Ах, вон оно что, подумал Цветаев. И перед его внутренним взором возник Лёха Бирсан с окровавленными руками, а позади него - бандерлог с женской головой в руке. Вот почему он предал Антона - из-за Ирки, сообразил он и посмотрел на её с ненавистью.
- А почему честно не развелась с Пророком?! - спросил он вполне естественно, но нотки гнева удивили её, хотя, конечно же, она ничего не поняла, потому что кипела сама, как вулкан.
- Потому что тогда надо было объяснить ему такие вещи, о которых он не должен был знать! - Она снова в ярости взглянула на него, и в её взгляде можно было прочитать: "Что же ты за бестолочь такая!"
- Лёха расспрашивал у тебя о нас? - спросил он с укором, понимая, что даже при данных обстоятельствах спрашивать такое подло, всё равно что без спроса заглядывать в чужую душу.
- Лёха? - переспросила она, как будто задумавшись. - Ни разу. Он куда благороднее вас всех вместе взятых!
- О-о-о… куда тебя понесло, - произнёс он с чувством превосходства, потому что знал кое-что такое о Лёхе Бирсане, о чём Самохвалова даже не догадывалась.
Интересно, как она отреагирует? - подумал он, если я ей расскажу правду. Получается, что Лёха Бирсан, через Жаглина, заманил Гектора Орлова в ловушку, избавившись таким образом от конкурента, как он в своё время избавился и от Пророка. Когда он успел набраться подлости, в школе мы такое за ним не замечали?
- А кто предал Антона?! - напомнил он.
Она промолчала, с любопытством посмотрела на него и потребовала:
- Где Бирсан, чёрт побери?!
Не поверит, понял он. С цепи сорвётся. Бросится, чтобы выцарапать глаза, или достанет из сумочки пистолет. То что у неё есть оружие, он не сомневался.
- Не знаю, - ответил он с постным лицом так, чтобы она ни о чём не догадалась, не потому что он боялся, а потому что действовал чисто интуитивно: время открывать карты ещё не пришло, не та ситуация.
- Он не отвечает со вчерашнего дня! - застонала она, явно взывая к совести Цветаева и глаза её вспыхнули болезненным светом.
- Я даже не знал, что он здесь, - соврал Цветаев.
- Это точно?! - произнесла она с надрывом.
- Точно! - уверил он её, мстя за прежнее высокомерие и настоящую глупость, которую она, похоже, всё-таки совершила.
- А ты мне не врёшь?!
- Нет, конечно, - в тон ей ответил Цветаев.
- Тогда почему он не звонит? - прищурилась она и правая её рука легла на сумочку.
Пистолеты бывают разные, даже мелкокалиберный на близком расстоянии смертельно опасен.
- Без понятия, - бесстрашно ответил он и собрался уйти.
- А ты можешь узнать?! - она крепко схватила его за руку, и тон её чуть-чуть изменился на просящий.
- У кого? - удивился Цветаев, хотя, конечно, знал того типа, который всю эту кашу и заварил, разумеется, только не Пророк.
- У него, - она кивнула в пространство, где обретался Кубинский, ничего не подозревающий и не осознавший своего падения.
Ирина Самохвалова не посмела назвать его имя. Хоть что-то в ней осталось порядочное, решил Цветаев, косясь на её кровавые ноготки.
- Спрошу, - догадался он, полагая, что она подозревает в пропаже Лёхи Бирсана Пророка.
- И это… - она запнулась, спрятав кровавые ноготки, - позвонишь мне сразу. - Позвонишь?
И между ними возник странный союз - не призывающий ни к каким обязательствам, но основанный на прошлом, на том, о чём они никогда не забывали. Может быть, это было просьбой во спасении; мольба страсти? Цветаев не стал разбираться, ведь Самохвалова никогда не жаловала его своим вниманием. Стало быть, это игра, а не искренность, а с неискренними женщинами он предпочитал не иметь дело. Поэтому он подумал, что для некоторых людей прошлое не играет никакой роли. Оно тяготит их. Как же они живут? - удивился он.
- Хорошо, - согласился он с тяжелым, как крейсер "Варяг", сердцем.
- Мне надо знать! - вопросила она ещё раз к его школьной памяти. - Слышишь меня?!
- Ира, - сказал он поднимаясь и проверяя своё лицо, ибо не хотел показаться сентиментальным и злым, никаким хотел показаться, - обязательно позвоню.
Потом Самохвалова будет крутить в памяти этот разговор, и у неё не должно остаться ни капли сомнений, что я был искренним, подумал он. Это моя страховка от её подозрений.
Он ещё не знал, как решить эту задачу, и даже не представлял, что будет делать; ясно одно - группа на грани провала. И это главное, а всё остальное - любовь, морковь и помидоры - потом, когда пыль уляжется, и у всех будут холодные головы, а пока надо уносить ноги.
- А ты Пророку позвони, - ехидно посоветовал он.
- Уже… - бросила она, деловито пряча платок в сумочку.
- В смысле? - оглянулся, поднимаясь.
Ирина Самохвалова снова была прежней, той, какой он знал её в школе, ещё в те времена, когда на переменах она пряталась от мальчишек в туалете, но уже писала свои стихи и даже издала первую книжку, отметив это событие, по словам Кубинского, первой татуировкой на спине. Потом она её разрисовала всю, потому что книжек у неё было аж тринадцать.
- Он в курсе наших отношений.
- Зачем? - удивился он, делая шаг в сторону, как будто собираясь улизнуть.
Она не отреагировала, словно ей было безразлично мнение Цветаева.
- Так надо. - Она царственно поправила волосы и снова сделалась первой школьной красавицей, хотя не была накрашенной, просто у неё появилась надежда и она успокоилась.
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - негодуя, пробормотал Цветаев.
Она взглянула на него и царственно смилостивилась:
- Ах, Цветаев, Цветаев, ничегошеньки ты не понимаешь.
- Ну да, куда нам сирым и босым.
В башку почему-то лезло словосочетание "креативный троллинг" или не менее обидное - "шлюха". Цветаев пошёл из сквера с тяжёлой душой, надеясь, что этим всё и закончится, как рано или поздно закончится война, и они вернутся домой и будут прежними, теми, которыми он всех их представлял, - беззаботными и весёлыми, а главное - он обнимет свою Наташку.
Он был опустошён, не потому что Ирина Самохвалова оказалась куда хитрее и циничнее, чем он мог предположить, не потому что она бросила или собиралась бросить Пророка из-за ничтожества по имени Лёха Бирсана, а потому что она предала прошлое. И в этом они с Лёхой Бирсаном были в чем-то похожи. Лёха Бирсан тоже отрёкся от прошлого, оно его не интересовало, поэтому и стал предателем.
Цветаев сел в машину и с пустым сердцем поехал в магазин Татьяны Воронцовой, чтобы успокоиться и привести душу в порядок.
* * *
У него вдруг появилось чувство, что всё кончится плохо, очень плохо, и он испытал такой упадок сил, что вынужден был остановиться и некоторое время тупо смотрел поверх руля на поток машин. Только я не ещё не знаю, что конкретно произойдёт, думал он с тяжелым чувством обречённого, и вряд ли узнаю, а когда "оно" произойдёт, то только и останется, что сопоставить факты и ощущения. Ну возьмут нас, ну будут пытать, храбрился он, нащупывая граната РГД-5, которую последнее время таскал с собой. Лично я сразу подорвусь, и баста!
Однако случилось совсем другое, к чему он не был готов, и это "совсем другое" запустилось не совсем так, как он понимал, не сегодня и не вчера, хотя и обреталось рядом, но в какой-то момент "решило" действовать, словно настал его час, и Цветаев растерялся, потому что рассчитывал на другой исход. У него было большое подозрение, что как раз Пророк, сам не ведая того, запустил этот механизм. Спросил бы меня, и я бы ответил, что никого не надо подозревать. Всё дело в том, что он случайно заступил туда, куда заступать нельзя - нет там ответа для человеческого понимания, одна игра, реакция на ожидание, вот уж кого не надо провоцировать.
Для него же в реальности всё началось с того, что на Артёма, у Дома художников, его вдруг подрезала белая "мазда", да так, что он едва не вылетел на тротуар, а "мазда" с визгом умчалась прочь. За такие вещи самое малое уши отрывают и ставят в угол на горох. Цветаев нащупал "калаш" и нагнал наглеца за Львовской площадью, чтобы убедиться, что это случайность, а когда увидел за рулём ухмыляющегося Рыжего, то всё понял. Старый, избитый фокус, который они проделывали с Пророком так часто, что фокус перестал быть фокусом, а превратился в рутину, в обычный приём ухода от слежки. Только Пророк делал его не так явно. Так что Рыжий, который тоже стал виртуозом этого дела, сработал на твёрдую "пятёрку": и себя показал, и создал видимость хама, который презрел правила хорошего тона, хотя какие правила хорошего тона в гнилом городе?
Рыжий показал Цветаеву большой палец и дал газу. Задача состояла в том, чтобы в азарте в кого-нибудь не врезаться до самого того момента, когда справа не появится зелёная арка "Мармур Грант". Вот в эту арку и надо было прошмыгнуть, чтобы пробежать через дворы на Стрелецкую и прыгнуть в машину, в данном случае к Рыжему.
- Привет! - сказал Цветаев, ныряя на заднее сидение, чтобы обмануть гипотетическую слежку.
Рыжий рванул, и они полетели, лавируя, между туповатыми бандерлогами с их знамёнами, свастикой и "вилами". На подъёме Ивана Франка Рыжий сбросил скорость, оглянулся и сказал, бросив взгляд в зеркало бокового обзора:
- Вроде, никого. Вылазь!
Цветаев скинул с себя плед и сел.
- Ну здорово! - сказал он, пожимая крепкую лапу Рыжего. - Чего пугаешь-то?
Он поймал себя на желании поделиться насчёт Самохваловой и Лёхи Бирсана. Даже открыл рот, но вовремя вспомнил, что во-первых, Рыжий не имеет к этой истории никакого отношения, а во-вторых, это личное дело Пророка, и нечего трепаться на каждом углу.
У Рыжего было очень и очень крепкое рукопожатие, как у всякого бывалого альпиниста. В девяносто пятом он сорвался на горе Ушба с двух крюков и пролетел метров пятнадцать. Его спас напарник, который захлестнул верёвку за камень, и когда он синий, как куриная тушка, но с целыми костями, явился домой, жена выкинула рюкзак за дверь и заявила: "Или я, или горы!" Поэтому выше КМС он не поднялся, тосковал по горам, готов был говорить о них часами, по ночам плакал, проклинал Бога и судьбу, которую обмануть не смог. У него появилась любимая фраза: "Вот когда мы ходили на Эверест…" Обычно после этой фразы замолкал, словно ждал ответной реакции от слова "Эверест", и только потом продолжал говорить.
- Звонили, звонили, - объяснил Рыжий, глядя то на него, то на дорогу, - а у тебя телефон не отвечает.
- Ляха бляха! - воскликнул Цветаев и полез в карман.
Иногда с его телефоном такое случалось, отключался он ни с того, ни с сего. Давно было пора новый купить, да руки не доходили.
- Пророк тебя ищет. Новое дело затевается.
- Мы ещё от старого не обсохли, - заметил Цветаев и удивился, опять нарушены известные принципы. Обычно после каждой операции группа отлёживалась несколько дней, а здесь снова в бой.
- Ну, я не знаю, - пожал плечами Рыжий, сворачивая на бульвар Шевченко, - как Пророк скажет.
Да кто бы спорил, подумал Цветаев и решил, что они возвращаются на элитную явку, но Рыжий пересёк бульвар в районе центральных железнодорожных касс, там, где когда-то возвышался памятник Щорсу, и по улице Симона Петлюры поехал вниз, к вокзалу. Узнаю Антона, почти с нежностью подумал Цветаев, сунуться туда, где тебя меньше всего ждут.
Их уже вынюхивали, их уже выслеживали: на перекрёстках появились бандерлоги, которые нервно оглядывались, держа палец на спусковом крючке, на переулках высовывались стволы бронетранспортёров, а пиндосы с собаками прятались за мешками с песком. Гады, думал Цветаев, вас бы под артиллерийский обстрел! Суки!
Вокзал вообще был сплошная "колючкой". На крыше торчали спаренные зенитные установки ЗУ-23, а по обе стороны вокзала стояли танки, мешая движению транспорта. Рыжий свернул вправо, на Жилянскую, в старый район с двухэтажной застройкой, где когда-то любили возводить купеческие дома и вообще, обустраиваться с теми удобствами, которые теперь казались архаичными.
Один такой старый домик красного кирпича, с железной лестницей на второй этаж и облюбовал Пророк. Цветаев, вытер ноги и вошёл. Пахло газом, ладаном и, естественно - кошками. В крохотной прихожей стоял гроб с покойником. Тёмные старухи косились из-за него. Батюшка с кадилом мелькнул в тёмном коридоре.
- Иди за мной, - сказал Пророк, неожиданно с чувством пожимая руку.
Увёл в ближайшую комнату, где зеркала были завешаны простынями и где пахло всё тем же ладаном. Цветаев едва не стошнило, до этого он не бывал в доме покойника.
Пророк налил водки и торжественно заявил:
- Я уверен, что ты не предатель!
Он так и сказал: "я уверен", словно всё ещё сомневался и оставлял за собой свободу действий. Цветаева покоробила, но всё же воскликнул с благодарностью:
- Старик, я даже не сомневался!
Не часто тебя хватил друг, стоит по привычке и обрадоваться.
- Не сомневаются только покойники! - многозначительно произнёс Пророк, выпил, не поморщившись, и посмотрел на него так, что Цветаев продрало до копчика и он понял, всё, кончилась полоса невезения, и вздохнул с облегчением, но, идиот Пророк ничего не заметил, или заметил, но с высоты своего возмужания не подал вида.
Ляха бляха! - мысленно выругался Цветаев.
- Можно тебе в морду дать?! - спросил он, поднимаясь и устремляясь с кулаком наперевес.
Шанса у Пророка не было ни единого. Не умел он драться, координация не та, и в школе Цветаев всегда побивал его за счёт скорости и реакции. Правда, они давно не мерялись силами, но это не меняло сути дела.
- Можно! - насмешливо подставил челюсть Пророк.
- Гад ты! - в сердцах сказал Цветаев и ушёл, обойдя гроб и чёрных старух.
Пророк нагнал его на веранде с бутылкой в руках.
- Ну прости меня, идиота! Прости! Хочешь, я колени встану?! - заглянул он в глаза и, не задумываясь ни секунды, бухнулся на заплеванный пол.
- Встань! - потребовал Цветаев.
Пророк попросил:
- Ну что мне сделать, чтобы ты меня простил?!
- Ладно, чёрт с тобой! - сказал Цветаев, стиснув зубы.
Ему неожиданно сделалось смешно: Пророк, и на коленях. Ослаб Антон, хотя надо отдать ему должное - не подал он вида, что его бросила жена и что жизнь катится в тартарары. С таким сердцем воевать нельзя, с таким сердцем надо долго и нудно лечиться водкой, пока не протрезвеешь.
- То-то же! - опомнился Пророк и вскочил. - Выпьем! - И за неимением посуды, но в основном назло Цветаеву присосался к бутылке.
- Теперь ты! - оторвался с придыханием.
Цветаев, не моргнув глазом, допил оставшееся и поставил бутылку на пол, но алкоголь даже не подействовал, только упал в желудок горячей волной.
- Ладно, ну, прости меня, - попросил Пророк, подобострастно заглядывая в глаза. - Не ты убивал, не ты предавал!
- А кто? - жёлчно спросил Цветаев, зачем-то подумав о Лёхе Бирсане.
- Не знаю, - признался Пророк, облокотясь на подоконник и выглядывая в узкий, как гроб, дворик. - Я действительно думал, что это ты! Специально проверил.
- Как? - полюбопытствовал Цветаев.
И опять это старая волна недовольства накатила на него: ну нельзя так гробить друзей, нельзя.
- Сказал, что мы нападём на Танковой, - похвастался Пророк.
На Танковой, нехотя вспомнил Цветаев, находится посольство США.
- Старик, ты зря старался, - сказал он. - Поутру я едва вспомнил наш разговор.
- Вот именно! - обрадовался Пророк. - Если бы ты был предателем, ты бы не то что запомнил, ты бы всё записал, а так банально уснул.
- Может, я притворялся! - зло огрызнулся Цветаев.
- Не притворялся, - со знанием дела сказал Пророк.
- Почему? - удивился Цветаев.
- А я тебе нос заживал, - насмешливо посмотрел на него Пророк.
Не таким ожидал увидеть его Цветаев, а как минимум, убитым горем: неужели он не любит свою Ирку? - подумал он. А может, Ирка наврала насчёт звонка? Верь теперь женщинам.
- Скотина! - совершенно определённо высказался он.
Шрам на груди у него нервно зачесался. И Цветаев вспомнил, что ему действительно снился сон, как будто он нырнул, а воздуха не хватила, и он задыхается под водой, чуть дуба не дал.
- Да знаю, знаю, - беззлобно среагировал Пророк.
Мимо прошмыгнула старуха с тазом, полным марганцовки, выплеснула во дворик и прошмыгнула назад. На полу остались тёмной капли жидкости.
- Дед, третий день лежит, - сказал Пророк.
И хотя на веранде вроде не пахло ладаном, Цветаева едва не стошнило снова.
- Орлов, сам понимаешь, вне подозрений, - сказал Пророк тем жёстким тоном, которые делали Пророка исключением из правил.
- Кто бы сомневался, - отозвался Цветаев, наблюдая, как раствор марганцовки впитывается в мох между камнями.
Сказать или не сказать насчёт Ирки? Вдруг сам догадается.
- Братья Микулины никого не знали, кроме тебя и меня. Рыжий всё это время сидел под замком, - перечислял Пророк, по привычке загибая пальцы. Один так и остался не загнутым, и это вместе с паузой родило вопрос, на который они боялись ответить.
- Правда?! - с иронией удивился Цветаев и почувствовал, что алкоголь только сейчас начал действовать, но как-то вяло, даже неохотно, словно испрашивая разрешения. Надо ещё выпить, подумал Цветаев, а то не отпустит.
Он вдруг подумал, что Ирка Самохвалова могла выбалтывать тайны сразу после секса; она даже могла не понимать этого: там слово, здесь намёк в знак благодарности. Дальше дело техники. Лёхе Бирсану достаточно было знать, что Пророк в Киеве; в конце концов, за Иркой могли проследить, несмотря на все ухищрения Пророка, недаром он в метро нырял. Зачем он её притащил в Киев? Зачем? Не для секса же только? Или он слепой? Пошёл на поводу у жены. Интересно, какие аргументы она нашла, чтобы уговорить его: наврала в три короба.
- Зачем ты притащил её в Киев?
- Кого? - мрачно уточнил Пророк.
- Ты знаешь, кого, - на тон ниже ответил Цветаев.
- Я её не тащил, и вообще, это не твоё дело!
- Конечно, не моё, - сказал Цветаев так, что Пророк вопросительно уставился на него.
- Не-е-т… - показал он головой, словно действительно о чём-то догадался, и лицо его ожесточилось: на высокий лоб легли морщины, а скулы стали твёрже.
- Ты же сам намекнул мне ночью, - вспомнил Цветаев.
Пророк заскрипел зубами, пожалев о своей слабости.
- Ещё одно слово, и я тебя пристрелю!
- Как хочешь, старик, как хочешь, но я бы подумал.
У Пророка расширились зрачки, он всё-таки схватился за пистолет. Значит, позвонила, развела по всем правилам, понял Цветаев. На крохотной веранде у него был шанс легко отобрать у Пророк оружие, но он этого не сделал. Безразличие нахлынуло на него. Под ногами покатилась бутылка.
- Откуда появились бандерлоги, когда мы брали Осипа Царенко? - озадачил его Цветаев.
Пророк задышал так, словно за ним гналось стало буйволов.
- Я… я… я услышал, что ты говоришь с Иркой.
- Тебе показалось, - Цветаев честно поглядел ему в глаза.
- Нет, мне не показалось, - Пророк всё-таки вытащил пистолет из кобуры. - Ты говорил с ней!
- Тебе показалось. У тебя мания.
Цветаев почувствовал, как лицо у него сделалось словно маска.
- Мне не показалось. Я узнал её голос.