С этими словами он проковылял к себе в спальню на другой стороне холла, откуда я еще долго слышал его довольные хихиканье и флатуленцию. Спальня у него аккуратная, меблирована просто, полна свежего воздуха: именно такой хочется видеть спальню сына-бойскаута. На стене висит сводная таблица Знаков отличия и званий Британской армии; на тумбочке у кровати - фотопортрет Ширли Темпл в рамочке; на комоде - модель галеона, не вполне завершенная, и тщательно выровненная стопка журналов "Моторный цикл". Мне кажется, в качестве лосьона после бритья Джок пользуется хвойным дезинфектантом.
Моя же спальня - довольно верная реконструкция рабочего места недешевой шлюхи периода Директории. Для меня она полна очаровательных воспоминаний, но вас - мужественного британского читателя - наверняка бы стошнило. Ну-ну.
Я погрузился в счастливый бессновиденческий сон, ибо ничто не сравнится с вольной борьбой в очищении разума жалостью и ужасом; это единственный ментальный катарсис, заслуживающий своего имени. Да и не бывает сна слаще сна неправедного.
То была ночь среды, и никто меня не разбудил.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Я - человек, пред вами я стою:
Пусть зверь я, что ж - по-зверьи мне и жить!
Имей я хвост и когти, человек
Бесхвостый был бы господин, а так
Пусть обезьяны хвост себе стригут
И прикрывают лядвия себе, -
Я же, подобный льву, не изменю
Того, что сотворил со мной Господь..
Все меблируют логова свои - А я соломе свежей буду рад.
"Апология епископа Блуграма"
Никто не разбудил меня до десяти часов прекрасного летнего утра, когда ко мне вошел Джок - с чаем и канарейкой, распевавшей до самозабвения, как с ней это обычно и бывает. Я пожелал доброго утра обоим: Джок предпочитает, чтобы я приветствовал канарейку, а настолько мелкая услуга ничего не стоит.
- Ах, - добавил я, - старое доброе успокоительное, "улунг" или "лапсанг"!
- Э?
- Принеси-ка мне трость, мои наижелтейшие туфли и старый зеленый "хомбург", - не отпускал цитату я. - Ибо я отправляюсь в Парк кружиться в буколических танцах.
- Э?
- О, не обращай внимания, Джок. Это во мне говорит Бертрам Вустер.
- Как скажьте, мистер Чарли.
Мне часто мнится, что Джоку стоит заняться сквошем. Из него выйдет отличная стена.
- Ты отогнал "эм-джи-би", Джок?
- Ну.
- Хорошо. Все в порядке? - Разумеется, глупый вопрос и, разумеется, я немедленно за него поплатился.
- Ну. Только, э-э... самь-знайте-что никак не влезала под обивку, пришлось по краям немного подрезать, ну, самь понимайте.
- Ты подрезал сам ты что не может быть Джок...
- Ладно, мистер Чарли, это шутка у меня была такая.
- Так, хорошо, Джок. Велли-коллепно. Мистер Спиноза что-нибудь сказал?
- Ну. Неприличное слово.
- Н-да, я так и думал.
- Ну.
Я приступил к своему каждодневному "шреклихь-кяйт" вставания. С периодической помощью Джока я осмотрительно отрывался от душа в пользу бритвы, от декседрина в пользу невыносимого выбора галстука; и в безопасности прибыл сорок минут спустя к самым рубежам завтрака - единственного заслуживающего такого названия, завтрака "шмино": огромной чаше кофе, изукрашенной кружевом, фестонами и филигранью рома. Я проснулся. Меня не тошнило. Сонная улитка всползла на терн - хотя бы так.
- Мне кажется, у нас нет зеленого "хомбурга", мистер Чарли.
- Это ничего, Джок.
- Могу послать девочку привратника в "Локс", если желайте.
- Нет, это ничего, Джок.
- Она сбегает за полкроны.
- Не надо, это ничего, Джок.
- Как скажьте, мистер Чарли.
- Тебя не должно быть в квартире через десять минут, Джок. И здесь лучше не оставаться ни оружию, ни чему подобному, разумеется. Вся сигнализация включена и замкнута. "Фото-Рекорда" заряжена пленкой и поставлена на взвод. Сам знаешь.
- Ну, знаю.
- "Ну", - подтвердил я, установив дополнительный набор кавычек вокруг этого слова; вот такой уж я вербальный сноб.
Стало быть, представьте себе эдакого дородного распутника, на всех парусах рассекающего вдоль по Аппер-Брук-стрит, курсом к Сент-Джеймсскому парку и увлекательнейшим приключениям. На щеке его лишь подрагивает крохотная мышца - вероятно, по доброй традиции, - в остальном же он внешне безукоризненно изыскан, уравновешен, не прочь купить букетик фиалок у первой же девицы, швырнув ей золотой соверен; капитан Хью Драммонд-Маккабрей, кавалер "Военного креста", с опереточной мелодией на свистающих устах и складкой шелкового нижнего белья, зажатой меж обильно припудренных ягодиц, господи его благослови.
Само собой, они за мной кинулись, едва я вынырнул из дома - ну, не вполне за мной, ибо то был "передний хвост", к тому же весьма прециозно выполнявшийся: ребят из ГОПа натаскивают год, я вас умоляю, - однако навалились они на меня отнюдь не в полдень, против предсказанного. Взад и вперед расхаживал я мимо пруда (твердя непростительные вещи другу моему пеликану), а они только и делали, что вид, будто пристально изучают подкладки своих нелепых шляп (кои топорщились дуплексными рациями, вне всякого сомнения), да подавали украдкой друг другу тайные сигналы, применяя свои красные узловатые руки. Я уже в самом деле начал думать, что переоценил Мартленда, и совсем было собрался двинуться против течения к клубу "Реформа", где заставил бы кого-либо угостить меня ланчем - холодный стол у них не сравнится ни с чьим на свете, - когда:
Вот они. По одному с каждого бока. Громадные, праведные, умелые, смертоносные, глупые, беспринципные, суровые, настороженные, нежно меня ненавидящие.
Один возложил сдерживающую длань на мое запястье.
- Подите от меня прочь, - проблеял я. - Вы где себя полагаете - в Гайд-парке?
- Мистер Маккабрей? - умело пробурчал он.
- Прекратите умело мне бурчать, - возмутился я. - Ибо это, как вам хорошо известно, я.
- Тогда я вынужден попросить вас проследовать со мной, сэр.
Я вытаращился. Я понятия не имел, что так до сих пор говорят. Меня бежит слово "ошеломленно"?
- Э? - произнес я, беззастенчиво цитируя Джока.
- Вы должны пройти со мной, сэр. - Тут он заработал хорошо, полностью проникся ролью.
- Куда вы меня ведете?
- Куда бы вы хотели пойти, сэр?
- Э-э... домой?
- Боюсь, так не годится, сэр. Там у нас не будет нужного оборудования, понимаете.
- Оборудования? А, ну да. Вполне понимаю. Боже милостивый. - Я посчитал тактовую частоту пульса, кровяные тельца и еще какие-то необходимые детали организма. Оборудование. Черт возьми, да мы с Мартлендом вместе ходили в школу. Они пытались меня напугать, это явно.
- Вы пытаетесь меня напугать, это явно, - сказал я.
- Нет, сэр. Пока еще не пытаемся, сэр.
Вы можете придумать по-настоящему остроумный ответ вот на такое? Я тоже не смог.
- Ну что ж тогда. Значит, в Скотланд-Ярд, полагаю? - бодро сказал я, в особенности ни на что не надеясь.
- Вообще-то нет, сэр, это тоже не годится, сами понимаете. Они там насмерть узколобы. Мы думали, может, в нашу Сельскую больницу, что в сторону Эшера.
Однажды Мартленд в минуту несдержанности поделился со мной сведениями о "Сельской больнице", после чего кошмарные сны не отпускали меня несколько ночей.
- Нет нет нет нет, нет нет нет! - жизнерадостно вскричал я. - Я ни за что не осмелюсь утруждать вас, ребята, столь долгой прогулкой.
- Ну что ж, - произнес Страхолюдина-II, впервые распустив язык, - как тогда насчет вашей собственной сельской дачки возле Стоук-Поджис?
Должен признаться, тут я самую малость мог побледнеть. Моя частная жизнь - книга, открытая для всех и каждого, но я все же пребывал в убеждении, что "Поссет" - убежище, ведомое лишь нескольким моим ближайшим друзьям. Там нет того, что можно счесть незаконным, однако я сам держу там кое-какое оборудование, которое кое-кто мог бы счесть фривольным. Немножко в духе мистера Норриса - ну, сами понимаете.
- Сельский домик? - парировал я, быстрый как молния. - Сельскидомик сельскидомик сельскидомик?
- Именно, сэр, - подтвердил Страхолюдина-II.
- Милый и уединенный, - съязвил его простодушный партнер.
После нескольких фальстартов я высказал предположение (теперь уже невозмутимо, обходительно, бесстрастно), что приятнее всего сейчас было бы сходить и навестить старину Мартленда: восхитительный парень, ходил со мной в одну школу. Похоже, они были счастливы подхватить любое мое предложение - при условии, что оно таково, - ив следующий же миг мы втроем уже грузились в случайно крейсирующее поблизости такси, и С-л-II бормотал на ушко таксисту адрес, как будто я не знал, где Мартленд обитает, так же хорошо, как собственный налоговый кодекс.
- Нортгемптон-парк, Кэнонбери? - хихикнул я. - С каких это пор старина Мартленд зовет его Кэнонбери?
Они оба улыбнулись мне - эдак по-доброму. Почти столь же гадко, сколь бывает культурна улыбка Джока. Температура моего тела упала чуть ли не на два градуса, я даже почувствовал. По Фаренгейту, разумеется, - зачем мне преувеличивать?
- Я имею в виду, это даже еще не Ислингтон, - лопотал я диминуэндо, - скорее Ньюингтон-Грин, если вам небезынтересно мое мнение. То есть, что за смехотворное...
Тут я заметил, что интерьеру случайно крейсировавшего поблизости такси недостает некоторой обычной арматуры, вроде извещений о стоимости проезда, рекламных наклеек, дверных ручек. А имелись в нем зато радиотелефон и один наручник, приделанный к рым-болту в полу. Я несколько притих.
Похоже, они не считали, что наручник им понадобится; сидели и смотрели на меня задумчиво, почти доброжелательно, словно тетушки, желающие узнать, чего я хотел бы к чаю.
Мы подъехали к дому Мартленда как раз в тот миг, когда его "мини" в кружавчик продребезжала со стороны Боллз-Понд-роуд. Запарковалась она довольно неряшливо, после чего изрыгнула самого владельца, сердитого и насквозь промокшего.
Это было и хорошо, и плохо.
Хорошо, поскольку означало, что Мартленд не задержался при осаде моей квартиры: Джок со всей очевидностью замкнул мне все охранные системы в соответствии с инструкциями, и Мартленд, мастерски просочившись кинопленкой сквозь парадную дверь, наверняка был встречен моей сиреной "Лом-О-Взломщик Мод. IV" и могучими каскадами воды из автоматических противопожарных установок. Более того - затем в общее веселье влился пронзительно настойчивый звонок, закрепленный на недостижимой высоте на моем фасаде, а в полицейском участке на Хаф-Мун-стрит замигали огни - равно как и на Брутон-стрит, где располагается станция всемирно известной охранной организации, которую я всегда называю "Держи-Вора". Изящная камера-робот японского производства, делающая снимок в секунду, наверняка отщелкивала один кадр за другим из своего орлиного гнезда в потолочной люстре, но что хуже всего - вверх по лестнице уже летела мегера-консьержка, и злокачественный язык ее щелкал, как пастуший бич буров.
Задолго до того, как мы подружились с мистером Спинозой, он попросил неких своих друзей "выставить мою фатеру", как они выражаются, только ради того, чтобы я ознакомился с процедурой. Гомон колоколов и сирен был неописуем, потоки воды неотвратимы, конфликт дородных парней из автомашин "зед", вспыльчивых парней из службы охраны и обыкновенных негодяев довольно ужасен, а языка консьержки, перекрывающего все остальное своей недвусмысленной омерзительностью, и вовсе нельзя было вынести. Бедный Мартленд, с удовольствием подумал я.
Вероятно, мне следует объяснить здесь, что:
(а) Люди из ГОПа, само собой, не носят при себе никаких удостоверений и тщательно стараются не попадаться на глаза обычной полиции, ибо отчасти их работа состоит в разбирательствах с легавыми-озорниками;
(б) Некие крысы преступного мира в последнее время с исключительной прозорливостью совершили некоторое количество намеренно неуклюжих и мерзких "деяний" под видом ГОПа;
(в) Обычной полиции не очень нравятся люди даже из настоящего ГОПа;
(г) Безмозглые забияки из моей охранной конторы всегда выхватывают свои перечные пистолеты, дуплексные рации, баллончики с анилиновой краской, доберман-пинчеров и резиновые дубинки со свинчаткой задолго до того, как начинают задавать вопросы.
Боже милостивый, ну там, должно быть, и катавасия случилась. И определенно благодаря одной маленькой камере всю квартиру мне мило отделает заново миссис Спон - давно пора, следует заметить, - за чей-то чужой счет.
И боже милостивый - как зол, должно быть, Мартленд.
Да - это, разумеется, плохо. Он пригвоздил меня одним-единственным тусклым взглядом, бесшумно (тучные мужчины перемещаются с поразительной грацией и т.д.) проскакал вверх по ступеням, уронил ключи, уронил шляпу, наступил на нее и наконец предвосхитил нас собственным вхождением в дом. Ничего хорошего Ч. Маккабрею это не сулило, рассудил я. Страхолюдина-II, пропуская меня вперед, оглядел меня с такой благожелательностью, что завтрак положительно вспенился у меня в тонкой кишке. Смело сжав ягодицы, я вступил в дом и с толерантной усмешкой окинул взором то, что хозяин называл, вероятно, "Гостиной". Портьер с таким рисунком я не наблюдал нигде с тех пор, как соблазнил Заведующую Пансионом своей Исправительной Школы; ковер сбежал из фойе провинциального синематографа, а на обоях присутствовали клочья крохотных серебристо-серых геральдических лилий. Да уж, воистину. И нигде, разумеется, ни пятнышка. С обстановки можно было обедать - если, конечно, закрыть на нее глаза.
Мне сказали, что я могу сесть, - на самом деле даже принудили меня к посадке. Я ощущал, как печень моя, тяжелая и хмурая, давит мне на сердце. Ланча мне больше не хотелось.
Мартленд, перепоявившись уже переодетым, был сух, возвращен в себя и искрился весельем.
- Так так так, - вскричал он, потирая руки. - Так-так.
- Я должен идти, - твердо заявил я.
- Нет нет нет, - вскричал он. - Как же, вы же только что вошли. Чего изволите выпить?
- Виски, будьте добры.
- Велли-коллепно. - Себе он начислил сполна, мне - ни капли.
"Ха ха", - подумал я.
- Ха ха, - высказался я вслух, осмелев.
- Хо хо, - лукаво парировал он.
В тишине мы затем просидели добрых пять минут - компания, судя по всему, рассчитывала, что я начну возмущенно лопотать, я же был полон решимости ни во что подобное не пускаться, лишь немного волновался, не рассердит ли это Мартленда еще пуще. Минуты мотылялись. Я слышал, как в жилетном кармане одного из Страхолюдин тикают крупные дешевые часы - вот насколько старомодны эти люди. По мостовой за окном пронесся юный отпрыск иммигрантов, во всю глотку визжа: "Мгава! Мгава!" - или что-то в этом смысле. Физиономия Мартленда упокоилась в самодовольной ухмылке напитанного портвейном и смачной беседой хозяина шикарного дома в кругу друзей и любимых. Жаркое, чесучее, зудящее отдаленным автомобильным движением молчание не прекращало раздражать. Хотелось в уборную. А они продолжали смотреть на меня - вежливо, внимательно. Умело.
Наконец Мартленд выкарабкался из кресла с поразительной грацией и т.д. и водрузил на проигрыватель пластинку, после чего привередливо выставил баланс квадрофонических колонок. Очень славный альбом с записями проезжающих мимо поездов - мы все такие покупали, когда впервые могли позволить себе стерео. Я никогда не устаю от такой музыки.
- Морис, - вежливо обратился Мартленд к одному из своих хулиганов. - Не будете ли вы любезны принести двенадцативольтовую автомобильную батарею высокого напряжения? Она подзаряжается в подвале... А вы, Алан, - обратился он к другому, - будьте добры задернуть шторы и спустить с мистера Маккабрея брюки?
Ну и что можно совершить, когда происходит вот такое? Бороться? Какое выражение должно принять породистое лицо? Презрения? Негодования? Величавого безразличия? Пока я выбирал надлежащую мину, меня искусно лишили белья, а на лице моем запечатлелась только низменная паника. Мартленд деликатно оборотился ко мне спиной и занялся выжиманием дополнительных децибел из своей стерео-установки. Морис - в моей памяти он навсегда останется Морисом, - уютно пристроил первую клемму на место, а через полминуты Мартленд похотливо дал сигнал к присоединению второй. С изумительной согласованностью "Летучий шотландец" стереофонически взвыл, приближаясь к переезду со шлагбаумом. Я состязался с ним монаурально.
Так и тянулся этот долгий день. Однако, должен признать, счет минутам потерян не был. Я могу вытерпеть все, за исключением боли; мало того - меня крайне расстраивает одна мысль о том, что кто-то может намеренно делать мне больно и не морщиться притом. Эти люди, похоже, инстинктивно знали тот рубеж, на котором я решился вскричать "капиви", ибо когда я после этого пришел в себя, они уже снова надели на меня брюки, а в трех дюймах от моего носа маячил огромный стакан виски, и с поверхности жидкости мне подмигивал стеклярус пузырьков. Пока я пил, окружающие лица зыбко консолидировались: на вид - добрые, довольные мной, гордые мной. Я их не опозорил, понимал я.
- С вами все в порядке, Чарли? - участливо спросил Мартленд.
- Я немедленно должен отлучиться в уборную, - ответил я.
- И отлучитесь, мой дорогой мальчик, отлучитесь. Морис, поспособствуйте мистеру М.