Морис отвел меня в детский тубзик: детвора вернется из школы еще только через час, сообщил он. Я обрел некоторое утешение в белочках и зайках Маргарет Тарант. А утешение мне требовалось.
Когда мы возвратились в Гостиную, граммофон распространял, если угодно, "Лебединое озеро". У Мартленда ум незамысловат: вероятно, соблазняя продавщиц, он ставит на вертушку "Болеро" Равеля.
- Ну, выкладывайте, - нежно, чуть ли не ласково сказал он - таким он представляет себе абортмахера с Харли-стрит.
- У меня попа болит, - проскулил я.
- Да, да, - ответствовал он. - Но фотография.
- Ах, - глубокомысленно изрек я, качая головой. - Фоготрафик. Вывлыли мновиски наглодный жлудок. Выжзна шшояне обедал.
С этими словами довольно театральным манером я вернул им некоторое количество потребленного напитка. На лице Мартленда отразилась досада, но я решил, что на чехол его софы излияние подействовало благотворно. Следующие две или три минуты мы обошлись без дальнейшего ущерба для нашей новообретенной взаимности. Мартленд пояснил, что фотографию они и впрямь обнаружили - за Тернером в Национальной галерее в 5.15 утра. Она была заткнута за "Улисса, высмеивающего Полифема" (№ 508). Он продолжал, будто на судебном разбирательстве:
- На фотографии изображены э-э... две совершеннолетние особи мужского пола э-э... приходящие к соглашению.
- Вступающие во взаимодействие, вы имеете в виду?
- Вот именно.
- И одно из лиц оказалось вырезано?
- Оба лица.
Я встал и дошел до того места, где покоилась моя шляпа. Два чурбана не пошевелились, но как бы навострили уши. Вообще-то я далеко не в той форме, чтобы нырять в окна. Я отогнул ленту, оторвал краешек бортовки и протянул Мартленду крохотный фотографический овал. Он тупо взглянул на него.
- Что ж, мой дорогой мальчик, - мягко сказал он. - Нехорошо дразнить наше любопытство. Кто этот джентльмен?
Настал мой черед глядеть тупо:
- Вы в самом деле не знаете?
Он обозрел овал снова.
- Ликом ныне гораздо более волосат, - подсказал я.
Он покачал головой.
- Парень по фамилии Глоуг, - сообщил я. - Своим друзьям по некой непристойной причине известен как "Фугас". Он сам сделал этот снимок. В Кембридже.
Мартленд - неожиданно, необъяснимо - весьма и весьма озаботился. Равно как и его кореша, которые вдруг все сгрудились, передавая из одних немытых рук в другие крохотное изображение. После чего все закивали - сперва неуверенно, затем убежденно. Выглядели они при этом довольно забавно, но я слишком утомился, чтобы поистине этим зрелищем насладиться.
Мартленд развернулся ко мне - лицо его сулило пагубу.
- Полноте, Маккабрей, - изрек он, отбросив всю учтивость. - Выкладывайте на сей раз все. И быстро, пока я не вышел из себя.
- Сэндвич? - застенчиво попросил я. - Бутылочку пива?
- Позже.
- Ой. Ну ладно. Фугас Глоуг пришел три недели назад. Отдал мне свое вырезанное лицо и попросил хранить понадежнее - оно означало амнистию для него и деньги в банке для меня. Объяснять он ничего не стал, но я знал, что он не вздумает и пытаться меня надуть - Джок приводит его в ужас. Еще Глоуг сказал, что впредь будет звонить мне каждый день, а если один пропустит, это будет означать, что у него неприятности, и я должен передать вам, чтобы спросили у Тернера в Национальной галерее. Вот и все. Насколько я знаю, Гойя тут ни при чем, - я просто ухватился за возможность шепнуть вам словцо. А у Фугаса действительно неприятности? Вы упекли его в свою проклятую Сельскую больницу?
Мартленд пренебрег ответом. Лишь постоял, глядя на меня и потирая щеку - скрежет при этом стоял гадкий. Я едва не расслышал, как он прикидывает, не вытянет ли из меня батарея немножко больше правды. Я надеялся, что нет: правду следует предоставлять тщательно отмеренными порциями, чтобы у Мартленда разыгрался здоровый аппетит ко лжи, подаваемой позднее.
Вероятно, он решил, что я не лгу, - пока, во всяком случае; быть может, ему просто хватило треволнений.
На самом же деле он даже отдаленного понятия не имел, насколько ему придется поволноваться.
- Уходите, - в конце концов промолвил он.
Я взял шляпу, отряхнул ее, направился к двери.
- Не уезжать из города? - подсказал я уже у порога.
- Не уезжайте из города, - рассеянно отозвался он. Не хотелось напоминать ему о сэндвиче.
Я вынужден был пройти много миль, прежде чем отыскалось такси. Все дверные ручки у него были на месте. И я крепко уснул - сном доброго и преуспевающего лжеца. Боже милостивый, во что превратилась квартира. Я протелефонировал миссис Спон и сообщил ей, что готов к косметическому ремонту. Она приехала незадолго до обеда и помогла нам привести все в порядок - успех ее не испортил, - а после мы провели беззаботный час перед камином, выбирая чинтс, обои и прочее; а после все втроем расселись за кухонным столом и поглотили такую огромную жареху, какую немногие в наше время готовят.
Миссис Спон покинула нас, и я сказал Джоку:
- Знаешь что, Джок? - и он ответил мне:
- Не, чего?
- Я думаю, мистер Глоуг мертв.
- От жадности, должно быть, - эллиптически заметил мой камердинер. - И кто, по вашему разумению, его, стало быть, ухайдакал?
- Мистер Мартленд, полагаю. Но сдается мне, что в кои-то веки об этом пожалел.
- Э?
- Именно. Что ж, доброй ночи, Джок.
- Доброй ночи, мистер Чарли.
Я разделся и применил еще немного "Божественной помады" к своим увечьям. На меня вдруг обрушилась опустошительная усталость - со мной всегда так случается после пыток. Джок засунул мне в постель грелку, благослови его господь. Он понимает.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
И понимать я начал - в этот круг
Лишь околдован мог я забрести
Иль в страшном сне! Нет далее пути...
И я сдаюсь. Но в это время звук
Раздался вслед за мною, словно люк
Захлопнулся. Я, значит, взаперти.
"Чайльд-Роланд"
Для меня заря забрезжила ровно в десять - вместе с одной из прекраснейших чашек чаю, с какими мне выпадала честь забавляться. Канарейка пребывала в великолепном голосе. Сонная улитка опять взгромоздилась на терн и не проявляла никаких признаков желания с него снисползти. Я едва поморщился, когда о себе дали знать волдыри от Мартлендовых батарей, хотя на какой-то стадии и ощутил прискорбную нехватку гусиной шеи Пантагрюэля.
Я продолжительно поболтал по телефону со своими страховыми агентами и объяснил им, как они могут вцепиться Мартленду зубами в ухо за тот урон, что был нанесен моему интерьеру, а также посулил им фотопортреты незваных гостей, как только Джок их проявит.
Затем обрядился в самый свой экстравагантный камвольный костюм в тропической весовой категории, котелок с завитыми кверху полями и пару штанов из оленьей кожи, сотворенных Лоббом в приступе гениальности. (Галстух мой, если не изменяет память, был разновидности "фуляр", преимущественно - "мерде-дуа" расцветкой, хотя почему вас это должно интересовать, я и вообразить не могу.) Подобным образом экипированный - и с недурственно навазелиненными волдырями, - я профланировал в Парк, дабы обынспектировать пеликана и прочих своих пернатых друзей. Они оставались в превосходной форме. "Такие погоды, - казалось, глаголили они, - капитальны". Я одарил их благословением.
После чего нанес ознакомительный визит в трущобы художественно-торгового района, тщательно стараясь не меняться в лице, разглядывая витрины лавок... прошу прощения, галерей - с выставленными в них неряшливыми Шейерами и заезженными Куккуками. Хей-хо. Спустя несколько времени, удостоверившись, что за мною нет "хвоста" (обратите внимание, это важно) ни спереди, ни сзади, я нырнул во "Двор каменщика". Там, разумеется, тоже имеются галереи, но я вознамерился повидаться с мистером Спинозой, а он - торговец искусством лишь в одном, весьма специфическом смысле.
Мойше Спиноза Барзилай, говоря вообще, - это "Бэзил Уэйн и К", величайший специалист по кузовным работам, о котором даже вы, мои невежественные читатели, наверняка слыхали, хотя и одна десятая процента вас никогда не сможет себе позволить его достославную набивку панелей, а еще меньше - просто княжескую обивку кузова. Если, само собой, вы не занижаете свое общественное положение и не являетесь по случаю индийским магараджей или владельцем техасских нефтепромыслов.
Мистер Спиноза создает очень специальные эксклюзивные кузова для величайших автомобилей мира. Он слыхал о Хупере и Маллинере и высказывается о них душевно, хоть и довольно смутно. Он готов время от времени реставрировать или воссоздать старинный "роллс", "инфанту" или "мерседес" - если окажется в настроении. О "бугатти", "кордах", "хиронделях" и восьмицилиндровых "лейландах" с ним можно разговаривать. А также еще о примерно трех других "marques". Но попросите его подшаманить "мини" рюшами и серебряными дозаторами кондомов или встроить в "ягуар" откидные скамьи для блуда - и он плюнет вам в глаз. Я не шучу ни капли! Более всего он любит "испано-сюизу" - "исси-сюсси". Сам я склонности этой понять не в силах, а вот поди ж ты.
Помимо этого он интересуется противозаконностью. Это у него такое хобби. Не из-за денег же, в самом деле.
В данный момент для моего лучшего клиента он перестраивал довольно поздний "роллс-ройс" "Серебряный Призрак", который я отчасти и явился инспектировать. Клиент мой, Милтон Крампф (да-да, я не преувеличиваю), обзавелся им у истинного негодяя, который стяжал это авто на какой-то ферме: оно стояло на колодах и приводило в действие соломорезку и репокрошилку после долгой карьеры скотовоза, катафалка, семейного автомобиля, охотничьего выезда, баронского свадебного подарка и передвижной трахостанции; все это, понятное дело, в обратном порядке. Мистер Спиноза отыскал для него шесть изумительно подходящих "лафетных колес" по сотне фунтов за штуку, выстроил досконально точный открытый туристский кузов "Руа де Белж" и покрыл его шестнадцатью слоями белил королевы Анны, причем каждый втирался мокро-сухим способом. Теперь же он завершал оливково-зеленую обивку салона из жатого левантийского сафьяна и хорьковой щеткой наносил вручную симпатичные арабески вдоль линий "карроссери". Разумеется, не собственноручно - он слеп. Вернее был.
Я обошел машину кругом, восхищаясь ею Платонически. Не имело смысла ее вожделеть - то был автомобиль человека богатого. Поглощает примерно семь галлонов на милю - это ничего, если вы хозяин нефтяного месторождения. А у Милтона Крампфа месторождений много. С начала и до конца машина встанет ему фунтов в 24 000. Сумма эта от него убавит столько же, сколько раскопки пальцем в носу. (Говорят, человек, знающий, насколько богат, вовсе ничуть не богат; так вот, Крампф - знает. Каждое утро ему звонит человек - через час после открытия Нью-Йоркской фондовой биржи - и рассказывает, насколько именно Крампф богат. Радость на весь день.)
Шкодливый подмастерье сообщил мне, что мистер Спиноза у себя в кабинете, и я проложил себе путь в те пенаты.
- Приветствую, мистер Спиноза! - жизнерадостно вскричал я. - Исключительное утро для бурления жизни.
Он злобно глянул на три дюйма выше моего левого плеча.
- Эбаый убъюбог, - сплюнул он. (Живет без нёба, понимаете. Бедняга.) - Эбаый гганый пыггобог, и гебе гвагаег гаггоггы гуг поыгагга, пыггагаг ггагый?
Остальная речь его звучала довольно грубо, и цитировать ее дословно я, пожалуй, не стану. Раздражен же он был тем, что днем раньше я отослал ему свой "эм-джи-би" с небольшой особой начинкой под обивкой в такой небожески ранний час. "С ласточкина сранья", по его точному выражению. Более того: он опасался, что люди решат, будто он действительно над этой машиной трудится, а у него в голове развился кошмарный мыслеобраз выстроившихся в очереди парней в матерчатых кепках, и всем до зарезу нужно, чтобы он заново покрасил их "эм-джи".
Едва он добрался до вроде бы венца своей тирады, я подбавил в голос металла:
- Мистер Спиноза, - сказал я. - Сюда я пришел не для того, чтобы обсуждать свои отношения с моей мамочкой, кои могут служить предметом дискуссии лишь между мной и моим психиатром. Я пришел с протестом против того, что вы употребляете Неприличные Слова в присутствии Джока, а он, как вам хорошо известно, натура чувствительная.
На что мистер С. ответил еще более разнообразным ассортиментом гораздо более неприличных слов, причем некоторые мне так и не удалось разобрать, однако в мерзостности их сомневаться не приходилось. Когда воздух немного очистился, мистер Спиноза оскорбленно предложил мне прогуляться до "роллса" и обсудить его фары. С изумлением и печалью узрел я в гараже огромный и вульгарный "дуйзенбёрг" - если это правильно пишется, - о чем и не преминул заметить, чем вызвал новую тираду. Никаких дочерей у меня от роду не водилось, что, однако, не помешало мистеру Спинозе обрисовать весь их жизненный путь от родильного дома до, так сказать, уличной панели. Я облокотился на борт "Серебряного Призрака", восхищаясь мастерством оратора. "Пир разума, полет души", - так подытожил бы его речь Александр Поуп (1688-1744).
Пока мы с ним этаким цивилизованным манером пересылали друг другу пасы беседы, с южной стороны "Двора каменщика" до нас донесся звук, который я способен описать лишь как ДОНК. Более-менее одновременно с ним примерно в трех футах к северу от моего пупка случился БЗДЫНЬ, и на дверной панели "Серебряного Призрака" образовалась довольно крупная папула. Сопоставив одно сдругим во мгновение ока, я улегся наземь, даже не подумав о дороговизне моего костюма. Послушайте, в конце концов я матерый трус. Мистер Спиноза, оглаживавший в тот момент дверцу рукой, осознал, что кто-то покушается на качество его кузовных работ. Он выпрямился и вскричал:
- Эй! - хотя, возможно, это было "Ой!".
Снаружи раздался еще один ДОНК, за которым на сей раз последовал никакой не БЗДЫНЬ, а некий отчетливый чвак, - и большая часть затылка мистера Спинозы изобильно распределилась по стене, у которой мы с ним стояли. На мой костюм, с радостью могу вам доложить, ничего не попало. Вслед за чем мистер Спиноза тоже прилег - но уже, разумеется, опоздал. В его верхней губе возникла иссиня-черная дыра, а из угла рта выпрыгнула часть искусственной стоматологической конструкции. Выглядел он довольно зверски.
Хорошо бы сказать, что он мне нравился, но, сами понимаете, я его никогда особо не любил.
Джентльмены моего возраста и полноты ("выше среднего", как говорят портные) почти никогда не перемещаются на четвереньках по промасленным полам гаражей, в особенности - обряженными в дорогие и сравнительно неношеные тропические камвольные костюмы. Тем не менее то явно был день нарушения всех правил, посему я приник носом чуть ли не к самому полу и бежал - довольно успешно. Должно быть, выглядел я при этом презабавно, однако мне удалось перебраться через двор и ввалиться в двери "Галереи О'Флагерти". Мистер О'Флагерти, хорошо знавший моего отца, - престарелый еврей по фамилии Гроэнблаттер или как-то так, и ловок, как эфиоп. Завидев меня, он прижал ладони к щекам и покачал головой из стороны в сторону, поминально заголосив нечто вроде "Ммм-Ммм-Мммм" где-то между соль и верхним до.
- Как сегодня торговля? - храбро осведомился я голосом несколько шатким.
- И не спрашивайте, и не спрашивайте, - машинально ответил он, после чего: - Кто же это на вас напал, Чарли, мальчик мой, - чей-то супруг? Или, Б-же упаси, чья-то супруга?
- Послушайте, мистер Г., на меня никто не нападал. Просто у мистера Спинозы какие-то неприятности, мне хотелось оттуда поскорее убраться - ибо кому захочется ввязываться? - ив процессе я споткнулся и упал, вот и все. А теперь, как мой добрый друг, вы должны попросить Перса уже вызвать мне таксомотор, я не очень хорошо себя чувствую. - С мистером Г. я всегда так разговариваю, на чем ловил себя неоднократно.
Перс, маленький - потому что хозяину большой не по карману, - головорез мистера Г. с крысиной мордочкой, раздобыл для меня такси, и в обмен я пообещал мистеру Г. подослать хорошего клиента: я знал, это свяжет ему язык.
По прибытии домой я рухнул в кресло, неожиданно содрогаясь от запоздалого ужаса. Джок заварил чашку изумительно освежающего чая с мятой, от которой мне получшело несоизмеримо - тем более когда я запил ее четырьмя жидкими унциями виски.
Джок заметил, что, если я стану утверждать, будто меня сбило автотранспортное средство, страховое агентство купит мне новый костюм. Подобное замечание довершило мое исцеление, и я незамедлительно связался с агентами, ибо мой бонус "безопасного водителя" давно истаял в дымке времен вместе с детством. Ничто не сравнится с небольшой страховкой, если требуется разгладить морщины на обеспокоенном челе, - поверьте мне на слово. Джок тем временем отправил девочку привратника на такси в "Прюнье" за ланчем "а порте". В него входило миленькое суфле с палтусом, "Варьете Прюнье" (шесть устриц, и всякая наособицу приготовлена) и два их фирменных "пти-по-де-крэм-де-шоколя".