Берюрье не увлекла вся эта история, и он уснул в полотняном кресле, сложив руки на объемистом животе. Он храпит со свистом через нос, с рокотом через рот, и это напоминает разгрузку машины с щебенкой.
- Значит, ты помог Валерии в аварии?
- Не совсем, потому что я не силен в этом. Я просто сходил к ближайшему гаражу и прислал оттуда буксир, а Валерии предложил свой мотоцикл. Она согласилась. Ей даже было забавно.
- И вот тогда.
Он пожимает плечами.
- Я привез ее домой. Там никого не было: муж ее снимался где-то в провинции, а у прислуги был выходной день. Я далее не предполагал тогда, кто она такая! Уже когда вошел в дом и увидел фото Кристиана Бордо, она назвала мне свое имя. Она угостила меня виски, потом еще. Я не привык к спиртному, и голова у меня закружилась Я начал с ней заигрывать, и она оказалась не против, даже наоборот.
- Вы были любовниками?
Он как будто немного краснеет - это слово для него является табу.
- Вы часто встречались?
- Почти каждый день.
- Где?
- В маленьких гостиницах.
- Платила она?
- Разумеется. Я же не богач, да и она настаивала на этом.
- Ты водил ее на танцы?
- Бывало, - он на мгновение задумывается. - Видите ли, она скучала, дела у нее с мужем не ладились. Ей хотелось развлечься. Она любила, что попроще. Мы ходили на ярмарку в Трон или в Лож, иногда - в лес Сен-Жермен. Если она приглашала в ресторан, то это было бистро, где подают селедку, картошку с постным маслом, лапшу и другие "деликатесы".
Слушая его, я начинаю лучше представлять Валерию - заброшенную мужем женщину, которая ненавидела свою золотую клетку. Забавлять, возить ее по забегаловкам, услаждать в постели - вот, что ей нужно было для счастья.
- Так вы и жили целый год?
- Даже дольше.
- Значит, это была настоящая любовь?
- Сам не знаю.
Этот ответ меня расстраивает.
Он принадлежал к среде, где мало говорят о любви и страсти. Просто - "влечение". У него было большое влечение к мадам Бордо, а она его обожала, в этом нет сомнения.
- Она рассказывала тебе о своем муже?
- Редко.
- А если это случалось, то что она говорила?
Он качает головой.
- Ну, что он был немного педе… что он давно ее не любит. Они не были супругами уже несколько лет.
Храп Берюрье становится откровенно нахальным. Я набираю стакан воды и плещу ему в физиономию. Толстяк вздрагивает, просыпается и испуганно озирается по сторонам.
- Шлюпки! Все по шлюпкам! - кричит он, но тут к нему возвращается сознание. - Мне приснилось, будто наше судно тонет, - его взгляд натыкается на Роберта Песона, и он спрашивает. - Этот мек сказал что-нибудь толковое?
- Послушай сам.
- Я моту курить? - спрашивает Песон.
Глазами указываю ему на пачку сигарет на комоде.
- А в последнее время отношения между вами не изменились? - спрашиваю его.
- Нет, а почему бы?
- Она не была чем-нибудь недовольна?
- Нет, ее заботило путешествие. Ей очень не хотелось со мной разлучаться, но поездка была предусмотрена давно.
- Ну и как же?
- Она уехала восемь дней тому назад. Попрощалась и уехала. Я был вне себя. Вы уже знаете, что мы каждый день встречались. И вдруг на следующее утро, выходя из дома, я натыкаюсь на Валерию, которая ждала меня за рулем машины! Мы бросились в объятия друг к другу - видит Бог, как мы были счастливы!" Я даже на работу не пошел. Оказывается, она вышла из самолета при первой же возможности и прилетела обратно. Она придумала переодеть меня девицей и забрать с собой. Я не соглашался, но она так просила и настаивала, что я, скрепя сердце, согласился. Мне особенно понравилось путешествовать на самолете, до этого я никогда не летал.
- А бумаги?
- Я взял документы своей замужней сестры. Она пользуется ими только для голосования.
- А те дай, что вы были в Париже, где она жила?
- Валерия? В гостинице.
- В какой?
- "Людовик IX" на улице Сен-Луи.
- Вы уехали позавчера?
- Да. Это было непросто, особенно, в туфлях на каблуках. Впрочем, ведь вы тоже…
- Будь вежлив и благоразумен, с нами не равняйся, - предупредил его Берю.
- Почему? Вы педики?
Пятерня Берю, опустившаяся на физиономию Песона, прерывает его жалкие потуги на остроумие. Щека парня на глазах вспухает, словно парус на ветру.
- Я же тебе говорил, неряха! Будь вежлив и благоразумен! - строго заявляет Берю. - По характеру работы нам приходится переодеваться, чтобы нас никто не заподозрил.
Песон не возражает. Со слезами на глазах он растирает щеку.
Я продолжаю:
- Вчера вечером, когда вы ложились спать, кто-нибудь сюда заходил?
- Нет.
- Вы что-нибудь пили?
- Скотч. Это фантазия Вавы. Пила она мало, но перед сном - обязательно.
- Из этой бутылки? - я указываю на столик у кровати.
- Да.
Я поднимаю бутылку и нюхаю. Затем выливаю капельку на ладонь и осторожно ее слизываю. - Ну, как? - нервничает Берю.
- Жалко, что нет Матье. Но все равно, какой-то посторонний привкус есть. Спрячь бутылку, анализ произведем потом.
Маленький лысячок больше не улыбается. Он в отчаянии хватается за голову.
- Что скажет ее муж, когда узнает обо всем этом?! - вздыхает он. Он думает уже о будущем.
- Ага! Ты разве не знаешь, что он умер? - спрашиваю я без обиняков, стараясь прочитать реакцию на его лице.
Его брови ползут вверх, глаза округляются.
- Умер?
Он как будто не понимает, не может осознать мое сообщение.
- Умер.
- Что делать, такова жизнь! - подтверждает философ Берюрье.
Часть третья
Ты еще увидишь…
Камионетка , видимо сошла с экрана фильма, снятого по мотивам произведений Стейнбека, ее водитель - тоже. И машина, и ее хозяин, вероятно, не моложе шестидесяти - оба помяты и производят невероятный шум во время езды.
Дорогой служит простая колея, проложенная по пустынной долине. Напрашивается вопрос: почему старик ведет машину по глубокой колее, из-за чего нас бросает в разные стороны, как лодку во время бури, если проще, проехав лишних пять километров, выбраться пусть не на прекрасный, зато вполне терпимый грейдер?
- Чертовщина! Мы отобьем себе задницы-. - скулит Берю. - Спроси его, скоро ли приедем?
Я задаю вопрос водителю. Он что-то бормочет себе под нос, смысла я не улавливаю. Переспрашивать бесполезно - такие типы не повторяют сказанного.
- Ну что? - с надеждой глядит на меня Берю.
- Уже недалеко, - говорю я, чтобы его подбодрить.
- Большое удовольствие - трястись на этом катафалке, черт возьми! И что ты рассчитываешь там узнать?
- Может быть, и ничего, а может быть, и все.
- И ради таких забав ты мучаешь себя и меня? - он снова начинает стонать и жаловаться. Наш конечный пункт - ферма "Ред Окс".
- Вот увидишь, там все закрыто: и ставни, и двери, и окна! И потом, зачем нам это нужно? Объяснил бы поподробнее.
Его ворчание похоже на жужжание огромного потревоженного шмеля и отзывается в моей душе неприятным осадком.
Я отвечаю ему с единственной целью - чтобы отстал от меня и не мешал думать. Кроме того, версия, высказанная вслух, выглядит выпуклее и нагляднее.
- Первый этап - Кристиан Бордо, его окружение и проблемы, связанные с ним. Второй - Валерия и ее личная жизнь. Третий - Флипы, прибывшие из Небраски только для того, чтобы их убил Бордо. Зачем? Почему? Задача очень сложная, потому что все умерли: муж, жена, псевдоубийцы. Тысяча чертей, как разобраться в этой каше? С чем сравнить все это? На кого валить эти убийства? Вот это надо понять, чтобы распутать такой кровавый клубок.
"Его Величество" громко откашливается и сплевывает на дорогу с такой силой, что сопля летит не в сторону, а по ходу движения машины, и цепляется к фетровому борту шляпы шофера, придавая ей вид бравой бретонской шапки.
- Прежде, чем ответить, мек, позволю себе заметить, что есть и четвертый этап.
- Даже так?
- Ты забыл установщиков телефона, которые, возможно, не входили в банду, а действовали самостоятельно.
- Нет, я их не забываю.
- Значит, ты сбрасываешь их со счетов?
Так как я обдумываю ответ, мистер Берю продолжает:
- Если бы они были заодно с американцами, тогда почему совали бомбу в тюфяк и пиан - в лекарство?
Внезапно он замолкает, будто ему сунули в рот хорошую простыню вместо кляпа.
Через некоторое время он вновь начинает говорить, но уже неуверенно:
- Если эти американцы в самом деле - фермеры, то что им понадобилось во Франции?
Я тороплюсь воспользоваться его растерянностью, чтобы быстро вставить:
- Вот поэтому мне и нужно посмотреть все самому на месте, не доверяя никаким докладам и запискам.
Недовольный Берю дуется, съеживается и забирается в угол. Себе он, вероятно, становится незаметным, но перед моими глазами - гора мяса и жира.
Старик, который везет нас, неожиданно затягивает куплет из какого-то вестерна и тем усиливает мое впечатление, что сам является персонажем какого-то фильма.
Мы катим вдоль необозримых пастбищ, которые в Америке составляют большую часть территории. Всюду бродят стада животных - десятки, сотни тысяч голов.
Тут и там попадаются ковбои - на джипах, в бархатных драных штанах. Вместо широкополых шляп - каскетки с большими козырьками, вероятно, позаимствованными у французских кепи.
Навстречу нам проезжает грузовик, в кузове которого жалобно мычат быки.
- Подъезжаем, - заявляет старик. Плевок Берю так и висит на полях его шляпы.
- Ферма "Ред Окс".
Она больше походит на военный лагерь, или даже - на декорацию, прикрывающую атомный завод. Кое-где видны сельскохозяйственные машины, напоминающие красных и желтых динозавров.
Наш шофер решает прибытие сделать шикарным. Он описывает вираж, едва не перевернув нас, и резко тормозит перед закрытыми воротами.
- Вот тут, - говорит он. Берю глубоко вздыхает.
- Не слишком-то быстро, черт! Если это ферма, то пускай будет фермой, а не маскируется под концентрационный лагерь. Нет ли тут газовых камер? Сдается мне - а нюх меня еще никогда не обманывал - что есть.
- Меня зовут Бен Мой.
Он менее строг, чем судья в старину, высокий, морщинистый, и, вероятно, улыбался в последний раз еще до войны с бурами, когда генерал Грант приказал набить свою трубку молодой рабыне, которую первой отпустил на волю.
- Вы - интендант этого королевства? - спрашиваю я, машинально протягивая ему руку, которую он якобы не видит.
- Я - управляющий "Ред Окс Ферм", - исправляет меня субъект, указательным пальцем разглаживая одну из своих морщинок.
- Мой друг и я - французы. Кроме того, мы из парижской полиции.
Он делает едва заметный жест, сопроводив его гримасой, будто напуган приземлением на его огороде самолета "Конкорд".
- Мы приехали из-за Стива и Маризы Флип. Вы в курсе того, что с ними случилось?
- Да, шериф округа сообщил, что они убиты.
Говоря это, он не проявляет никаких чувств. Если бы у меня в комнате перегорела лампочка, он воспринял бы это известие точно так же: "Ах, вот как? Хозяин извещен". - И все.
Через окно я различаю предгорья Кордильер, которые на горизонте резко вздымаются к самому небу. Чудовищные скалы - не чета нашим Альпам, мирным и домашним.
Комната, в которой мы находимся, уставлена горшками цветов. Можно подумать, что мы находимся где-то в Голландии или Швейцарии. Мебель - новенькая, с иголочки. Кресла-качалки напоминают нам, что мы - в англосаксонской стране. Пахнет резедой и конским навозом.
Через открытую дверь нам видна кухня, в которой толстая негритянка месит тесто. Она будто сошла с рекламного проспекта об Америке.
- Хотя бы предложил глоток вина, - шепчет Берюрье. - У меня язык присох к глотке.
Жажда мучает и меня, но мажордом нисколько не похож на приветливого хозяина французской пивнушки.
- Мы приехали, чтобы задать вам несколько вопросов, мистер Мой. Этого требует расследование.
- У вас есть документы?
К счастью, у меня сохранилось старое свидетельство о работе в парижской криминальной полиции. Я протягиваю его старику. Слово "полиция" и трехцветная карточка слабо влияют на его гостеприимство. Во всяком случае, его настроение не улучшается.
Он водружает на нос очки и внимательно сверяет мою карточку с оригиналом, вертит ее в пальцах, чуть ли не нюхает, потом возвращает ее мне, держа двумя пальцами, словно грязный засморканный платок или скользкую улитку, или цветную фотографию Джеральда Форда.
- Хорошо, - говорит он сухо и таким тоном, будто собирается немедленно вышвырнуть нас за дверь. - Так чем могу служить?
- Вы знаете, при каких обстоятельствах погибли супруги Флип, мистер Мой?
- Какой-то безумец застрелил их, как собак.
- Не совсем так. Этим безумцем был знаменитый актер, который действовал в пределах самообороны.
Бен Мой запихивает два пальца между шеей и воротничком, как бы показывая свое сожаление, что не надел рубашку на два размера больше.
- Знаменитый актер, говорите? Кто же это - Фрэнк Синатра, Марлон Брандо или Пол Ньюмен?
- Нет, мистер Мой.
- Я не знаю других знаменитостей с тех пор, как похоронили Спенсера Тресеи.
- Я говорю о Франции. Этот актер знаменит во Франции.
У Моя в запасе имеются весьма выразительные жесты. Он поднимает правую руку, не двигая локтем, и кладет ее себе на плечо. Это - грубый жест, полный пренебрежения к тому, что не является Америкой.
- Вы говорите, он действовал в интересах самообороны? - спрашивает меня костлявый собеседник. - Неужели ваш комедиант мог опасаться Стива и Маризы? Молодых и самых безобидных существ в мире, не считая младенцев и старых трапперов, которые уже перевелись.
- Но, тем не менее, у каждого из них в руках были револьверы, когда Кристиан стрелял в них.
- КТО ЭТО СКАЗАЛ?
Перед моими глазами вновь встает вся трагедия на роскошной вилле.
- Таковы установленные мною факты, мистер Мой.
- А я утверждаю, что это - вранье, только и всего. Он снова берет мою карточку и с заметным акцентом читает: "Санатоний".
Берюрье трогает меня за руку.
- Извини, мек, но это насекомое явно ищет, к чему бы придраться. У него такой тон, что я удивляюсь, как ты терпишь. Я сделаю из него мокрое место, если он посмеет сказать, что мы не те, за кого себя выдаем.
- Плюнь! Это выходки идиота.
- Они действуют мне на нервы, мек. Не позволю оскорблять себя всякому паршивцу из Америки! Ладно, пока ты разбираешься с этим прохвостом, схожу на кухню и посмотрю, можно ли договориться с той черной девицей. И, наконец, чем-то надо промочить горло.
Он исчезает.
Бен Мой устремляет на меня такой злобный взгляд, что может убить им, но я нахожусь в отличной спортивной форме.
- Это имение принадлежит Флипам? - спрашиваю я.
- Безусловно.
- Значит, они были богаты?
- Это зависит от того, что называть богатством, мистер… мистер…
Он опять смотрит в мою карточку.
- Мистер Санатоний.
Теперь он и мне начинает действовать на нервы. У меня невольно сжимаются кулаки, и я пугаюсь, что могу потерять над собой власть, а это некстати.
- Я хочу спросить: они принадлежали к зажиточным слоям?
- В общем, да.
- А откуда у них состояние?
- Эта ферма принадлежала еще родителям мистера Флипа.
Отец обеспечил сына, когда тот еще не родился, тогда откуда у него появилась мысль - вместе с женой стать убийцами?
Это - самая неразрешимая загадка всей истории. Потрясающе! Счастливая, богатая, здоровая пара, только начавшая совместную жизнь в одном из плодородных штатов США, летит в Париж на свидание со своей смертью. Разве это нормально?
В дверном проеме появляется живописная фигура Берю.
- Чернуха превосходна! - заявляет он. - Правда у нее не было спиртного, зато - какое пиво?! И она - весьма аппетитная хозяюшка. Ее вид наводит на игривые мысли, готов подраться с любым.
- Что он говорит? - беспокоится Мой, не понимающий по-французски.
- Ему очень нравится ваша ферма.
Почему-то в это мгновение я вспоминаю о ненасытной Инес, которая хотела еще и еще, и ей было все мало. Она была из той породы женщин, для которых половой акт - единственная цель их существования.
Она стала случайной жертвой развернувшейся драмы. Ей разбили череп, чтобы скомпрометировать меня, связать мои руки и парализовать мою инициативу. Убили ни в чем не повинную женщину. Кто они? Вероятно, те техники! Люди организованные и, конечно, без малейшего намека на совесть и человечность.
Инес на лошади в Нейи. Словно наяву, вижу ее в маленькой гостинице, куда привел ее наспех. Она еще в бриджах для верховой езды. Тогда я впервые имел дело с девицей в таком наряде. Она легла на кровать и, расстегнув сюртучок, обнажила великолепные груди, затем неторопливо стала стягивать брюки, открывая моему взгляду свои тугие чресла. Я не дал ей полностью раздеться и с неистовой страстью овладел ею, возбужденный роскошным телом и нескрываемой похотью.
И вот я - косвенный убийца Инес - заявляю: действовала организованная банда.
Эта банда узнала, что прославленный "Санатоний" приглашен предотвратить нечто, направленное против известной личности, и тогда банда немедленно приступает к действию. БАНДА!
- Мистер Мой!
- Я вас слушаю.
Его беспокоит, что коп находится на его ферме. Янки к этому не привыкли и не любят этого. Меня еще терпят, потому что я - француз, из страны, которую надо снабжать деньгами.
- Для чего мистер и миссис Флип ездили во Францию?
- Видимо, захотелось.
- А они вам не говорили о своих планах?
- Говорили, но не поясняли. Сказали, что поедут в Париж первого июня. Я вздрагиваю.
- Первого июня?
- Да.
- Накануне второго, - выдыхаю я, к счастью - по-французски, и Бен Мой не понимает меня, иначе выставил бы в ту же минуту.
- Это путешествие планировалось заранее?
- Да, больше, чем за месяц.
- Они говорили когда-нибудь о Кристиане Бордо?
Я пытаюсь произнести это имя с американским акцентом.
Он повторяет его за мной.
- Да, как город Бордо, - уточняю я. Бен Мой вспоминает.
- Нет, никогда.
Я уже собираюсь спросить: "Вы в этом уверены?", но вовремя вспоминаю, что янки не понимают французской настойчивости. Они отвечают то, что хотят сказать, правдиво ли, ложно ли, неважно, и переспрашивать их бесполезно.
- Я хотел бы осмотреть комнату и кабинет мистера Флипа, - прошу я.
Он настолько потрясен и шокирован, что можно подумать, будто я попросил его о чем-то совершенно непристойном.
- У вас есть ордер на обыск?
- То есть, что значит "обыск"? Понимаю, что настаивать в данном случае бесполезно.
- Берю! - зову я.
Появляется Берю, вымазанный в муке, и с распахнутыми "воротами в закрома", где хранятся "принадлежности" для свадьбы и вечеринок.