при первых же услышанных словах подтянулась, затем через несколько секунд ответила: "Конечно, Евгений Иванович", повернулась ко мне и сказала:
- Ирина, вас вызывает шеф.
- А что ему надо, он не сказал?
- Нет, только велел отправить вас к нему как можно быстрее.
- Вы случайно ничего не знаете? - спросила я у Галины Сергеевны. - По какому поводу я потребовалась шефу?
- Сама теряюсь в догадках, - пожала та плечами.
- Ладно, пойду, - вздохнула я. - Что бы там ни было, а медлить, когда начальство вызывает, не стоит.
Евгений Иванович встретил меня в крайне раздраженном состоянии и даже на мое вежливое приветствие только кивнул.
- Ирина Анатольевна, - начал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего, - напомните, какую вы у нас ведете передачу?
- "Женское счастье", - ответила я.
- Да? - ехидно уточнил шеф. - А я уж грешным делом подумал, что меня память подводит и я успел забыть о том, что перевел вас в отдел криминальной хроники. Это что за самоуправство, я вас спрашиваю?
- А в чем дело, Евгений Иванович? Не понимаю… - Я уже начала догадываться о причине начальственного гнева.
- Ах, не понимаете? Так я вам сейчас объясню! Скажите, любезная вы моя, кто вам дал право врываться в кабинет полковника Семиреченко и устраивать ему форменный допрос? Вы считаете, что мне очень нужна ссора с военкомом накануне Дня защитника Отечества? Или думаете, что такое поведение является хорошей рекламой для вас лично?
- Евгений Иванович! - попыталась я вклиниться в поток обвинений. - Все было не так!..
- Молчите, Лебедева! И слушайте меня внимательно: если вы не прекратите эту дурацкую деятельность и не начнете заниматься своими прямыми обязанностями, я вас уволю. И не посмотрю на то, что у вашей программы такой высокий рейтинг. Имейте в виду, что сегодня вы отделались предупреждением только потому, что ваша прошлая передача была сделана на очень высоком уровне. И больше никакого самоуправства, понятно? Начинайте готовить передачу к Восьмому марта, в эту пятницу пойдет повтор, сдайте московские материалы. То-то я удивлялся, что москвичи их бесплатно отдали! Просто ни один здравомыслящий человек не стал бы выпускать в эфир такие кадры.
- Но почему, Евгений Иванович? - Я просто не смогла промолчать.
- И это вы у меня спрашиваете? Ирина Анатольевна, где ваш профессионализм? Неужели не понятно, что подобные кадры вызовут широчайший отклик, а потом всплывет на свет божий то, что героиня - психопатка, неизвестно какими путями пролезшая в армию? Короче, о Гориной я больше слышать не желаю. Вы все поняли?
- Да, - ответила я, опустив голову.
- Тогда идите работать, я вас больше не задерживаю. А мне пришлите Старовойтова, как только он объявится. Я с ним должен побеседовать.
Сложно описать, что творилось в моей душе, когда я возвращалась в кабинет. Обида, возмущение, разочарование, гнев - целый котел отрицательных эмоций клокотал и бурлил, практически лишая меня способности здраво соображать.
- Ирина, - окликнул меня поднимавшийся по лестнице Гурьев, - ты откуда такая убитая?
- От шефа, - отозвалась я сквозь стиснутые зубы. - Радуйся, что он не тебя вызывал.
- А в чем дело?
- Вооруженные силы нанесли ответный удар, который пришелся точно по мне. Так что я теперь практически вне игры: придется вести себя тише воды, ниже травы.
- Ничего не скажешь, оперативно полковник сработал, - покивал Валерка. - Ну ты не очень переживай, у меня-то пока руки развязаны!
- Для меня это слабое утешение, - кисло сказала я. - Самое ведь обидное в том, что теперь я точно знаю, кто отравил Катю.
- И кто же? - скептически спросил Валера.
- Полковник, кто же еще.
- А как ты пришла к такому выводу?
- С Пашкой поговорила. Он рассказал подробно про тот вечер. Ну и выяснилось, что Семиреченко сегодня мне врал как сивый мерин. Он с Катей был в четверг любезным, обещал все уладить к понедельнику и подарил орхидею. Катя все это Пашке сама рассказала. Соображаешь, чьи пальчики ты на коробке обнаружил?
- Чего уж тут не сообразить, - помрачнел Гурьев. - Черт, рановато мы к нему поехали! Надо было Пашку дождаться! Тогда бы ты по-другому свой разговор с полковником построила. И все было бы чисто-гладко. Да и отпечатки его смогла бы раздобыть, чтобы мы сличили. Тьфу, так бездарно проколоться! Позор на мою седую голову!
- Ладно, Валера, чего уж теперь убиваться? - попыталась я его успокоить.
- Ирина, ты сама не понимаешь, какую возможность мы упустили! Если бы получилось добыть отпечатки пальцев полковника и сравнить их, тогда со всеми имеющимися материалами я бы легко через своих знакомых добился передачи дела другому следователю, и тогда все бы сложилось совсем по-другому. А так одно безобразие получилось - и тебя подставил, и полковник почувствовал что-то неладное.
- Не переживай, Валерка, мы еще повоюем! Я все равно этого так не оставлю, хотя теперь будет гораздо труднее. Мне сейчас бежать нужно, сам понимаешь, да и шеф велел Пашку к нему прислать… - Тут мне в голову пришла довольно интересная мысль: - Слушай, Гурьев, а ведь еще не все потеряно! Ты понимаешь, что этих самых орхидей было как минимум двенадцать, вернее, одиннадцать, так как одна досталась мне…
- Хм, - задумался Валерка, - понимаю, к чему ты клонишь: должны быть еще жертвы, так?
- Именно, причем уверена, что жертвы будут среди женщин и не в один день. Наши противники, а я думаю, что это не один полковник, люди осторожные, они понимают, что одновременное появление нескольких одинаковых жертв может заинтересовать милицию.