- Как будто вы с Беликовым уже не нажились на этой войне! - вмешался в спор Левинсон.
- А ты не завидуй, всем известно, что у тебя есть доля от посредничества от западных банков! - укоризненно прервал его Скворцов.
- Да я и не… - начал было оправдываться Левинсон, но его перебил Можаев:
- Не туда завели разговор-то! Нечего щипать друг друга: всем места под солнцем хватит, если вперед смотреть, а не заглядывать в чужой карман! - Он пристально взглянул на Левинсона. - Пора о будущем думать! Учитывая, что произошло, нам всем выгодно, чтобы за "Медведя" как можно больше народу проголосовало… - - Как это? - спросил туповатый Скворцов.
- Чем больше голосов в Думе получит "Медведь", тем больше возможностей у нас, то есть у тех, кто помогал набрать эти голоса, вертеть этой самой Думой, по крайней мере, до президентских выборов! Нам бы до лета продержаться, а новый Президент пока еще во всем разберется…
- И еще, - снова заговорил Левинсон, - нам надо дружно поддержать в Подмосковье нашего человека! Если губернатором станет генерал, нам всем не поздоровится!
- Судя по опросам, у нашего кандидата есть все шансы на успех, - сообщил Щенников.
- Так-то оно так, но что если все-таки не победит? - не унимался Левинсон.
- Если не победит, то все равно принесет НАМ пользу, возглавив Госдуму! - вступил в разговор хозяин дома.
- Но ведь и у "Медведя" есть свои лидеры! - вдруг объявил долго молчавший Можаев: он словно не слышал, что речь уже давно идет о другом.
Всех развеселила эта неуместная реплика, но Левинсон все же поддержал тему:
- Ну и что, Петр Петрович! - усмехнулся Илья Аронович, - или ты хочешь сказать, что глава МЧС или мировой чемпион пойдут против нас? Политикой заниматься, дорогой мой, это не мышцами работать или завалы после землетрясений и взрывов расчищать! Политикам мозги нужны деньги… причем большие деньги!
- Мы что, на занятиях по политграмоте? - нетерпеливо спросил Бакурин, которому до чертиков надоело слушать это словоблудие. - Размечтались! Вы что, тестя не знаете? Как же, держи карман шире: "забудет" он, "простит"…
- передразнил он. - Отбросьте иллюзии! Наш Елкин никогда не забывает нанесенных ему обид! Слышите? Никогда не забывает! Именно поэтому мы должны быть готовы к любым неприятностям и неожиданностям! Всегда нужно готовиться к худшему! - Алексей Иванович опять внимательно оглядел каждого из присутствующих. - Или как дело дойдет до драки, то голову в песок спрячете?
- А позвольте поинтересоваться, - прикинулся дурачком осторожный Можаев,
- может, я что-то недопонял или просто прослушал, однако мне не совсем ясно: драться-то вы с кем собираетесь, дорогой Алексей Иванович?
- Вы, Петр Петрович, дурачком-то не прикидывайтесь! Будто вы не догадываетесь, о ком идет речь? - не по-доброму усмехнулся Бакурин. - С НИМ, с кем же еще, с тестем! ОН мешает нам всем. Может, кто-то думает иначе? - Он вновь впился взглядом в лица присутствующих. - Неужели вы всерьез считаете, что нам надо подчиниться его требованиям?
Можаев тоже настороженно осмотрел всех "по-дельников" - его интересовала их реакция на фактически недвусмысленное предложение Бакурина совершить в стране государственный переворот. Однако все сидели с такими невозмутимыми физиономиями, словно речь шла об элементарной финансовой сделке. Можаев пожевал губами, явно желая высказаться, но почему-то промолчал.
- А я вот что думаю, - вступил в разговор Скворцов, - надо этого Фадеева, как клопа, к ногтю! К ногтю его! - Он выразительно дважды ткнул ногтем в стол. - Он, именно он, сучара, нам все это подстроил!
- Фадеев не мог этого сделать, - перебил его Бакурин, - кому как не вам, Семен Макарович, знать, что ему некогда было этим заниматься. Да и на виду он все время. Документы были, очевидно, привезены кем-то с Запада, причем, скорее всего, получены из первых рук - и, похоже, каким-нибудь ретивым журналистишкой, каким-нибудь "сливным бачком". А Фадеев мог, если он вообще в курсе этого дела, только посодействовать тому, чтобы документы попали к Президенту.
- А вы обратили внимание на то, чем Президент перед нами размахивал? - спросил Калошин. Как старый и опытный чекист, он в силу привычки замечал многое из того, что другие либо вообще упускали из виду, либо считали незначительными мелочами. - Это же копии! Скорее всего, обычная компьютерная распечатка, тем более в переводе на русский: ведь ни одного иностранного языка Президент не знает!
- А что это нам дает, Кирилл Сергеевич? - не понял Можаев.
- А то, что коль скоро Президенту предоставлены копии, значит, где-то обязательно существуют оригиналы, - назидательно пояснил он.
- А это идея! - встрепенулся Щенников. - Найдем оригинал, уничтожим его, тогда все бумажки, которые нам с таким выражением зачитал Президент, окажутся годны исключительно для туалета. Никакой суд их не примет во внимание! А Президент поймет, как он был не прав. Вы же знаете, он отходчив. Еще извиняться перед нами будет.
- Не тешьте себя иллюзиями, Валентин Николаевич! Извиняться он не будет, ему гордость не позволит, - заметил Бакурин, - однако разумное зерно в вашей идее есть. Пожалуй, нам стоит попробовать обойтись без смены первого Президента России: нас за бугром не поймут, что означает и большие материальные потери… - и многозначительно добавил: - наши, между прочим, потери…
- Да, кредиты тогда точно накроются, - задумчиво проговорил Левинсон.
- Ну что, есть еще какие-нибудь предложения? - поинтересовался Щенников. Все молчали.
- Ну, значит, решено, - подвел итог Бакурин. - Во что бы то ни стало нужно вычислить человека, нарывшего на нас это досье. Если эта сволочь так или иначе связана с Фадеевым, это дает определенный шанс выйти на первоисточник. Семен Макарович, как, сможете установить за Фадеевым неусыпное наблюдение? /
- Да я же с завтрашнего дня в отставке, - пожаловался Скворцов.
- Ничего страшного, это для дела даже лучше, у вас теперь время свободное появится. А Калошин вам поможет с людьми. Не возражаете, Кирилл Сергеевич?
- Да, есть у меня подходящие парни, - согласно кивнул отставной генерал.
- Так вам и карты в руки! - ободряюще улыбнулся обоим генералам Бакурин.
- А всех остальных попрошу пока ничего экстренного не предпринимать и не дергаться: возможно, что за нами будут теперь тщательно присматривать. Предлагаю всякие крупные сделки прекратить, по крайней мере пока, на время. Надо сделать вид, что мы взволнованы, раскаиваемся и тому подобное, то есть поиграть в игру под названием "Прости нас, батя, мы все так твой справедливый гнев переживаем!". Пусть Президент пока думает, что мы действительно испугались и с утра до вечера только и собираем деньги для отправки на родину…
- Что ж, по домам? - предложил Скворцов.
- По домам или еще куда, но… - Бакурин поднял указательный палец кверху и ободряюще улыбнулся, - играйте, господа, играйте! И поддерживайте постоянную связь друг с другом.
Все зашевелились и начали подниматься. Увидев, что в темном туннеле забрезжил тоненький лучик света, указывающий путь к спасению, все как-то облегченно вздохнули; казалось, у них разом отлегло от сердца, ведь скоро все их драматические проблемы, которые так неожиданно возникли, счастливо разрешатся.
Большинство членов "семьи" укатили по домам. У Бакурина остались только самые близкие партнеры хозяина: Щенников и Калошин, которых, с интонацией Мюллера, задержал хозяин.
- А вас, Щенников и Калошин, прошу задержаться!
Когда они остались втроем, Бакурин сказал:
- Кирилл Сергеевич, пусть Скворцов занимается слежкой. У него это хорошо получается, а мы займемся другими, более важными делами. Нам надо подстраховаться. Нельзя же полагаться на эти хлипкие варианты, тем более такие, мне кажется, малоэффективные. Хотя, конечно, за Путина нам нужно держаться: именно он сейчас наиболее вероятный претендент на пост Президента! И нам нужно, поддержав его кандидатуру, сделать все, чтобы его рейтинг, если и не продолжал так расти, то хотя бы не падал.
- Ты уверен, что он когда-нибудь потом оценит нашу помощь?
- Понимаешь, Кирилл Сергеевич, из нависшей над нами беды можно выбраться с наименьшими потерями, либо физически устранив источник беды, либо подружившись с потенциальным врагом грозящего тебе! - назидательно произнес хозяин дома. - А если наш новый шеф окажется таким же неблагодарным, как и этот, тогда и придумаем, как с ним бороться.
- И сейчас что ты предлагаешь, Алексей Иванович? - спросил Калошин.
- Во-первых, нужно, не останавливаясь ни на день, продолжать "борьбу с чеченскими террористами". - Бакурин недобро усмехнулся. - А чтобы затянуть эту "борьбу" на возможно долгий срок, нужно поддержать любимые закулисные "игры" Велихова: пусть поактивнее помогает этим черножопым "чехам", а наши войска должны еще активнее мочить их! Как говорится, все при деле, а для народа зрелище! Во-вторых, морально уничтожить парочку Примаков - Лужков, для чего к купленному Велиховым Березненко следует прибавить еще и Болидзе: пусть на двух основных телеканалах и мочат эту "сладкую парочку"!
- Тут мы с тобой целиком и полностью солидарны, - переглянувшись с Калошиным, заявил Щенников. - Но что ты предлагаешь по нашей проблеме?
- Разве не ясно? Надо бороться с проблемами радикальными методами, хирургическими: рубить их, как говорится, под самый корешок. Я при всех не хотел распространяться, но мне кажется, в сложившейся обстановке доверять почти никому нельзя! Вы сами все слышали! Это надо же такое предложить: сидеть и ждать, пока само рассосется! Выборы-шмыборы, мать их ети! - Он смачно выругался.
- Однако идея с "Медведем", пожалуй, очень даже перспективна, - заметил Щенников.
- Так и я ее поддерживаю! - Бакурин нервно вскочил. - Мы должны костьми лечь, но сделать Госдуму ручной! Хватит кормить этих дармоедов! Сколько же денег стоило, чтобы провести нужный закон! А провал импичмента во сколько обошелся! Избраннички! Типичные проститутки ложатся под того, кто больше заплатит!
- Да, наш верный "сын юриста" за провал импичмента хапнул по самое "не могу"! - не без зависти заметил Щенников.
- А ты что, Валентин Николаевич, на его месте отказался бы? - с плохо скрытой иронией поинтересовался Бакурин.
- Шутишь, что ли?
- Вот я и говорю! Все мы и так много потеряли в играх с этой паршивой Думой, а ОН хочет и вовсе нас разорить, отобрать заработанное такой кровью! И верить в то, что ОН сменит гнев на милость, могут только такие придурки и трусы, как Левинсон. Потому-то я и доверяю полностью только вам, проверенным и закаленным "в боях" коллегам! Есть ли какая-нибудь гарантия, что кто-то из уехавших не дрогнет в последний момент? А то наложат в штаны и рванутся к тому же Фадееву стучать. И тогда уж никто не спасет: ни черт, ни тем более сам Господь Бог! Рисковать никак нельзя: мы сами все устроим.
- Да что устроим-то, говори ты толком?! - нетерпеливо воскликнул бывший генерал.
- У меня в "Кремлевке" есть один человек на крючке, да вы оба его знаете
- Лейбин Борис Михайлович.
- Да, знаю такого, - кивнул Калошин. - Ну и что? Чем может помочь в нашем деле этот докторишка?
- Он ведь руководит отделением кардиологии? - вспомнил Щенников, первым начав догадываться, куда клонит Бакурин.
- Точно! - подтвердил президентский зять. - Он как-то на сбыте наркотиков попался, а я его отмазал. Теперь Лейбин мне по гроб жизни обязан.
- Ну? - нетерпеливо спросил Калошин, все еще не понимая, куда Бакурин клонит.
- Не нукай, не запряг! - Алексею надоело разжевывать бывшему генералу суть дела.
- Операция! - шепнул, словно школьник, подсказывающий на уроке, Щенников.
- Или еще что-нибудь эдакое…
- Почти угадал, Валентин! - похвалил его Бакурин. - Я как-то разговорился с Лейбиным о здоровье нашего "отца нации", а он мне и ляпни: дескать, у Президента сердчишко на ладан дышит, того гляди, откажет. "Достаточно принять чуть большую дозу обычного лекарства и…" - он глубоко вздохнул и картинно возвел свои узкие глазки к потолку, - так прямо и сказал.
- Что это значит? - снова не понял Калошин.
- Да ты что, Кирилл Сергеевич, совсем отупел, что ли?! Или мозги все через член вытекли?! - в сердцах воскликнул Щенников. - Человек битый час тебе втолковывает, что достаточно лишней дозы витамина или там чего-нибудь еще - врачам виднее - и нашего хозяина кондратий хватит!
- Ну и что? Примчится реанимация и откачает, - сказал наконец-то понявший все Калошин. - Да еще и анализы сделает. Все и откроется, а это уж… даже и подумать страшно! - Он зябко передернул плечами, а на его лысеющей макушке выступил пот.
- Не успеет! - убежденно заявил Бакурин. - Мы будем наготове держать свою "скорую" со своей бригадой медиков, со своей охраной. Как только у хозяина начнутся проблемы с сердцем, мы помчим его в "Кремлевку", где наш Лейбин чуть-чуть переборщит с каким-нибудь лекарством. Все официально будет выглядеть, вполне естественно, никто ничего и не подумает. И анализы ничего не покажут.
- Да-а-а… - протянул Калошин, - задумано красиво! Осталось только найти человека, который этим займется.
- А вот ты, Кирилл Сергеевич, как раз и будешь этим человеком, - неожиданно и твердо произнес Бакурин.
- Почему это я? - удивился Калошин.
- Потому что именно ты спишь с медсестрой, которая делает уколы Президенту.
- Откуда!.. - удивленно воскликнул тот, но тут же осекся, вспомнив, что как-то сам по пьянке и трепнул Бакурину о необычайных прелестях Зиночки.
В молодости Кирилл Сергеевич Калошин был статным красавцем, гренадерского роста, однако имел один очень существенный недостаток, во всяком случае, так он сам считал, о котором первой узнала жена, а потом и эта медсестра Зиночка. При всех своих внешних достоинствах за всю свою шестидесятичетырехлетнюю жизнь других женщин, кроме жены, он не имел, хотя никогда не отрицал легенды о своих многочисленных гусарских победах.
Дело в том, что тот самый его недостаток для некоторых мужчин оказывался роковым: речь идет о его мужском "достоинстве". Оно было столь скромных размеров, что впору пришлось бы какому-нибудь лилипуту, и Кириллу с детства было стыдно оголяться перед своими сверстниками.
Юный Калошин оставался девственным до первой брачной ночи: стесняясь своей малюсенькой плоти, он никогда не доводил свои редкие встречи с девушками до интимна. А его будущая жена была настолько влюблена в красавца-гренадера - ей завидовали все однокурсницы, - что ей и в голову не могло прийти, какое разочарование ожидает ее уже в первую брачную ночь. Красавица Елена, вскружившая голову не одному десятку парней, но ни с кем так и не переспавшая до замужества, не только после первой брачной ночи, но после полугода замужества все еще оставалась девственной.
Доведенная до отчаяния, она ударилась во все тяжкие и вскоре родила мальчика, потом и девочку. Если сначала у нее часто возникало желание разойтись с этим, как она его называла, "красавцем без собственного достоинства", то появившиеся дети и некое устойчивое положение, предоставлявшее ей относительную свободу, отчасти упокоили ее - она перестала намекать на его мужскую несостоятельность.
Тем более что неудачи в интимной сфере вполне компенсировались успешным продвижением по службе: уже в тридцать лет Кирилл стал подполковником и занимал должность заместителя начальника охраны первого секретаря Свердловского обкома КПСС. Именно тогда и обратил на него внимание будущий первый Президент России.
Причиной тому послужил совсем банальный эпизод. Обкомовская верхушка отправилась на охоту. Стояла ранняя осень. Было тепло, но слякотно. Вдруг Борис Николаевич поскользнулся на ровном месте и стал падать. Первым среагировал Кирилл, тогда еще молодой майор: он подхватил шефа под локоть и удержал на ногах, но впопыхах не заметил, что дуло карабина шефа направлено в его сторону. Грохнул выстрел, пуля попала Кириллу в плечо. Его откинуло на спину. Встревоженный Борис Николаевич склонился над ним.
- Как вы? - спросил он.
- Пустяки, царапина! - бодро ответил Кирилл и потерял сознание.
Выписался из больницы он уже подполковником и обладателем просторной трехкомнатной квартиры. Когда Борис Николаевич переехал в Москву, он забрал с собой и Кирилла Калошина.
Казалось бы, сама судьба благоволит Кириллу Сергеевичу: живи и радуйся, ан нет. Изображая постоянную готовность служить верой и правдой, он всегда страдал от собственной, как он считал, неполноценности. Незадолго до переезда в Москву, чисто случайно, идя по улице, он увидел, как совершенно пьяная проститутка опустошила карманы своего еще более пьяного партнера. На ее беду проезжал милицейский патруль, который и задержал ее.
Но она, заметив заинтересованный взгляд статного красавца, нахально призвала того в свидетели: "Вот этот симпатичный мужчина видел, что эта пьянь сам ко мне приставал. Он даже замечание ему сделал, а тот и ему нахамил!"
Калошин вначале опешил от такой наглости: ее партнер лежит, как говорится, в стельку пьяный, лыко не вяжет, а она на него, сотрудника КГБ, "весь прикуп скидывает", да еще и в свидетели прихватывает. Калошину бы возмутиться, но он вдруг, наоборот, все подтвердил, а когда менты попытались права качать, сунул им "корочку" сотрудника КГБ - к тому времени он уже стал полковником. Те козырнули с извинениями, и он довел случайную знакомую до ее дома.
По дороге выяснилось, что она закончила медицинское училище, а проституцией занялась потому, что осталась одна, без средств к существованию: год назад ее родители и старший брат погибли в железнодорожной катастрофе.
И вот так в пятьдесят лет для него открылся новый, не изведанный доселе мир ощущений: он не только без памяти влюбился в эту проститутку, но в первую же их встречу получил истинное удовольствие от секса. Причем вспыхнувшее в нем чувство не осталось безответным: девушке понравился этот нежный, хорошо сохранившийся красавец, которого она назвала "милый дядюшка".
Полковник устроил ее в местную медсанчасть КГБ, а когда перебрался в Москву, добился и ее перевода, сначала в ведомственную поликлинику, а потом и в Центральную клиническую больницу.
Став к тому времени уже генералом, Калошин тщательно скрывал от всех, тем более от соответствующих служб, свою связь с Зиночкой, и это вовсе ее не тяготило: она не претендовала на роль супруги, довольствуясь стабильностью отношений со своим покровителем и материальной обеспеченностью. Она настолько крепко за эти годы привязалась к своему "милому дядюшке", что ради него готова была на все.
Их свидания происходили в глубокой тайне, что позволяло им скрывать их связь в течение долгих лет. И когда Бакурин в лоб упомянул его тайное и столь многолетнее увлечение, Калошин сначала искренне удивился, а потом изругал сам себя всеми последними словами: первый раз в жизни он искренне испугался. Но не за себя, а за единственную женщину, с которой ему никогда не нужно было таиться, играть: с Зиночкой он всегда оставался самим собой. А теперь страх удвоился: Зиночка ждала от него ребенка… Его собственного, наконец стопроцентно родного, его кровиночку, а не тех, чужих, кому он просто отдал свою фамилию…