– Уолтер продал мне винтовку.
– И стреляй вы из неё, проблем бы не было. Но местные знают разницу между выстрелами из винтовки и из пистолета. И достать его вам было бы сложновато, учитывая, что после смерти Мардж я лично убрал из её дома всё оружие.
– Убрали? Это моё наследство! Какое вы имели право?
– Оно в целости и сохранности, заперто в управлении шерифа. Я не мог оставить пустой дом полным оружия, особенно когда весь город в курсе, что оно там.
– Ладно, но теперь-то у вас какое оправдание?
– Я собирался всё вернуть, когда вы приехали, но после нашей встречи… решил подумать дважды. И трижды, и четырежды. И был прав, поскольку вы, наверное, уже изрешетили собственную крышу.
Я попыталась придумать достойный ответ, но в итоге признала, что меня уделали, и хорошего настроения это не добавило.
– Позволю себе предположить, – продолжил Леблан, – что введённый в заблуждение Уолтер решил позаботиться о красивой женщине и одолжил вам свой пистолет. И завтра вы его вернёте, иначе нас ждёт очередная встреча.
Он достал блокнот с квитанциями, и я почувствовала, как подскочило давление.
– Вы мне штраф выписываете? Дайте-ка угадаю: по вторникам запрещено пугать диких животных в собственном доме?
Не обращая на меня внимания, Леблан продолжил писать, затем оторвал листок и протянул мне. Вместо штрафа там значился только номер телефона и имя "Бадди".
– Бадди починит крышу, – сказал Леблан. – Только перед началом работы убедитесь, что он трезвый, а то свалится, и его жене придётся шесть недель мириться с его бездельем – именно столько обычно уходит на исцеление якобы сломанной ноги. Я знаю Бадди всю жизнь, поверьте, терпеть его шесть недель никто не заслуживает.
– Убедиться, что трезвый. Поняла. Спасибо.
Он кивнул:
– Теперь, пожалуйста, надевайте наушники и ложитесь в кровать, пока дело не закончилось травмой или чем похуже. По крайней мере, не трогайте пистолет, пока я не разживусь напарником, у которого нет проблем со слухом и зрением. Я нормально не спал с самого вашего приезда.
Леблан сошёл с крыльца и забрался в свой внедорожник.
– Нас таких двое! – крикнула я, когда он отъехал от обочины.
На другой стороне улицы кто-то быстро задёрнул шторы. Любопытные заразы. Я хлопнула дверью – просто потому, что могла – и в тот же миг услышала, как в спальне что-то с глухим стуком упало на пол, и поспешила наверх. Коробка. Видимо, я поставила её слишком близко к краю стола, а вибрация от хлопка закончила дело.
Кости, которого не разбудили ни шум на чердаке, ни выстрелы, ни визит Леблана, выбрал именно этот момент, чтобы завыть. Я вышла в коридор и перегнулась через перила. Бедняга безуспешно пытался взобраться по лестнице, и когда он соскользнул вниз второй раз, я решила, что лучше спуститься и удержать его, пока у меня на руках не оказался ещё один труп.
Спустя два лакомства и двадцать минут, в течение которых пёс их мусолил, он успокоился и вновь уснул. Я поплелась к себе, окончательно убедившись, что во время наёмнической деятельности в моей жизни было куда больше отдыха и меньше драм. Но на пороге замерла и вздохнула. Содержимое коробки всё так же валялось на полу.
Окончательно добитая порванной картонкой, енотом, "одолженным" пистолетом и очередной бессонной ночью, я начала выкладывать вещи на стол в неком подобии порядка. А когда поднимала с пола последний комплект формы оттуда выпала пачка конвертов. Я взяла их, ожидая увидеть письма от родных и друзей Мардж, отправленные ей во время войны, но конверты оказались чистыми, без адресата.
Стянув с пачки тугую резинку, я распечатала один из них и достала листок.
"7 сентября 1961
В джунглях тяжко, но пока я сосредоточена на работе, которую должна выполнять, мне ничего не грозит. И да, я уделяю обязанностям всё свое внимание, и всё же в самые странные времена ловлю себя на мыслях о тебе. Порой я вспоминаю, как мы каждый год на Осенний фестиваль вышагивали по главной улице. Или выражение твоего лица, когда мы застряли на вершине колеса обозрения на окружной ярмарке. Я скучаю по твоей улыбке, по нашим прогулкам на лодке и по тому, как ты смеёшься над глупыми чёрно-белыми фильмами.
Я всегда тебя любила. И ни расстояние между нами, ни жертвы, которые я ежедневно приношу во имя свободы, не уменьшили этих чувств. Если бы я только могла тебе открыться и не нести эту тайну в одиночку, тогда б на сердце не было так тяжело.
Мардж".
Я вытащила следующее письмо – то же самое. Мысли и мечты солдата, скучающего по любимому человеку. Пролистнув пачку, я насчитала конвертов пятьдесят и ни одного подписанного.
Мардж писала всё это любимому, но никогда не отправляла.
Я оставила письма на столе рядом с формой и забралась в кровать. И лежала в темноте, размышляя. Каково это, любить кого-то так… всецело? Чтобы в разгар жуткой войны думать о его улыбке?
Мне никто никогда не был так дорог. Я даже сомневалась, что способна на столь сильные чувства. Я встречалась с мужчинами, но это и отношениями-то не назовёшь, не то что бессмертной любовью.
И почему, в конце концов, написав все эти письма, Мардж не набралась мужества их отправить? Что ей было терять? Если человек не отвечает на твои чувства, пожалуй, лучше уж об этом знать, чем не знать. А если отвечает – то у вас есть шанс на совместное будущее.
Я выдохнула, заставила себя закрыть глаза и начала считать ручные гранаты. И так уже по шею увязла в делах, которые, во-первых, меня не касаются, а во-вторых, мне не по зубам. Не хватало ещё разбираться с неразделённой любовью пятидесятилетней давности.
Но даже проваливаясь в сон, я продолжала гадать, призналась ли Мардж, ответили ли ей взаимностью, и если да, то почему эти письма так и оставались у неё все эти годы.
Глава 14
Солнечные лучи пробрались сквозь шторы в моей спальне, и я открыла один глаз, чтобы взглянуть на часы на тумбочке. Девять! Наверняка это какая-то ошибка. Я открыла второй глаз, но время не изменилось: всё та же большая белая девятка.
И непонятно, радоваться или беспокоиться.
С одной стороны, я наконец-то выспалась. С другой – Ида Белль и Герти должны были ещё несколько часов назад колотить мне в дверь, и я гадала, куда они запропастились. Ну не печально ли? Провела в городе три дня и уже привыкла, что меня будят на рассвете.
Я села, сняла наушники и потянулась. Затем потопала вниз будить Кости – он явно нуждался в завтраке и прогулке.
Но пёс, проснувшись, отправился вовсе не наружу, а в гостиную. И замерев у подножья лестницы, вновь завыл.
– Да что с тобой?
Потратив море сил на то, чтобы уволочь его обратно на кухню и вытолкнуть на улицу через заднюю дверь, я наконец облегчённо вздохнула и распахнула холодильник. Пустота. По возвращении с Большой Нужды я заскочила к Уолтеру за своими вещами и наушниками и успела захватить только хлеб, мясо на обед и печенье, которое позже выбросила. Собиралась вернуться в магазин после того, как отмоюсь, и закупиться по максимуму, но остаток дня оказался ещё безумнее его начала, так что ничего не вышло.
Теперь же всё равно надо было возвращать Уолтеру пистолет, так что я решила заодно и запасы пополнить. Очень уж хотелось питаться хоть с какой-нибудь регулярностью, не обращаясь к Франсин. А ещё стоило узнать, как там дела с аккумулятором для джипа. Без поездки в Новый Орлеан не обойтись, а вновь садиться в машину к Герти я желания не испытывала – особенно после вчерашнего "Великого потопа". К тому же, Ида Белль заикнулась, что Герти нужны очки для вождения, а она их не носит.
В желудке заурчало, и я закрыла холодильник. Вспомнив, как помощник директора ЦРУ Рейнольдс однажды сказала, мол, не стоит ходить по магазинам на голодный желудок, я приняла ответственное решение для начала позавтракать у Франсин. Натянула джинсы, футболку и кроссовки, прихватила деньги и книгу и трусцой устремилась к кафе. Пробежка в два квартала должна была перекрыть хотя бы десятую часть того, что я планировала съесть.
Клиентов у Франсин оказалось всего четверо – две пожилые пары, – но длинный стол в углу выглядел так, будто непосредственно перед моим приходом там кто-то знатно пошвырялся едой. Крошки и молочные лужицы покрывали каждый сантиметр столешницы и пола вокруг. Кто-то явно нуждался в уроке хороших манер.
Я устроилась за угловым столиком, где сидела накануне, и поклялась на сей раз не погружаться в книгу настолько, чтобы кто-нибудь мог ко мне подкрасться. Дверь кухни распахнулась, но вместо ожидаемой Франсин ко мне направилась девушка с длинными каштановыми волосами и зелёными глазами.
"Чуть за двадцать, метр шестьдесят семь, хороший мышечный тонус, гибкая".
Наряду со мной и Лебланом – третий здоровый человек в Греховодье. Она остановилась возле моего столика и улыбнулась:
– Ты, должно быть, племянница Мардж. Наслышана.
– Что бы там ни наговорил помощник Леблан, он преувеличил. Наверное.
Незнакомка рассмеялась:
– Я не его имела в виду, но теперь ты пробудила моё любопытство. Селия Арсено – моя тётя. И ей было что сказать после твоего воскресного забега во имя бананового пудинга.
Я чуть встревожено посмотрела на девушку:
– Ты же не откажешься меня обслуживать?
– Боже, нет! Я держусь подальше от всего, что происходит вокруг этих престарелых бандиток. Хоть это и расстраивает тётю. Она почему-то уверена, что раз я здесь работаю, то должна иметь влияние на Франсин.
– А это не так?
– На Франсин никто не имеет влияния, даже её муж. Тверда как камень и упряма как осёл. А ещё она великий мастер не ввязываться в городские разборки.
– Очень умно с её стороны, – проворчала я, думая, насколько приятными были бы последние три дня, держись и я подальше от городских разборок.
– Ох, совсем забыла о манерах! – Девушка протянула руку: – Я Элли.
Я пожала её ладонь. Было очень приятно и освежающе пообщаться с кем-то новым и таким непосредственным.
– Сэнди-Сью, – представилась я, изо всех сил стараясь не скривиться, – но все зовут меня Фортуной.
– Мне нравится.
– Спасибо. – Я указала на грязный стол: – А что там произошло? Кого-то не впечатлила еда?
– Нет, это мамочки. – Элли закатила глаза. – Они всегда приходят сюда с малышами, едва высадят старших детей у школы. Боюсь даже представить, на что похожи их дома.
– В какое время? – в ужасе уточнила я. – Хочу убедиться, что мы с ними не пересечёмся.
– Обычно около восьми, – рассмеялась Элли, – а уходят в девять. В любое время до и после опасаться нечего. К счастью, они в основном посещают только кафе и парк, так что избегать их довольно просто.
Я сделала мысленную заметку.
– Что ж, – продолжила Элли, – полагаю, мне лучше принять твой заказ. А то через пару минут у меня перерыв, и на смену выйдет повар Оскар. Он не очень-то доброжелателен.
Не знаю, что толкнуло меня на следующий шаг. Может, одиночество. Может, Элли просто показалась мне милой и явно не имела никаких особых планов на ближайшее время. Но, скорее всего, мой мозг решил, что от неё можно почерпнуть немало сведений о горожанах. В общем, независимо от причин… я пригласила её позавтракать вместе.
Элли снова улыбнулась:
– С удовольствием. Утром перед сменой я съела рогалик, но уже давно его переварила. Давай приму твой заказ, а когда всё принесу – поболтаем.
Она протянула мне ламинированную карточку, я глянула на меню завтрака и рассмеялась. "Главный грех дня", "Безгрешный", "Смертный грех", "Семь смертных грехов", "Создай свой собственный грех".
– А на ленч меню совсем другое, – заметила я.
– Ага, потому что ленч подаётся и по воскресеньям. А так как завтраков у нас в воскресенье нет, мы пользуемся случаем пощеголять столь дерзким меню. У Франсин жуткое чувство юмора.
– И отличный вкус в еде. Возьму-ка я "Семь смертных грехов".
Яйца, бекон, колбаски, бисквиты, соус, картофель-фри и блины. Закаляйтесь, артерии, закаляйтесь.
– Отлично. Вернусь через пять минут.
Я открыла книгу, полагая, что за это время успею пролистать несколько страниц. И как раз читала главу о взрывчатых веществах, когда Элли вернулась с полным подносом еды – на армию бы хватило. Она начала выставлять тарелки, и мой рот наполнился слюной.
– А на стол всё поместится? – спросила я.
– О, конечно. Правда будет похоже на фуршет, но влезет всё.
Вскоре на столе осталось только крошечное отверстие для бутылки кетчупа, которую Элли выудила из кармана передника.
– Ты не представляешь, какой это кайф, – сказала она, усаживаясь напротив, – позавтракать с другой незамужней женщиной моложе шестидесяти.
– Основываясь на впечатлениях последних дней, я тебя прекрасно понимаю.
Сунув в рот наколотые на вилку ломтики картофеля, я зажмурилась, наслаждаясь невероятно вкусным сочетанием приправы и лука. Затем сглотнула, выдохнула и только потом открыла глаза.
– Вам с картошкой не нужно уединиться? – с улыбкой уточнила Элли.
– Нет. Чувства к картошке я могу выразить публично, но вот когда доберусь до блинов… мы вернёмся к этому вопросу.
Она засмеялась:
– Услышав о твоём приезде в Греховодье, я и не предполагала, что ты окажешься такой занимательной личностью.
– Почему? – Вдруг стало любопытно, что тут болтали до моего появления.
– Ну, я слышала, что ты королева красоты и библиотекарь – такое сочетание не навевает мысли о ком-то весёлом, с кем приятно позавтракать. – Элли, кажется, немного смутилась. – Я училась в школе с участницей конкурсов красоты. Мы не слишком-то ладили.
– Я вроде видела её страничку на "Фейсбуке" – скукота. Неудивительно, что вы не ладили. И кстати, конкурсы – дело рук моей мамы. Я держусь от них подальше с тех пор, как сама оплачиваю свои счета.
– Теперь ясно.
– Итак, – решила я сменить тему, – я заметила, что тут не очень-то много молодёжи. С мамочками, что гуляют в парке и сидят по домам со своими малышами, всё ясно. Но где их мужья?
– Здесь мало работы, так что большинство мужчин всю неделю трудится на стройке в Новом Орлеане или на буровых вышках. По субботам строители, как правило, торчат в универмаге. А нефтяники работают две недели через две, и сейчас их как раз нет. Женщины заняты детьми и сведением концов с концами, потому их тоже не часто увидишь. Это старомодный город, когда дело касается женщины и карьеры.
– А одиночки?
– Одиноких мужчин – кот наплакал. Всех мало-мальски достойных быстро расхватывают, а девчонки, которые не обзавелись парой в старших классах или вообще не желают здесь оседать, уезжают на поиски рыбки покрупнее.
Я глянула на руку Элли без кольца:
– Ну а твоя история? Ты умная и, уверена, без проблем отхватила бы себе парня, что бы это ни значило. Но вот ты здесь, без детей, и явно много младше средней возрастной группы.
Она вздохнула:
– Я почти уехала. Папа умер, когда я была подростком, а мама ничего толком не умела. Она работала администратором в экспедиторской конторе в соседнем городке. Денег на колледж не было, так что несколько лет я после школы подрабатывала в кафе, чтобы заплатить за первые два года обучения. Думала, что потом найду халтурку на неполный день в Новом Орлеане и оплачу остальное. Но едва начался первый курс – мама заболела.
– И ты вернулась, чтобы о ней заботиться?
Элли кивнула:
– Франсин меня спасла, дала старую работу. И я учусь онлайн, когда появляются подходящие курсы, но для медсестёр их не так много.
– А твоя мама… как она сейчас?
– Умирает… Рак. Одна из тех болезненных разновидностей, которые могут убить за месяц или растянуться на годы. Мама мучается уже три.
– Кошмар, сочувствую. Это, должно быть, так тяжело.
– Ох, в последний месяц это уже не на мне. Её состояние так ухудшилось, что врачи настояли на переезде в новоорлеанский дом престарелых.
– Тогда почему ты всё ещё здесь?
– Не знаю, – пожала плечами Элли. – В смысле, начав учиться, я точно знала, что хочу стать медсестрой и жить в большом городе. Но когда вернулась домой, этот план вдруг перестал мне нравиться.
– Может, просто слегка боишься возвращаться в колледж?
– Возможно, – согласилась она, но в голосе слышалось сомнение. Элли зачерпнула ложку овсянки, но тут же опустила её обратно в тарелку и посмотрела на меня. – Тебе когда-нибудь казалось, будто ты нашла все ответы, но стоило отступить назад, выбраться из гущи событий, вдруг понимала, что была слишком занята достижением цели и ни на секунду не останавливалась, дабы убедиться, действительно ли хочешь именно этого?
Эти слова врезались в меня словно товарный поезд. Там, в Вашингтоне, я была вечно занята. Если не работала, то думала о работе, готовилась к работе или анализировала проделанную работу в поисках слабых мест. Я не позволяла себе даже чуток замедлиться, не то что отступить. Возможно, потому что боялась тех вопросов, которыми задавалась Элли. Ведь ответы мне вряд ли понравятся.
Я понятия не имела, что сказать. Но, в конце концов, правда ничем не хуже всего остального.
– Наверное, я никогда об этом не задумывалась. Уже слишком давно иду на автопилоте.
Элли кивнула:
– Если б мама не заболела, я бы осталась в Новом Орлеане, закончила колледж, устроилась на работу. Думаю, порой необходимо какое-то судьбоносное событие, чтобы оценить свою жизнь и сделанный выбор со стороны.
– Да уж…
– Возможно, однажды такое событие произойдёт и с тобой, заставив всё переосмыслить.
"Вроде того, что за мою голову назначат награду, и придётся прятаться на болоте, притворяясь бывшей королевой красоты?"
– И возможно, – продолжила Элли, – тебе повезёт, и окажется, что твой выбор был верным.
– В любом случае все эти глубокомысленные выводы задним числом и тому подобное как-то сомнительны. Мне кажется, большинство людей всегда недовольны своими поступками.
"Кроме моего отца. Мистер Совершенство".
– Это да, – согласилась Элли.
– Ну и, ты в итоге выяснила, чем хочешь заниматься?
– Ты решишь, что я чокнутая.
– Ты наименее чокнутая из всех, кого я тут встретила. Что бы ты сейчас не сказала, это меня не удивит.
Она усмехнулась:
– Хочу открыть собственную пекарню и готовить прекрасные необычные десерты.
– Полагаю, ты говоришь не о Греховодье.
– Нет. Здесь такое не прокатит. У людей нет денег на мудрёные вкусности, да и большинство местных женщин могут сами всё испечь. Но маленькая кафешка в центре Нового Орлеана – моя мечта. Свежий кофе весь день… покупатели берут конфеты, заказывают свадебные торты и пирожные для вечеринок… – Элли вздохнула. – Как будто это осуществимо.
– Почему нет? – Я пожала плечами. – Ты можешь пойти в кулинарную школу и работать в пекарне, пока учишься. Там узнаешь много больше, чем от преподавателей и книг.
– Да, но проблема в деньгах. В пекарне на открытие своего дела не заработаешь, а продажи маминого дома едва ли хватит на оплату медицинских счетов.