Ослаб Пророк, подумал Цветаев, прежде у него хватка была железной, не уступал он никому.
Гектор Орлов освежился и подошёл к ним, вытирая рот грязным платком.
- Блин… ох, я и напился, - признался он, пробуя влезть в машину.
Два раза у него не получилось. На третий - Пророк втащил его за шиворот. Гектор Орлов плюхнулся на сидение, лицо у него было бледно-зелёного цвета.
У Цветаева зазвонил телефон.
- Где ты? - Услышал он голос Самохваловой, и его пробил холодный пот. К счастью, этого никто не заметил, все были заняты Гектором Орловым, который рад был оказаться в центре внимания.
- Здесь, - твёрдо ответил он.
- Ты что, издеваешься?! - бросила она на истерической ноте.
Такой Самохвалову он ещё не знал и не собирался знать, не любил он психопаток, навидался в своё время - мать у него была психопаткой и мучила отца всю жизнь. Повезло Антону - истерические женщины встречаются крайне редко, одна на миллион, если не реже.
- Я сейчас занят, - сказал он, прикрывая трубку, ибо Кубинский уже навострил волосатые уши.
- Что значит "занят"?! - укусила она трубку. - Я тебя жду, а он "занят"! Скотина! Урод! Подонок! Если ты не явишься!..
- Дождёшься! - прервал он её. - Я действительно занят, - и отключился.
Пророк вопросительно уставился на него. У Цветаева похолодело в животе. Если Тоша взорвётся, все, кто находится в машине, пострадают, включая ветровой стекло.
- Баба, - ответил он безразличным тоном. - Они все такие… ты же знаешь…
- А-а-а… - понимающе кивнул Пророк. И ты не устоял. - А я думал…
С кем ещё можно так разговаривать накануне операции, как не подружкой, которая волнуется, ждёт и требует внимания.
- Нет, нет, - счёл нужным объяснить Цветаев, - это не Наташа. Наташа у меня спокойная. Она…
Он так не вспомнил, о чём конкретно говорил ночью Пророк, о жене - точно, а подробности напрочь вылетели из головы, чужие проблемы - кому они нужны? Только мужу-ревнивцу.
- Да ладно, тебе старик, - снисходительно улыбнулся Пророк. - С кем не бывает.
Видать, у него с Иркой дела дрянь, решил Цветаев, испытывая облегчение, не продержались и трёх лет. Его спас нынешний козёл отпущения, то бишь Гектор Орлов, который купался в лучах пьяной славы.
- Хорошо бы опохмелиться, - просяще завёл он любимую песню. - У тебя же есть, я знаю, - и похлопал Пророка по могучей груди.
- Я тебе опохмелюсь! - показал ему кулак Пророк, хотя непроизвольно дёрнулся к внутреннему карману, под "броник", где у него плескался коньяк во фляжке.
- Я отлично слышу! - многозначительно заметил Гектор Орлов, делая, однако, идиотской лицо.
- Нет там ничего, - заверил его Пророк.
- И это мой друг?! - надавил на психику Гектор Орлов.
- Да, я твой друг, но напросился, терпи.
- Терплю, - покорно ответил Гектор Орлов. - Сколько мы вчера выпили? - переключил он своё внимание на Цветаева.
- Я с тобой не пил, - отодвинулся Цветаев, пряча телефон в карман.
Гектор Орлов обескуражено замолчал.
- Вот так всегда, - многозначительно сказал он, намекая непонятно на что.
Пророк схитрил:
- Дай телефон, мой разрядился.
Цветаев всё понял: Пророк всё же что-то заподозрил. Не мог он не узнать голос жены, но пока он разбирался с Орловым, Цветаев стёр последнее входящее сообщение, поэтому с лёгким сердцем отдал телефон и отвернулся, чтобы скрыть гримасу превосходства.
Пророк прокомментировал что-то вроде того: "Сам дурак" и вернул аппарат.
Подъехали. Возле пристани виднелся ресторан. Машину оставили в кустах.
- Так! - приказал Пророк. - Хвати болтать! Маски надеть! И вперёд!
Маска давала силу. Она приравнивала тебя к небожителю. В маске ты мог убить любого, и никто тебе слова не скажет. Таков был нынешний менталитет Киева.
- Говорим только по-украински.
- А если не умею? - невозмутимо обернулся Рыжий.
- Если не умеешь, молчи!
- Есть молчать! - заулыбался Рыжий и подмигнул Цветаеву, мол, я знаю, что делать, я командира не подведу.
- Рыжий и братья Микулины со мной! - приказал Пророк. - Жека, твоя позиция там! - и показал на вышку для прыжков в воду.
Оказалось, что Пророк уже провёл рекогносцировку на местности. Кто бы сомневался, с удовлетворением подумал Цветаев. Вот почему он всёцело доверял ему.
- Есть, - отозвался он, выскакивая из машины и оказываясь рядом с Рыжим: - Как дела?
- Звонил жене. Снаряд в крышу попал. Вернусь, дыру заделаю, и снова будем жить-поживать!
И Цветаев вспомнил, что Рыжий как-то говорил, что его дом стоял над рекой Волчьей и что посёлок у них старше, чем США.
- За мой! - скомандовал Пророк и не дал им пообщаться.
- А я?! - с воплем вопросил Гектор Орлов.
К его чести, он мгновенно протрезвел, и физиономия у него была более чем серьёзной.
- А ты в резерве, - к его огорчению сказал Цветаев и побежал к вышке.
Ему пришлось одолеть проволочный забор и густой терновник. Вышка стояла среди понтонов. Уже на самой верхней площадке Цветаев ни к селу ни к городу вспомнил весь разговор.
Ночной бдения с арманьяком и вином вылился в откровения Пророка: он жаловался, что Ирка чрезмерно сладострастна.
- Понимаешь, она как бы предаёт меня.
Несомненно, он спрашивал совета, но Цветаев не мог его дать, потому что сам мало разбирался в подобных ситуациях.
- А что здесь такого? - спросил он. - Ну, попалась темпераментная женщина. Радуйся! У других они холодные, как бутылки из-под пива.
- Не в этом дело… - старался объяснить Пророк.
- А в чём?
- Понимаешь… - но дальше этой фразу дело у него не шло.
- Старик, ты меня запутал, - искренне сказал Цветаев.
- Понимаешь! - решился Пророк, - Когда у твоей жены сладострастие совпадает с твоим сладострастием, то всё нормально. Переспали и довольны. А ведь я чувствую, что ей ещё хочется, но она, стерва, не говорит. А главное, я могу ещё, но ей чего-то не хватает.
- Разобрался бы по душам, - предложил Цветаев и удивился проблеме, у них с Наташкой такого не было.
- Пробовал и неодинажды.
- И что? - Он ничем не мог помочь, это было как с одноглазым мужчиной в издательстве. Каждый умирает в одиночестве, таков закон природы.
- Нет контакта. Она всегда уходит от таких разговоров.
- Подожди, подожди, старик, - спросил тогда Цветаев напрямую, - ты её в чем-то подозреваешь?
Это "в чём-то" едва не стало ему поперёк горла. Намёк был более чем очевиден, а так с друзьями не разговаривают. Друзей берегут, холят их нежную душу.
- Нет, конечно. С чего бы? - поспешил ответить Пророк. - Но мне не нравится, что она со мной неоткровенна.
- Здесь, старик, я тебе ни в чём не могу помочь, - поспешил закончить разговор Цветаев и лицемерно подумал о Лёхе Бирсане. Сказать, или не сказать? Не сказал. Пожалел. Может быть, даже напрасно: разрубить узел раз и навсегда - милое дело. Только "навсегда" не получится, потому что прошлое никуда не девается, оно всегда с тобой, и это неизменно, как тень.
С площадки, находящейся на десятиметровой высоте, всё хорошо было видно: и ресторан со столиками на террасе, и лодочную станцию, раскрашенную, как украинская вышиванка, с неизменно бандеровским флагом на шесте.
Пророка пока видно не было, потом он их заметил: они подходили цепочкой мимо дорогих машин под прикрытием тына из орешника.
- Что видишь? - раздалось в наушниках.
- Снаружи пусто. Стоп, погоди!..
Из ресторана вышло трое - пьяные и весёлые. Опорожнились у крыльца на маргаритки и анютины глазки и подались назад. Цветаев взял их на прицел, но отпустил - Осипа Царенко среди них не оказалось.
- Он внутри.
- Понял.
Пророка не надо было учить, он хорошо знал своё дело. Одного Микулина, то ли Рема, то ли Ромула, он оставил со стороны дороги, а сам подался с тыла. Две-три минуты ничего не происходило. Неожиданно грохнула светозвуковая граната, полетели стёкла, и бандерлоги прыснули из ресторана, как пчелы из улья, когда в неё суют пылающую головню. Заработал пулемёт Рыжего, и все, кто выскочили на крыльцо к озеру, легли носом в землю - все, кроме одного, человека в белом костюме. Должно быть, он пробежал с тыльной стороны ресторана, которую контролировал один из братьев Микулиных, и Цветаев его увидел не сразу, а только когда колыхнулась лодка - кольцо блеснуло в перекрестие панорамы. Он среагировал вовремя и сказал в локалку:
- Уходит.
- Где?
- Лодки слева от вас!
- Не стреляй! - голосом полным энтузиазма завопил Пророк. - Мы сами! Мы сами!
Пока Рыжий расхаживал с пулеметом по веранде, Пророк с одним из братьев Микулиных побежал прямиком по распростёртым телам. К этому моменту Осипа Царенко успел перебраться под мостик, но Цветаев, естественно, навёл точно по адресу. Микулин прыгнул в воду и с помощью мата и зуботычин вытащил говнюка из-под понтонов на свет божий. Цветаев не успел разглядеть, что с ним сделали вполне естественным путём, потому что локалке вдруг дико вскрикнул Гектор Орлов, и пока Цветаев разворачивался на его вопли, судорожно заработал автомат, и он тут же снял одного из стрелков в чёрной форме, а следующего пристрелил Гектор Орлов, который обошёл их с фланга.
Прибежали свои и добили ещё двоих, который лежали под колёсами машины ДПС. Пророк посмотрел на бандерлогов и сказал:
- Вот это мы влипли!
У Цветаева дико зачесался шрам на груди.
- Откуда они взялись? Откуда?! - вдруг заорал Пророк.
Ему никто не ответил: Рыжий снял кепи и задумчиво проверил лысину - всё ли в порядке, Гектор Орлов крякнул с досады в усы и сказал: "Вот я и пригодился", а братья Микулины никак себя не проявили, потому что, как всегда, поскромничали.
Но это было только началом проблем.
Эпилог
Дозвонилась-таки на рассвете, стоило Цветаев дисциплинированно включить телефон в ожидании команды на эвакуацию, о которой накануне обмолвился Пророк, как телефон затрезвонил, затрезвонил, словно спешил напоследок донести весть о всемирном катастрофе. Но это оказалась Самохвалова собственной персоной, всё еще находящаяся в состоянии перманентной ярости.
Не успел он поднести трубку к уху, как она заорала, словно базарная торговка:
- Я там, где мы договорились встретиться!
Он представит её разъяренное лицо, пробормотал что-то невразумительное типа: "Сейчас" и чтобы успокоиться, отправился чистить зубы: всегда неприятно, когда на тебя орут малознакомые женщины, и знакомые - тоже. Пророк рассосредоточил группу и к радости Цветаева отправил его в магазинчик Татьяны Воронцовой, тем более, что об этой явке не знал никто, кроме их двоих, хотел и сам поехать допить арманьяк, да Рыжий что-то ему нашептал, и они куда-то срочно смотались. Связь договорились держать по условленному звонку: три пустых, на четвёртый звонок надо ответить: "Вы ошиблись" и перезвонить. Естественно, спросонья он забыл об этой договорённости.
Цветаев умылся, задумчиво пожевал "пармезана" и нехотя отправился на кривое свидание, благо, что накануне догадался перегнать свой "бмв" на Ярославский вал, а то пришлось бы бить ноги до улицы Артёма.
Ирину Самохвалову он увидел издали бегающую туда-сюда по дорожке и в ярости пинающую скамейки. Голуби и воробьи, сидящие в кустах с изумлением обсуждали дикую тетку. Во все стороны от неё сыпались икры. Такую жену врагу не пожелаешь. Цветаев сразу смалодушничал, даже развернулся, чтобы незаметно исчезнуть, да не успел.
- Стой! - она неслась на всех парах с искаженным яростью лицом и без обиняков залепила ему пощёчину, но он уклонился чисто рефлекторно, как поступил бы с любым, кто бы ни замахнулся на него, и испытал привычное чувство превосходства, хотя, по большому счёту, надо было дать ей выплеснуть накипевшее, то есть по-толстовски подставить щеку, однако получилось, как получилось; она попыталась ударить ещё раз, но безуспешно: он перехватил её руку и сказал:
- Всё! Хватит! - Едва не добавил: "Я тебе не Кубинский!", но хамить прежде времени не стал.
Она осеклась, а потом с гневом потребовала:
- Где он?!
Если её лицо о чём-то и говорило, то не только о потрёпанных нервах, но и о желании взять реванш за долгое неведение, а это уже было опасно, как бывает опасна импульсивная женщина, измученная ожиданием.
- Кто? Ты скажи, кто? Я тебе отвечу, - и посмотрел ей в глаза, но не добавил: "Что ж ты, запуталась, а я виноват?"
Впрочем, упрекать женщин было не в его правилах, женщины - существа хрупкие, у них у всех, без исключения, ангельский характер.
- Ты сам знаешь! - укорила она, не собираясь уступать.
Однако теперь они были на равных, и она не имела над ним прежней власти, на которую, должно быть, рассчитывала.
- Не знаю, ты говоришь загадками. А Орлова я видел вчера вечером, - оттарабанил он, решив, что умыл руки и что можно разбежаться.
Не расскажешь же, что они сбивая след, поменяли три машины, и остановились только в Феофании, откуда разъехались кто куда.
Самохвалова вдруг заплакала скупо, по-мужски, от бессилия перед жизненными обстоятельствами. Уселась на скамейку, сжав колени под юбкой цвета морской волны, достала платок и начала промокать им сухие глаза и кусать, кусать, кусать его. И ни звука, ни слезинки. Вот это женщина, удивился Цветаев, не хотел бы я быть её врагом.
Опять тот же сквер и та же скамейка, только Самохвалова, как все не накрашенные блондинки, выглядела блеклой молью. По утрам они никакие, отметил Цветаев, никуда не годятся, им нужно полтора килограмма краски, чтобы привести себя в порядок, не то что брюнеткам, которые всегда в форме, и подумал о своей Наташке, глаза которой призывали его к прошлому, которое с каждым днём удалялось всё дальше и дальше, и от этого на душе становилось тяжелее и тяжелее, и он понимал, что проигрывает в ожидании и что надо предпринимать что-то кардинальное.
- При чём здесь Орлов? - спросила она немного брезгливо.
И Цветаев сообразил, что шансы у Герки вернуть Самохвалову даже не нулевые, а в отрицательной степени. Это и коню понятно: с такой внешностью женщину не привадишь, хотя они и бывшая жена.
- Я не знаю, тебе виднее, - сказал он равнодушным тоном, чтобы она только от него отстала.
Какое мне дело до её мужиков и её треволнений? - подумал он, испытывая холодное чувство превосходства и радуясь тому, что не зависит от красивой женщины.
- Ты ничего не понимаешь! - вскипела она ещё раз, с не меньшей ярость, чем прежде.
И у него возник соблазн воспользоваться её слабостью и узнать всё, всё, всё, о чём только догадывался, о том, о чём даже она сама не знала, но могла узнать, заглянув в себя, однако благородно промолчал, давая понять, что его не интересует её тайны.
Впрочем, его благородство не произвело на её никакого впечатления. Она вообще не оценила в нём мужчину.
- Ты ничего не понимаешь! - повторила она на тон выше и приказала: - Сядь!
Он с любопытством подчинился, занял место напротив и приготовился внимать, но так, чтобы она не сумела воспользоваться коготками в кровавом лаке.
- Я могу на тебя положиться?..
От удивления он едва не упал со скамейки на песчаную дорожку: представил, сколько усилий стоила ей эта даже не странная, а неуместная просьба, вовсе не мстя за школьные годы, когда Ирина Самохвалова была надменно-величественна и попросту не замечал его существования. Бывает у женщин такая защита. Только с годами они её растрачивают по причине того, что мужчин рядом с ними становятся всё меньше и меньше, к тому же они и все поголовно, к сожалению, умнеют и умнеют, не позволяя сесть себе на шею и болтать ножками.
- Вполне, - ответил он и дал ей шанс снизойти, встать с ним на одну доску и даже решил посмотреть, что из этого выйдет.
- Да… Тоша так и сказал, ты не предатель.
- Он обсуждал с тобой эту тему? - удивился Цветаев и подумал, что в таком случае Пророк круглый дурак: кто же доверяется жене в таких вопросах? Хранить от своих секреты, а жене - выбалтывать, содрогаясь в оргазме! Интересно, как далеко он зашёл?
- А с кем ещё обсуждать? - удивилась она вполне естественно, говоря тем самым, что имеет над мужем неоспоримую власть.
- Антон тебя любит, - брякнул он, не подумав, что это может только раздражать её, хотя ясно, что проблемы Пророка с женой вылились в абсолютную форму доверительности. Было отчего насторожиться. Что знаю двое, то знает и свинья. Кажется, это поговорка Пророка.
Даже со своей Наташкой я бы не стал обсуждать рабочие моменты, подумал Цветаев и наконец разглядел, что глаза у Самохваловой красные, с припухшими веками, и понял, что она проплакала, а точнее, прорыдала всю ночь и теперь у неё просто нет сил даже на маленький спектакль, до которых она была большая охотница.
- Тоша - это не то, что ты думаешь, - и вдруг вспыхнула она, словно мак.
Не хочет показать, что крутит Антоном, решил Цветаев и рассердился из-за мужской солидарности, хотя ему сделалось противно.
- Я ничего не думаю, - ответил он благородно и даже поднялся, чтобы уйти и перестать её мучить и себя заодно. - И я не хочу продолжать этот разговор.
- Зато я хочу! - отрезала она и дёрнула его за руку: - Сядь! - посмотрела снизу вверх, не воспользовалась своим преимуществом в росте, не унизила, как обычно, а просяще добавила: - Мне не с кем больше поговорить!
Он плюхнулся с таким ощущением, словно был хрустальным бокалом, боящимся резких ударов и через силу приготовился выслушивать её откровения.
- Я его не люблю! - призналась она с таким темпераментом, словно делала заявление для печати и добавила, гневно сверкнув глазами: - Давно…
- Кого?.. - с вялым изумлением уточнил Цветаев, хотя, конечно, знал ответ, но надо было соблюсти условия мелодрамы и перетерпеть все её коллизии, чтобы не вляпаться в сентиментальность и жалость, в то, что пыталась вызвать в нём Ирина Самохвалова.
- Кубинского! Кого ещё! - сказала она с упрёком к его недогадливости.
- А я думал, Орлова, - тупо заметил он, отгораживаясь от неё таким образом мужской солидарностью.
- И Орлова тоже! - добавила она так, как будто оглашала список отвергнутых претендентов на своё измученное сердце.
А что если о некоторых вещах тебе не надо знать, догадался он? Что если ты потом пожалеешь? Жил себе беззаботно, а потом возьмёшь и пожалеешь. Может, стоит остановиться? Встать и уйти? Это маленькое открытие удивило его. Он всегда думал, что люди должны быть честными перед самим собой и перед друг другом. Здесь же всё наоборот, вывернуто наизнанку. Вот поэтому я мучаюсь всю жизнь, решил он, даю всем шанс, а они не понимают. Наташка только понимает.
- Зачем тогда всё это?.. - опять же вяло удивился он.
"Зачем ты вслед за ним приехала, зачем встречаетесь?" - хотел спросить он, но не спросил, пожалел, она и так сказала всё, что хотела сказать, даже больше того, что требовалось.
- Я здесь не из-за него, - сказала она так, словно бросилась в холодную реку.
- Ну?.. - снисходительно подтолкнул он её.
- А… а… а… - на мгновение закрыла глаза, - из-за Лёшки. Теперь ты всё знаешь! - выкрикнула с ненавистью.